Высотка

Лэйнг задумчиво посмотрел на сестру. Она сознает, что происходит? Не желая того, они только что условились о свидании.

По всей высотке люди паковали чемоданы, готовясь к путешествиям — коротким, но важным, — на несколько этажей вверх или вниз. Происходил скрытный обмен супругами. Шарлотта Мелвилл сошлась со статистиком с 29-го этажа и почти не появлялась в своей квартире. Лэйнг не обижался. Шарлотте нужен человек, который поможет раскрыться ее силе и твердости.

Подумав о Шарлотте, Лэйнг ощутил сожаление, что сам никого не нашел. Впрочем, необходимую поддержку даст ему Алиса, с ее немодной теперь приверженностью домашним ценностям.

Обнимая сестру за плечи, Лэйнг посмотрел на крышу высотки. Казалось, он не поднимался на обзорную крышу многие месяцы, но впервые его туда не тянуло. Он построит себе жилище на этом месте, с этой женщиной и в этой пещере.

Удобно пристроившись к полному мусорному мешку, Лэйнг сидел на полу и смотрел на груды немытой посуды в раковине. Разглядывая кухню в непривычном ракурсе — снизу вверх, — Лэйнг поразился, во что она превратилась. Пол был завален объедками и пустыми консервными банками. С удивлением Лэйнг насчитал шесть полных мусорных мешков — он-то думал, что мешок всего один.

Лэйнг вытер руки о замызганные штаны и рубашку и, откинувшись на мягкое ложе из собственных отходов, чуть не задремал. Пришлось с усилием подниматься. Неуклонный упадок, постоянное снижение стандартов продолжались — не только в квартире, но и в личных привычках. В какой-то степени были виноваты перебои с водой и электричеством, однако существенную роль играло и падение интереса к любым условностям. Никого из соседей уже не волновало, что они едят. Ни Лэйнг, ни его друзья неделями не готовили чего-либо приличного. Точно так же никого не волновало, чем напиваться, — лишь бы побыстрее заглушить оставшиеся чувства. Лэйнг неделями не притрагивался к любимым аудиозаписям. Даже речь его стала грубой.

Такому упадку и в себе, и в окружающих он почти радовался. Грязь, несвежая одежда и отказ от гигиены, падение интереса к пище и питью — все это помогало показать себя настоящего.

Раздалось гудение холодильника. Электричество вернулось, и аппарат принялся сосать напряжение. Из крана закапала вода — заработали насосы. Вспомнив сердитые слова Анны, Лэйнг попытался навести хоть какой-то порядок. Но через полчаса, таща мусорный мешок из кухни в коридор, остановился и бросил мешок на пол. Все это ничего не даст, бессмысленно переносить грязь из одного места в другое.

Гораздо важней — физическая безопасность дома. Он прошелся вдоль длинных книжных полок в гостиной, сбрасывая медицинские и научные тома на пол. Разобрал полки, отнес доски в прихожую и целый час суетился, превращая открытую квартиру в самодельную крепость. Тяжелые предметы мебели — обеденный стол и резной дубовый шкаф из спальни — он передвинул в прихожую, из кресел и письменного стола соорудил прочную баррикаду, затем перенес запасы пищи из кухни в спальню. Запасы были невелики, но позволят протянуть несколько дней — мешки риса, сахара и соли, банки с говядиной и свининой, черствая буханка хлеба.

Теперь, когда кондиционер отказал, в комнатах стало душно. Отчетливо веяло крепким, но не противным запахом, характерным душком квартиры — запахом самого Лэйнга.

Он содрал с себя грязную футболку и помылся в последних струйках воды из душа. Потом побрился и надел чистую рубашку и костюм. Если прийти в институт, одетым как бродяга, можно выдать какому-нибудь остроглазому коллеге, что на самом деле творится в высотке. Лэйнг оценил себя в зеркале гардероба. Худющий, бледнокожий человек с синяками на лбу, в деловом костюме не по размеру, выглядел крайне неубедительно — так вышедший на свободу заключенный в чужом костюме моргает на дневной свет после долгого срока.

