Стеклянная дверь распахнулась в вечерний воздух, и овчарка унеслась. Лето кончилось, и редко кто поднимался на крышу. Обрывок заляпанного дождем тента для коктейльной вечеринки валялся в желобе у перил. Чайки, сложив тяжелые крылья, важно бродили среди сырных палочек, рассыпавшихся из коробки.
Ройял вышел на крышу. Ему нравились враждебные взгляды птиц; предчувствие вновь нарождающегося варварства нависало над перевернутыми креслами и развесистыми пальмами, над брошенной парой дорогих солнечных очков — из оправы были выковыряны бриллианты. Когда Ройял приблизился, несколько чаек снялись в воздух и нырнули вниз, чтобы поймать крошки, брошенные с балкона в десяти этажах внизу. Птицы питались тем, что скидывали на автостоянку, но Ройялу нравилось думать, что их тянет на крышу то же, что и его самого, что они прилетели сюда из какого-то древнего мира, привлеченные грядущим священным насилием. Боясь, что птицы улетят, Ройял часто приносил им корм, словно хотел убедить, что ожидание того стоит.
Он отодвинул проржавевшую калитку сада скульптур, достал из решетчатого декоративного светильника пачку сухого корма, предназначенного, в общем-то, для овчарки, и начал рассыпать хлопья по бетонным дорожкам и под скульптурами. Разработка сада принесла ему особое удовлетворение, и он жалел, что дети больше сюда не приходят. Хотя бы птицам сад доступен. Чайки неотступно следовали за Ройялом, чуть не выбивая сильными крыльями коробку с хлопьями из его рук.
Ройял всегда мечтал о собственном зоопарке: полдюжины крупных кошачьих, а главное — необъятный вольер со всеми видами птиц. Годами он рисовал наброски зоопарка, некоторые — по иронии — напоминали высотку.
Вымокший труп сиамской кошки лежал в желобе там, где настигли ее птицы. Несчастное животное, убежав из квартиры, долго карабкалось по вентиляционной шахте, чтобы окунуться в свет дня. Рядом с кошкой лежал скелет чайки. Ройял поднял неожиданно тяжелый скелет и сильным толчком запустил далеко в воздух. Скелет понесся к земле в крутом пике и взорвался белой бомбой на капоте припаркованной машины.
Никто этого не видел, да и Ройялу было все равно. Как ни интересовало его поведение жильцов, он все-таки смотрел на них свысока. Пять лет брака с Анной не прошли бесследно. Приходилось признать, что он презирает своих соседей уже за то, что они охотно приспособились к отведенным ячейкам многоквартирного дома, за отсутствие индивидуальности.
Прежде всего, он презирал их хороший вкус. Высотка была памятником хорошему вкусу, хорошо продуманной кухне, утонченной отделке, элитной бытовой технике, элегантной, но не крикливой мебели — короче говоря, всему эстетическому чувству, которое профессионалы усвоили в школах промышленного дизайна и утвердили в лучших схемах интерьера к последней четверти двадцатого века. В гостях у соседей Ройяла буквально тошнило от очертаний выигравшей конкурс кофеварки, от просчитанной цветовой гаммы, от хорошего вкуса и интеллигентности, которая, как Мидас, превращала все в квартирах в безупречный союз функции и дизайна. В каком-то смысле эти люди были авангардом благополучного и высокообразованного пролетариата будущего, запертого в дорогих квартирах с элегантной мебелью — и не имеющего возможности сбежать. Ройял много отдал бы за вульгарное украшение на каминной полке, за не белоснежный унитаз, за одну искру надежды… Слава богу, они начали рваться прочь из своей отороченной мехом роскошной тюрьмы.
Мокрый от дождя бетон уходил в вечерний туман. Овчарка куда-то пропала. Чайки, сидя на оголовках вентиляционных и лифтовых шахт, смотрели необычайно внимательными глазами. Подумав, что они, возможно, пообедали собакой, Ройял отшвырнул ногой перевернутое кресло и направился к лестнице, громко подзывая пса.