Укрепив запоры на входной двери, Лэйнг решился покинуть квартиру. К счастью, покинуть высотку было проще, чем передвигаться внутри нее. Словно неофициальная линия метро, один лифт, по всеобщему согласию, продолжал курсировать от главного вестибюля в рабочее время. Несмотря на это, повсюду ясно ощущалась атмосфера напряженности и враждебности. Баррикады из мебели и мусорных мешков загораживали вход на каждый этаж. Не только стены коридоров и холлов, но и потолки, и ковры были исписаны лозунгами — путаница кодированных сигналов, отмечающих атаки диверсионных групп с верхних или нижних этажей. Лэйнг еле сдержался, чтобы не нацарапать карандашом номер своего этажа на стене лифта — среди множества цифр, некоторые по три фута высотой, напоминавших записи в безумном гроссбухе. Испорчено было почти все, что только можно: зеркала в холлах разбиты, телефоны-автоматы сорваны со стен, обшивка на диване изрезана. Вандализм словно был для чего-то нужен — он прикрывал намерение жильцов высотки, сдирая телефоны, отрезать себя от внешнего мира.

На несколько часов в день неформальное перемирие открывало транспортную систему здания, но период затишья становился все короче. Жители передвигались по высотке маленькими группками, чутко сторонясь чужаков. Лэйнг и другие пассажиры лифта застыли в медленно ползущей кабине, как манекены в музее под табличкой «жилец высотки второй половины двадцатого века».

Добравшись до цокольного этажа, Лэйнг осторожно двинулся к выходу, мимо запертого кабинета управляющего и тюков неразобранной почты. Он уже несколько дней не выбирался в институт, так что свет и прохладный воздух за стеклянными дверями ошеломили его, как пугающая атмосфера чужой планеты. Аура необычности, гораздо более реальная, чем все внутри здания, тянулась от высотки во все стороны по бетонным площадям и мостовым комплекса.

Обернувшись через плечо, словно проверяя страховочный трос от здания, Лэйнг пошел по автостоянке. Сотни битых бутылок и банок валялись среди машин. Накануне приезжал санитарный инспектор из центрального офиса комплекса, но отбыл через полчаса, удовлетворившись тем, что горы отбросов — это следствие неотлаженной системы вывоза мусора. Поскольку формальных жалоб от жителей не поступало, то и мер принимать не требовалось. Лэйнга уже не удивляло, что жители, несколько недель назад единодушно ругавшие развал служб здания, теперь с тем же единодушием убеждали чужаков, что у них все в порядке — частично от извращенной гордости, а частично из желания разрешить конфронтацию без вмешательства; так враждующие банды, воюющие на помойке, объединяются против любого пришельца.

Лэйнг добрался до центра стоянки — всего в двухстах ярдах от соседской высотки, запечатанной прямоугольной планеты со стеклянной поверхностью. Уже почти все жильцы вселились в квартиры, похожие до последней занавески и посудомоечной машины на квартиры в высотке Лэйнга, но чужое здание казалось далеким и пугающим. Глядя на бесконечные ряды балконов, Лэйнг казался себе посетителем злобного зоопарка, где в составленных друг на друга клетках содержались звери непредсказуемой жестокости. Несколько жителей, опершись о перила, безучастно разглядывали Лэйнга — он вдруг представил, как две тысячи жителей выскакивают на балконы, начинают швырять в него все, что под руку подвернется, и погребают его под курганом винных бутылок и пепельниц, аэрозольных баллончиков и упаковок презервативов.

Дойдя до своей машины, Лэйнг вдруг осознал, что противостоит здесь соблазнам внешнего мира, подвергается его скрытым угрозам. При всех конфликтах, высотка означала безопасность и защищенность. Вспомнился застойный воздух квартиры, согретой теплом его собственного тела. А тут яркий свет, отраженный хромированной отделкой сотен машин, наполнял воздух острыми ножами.

Повернувшись к машине спиной, Лэйнг зашагал по стоянке параллельно зданию. Он еще не готов выйти в открытое пространство, встретиться с коллегами в институте, продолжить занятия со студентами. Может быть, лучше сегодня остаться дома и подготовиться к следующей лекции?

Лэйнг добрался до берега декоративного озера — изящного овала в сто ярдов длиной, — спустился по лесенке и, следуя за своей тенью, пошел по слегка покатому бетонному дну. Через несколько минут он остановился в центре пустого озера. Или, вернее, в центре громадной могилы, закругленной со всех сторон, гладкой и безликой, но чем-то пугающей, как очертания глубоко запрятанного психоза. Пустое свободное пространство олицетворяло все опасности мира за пределами высотки.