В десяти футах от личной террасы, у перил с южного края крыши, женщина средних лет куталась в длинное меховое пальто и смотрела через здания комплекса на серебристую спину реки. Три лихтера тянулись за буксиром против течения; полицейский катер шел вдоль северного берега.
Приблизившись, Ройял узнал вдову погибшего ювелира. Она что — ждала полицию, хотя из какой-то извращенной гордости сама ее не вызывала? Ройял собирался спросить, не видела ли она овчарку, но уже знал, что ответа не получит. На аккуратно накрашенном лице застыло выражение крайней враждебности. Ройял ухватил трость покрепче. Он не видел рук женщины и готов был поверить, что в рукавах пальто украшенные перстнями руки сжимают пару длинных лезвий. Почему-то ему вдруг подумалось, что именно она виновна в смерти мужа, а сейчас в любой момент может броситься и на него. И тут же он с удивлением понял, что хочет коснуться ее, обнять за плечи. Его охватила какая-то дикая сексуальность.
— Я ищу овчарку Анны, — сказал он смущенно и, не дождавшись ответа, добавил: — Мы решили остаться.
Сбитый с толку своей реакцией на горюющую женщину, Ройял повернулся и пошел к лестнице, не обращая внимания на боль в ноге. И в холле услышал неистовый лай овчарки, доносившийся из шахты ближайшего из пяти скоростных лифтов. Ройял прижал голову к двери. Кабина лифта, где рычала и прыгала овчарка, стояла на 15-м этаже с отжатыми дверями. Доносились глухие металлические удары по полу и стенам кабины и крики трех нападавших — двух мужчин и женщины.
Когда визг собаки затих, лифт наконец ответил на вызов. Кабина добралась до последнего этажа, и дверь открылась. Еле живая собака лежала на окровавленном полу, голова и плечи были в крови.
Ройял хотел успокоить собаку, но овчарка клацнула зубами, испугавшись трости. Подбежали соседи, стискивая в руках грозное оружие — теннисные ракетки, гантели и трости. Всех попросил расступиться друг Ройяла, гинеколог по фамилии Пэнгборн. Он ходил в бассейн с Анной и часто играл на крыше с овчаркой.
— Дайте взглянуть… Бедняжка, эти дикари тебя уделали… Ройял, отнесем его в вашу квартиру. А потом, думаю, нужно обсудить, что делать с лифтом.
Несколько недель гинеколог убеждал Ройяла вмешаться в систему коммутации электрических цепей здания — в качестве средства мести нижним этажам. Эта предполагаемая власть над высоткой главным образом и привлекала соседей к Ройялу. Мягкими руками и манерами врача на обходе Пэнгборн немного раздражал Ройяла; он как будто постоянно пытался утешить беспокойную пациентку в интересном положении. Впрочем, Пэнгборн принадлежал к новому поколению гинекологов, которые вообще не притрагиваются к пациенткам и не принимают новорожденных. Он специализировался на компьютерном анализе криков рожениц, по которым прогнозировал все будущие жалобы. И естественно, единственной привязанностью Пэнгборна в высотке была лаборантка со 2-го этажа — тощая, тихая брюнетка. Хотя после начала стычек он порвал и с ней.
Ройял смотрел, как Пэнгборн успокаивает пса и осматривает раны. Потом они наполовину донесли, наполовину доволокли собаку до квартиры.
К счастью, Анна и Джейн Шеридан отправились в супермаркет 10-го — на единственном лифте, оставленном для общих нужд.
Пэнгборн уложил собаку на покрывало дивана.
— Хорошо, что вы тут, — сказал Ройял. — Вы не на практике?
Пэнгборн погладил опухшую голову овчарки; его белая ладонь казалась еще тоньше от крови.