Не в силах здесь оставаться, Лэйнг повернулся и быстро зашагал к берегу, а потом побежал к дому между пыльными машинами.

Через десять минут он оказался в своей квартире. Заперев дверь, перелез через баррикаду и стал бродить по полупустым комнатам. Вдыхая спертый воздух, Лэйнг освежался собственными запахами, почти узнавая части тела — вот ноги, вот гениталии, вот сложная смесь запахов изо рта. Сорвав в спальне одежду, швырнув костюм и галстук на дно шкафа, он снова облачился в замызганный спортивный костюм. Он знал, что больше никогда не попытается покинуть высотку. Лэйнг подумал про Алису, как завлечь ее в свою квартиру. В общем-то, именно сильные запахи и должны ее приманить.

11. КАРАТЕЛЬНЫЕ ЭКСПЕДИЦИИ

К четырем часам вечера последние жильцы вернулись в высотку. С балкона Лэйнг наблюдал, как появляются машины и сворачивают к своим местам на парковке. С портфелями в руках водители направлялись ко входу. Лэйнгу понравилось, что всяческие разговоры прекращались, когда жильцы подходили к дому. Цивилизованные манеры его раздражали.

Вечером Лэйнг отдыхал, решив остыть и накопить силы для предстоящей ночи. Время от времени он перебирался через баррикаду и выглядывал в коридор, надеясь застать Стила. Беспокойство о сестре, которая была всего в трех этажах ниже со своим сумеречным мужем, не давало ему угомониться. Нужна вспышка насилия, нужен предлог ее спасти. Если план разделения дома воплотится в жизнь, сестры Лэйнгу уже не видать.

Лэйнг шагал по квартире, проверяя примитивные оборонительные укрепления. Жители верхних этажей гораздо уязвимее, чем представляют себе, и запросто могут оказаться во власти жильцов нижних уровней. Уайлдеру и его прихвостням ничего не стоит заблокировать выходы, полностью отключить дом от электричества и воды и устроить пожар на верхних этажах. Лэйнг ясно представил, как первые языки пламени вздымаются по лифтовым шахтам и лестничным пролетам, а перепуганные жильцы ищут спасения на крыше.

Ошеломленный жутким видением, Лэйнг отсоединил акустические колонки и добавил их в баррикаду — к мебели и кухонной утвари. Пластинки и кассеты мешались на пути — Лэйнг отшвырнул их ногой. У основания гардероба в спальне он отодрал несколько половиц и в образовавшийся тайник размером с чемоданчик запихнул чековую книжку, страховой полис, налоговую декларацию и свидетельства на акции. Впихнув врачебную сумку с ампулами морфия, антибиотиков и сердечных стимуляторов и вернув половицы на место, Лэйнг почувствовал, что навеки опечатал остатки прежней жизни и безоговорочно готов к жизни грядущей.

Снаружи высотка выглядела безмятежной, но Лэйнг, к своему облегчению, в начале вечера услышал шум первых инцидентов. После обеда он ждал в лифтовом холле с группой соседей. А вдруг, господи спаси, ничего не случится? Обозреватель-международник принес новость: десятью этажами ниже состоялась жестокая битва за лифт. Адриана Талбота, симпатичного психиатра с 27-го этажа, облили мочой, когда он добирался по лестнице домой. Пронесся даже слух, будто разорению подверглась квартира на 40-м этаже. Такие провокации гарантировали жаркую ночь.

Ходили слухи о том, что многие жители, вернувшись с работы, обнаруживали свои квартиры перевернутыми — мебель и кухонные принадлежности были поломаны, провода выдраны. Странно, что запасы пищи при этом остались нетронутыми, словно грабежи были случайными и бессмысленными. Или весь разгром устраивали сами хозяева, даже не ведая, что творят, лишь бы поднять градус насилия?

Вечер окутывал высотку; стычки продолжались. Из окон восьми погруженных во тьму этажей пробивались лучи фонариков, словно обозначая приготовления к жестокому кровавому ритуалу. Лэйнг сидел в темноте на ковре в гостиной, прислонившись спиной к надежной громаде баррикады. Свет зажигать не хотелось из страха — разумеется, абсурдного — перед нападением врагов снаружи, через балкон. Прихлебывая виски из фляжки, Лэйнг смотрел телевизор — первые вечерние программы. Звук он отключил — не от скуки документальных фильмов и комедийных сериалов, а от бессмысленности. Даже реклама, так нацеленная на повседневную реальность, казалась трансляцией с другой планеты. Устроившись среди мусорных мешков, Лэйнг следил, как фальшивые домохозяйки наводят чистоту на безупречных кухнях и поливают дезодорантом ухоженные подмышки.