— Я езжу в консультацию два раза в неделю — как раз хватает времени прослушать последние записи криков. А так — здесь дежурю. — Он пристально посмотрел на Ройяла. — На вашем месте я бы присматривал за Анной — если вы не хотите, чтобы она…
— Разумный совет. А вы не думали уехать? Нынешние условия…
Гинеколог нахмурился, словно не понимая, всерьез ли говорит Ройял.
— Я только въехал. С чего это я буду уступать этим людям? — Он решительно ткнул в пол окровавленным пальцем.
Пораженный тем, с какой решимостью этот утонченный и педантичный человек собирался отстаивать свои владения, Ройял проводил его до двери, поблагодарил за помощь и пообещал обсудить с ним диверсии на лифтах. Следующие полчаса Ройял промывал овчарке раны. Нападение пробудило в нем почти осознанное желание конфликта. До сих пор он действовал, как миротворец, удерживая соседей от бессмысленной мести. Теперь он жаждал беспорядков. Любой ценой.
Где-то внизу разбилась бутылка, грохнувшись на балкон, — короткий взрыв на фоне нарастающего рева магнитофонов, криков и стуков. Свет в доме начал гаснуть, зачехленная мебель вокруг Ройяла будто таяла в тумане. Близился вечер, скоро начнется опасное время. Представив, как Анна будет пробиваться обратно с 10-го этажа, Ройял повернулся к выходу из квартиры.
У двери он остановился, накрыв ладонью циферблат наручных часов. Об Анне он беспокоился с прежней силой — по крайней мере, ощущал к ней сильные собственнические чувства, — но решил подождать еще полчаса, прежде чем отправляться на розыски. И пусть это только увеличит опасность, возможность стычки. Ройял спокойно прошел по квартире, замечая на полу телефоны с аккуратно накрученными кабелями. Анна, даже если попадет в ловушку, позвонить не сможет.
Ожидая в темноте, он поднялся в пентхаус посмотреть на чаек. В вечерних сумерках их оперение казалось призрачным. Как птицы, поджидающие на карнизах мавзолея, они сверкали крыльями над белым бетоном. Ройял думал о жене, о том, что на нее могут напасть, и почти сексуальная дрожь от опасности и жажды мести скрутила нервы. Через двадцать минут он покинет квартиру и начнет убийственный спуск — смертельное пике. Жаль, что нельзя взять с собой птиц. Ройял представил, как они ныряют в лифтовые шахты, кружат над лестничными пролетами и мчатся по коридорам. Он смотрел, как птицы кружат в воздухе, слушал их крики и думал о грядущем насилии.
9. В РАЙОН ВЫСАДКИ
В семь часов Энтони Ройял отправился с белой овчаркой на розыски жены. Пес оправился после побоев и шел, прихрамывая, впереди. Его промокшая шкура была покрыта ярко-алыми пятнами. Этими знаками битвы Ройял гордился, как и пятнами крови на своей куртке. Словно подражая псу, Ройял носил на груди и бедрах его кровь, как знаки отличия на костюме палача.
Он начал спуск в глубины здания с холла скоростных лифтов. Из кабины только что вышла группа возбужденных соседей, — четырьмя этажами ниже жильцы с 15-го разграбили квартиру. Такие налеты происходили все чаще. Особенно уязвимыми были пустые квартиры, даже оставленные всего на один день. Какая-то нематериальная система связи предупреждала готовых к рейду налетчиков, что квартира десятком этажей выше или ниже готова к разорению.
С трудом Ройял нашел лифт, который довез его до 35-го этажа. Ресторан был закрыт; приготовив последний обед, шеф-повар и его жена навсегда скрылись. Кресла и столы громоздились беспорядочной баррикадой, на двери висел замок. Высокие обзорные окна, открывавшие волшебный вид, были закрыты ставнями, и северный конец бассейна погрузился во тьму.