Думая о сестре, он радовался первым знакам надвигающегося насилия. Брезгливой Алисе, видимо, покажется отталкивающим упадочное состояние квартиры, зато ей будет что критиковать. Пот Лэйнга и налет на зубах одевали его в броню грязи и телесного запаха, но зловоние придавало уверенности — телесными выделениями он словно доминировал над территорией. Даже то, что туалет скоро забьется совсем (раньше он приходил от одной этой мысли в благоговейный ужас), теперь почти радовало.

Такой же отказ от стандартов гигиены наблюдался и у соседей. От их тел исходил сильнейший запах — фирменный знак высотки. Именно отсутствием этого аромата и пугал больше всего мир за стенами здания. Несколько дней назад Лэйнг поймал себя на том, что трется у стола секретарши, подбираясь поближе, чтобы она могла ощутить надежный запах. Девушка обалдела, круглыми глазами глядя на импозантного бомжа.

Тремя этажами выше разбилась рухнувшая на балкон бутылка. Осколки мелькали в темноте, как трассирующие пули. Магнитофон у открытого окна взревел на полную катушку, и осколки усиленной музыки прошили ночь.

Лэйнг перелез через баррикаду и отпер дверь квартиры. В лифтовом холле несколько соседей подтащили стальную дверь пожарного выхода к лестничной площадке. Пятью этажами ниже в разгаре был налет. Лэйнг и члены его клана столпились у стальной двери, вглядываясь в темноту лестничного колодца. Было слышно, как гудят шестеренки лифта, как ездит вверх и вниз кабина, переправляя новых атакующих к месту драки. С 20-го этажа, будто из пыточной ямы, донесся женский вопль.

С нетерпением ожидая, когда на помощь придет Стил, Лэйнг уже готов был отправиться на розыски. Но холл и коридор были забиты людьми — они бежали в темноте и сталкивались друг с другом, пытаясь пробиться к своим квартирам выше 25-го этажа. Атакующих отбросили. Лучи фонарей метались по стенам безумными семафорами. Лэйнг поскользнулся в липкой луже и упал среди мечущихся теней. Возбужденная женщина наступила на его руку, порезав каблуком запястье.

Следующие два часа в коридорах и на лестницах происходили местные бои, то выше, то ниже; баррикады восстанавливались и снова рушились. В полночь Лэйнг, скрючившись за перевернутой пожарной дверью, решил уже отправиться в квартиру Алисы, когда увидел среди поваленных стальных кресел Ричарда Уайлдера. В руке продюсер по-прежнему сжимал кинокамеру. Как громадный зверь, переводящий дыхание, он следил за тенями на стенах и потолке, словно вот-вот запрыгнет верхом на одну из них и погонит, как стаю зверей, вверх по воздуховодам высотки.

Стычка утихла, сместившись на нижние этажи. Лэйнг и его соседи собрались в квартире Адриана Талбота. Они расселись на полу гостиной, среди поломанных столов и легких стульев с продавленными сиденьями. Фонари у ног жильцов образовали круг света, в котором поблескивали бутылки виски и водки, передаваемые из рук в руки.

С забинтованной рукой психиатр ходил по квартире, пытаясь картинами в разбитых рамах завесить лозунги, написанные на стенах веселенькими аэрозольными красками из супермаркета. Похоже, Талбота больше обижали личные гомофобные выпады, чем всеобщий упадок здания, однако Лэйнг считал их стимулирующими. Злобные карикатуры на стенах сверкали в свете фонарей, как приапические изображения пещерных жителей.

— По крайней мере, вас не тронули, — сказал Талбот, присев на корточки рядом с Лэйнгом. — А меня явно выбрали козлом отпущения. Этот дом словно средоточие обид — все буквально выплескивают нерастраченные запасы инфантильной агрессии

— Они перегорят.