Последний пловец, рыночный аналитик с 38-го этажа, как раз вылезал из бассейна; его жена караулила у раздевалки, пока он переодевался. Овчарка прошлепала по лужам на липких плитках под вышками и облегчилась в открытую дверь пустой раздевалки. Женщина даже не поморщилась. Ройял почувствовал гордость за пса — возрождался примитивный рефлекс территории. Пометив раздевалку ярко-желтой собачьей мочой, Ройял ее захватил.
Еще час он продолжал искать жену, спускаясь все ниже в центральную секцию высотки. Горы мусора не давали подобраться к забитым мусоропроводам. Лестницы были усыпаны битым стеклом, обломками кухонных стульев и оторванными кусками перил. Таксофоны в лифтовых холлах стояли разбитыми, словно жильцы договорились прервать всякие контакты с внешним миром.
Чем ниже спускался Ройял, тем сильнее становилась разруха. Двери пожарных выходов были сорваны с петель, кварцевые стекла смотровых окон выбиты. Освещение в коридорах и на лестницах не работало, разбитые лампы никто менять не собирался. К восьми часам коридоры погружались почти в полный мрак; тут и там валялись мешки мусора. Надписи на стенах, сделанные светящимися красками, напоминали декорации фильма ужасов.
В холлах собирались воинственные группы жителей — охраняли свои лифты. Многие женщины носили камеры со вспышками, готовые запечатлеть любой акт насилия, любое вторжение на их территорию.
Меняя лифты и обследуя по два этажа за раз, Ройял наконец добрался до нижней половины дома. Его не трогали, когда он появлялся в холлах, расступались. Раненая овчарка и пятна крови на куртке давали ему пропуск на территории враждующих кланов — словно владыке, спустившемуся из своей цитадели, дабы предъявить раны восставшим подданным.
Коридоры и холлы 10-го этажа пустовали. Несколько жителей бродили по торговому центру, таращась на пустые хромированные полки. Банк и винный магазин были закрыты, опущенные решетки заперты. Ройял повел овчарку в бассейн, теперь заполненный едва наполовину. В желтой воде плавал матрас в окружении картонных коробок и газет.
Тут даже труп останется незамеченным, мелькнула мысль у Ройяла. Пока овчарка обегала варварски разрушенные раздевалки, он помахал тростью, разгоняя сырой воздух. В нижней секции дома было трудно дышать. Даже сейчас, в ходе краткого визита, Ройял ощущал давление тысяч людей над головой.
В лифтовом холле за бассейном раздались крики. У входа в начальную школу разгорелся жаркий спор. Ссорились два десятка мужчин и женщин — группа родителей с нижних этажей несла парты и стулья, доску и мольберты, другая группа не давала им войти в классы.
Подстрекаемые монтажером, задравшим парту над головой, родители решительно двинулись вперед. Противник — жители 11-го и 12-го этажей — позиции не сдавали. Началась неприличная перебранка, потом женщины и мужчины стали неуклюже толкаться.
Ройял подтянул овчарку к себе, — пусть сами разбираются. Когда он повернулся, чтобы продолжить поиски Анны, дверь, ведущая с лестницы в холл, распахнулась. Толпа жителей, все с 14-го и 15-го этажей, присоединилась к драке. Этих возглавлял Ричард Уайлдер, вознесший в руке кинокамеру, как боевой штандарт. Ройял решил, что Уайлдер снимает документальный фильм, о котором столько говорил; наверное, он и срежиссировал всю сцену. Однако Уайлдер в пылу битвы камерой лишь агрессивно размахивал, ведя новых союзников в бой на своих же бывших соседей. Родителей, побросавших парты и доски, оттеснили в беспорядке на лестницу.
Уайлдер захлопнул за ними дверь. Изгнание бывших соседей и друзей явно доставило ему удовольствие. Указующей камерой он тыкал в сторону класса начальной школы. Там скорчились за опрокинутой доской две молодые женщины — жена Ройяла и Джейн Шеридан. Как ученицы, пойманные за баловством, они уставились на Уайлдера, который поманил их к себе театральным жестом.