— Возможно. На меня сегодня вылили ведро мочи. Еще немного — и я сам схвачусь за дубину. И неправильно полагать, будто мы все движемся к светлому примитивизму. Мы видим тут гораздо менее благородных дикарей, чем наши не такие уж невинные постфрейдистские «я», разгневанные привычкой к ватерклозету, грудным вскармливанием и родительской любовью; мы видим гораздо более опасную смесь, чем все, с чем сталкивались наши викторианские предшественники. У наших соседей было счастливое детство, и все равно они в ярости. Может, их возмущает то, что у них не было шанса стать извращенцами…

Поглаживая синяки и передавая по кругу бутылки — для храбрости, — соседи заводили разговоры о контратаке и мщении. Стила по-прежнему не было. Почему-то Лэйнгу казалось, что тот должен быть здесь — будущий вождь, гораздо более значительный, чем Кросланд. Несмотря на травмы, Лэйнг ощущал подъем и силу и хотел вернуться в драку. Темнота придавала уверенности; это была естественная среда обитания в высотке. Лэйнг гордился собой — он научился передвигаться в совершенно неосвещенных коридорах — по три шага, не больше, — останавливаться и слушать тишину; даже по собственной квартире он двигался, пригибаясь к полу.

Настоящий свет высотки — это мгновенная фотовспышка, помогающая запечатлеть миг желанного насилия, чтобы потом пересматривать снимки в вуайеристском задоре. Что за порочные виды электрической флоры появятся на запачканных коврах в коридоре в ответ на новый источник света? Полы были завалены засвеченной фотопленкой, — хлопьями, выпадающими под внутренним солнцем.

Взвинченный алкоголем, Лэйнг с трудом встал, когда соседи, словно пьяные студенты, принялись пихать друг друга, подстегивая храбрость. Они спустились во тьме на три этажа и вошли в анклав брошенных квартир на 22-м; проходя по пустынным комнатам, пинали экраны телевизоров и били кухонную посуду.

Чтобы прочистить мозги, прежде чем идти спасать сестру, Лэйнг пошел на балкон и сунул в рот два пальца. Нити светящейся слизи протянулись по фасаду здания. Согнувшись над перилами, Лэйнг слышал, как по коридору ходят соседи. Когда уйдут, он пойдет искать Алису.

За спиной вспыхнул электрический свет и начал мигать, как сердце с аритмией.

— Смотрите, Лэйнг, — позвал знакомый четкий голос ортодонта. — Это интересно.

Стил кружил по комнате, держа в руке шпагу из трости. Время от времени он делал выпад в пол, словно репетировал мелодраму.

Лэйнг осторожно подошел к двери, радуясь, что Стил нашелся, но понимая, насколько беззащитен, если тому придет в голову какая блажь. Лэйнг полагал, что Стил поймал хозяина квартиры или бродягу, который нашел тут приют, но в спальне никого не было. Потом, последовав взглядом за лезвием шпаги, Лэйнг увидел, что Стил загнал под туалетный столик небольшого кота. Стил метнулся вперед, взмахнул парчовой шторой, сорванной с окна, и потащил испуганное животное в ванную.

— Погодите, доктор! — Голос ортодонта был пропитан странной ледяной радостью, как у эротической машины. — Не уходите…

Свет продолжал мигать; Лэйнг словно смотрел страшную кинохронику. Сам себе поражаясь, он наблюдал, как Стил расправляется с котом под шторой. По какой-то уродливой логике ортодонт, мучивший животное, получал двойное удовольствие от присутствия брезгливого, но очарованного свидетеля.

С трудом оторвавшись от зрелища, Лэйнг молча вышел. Он осторожно шел по темному коридору, а в дверях разоренных квартир мигал свет от опрокинутых на пол ламп, от телеэкранов, в последний раз вернувшихся к жизни. Где-то звучала тихая музыка. В пустой спальне кинопроектор докручивал последние кадры порнофильма на стену перед кроватью.

Добравшись до квартиры Алисы, Лэйнг помедлил, не зная, как объяснить свой приход. Но когда сестра открыла дверь и поманила его, Лэйнг тут же понял: она знала, что он придет. Два чемодана, уже собранные, стояли в гостиной. В спальне беспробудным сном спал Фробишер, рядом стоял полупустой ящик виски.

Алиса взяла брата за руку.

— Ты поздно, — сказала она с упреком. — Я давно жду.

Покидая квартиру, она даже не подумала оглянуться на мужа. Лэйнг припомнил, как много лет назад, дома, они с Алисой так же выскользнули из гостиной, где мать лежала без сознания, поранив себя во время запоя.

На лестнице, пока они поднимались в безопасной темноте на 25-й этаж, эхом отдавались звуки мелкой стычки. Теперь на пятнадцати этажах, включая этаж Лэйнга, света не было совсем.

Как буря, не желающая утихать, время от времени налетает новым порывом, так и насилие продолжалось всю ночь, пока Лэйнг с сестрой лежали без сна на матрасе в его спальне.

12. К ВЕРШИНЕ

Через четыре дня, примерно в два пополудни, Ричард Уайлдер вернулся из телестудии и въехал на автостоянку у здания. Сбросив скорость, чтобы в полной мере насладиться моментом возвращения, он удобно устроился за рулем и уверенным взглядом окидывал фасад многоэтажки. Длинные ряды припаркованных автомобилей покрылись слоем грязи и цементной пыли, летящей через открытое пространство комплекса от строящейся развязки за медицинским центром. В эти дни мало машин уезжали со стоянки, так что свободных мест почти не было, но Уайлдер катался по подъездным дорожкам — доезжая до конца и сдавая назад к отправной точке.

Уайлдер погладил пальцем затянувшийся шрам на небритом подбородке — память о жестокой коридорной схватке накануне ночью. Он нарочно расковырял рану и с удовлетворением взглянул на окровавленный палец. По пути с работы Уайлдер гнал на полной скорости, словно пытался вырваться из злобного сна, гудел клаксоном и кричал на других водителей; теперь он был спокоен и расслаблен. Сам вид пяти высоток умиротворил его, как всегда, предоставив реальность, которой не хватало в студии.

Уверенный в том, что найдет свободное место, Уайлдер продолжал объезжать стоянку. Изначально он парковался, как и его соседи с нижних этажей, в рядах по периметру стоянки, но в предыдущие недели он постепенно придвигал машину к зданию. То, что начиналось как безобидная игра тщеславия — ирония по отношению к самому себе, — скоро превратилось в серьезный процесс, очевидный показатель успеха или поражения. После нескольких недель восхождения на высотку он почувствовал, что вправе парковаться в тех же рядах, что и его новоиспеченные соседи. В момент триумфа, когда он взберется на 40-й этаж, его машина встанет рядом с дорогущими развалюхами у самых стен.

Прошлой ночью Уайлдер несколько часов удерживался на 20-м этаже и даже за несколько минут неожиданной схватки достиг 25-го. К рассвету его вынудили отступить с занятых позиций к предыдущему базовому лагерю на 17-м этаже — в квартиру ассистента режиссера с телестудии, бывшего собутыльника по фамилии Хиллман, который с неохотой приютил кукушонка в своем гнезде. Захват этажа, по строгой квалификации Уайлдера, значил больше, чем случайный захват заброшенной квартиры. Свободных жилищ в высотке были уже десятки. Уайлдер выбрал для себя более сложную версию восхождения — новые соседи должны признать его за своего, за человека, получившего права на квартиру не просто грубой силой. Коротко говоря, он должен стать им нужным.

На 20-й этаж Уайлдер попал в результате одного из демографических капризов, которые сопровождали его восхождение. Во время местных стычек, заполнявших ночь, он помог заблокировать сломанную дверь квартиры на 20-м этаже. Там проживали две специалистки по фондовому рынку. Сначала чуть не выбив бутылкой шампанского мозги Уайлдеру, когда он сунул голову в дверной проем, они затем с радостью приняли его предложение помощи — он был восхитительно спокоен в минуты кризиса. Старшая из женщин, яркая блондинка лет тридцати, даже сделала Уайлдеру комплимент, назвав единственным здравомыслящим мужчиной в высотке. Уайлдер, со своей стороны, рад был играть роль хозяина дома, а не изображать вождя народа и Бонапарта на баррикадах в лифтовых холлах или объяснять необученной милиции из редакторов журналов и финансовых директоров, как атаковать защищенную лестницу или захватывать вражеский лифт. Помимо прочего, чем выше он забирался, тем в худшей физической форме находил местных, — долгие часы на велотренажере готовили их только к долгим часам на велотренажере.