Взяв овчарку на короткий поводок, Ройял толкнул стеклянную дверь и миновал жильцов, увлеченно крушивших детские парты.
— Все в порядке, Уайлдер, — сказал он твердо. — Я разберусь.
Затем прошел мимо Уайлдера в класс и поднял Анну на ноги.
— Идем. Не бойся.
— А я и не боюсь… — Анна говорила совершенно спокойно и смотрела на Уайлдера с нескрываемым восхищением. — Господи, он просто чокнутый…
Уайлдер с интересом смотрел на Ройяла и чесал под мышкой — совсем по-звериному. Он словно радовался, что небожитель сошел наконец на нижние уровни и включился в борьбу за территорию и женщин. Рубашка Уайлдера была распахнута до пупа, обнажая гордо выставленную напоказ широкую грудь.
Вечером, вернувшись в квартиру на 40-м этаже, Ройял принялся утверждать свое лидерство на верхних этажах. Для начала, пока его жена и Джейн Шеридан отдыхали в постели Анны, он отвел овчарку на кухню и скормил собаке остатки еды. Раны на плечах и голове пса покрылись жесткой коркой, и это волновало Ройяла куда больше, чем оскорбления, которым подверглась жена. Он практически сам устроил Анне испытание, откладывая ее поиски. Как он и подозревал, Анна и Джейн, закончив покупки в супермаркете, не смогли найти работающий лифт. Когда к ним пристал пьяный звукооператор, женщины спрятались в пустом классе.
— Там все снимают свои фильмы, — сказала мужу Анна, возбужденная безрассудным приключением в среде обитания низших классов. — Как только кого-то начинают бить, тут же включают камеры.
— А потом набиваются в кинозал, — подтвердила Джейн, — и смотрят, кто что записал.
— Только не Уайлдер. Он ждет чего-то действительно страшного.
Как ни странно, именно любовь к Анне заставила Ройяла предъявить ее соседям снизу — это был вклад в новое царство, которое они строили вместе. Овчарка принадлежала более практичному миру, и уже понятно, что пес окажется гораздо полезнее, чем женщина, для обмена в том будущем, которое их ждет.
После нападений на овчарку и на жену Ройяла его квартира естественным образом превратилась в центр притяжения для соседей, решивших перехватить инициативу, пока их не заперли в ловушку на крыше высотки. Пэнгборну Ройял объяснил, что жизненно важно заручиться поддержкой жильцов на этажах чуть ниже 35-го.
— Чтобы выжить, нам нужны союзники — необходимо оградиться от нападений нижних уровней и расширить доступ к лифтам. Нас могут отрезать от центральной секции здания.
— Верно, — согласился гинеколог, довольный, что Ройял наконец трезво оценивает их положение. — Стоит нам утвердиться, и мы натравим их на нижние уровни — то есть «разбалканизируем» центральную секцию и начнем колонизацию всего здания…
Потом Ройял удивлялся, как легко им удалось осуществить замысел. В девять часов, до начала вечеринок, они начали вербовать сторонников на этажах ниже бассейна на 35-м. Пэнгборн искусно играл на обидах людей, которые мучились от тех же проблем, что и жители верхнего этажа: их машины тоже были разбиты, они тоже страдали от неисправностей водопровода и кондиционеров. Ройял и Пэнгбон расчетливо предложили соседям пользоваться верхними лифтами. Больше им не придется входить в главный вход и продираться через тридцать враждебных этажей, — достаточно дождаться жильца с последнего этажа, войти с ним в частный вестибюль и без приключений подняться на 35-й этаж, а потом спуститься на один-два пролета до своей квартиры.