Оказав помощь двум женщинам, Уайлдер коротал время до рассвета, попивая их вино и напрашиваясь на приглашение переехать в их квартиру. Как обычно, он размахивал кинокамерой и рассказывал про документальный фильм о высотке, приглашая женщин появиться на экране. Однако такое предложение их особо не впечатлило. Если на нижних этажах жильцы с радостью готовы были участвовать в программе и выплакать свои горести, жители верхних этажей уже все бывали на телевидении, многие и не по разу, в качестве экспертов в актуальных программах.

— Телевизор нужен, чтобы его смотреть, Уайлдер, — строго сказала одна из женщин. — А не чтобы в него лезть.

Вскоре после рассвета появились члены женского диверсионного отряда. Их мужья и спутники кто переехал к друзьям на другой этаж, кто совсем исчез. Вождица, пожилая детская писательница, в ответ на предложение стать звездой документального фильма только сердито зыркнула на Уайлдера. Поняв намек, он раскланялся и вернулся на промежуточную базу, в квартиру Хиллманов на 17-м этаже.

В тридцати футах от машины Уайлдера, который вознамерился найти достойное своего нового положения место, бутылка рухнула на крышу чьего-то автомобиля, разлетевшись облаком блестящих осколков. Бутылка прилетела с далеких высот, чуть ли не с 40-го этажа. Уайлдер притормозил машину, почти остановив ее, подставляясь, как мишень. Он даже готов был увидеть фигуру Энтони Ройяла в белой куртке у перил пентхауса — в позе мессии — и белую овчарку у его ног.

За последние дни Уайлдеру довелось несколько раз мельком увидеть архитектора — тот исчезал в экспроприированном лифте, уносясь в цитадель верхних этажей. Вне всяких сомнений, он нарочно выставлялся перед Уайлдером, маня вверх. Иногда казалось, будто Ройял непостижимым образом знает про затаившуюся в чердаке мозга Уайлдера мутную фигуру биологического отца, мелькающего в высоких окнах детской. Сознательно ли Ройял играет эту роль, надеясь, что сложные чувства Уайлдера по отношению к отцу поколеблют его решимость к восхождению?.. Уайлдер ударил тяжелыми кулаками по рулевому колесу. Каждую ночь он становится ближе к Ройялу, делает несколько шагов к последней схватке.

Под шинами захрустели осколки стекла. Прямо перед глазами Уайлдера, в первом ряду, предназначенном для жителей верхнего этажа, оказалось свободное место — раньше там стояла машина погибшего ювелира. Без колебаний Уайлдер повернул руль и встал на свободное место.

— Давно пора…

Свободное место — хорошее предзнаменование. Он не спеша выбрался из машины и прошагал ко входу с видом состоятельного землевладельца, только что прикупившего гору.

Днем Уайлдер проводил несколько часов с Хелен и сыновьями на 2-м этаже, стараясь подбодрить жену, от которой все больше отдалялся. Рано или поздно он уйдет навсегда. По вечерам, когда он возобновлял восхождение, Хелен немного оживлялась и даже говорила с ним о его работе в телестудии — о программах, над которыми он работал несколько лет назад. Прошлым вечером, когда Уайлдер собрался идти, успокаивая сыновей и проверяя запоры на двери, Хелен вдруг обняла его, словно хотела остановить. Мышцы на ее худом лице нервно задрожали, как будто внутри пытались встать на место детали замка с секретом.

К удивлению Уайлдера, войдя в квартиру и пробравшись по коридору между баррикадой и мусорными мешками, он обнаружил жену в состоянии радостного возбуждения. Хелен с группой домохозяек отмечала небольшую победу. Две молодые женщины с 7-го этажа, бывшие учительницы в начальной школе, решили возобновить занятия. По тому, какими мрачными взглядами они смотрели на группу добровольцев из трех пап, заслонявших женщин от дверей, Уайлдер понял, что им пришлось пережить жестокое похищение.

Пока Уайлдер готовил ужин из последних консервов, Хелен сидела у кухонного стола; ее белые руки метались, как испуганные птицы в клетке.

— Просто не верится — я на какое-то время освобожусь от мальчиков.

— А где будут занятия?

— Здесь, у нас — завтра и послезавтра.

— Но тогда ты вовсе не будешь свободна от мальчиков… Впрочем, хоть что-то.