Предложение было принято — ведь Ройял и Пэнгборн не просили взамен никаких уступок. Вернувшись на 40-й этаж, парламентеры разошлись по домам готовиться к вечерним празднествам. За предыдущий час мало что произошло, разве что немолодую жену бухгалтера с 28-го этажа скинули без сознания в полупустой бассейн, а радиолога с 7-го этажа избили у сушуаров в парикмахерском салоне. Словом, обстановка в высотке оставалась нормальной. С наступлением ночи здание наполнили звуки пирушек. Начиная с нижних этажей, вечеринки распространялись по дому, укрывая его броней света и веселья. Стоя на балконе, Ройял слушал, как нарастают музыка и смех, и ждал, пока оденутся женщины. Далеко внизу к соседней высотке подъехала машина; три пассажира вышли и, задрав голову, смотрели на сотни забитых людьми балконов. Любой наблюдатель, несомненно, решил бы, что две тысячи жильцов живут вместе в состоянии всеобщей эйфории.
Успокоенные бодрой атмосферой, Анна и Джейн Шеридан быстро приходили в себя. Анна больше не заговаривала об отъезде и вообще словно забыла, что когда-то хотела уехать. После столкновения в начальной школе у нее появилось чувство единения с другими жильцами. В будущем насилие непременно станет ценным средством скрепления общества. В сопровождении Ройяла Анна и Джейн шли рука об руку на первую сегодняшнюю вечеринку, организованную газетным обозревателем с 37-го этажа, и слушали рассказы о новых столкновениях и инцидентах. В частности, пропал свет еще на двух этажах — 6-м и 14-м.
Пэнгборн поздравил Ройяла с новостью; очевидно, он считал, что без него тут не обошлось. Похоже, никто даже на верхних этажах не видел несоответствия между довольными лощеными гуляками и упадком в здании. По коридорам, усыпанным неубранным мусором, мимо забитых мусоропроводов и обезображенных лифтов шли люди в смокингах. Элегантные дамы приподымали подол платья, чтобы перешагнуть россыпи битых бутылок. Аромат дорогих лосьонов после бритья мешался с вонью кухонных отбросов.
Этот дикий контраст радовал Ройяла, показывая, как легко цивилизованные и степенные люди способны отказаться от рационального поведения. Он вспомнил собственное противостояние с Уайлдером. Тот, кстати, наверняка начал новое восхождение, раз добрался уже до 15-го этажа. Воистину в высотке должны остаться только двое — Уайлдер и Ройял, тогда и начнется настоящая схватка среди пустынных коридоров и брошенных квартир, на глазах у птиц.
Анна, приняв угрозу насилия, как будто закалилась. Стоя у камина в гостиной обозревателя, Ройял с любовью смотрел на жену. Она больше не кокетничала с пожилыми бизнесменами и молодыми предпринимателями; она внимательно слушала Пэнгборна, словно чувствовала, что гинеколог может пригодиться ей не только в профессиональном смысле. Хоть и приятно было выставить жену перед остальными жильцами, Ройял чувствовал за нее ответственность. Его сексуальное покровительство распространялось и на Джейн Шеридан.
— Не хотели бы перебраться к нам? — спросил он у Джейн. — Ваша квартира небезопасна.
— С удовольствием, Анна тоже предлагала. Я уже кое-что перенесла.
Ройял танцевал с ней в замусоренной прихожей, не таясь ощупывая крепкие бедра и таз, словно проведенная инвентаризация закрепляла его права на будущую встречу с этими частями тела.
Через несколько часов, после полуночи, Ройял очнулся в пустой квартире на 39-м этаже. Он лежал на кушетке, Джейн притулилась на его плече. Столы вокруг были уставлены грязными стаканами и пепельницами — следами покинутой гостями вечеринки. Музыку с балконов перекрывал шум случайных актов насилия. Где-то орали что-то невнятное и колотили в дверь шахты лифта.
Свет вырубился. Лежа в темноте и пытаясь унять головокружение, Ройял машинально начал ласкать Джейн, гладить ее тяжелые груди. Она даже не попыталась отодвинуться. Через несколько мгновений, когда вернулось электричество и зажглась настольная лампа — на полу балкона, — Ройял увидел свою жену; та в вечернем платье сидела за столом в кухне, положив руку на греющуюся кофеварку. На последовавший половой акт она взирала молча, словно одобряла его — не как модный ныне ответ на супружескую измену, понял Ройял, но из племенной солидарности, из уважения к вождю клана.
10. СУХОЕ ОЗЕРО
Вскоре после рассвета Роберт Лэйнг сидел на своем балконе, доедал скудный завтрак и слушал первые звуки просыпающегося дома. Несколько жильцов уже спешили на работу, пробираясь через мусор к замызганным автомобилям. Сотни людей продолжали каждый день ходить в офисы и студии, ездить в аэропорты и на биржу. Несмотря на перебои с водой и отоплением, мужчины и женщины были элегантно и чисто одеты; по их виду никак нельзя было догадаться о событиях прошедших недель. Впрочем, большую часть рабочего времени они в своих кабинетах спали.
Лэйнг медленно и ритмично жевал кусочек хлеба. Сидя на треснутых плитках балкона, он чувствовал себя паломником, который утомился на опасном подъеме и теперь выполняет простой, но важный обряд в придорожной часовне.
Прошлая ночь принесла сплошной хаос — пьяные вечеринки, ссоры, грабежи и нападения на одиноких жильцов. Еще несколько этажей погрузились во тьму, включая 22-й, где жила Алиса, сестра Лэйнга. Вряд ли хоть кто-то спал. При этом почти никто не выказывал признаков усталости, словно жизненный ритм людей сдвинулся со дня в ночь. Лэйнг подозревал, что бессонница, от которой страдали жильцы, это подсознательная подготовка к грядущим неожиданностям. Сам он, несмотря на синяки на плечах и руках, был в прекрасной физической форме. Скоро ему предстоит привести себя в порядок и ехать в институт.
Первую половину ночи Лэйнг прибирался у Шарлотты Мелвилл — ее квартиру разграбили, пока Шарлотта с маленьким сыном пряталась у друзей. Потом он несколько часов помогал охранять лифт, который удалось перехватить его соседям. Ехать никто никуда не собирался; главное, захватив лифт, некоторое время его удержать.
Вечер начался, как обычно, с вечеринки у Пола Кросланда, теледиктора, а ныне — вождя клана. Сам Кросланд находился в студии; гости смотрели, как он читает девятичасовые новости, знакомым, хорошо поставленным голосом рассказывая о крупной автокатастрофе, в которой погибли шесть человек. Лэйнг ждал, что Кросланд упомянет столь же страшные события в их высотке: смерть ювелира, теперь уже всеми позабытую, и разделение жителей на противоборствующие лагери. Возможно, в конце выпуска ведущий добавит и специальное послание членам своего клана, которые среди мусорных мешков в его комнате наполняли друг другу стаканы.
К тому времени, как Кросланд ввалился в квартиру — в спортивной куртке с капюшоном и в тяжелых ботинках, словно пилот, вернувшийся с бомбардировки, — все были пьяны. Разрумянившаяся и возбужденная Элеонора Пауэлл клонилась к Лэйнгу, весело тыкая в него пальцем и обвиняя в том, что он пытался вломиться в ее квартиру. Эту новость приняли с восторгом, словно изнасилование было ценным и испытанным средством сплочения клана.
— Низкий уровень преступности, доктор, — сказала она дружеским тоном, — верный признак общественного упадка.
Лэйнг пил без остановки. Он понимал, что нарочно накручивает себя, подавляя любые сомнения в благоразумии людей. А в практическом смысле напиться — кратчайший путь сближения с Элеонорой Пауэлл. Трезвая, она становилась до утомления чувствительной и бродила по коридорам с отсутствующим видом, словно потеряла ключи от мозга. Зато после нескольких коктейлей она оживлялась, ее настроение прыгало подобно тому, как испорченный телевизор скачет по программам, причем весь этот безумный хаос Лэйнг мог понять, только если сам был пьян. Он поднял Элеонору, радостно отметив, как она вцепилась в лацканы его пиджака, и не в первый раз подумал, что и сам, и его соседи жаждут неприятностей, как самого эффективного средства разнообразить половую жизнь.