Уайлдер спрашивал себя, сможет ли Хелен бросить детей. Она только об этом и думала. Играя с сыновьями, Уайлдер всерьез раздумывал, не взять ли их с собой наверх. Он смотрел, как Хелен пытается прибраться в квартире — гостиная была разграблена во время налета. Пока Хелен с сыновьями укрывалась у соседей, налетчики переломали мебель, практически полностью уничтожили кухню. Хелен принесла поломанные стулья из столовой и выставила в ряд перед страдающим переломом столешницы столом Уайлдера. Перекошенные стулья опирались друг на друга, представляя дикую пародию на школьный класс.

Уайлдер даже не пытался помочь. Иногда ему казалось, что жена нарочно изнуряет себя и что синяки на запястьях и коленях были частью сложной системы намеренного самоистязания, попыткой отвоевать мужа; каждый день, возвращаясь домой, он был почти уверен, что найдет ее в инвалидном кресле со сломанными ногами и повязкой на бритой голове, решившейся на последний отчаянный шаг — лоботомию.

Почему он возвращался? Единственной его целью было бросить Хелен; избавиться от тяги возвращаться каждый вечер в квартиру и от любых обветшалых связей с собственным детством. Расставшись с Хелен, он отключится от всей системы подростковых запретов, от которой пытался освободиться с юности. Даже его агрессивное распутство было частью той же попытки отринуть прошлое, хотя Хелен своим безразличием сводила эту попытку на нет. Впрочем, в конце концов именно его романы подготовили почву для восхождения на высотку, создали опоры, которые помогут ему взобраться на крышу по телам былых любовниц.

Уайлдеру претило всерьез заниматься состоянием жены или жизнью ее соседей-неудачников. Нижние этажи обречены. Сама настойчивая идея учить детей — последний рефлекс любой угнетаемой группы, готовой сдаться, — говорила о том, что сопротивление на исходе. Хелен теперь даже соглашалась на помощь группы женщин с 29-го этажа. Во время дневного затишья детская писательница и ее прислужницы обходили дом, предлагая помощь брошенным и одиноким женщинам.

Уайлдер зашел в спальню к сыновьям. Они стреляли по пустым мискам из пластиковых пистолетов и обрадовались, увидев отца. Мальчики были одеты в детские камуфляжные костюмы парашютистов и жестяные каски. Уайлдер машинально отметил, что форма неправильная; в свете надвигающихся событий правильная военная униформа в высотке — деловой костюм брокера, портфель и шляпа.

Мальчики хотели есть. Позвав Хелен, Уайлдер вернулся на кухню. Жена стояла на коленях у электроплиты. Дверца духовки была открыта, и Уайлдеру вдруг показалось, что Хелен пытается спрятать свое маленькое тело в духовке — а может, саму себя приготовить, как прощальный дар семье.

— Хелен… — Он нагнулся к жене, поразившись крохотности ее тела — горстке косточек под бледной кожей. — Господи, даты просто…

— Все в порядке, я потом поем. — Хелен отстранилась и начала бездумно скрести пригоревший жир на дне духовки.

Глядя на скрюченную у его ног жену, Уайлдер сообразил, что у нее бывают голодные обмороки. Он позволил ей облокотиться на плиту и обвел взглядом пустые полки.

— Подожди тут, я схожу в супермаркет, куплю что-нибудь поесть. Почему ты не сказала, что голодаешь?

— Ричард, я тысячу раз говорила.

Она с пола наблюдала, как он ищет у нее в сумке деньги — свои в последнее время были Уайлдеру ни к чему. Он даже не обналичил последний зарплатный чек.

Заперев за собой дверь, Уайлдер отправился на поиски пищи и воды. Во время дневного перемирия жильцам нижней секции дома еще был доступен путь до супермаркета на 10-м этаже. Почти все лестницы перегораживали прочные баррикады — гостиные гарнитуры, обеденные столы и стиральные машины громоздились от ступеней до потолка. Больше дюжины лифтов из двадцати не работали. Остальные работали с перебоями, по прихоти любого властного клана.

В холле Уайлдер осторожно заглянул в пустые шахты. Куски металлических перил и водопроводных труб, перегораживающих шахты, как стопоры, чтобы не дать лифтам проехать, сами образовывали своего рода лестницу.

Стены были исписаны лозунгами и непристойностями, списки жильцов превратились в безумные каталоги. У дверей холла четкий указатель в военном стиле обозначал единственную безопасную лестницу, которой можно пользоваться ранним утром и в комендантский час — на протяжении трех часов.