Лэйнг открыл кофемашину и опорожнил ее через перила. Отходы теперь сбрасывали с балконов, и никого не заботило, что ветер может занести мусор в нижние квартиры. От постоянных отключений электричества еда в холодильнике испортилась. Бутылки с прокисшим молоком стояли заплесневелой шеренгой, прогорклое растаявшее масло капало через решетку. Пахла протухшая еда весьма специфически, но Лэйнг, не тушуясь, сгреб все в пластиковый мешок и вышвырнул в полутемный коридор.
В лифтовом холле спорила группа соседей, назревал конфликт с жителями 28-го этажа. Кросланд бросал какие-то угрозы в пустую шахту лифта. Обычно в такой ранний час Лэйнг не обращал на него внимания; зачастую Кросланд и понятия не имел, о чем спор, — лишь бы началась стычка.
Из мрака за дверью с нарочитым равнодушием вышли хирург-ортодонт и его каменноликая жена. Немного постояли среди мусорных мешков, оглядываясь, затем Стил осторожно подобрался к Лэйнгу, взял его за руку — мягко, но властно, словно готовился к сложному удалению зуба, — и указал вниз.
— Они хотят запереть двери. Хотят переделать проводку двух лифтов так, чтобы от цоколя до 28-го остановок не было.
— А мы? — спросил Лэйнг. — Как нам выходить из здания?
— Дорогой мой, вряд ли они думают о нас. Наш 25-й — ключевой этаж для электросетей. Отрезав три этажа под нами, они получат буферную зону — разделят верхнюю и нижнюю половины дома. И прямо скажем, доктор, когда это произойдет, очень важно оказаться на нужной стороне…
Он замолчал — подошла сестра Лэйнга со своим электрическим кофейником. Стил отвесил поклон и растворился во мраке — маленькие ботинки ловко простучали среди мусорных мешков, пробор в волосах блеснул в неясном свете. Несомненно, он с той же ловкостью пролавирует среди будущих опасностей. Ортодонт вообще перестал покидать здание. После битв последних недель он, несомненно, ожидал бурного повышения спроса на качественную стоматологическую помощь.
Приветствуя Алису, Лэйнг осознал, что она тоже — если прав Стил — будет жить в темноте, с неправильной стороны демаркационной линии, с мужем-алкоголиком. Сестра пришла, якобы чтобы воспользоваться розеткой на кухне Лэйнга, но рассеянно поставила электрический кофейник на столик в прихожей и, выйдя на балкон, уставилась в утренний воздух, словно радуясь, что поднялась еще на три этажа.
— Как Чарльз? — спросил Лэйнг. — На работе?
— Нет… Он отпросился. По-моему, насовсем. А ты?
— Сегодня поеду. Хочешь, по дороге проведаю Чарльза?
Алиса словно не слышала. Она вцепилась в перила и начала раскачиваться, как девчонка.
— Здесь так мирно… Роберт, ты не представляешь, что творится.
Лэйнга позабавило замечание Алисы, что его не трогают события в высотке — типичное мнение старшей сестры, обреченной с детства присматривать за младшим братом.
— Заходи, когда захочешь. — Он положил ей руку на плечо, легонько придерживая — на случай, если она потеряет равновесие. В прошлом он всегда физически отстранялся от Алисы — она была слишком похожа на их мать, но теперь — и не только по сексуальным причинам — это сходство его заводило. Хотелось трогать ее бедра, гладить грудь.
— Можешь пользоваться моей кухней, — сказал Лэйнг. — Насколько я понимаю, нас ждет хаос. Здесь будет безопаснее.
— Хорошо. Только у тебя в квартире грязно…
— Я приберусь.