Две жизни

— Если бы так! А нож? Такие люди на все способны. Во всяком случае если что, рассчитывайте на нас, мы их враз скрутим!

— Спасибо, Володя. Мы еще поговорим об этом. А сейчас — до вечера. Да, этот подлец действительно способен на все», — подумал Сергей с нарастающей тревогой. Но мысли о предстоящей встрече с чем-то загадочно-интригующим и манящим отодвинули на задний план все страхи и тревоги. Он проводил глазами перебирающийся через реку отряд и кивнул ожидавшему его шоферу:

— Теперь, Федя, прямо по дороге километров пятнадцать — двадцать. Никаких заметных ориентиров я назвать тебе не могу: судя по карте, на всем этом расстоянии ни одного населенного пункта. А чтобы мне самому было удобнее следить за всем, что встретится по пути, я переберусь, пожалуй, к Софье Васильевне в кузов. Когда надо будет остановиться, мы стукнем тебе. И еще: езжай, пожалуйста, помедленнее, чтобы нам легче было заметить то, ради чего мы предприняли сегодняшний маршрут. Ясно?

— Куда уж яснее, — буркнул шофер, забираясь в кабину.

И вот перед ними снова побежала змеящаяся лента накатанной дороги. Но по обеим сторонам ее вместо полей и лугов теперь потянулись веселые рощицы одетых в свежую листву деревьев, среди которых наряду с липами, березами и кленами можно было различить огромные давно одичавшие яблони и груши и даже целые заросли сирени и жасмина.

Все это осталось, по-видимому, как реликт когда-то бывших здесь роскошных садов и парков российской знати, какою славилась рязанская земля и сказания о которой до сих пор сохранились в памяти местных старожилов.

Стоит ли говорить, с каким волнением Сергей вглядывался в каждый мелькавший сквозь ветви деревьев изгиб реки в надежде увидеть что-то подобное часовне. Софья также не отрывала глаз от бегущих навстречу лесистых берегов. И хотя оба они не говорили почти ни слова, иногда обмениваясь лишь ничего не значащими замечаниями, все их мысли были поглощены предстоящей встречей с чем-то таинственным и труднообъяснимым.

Так они подъехали к тому месту, которое Сергей пометил накануне вечером на карте. Но как назло стена деревьев стала теперь еще плотнее — река почти скрылась за их пышными кронами.

— Может, остановимся и пойдем дальше пешком по берегу, — предложила Софья осипшим от волнения голосом.

— Проедем еще немного, — ответил Сергей, вглядываясь вдаль. — Там, впереди, кажется, просвет. Да и мой вчерашний визитер говорил, что часовня хорошо видна с дороги.

И действительно, не прошло и минуты, как машина вырвалась из лесистой теснины на широкий простор и перед глазами Сергея и Софьи предстала долина реки с луговым и противоположным почти голым, полого вздымающимся к далеким холмам берегом.

Весь тот берег был покрыт мелкощебенчатой осыпью, лишь местами зеленеющей скупыми пятнами разросшейся ежевики и редкими кустами шиповника. И вот на этом-то пустынном склоне, почти у самого уреза воды, притулилось то, что с известной долей воображения можно было назвать часовней. В действительности же это был крохотный сильно покосившийся столбик, сложенный из дикого, источенного временем камня, на верхушке которого сохранился погнутый проржавевший крест.

Неподалеку от часовни, чуть выше по течению, через реку был переброшен легкий дощатый мостик, а сразу за ним, в обход часовни, угадывалась старая, давно заброшенная мощенная булыжником дорога. Она начиналась от самой воды, что означало, что когда-то здесь был добротный деревянный или каменный мост, и поднималась на невысокий холм, подступающий к самой реке, который завершался крутым обрывом. Этот обрыв, видимо, и имел в виду Маркел Иванович, а дорога шла к некогда располагавшейся на холме усадьбе господ Мишульских.

Все это мгновенно словно отпечаталось в мозгу Сергея и Софьи, и они, как по команде, заколотили по крыше водительской кабины. Машина остановилась. Сергей выпрыгнул из кузова, помог спуститься на землю Софье.

— Ну, кажется, прибыли, — обратился к ней Сергей. — Тут и часовня, и обрыв, о котором говорил мой гость. Сразу пойдем на обнажение или… — он покосился на часовню.

— Во всяком случае, сначала переберемся на ту сторону реки.

— Да, конечно. Благо и мостик словно ждал нашего приезда.

— Здесь все словно застыло в ожидании, — заметила Софья, не спуская глаз с открывшейся им картины.

— И того и гляди — исчезнет, как в страшном сне.

— Или, наоборот, оживет, как в старой доброй сказке.

— Оживет не оживет, но, возможно, и откроет нам нечто такое, что я боюсь даже предположить. Но не будем пока ничего загадывать. — Сергей заглянул в кабину к шоферу. — Федя, ты устраивайся тут, отдохни с дороги. А мы пойдем посмотрим, что и как. Видишь вон тот обрыв? Это в нем были найдены, похоже, окаменелые раковины, что ты видел сегодня утром. Вот мы и покопаемся там.

— Так, может, подъехать к нему поближе?

— Нет, тут через реку не переправиться. Вон как она разлилась! Хорошо, что этот мостик соорудили добрые люди.

— Ну, с Богом! — Федор тотчас же развалился на сиденье. А Сергей и Софья, перейдя по мостику, подошли к часовне.

Здесь, вблизи, она имела еще более жалкий вид. Камни, из которых часовня была сложена, сильно потрескались, почернели, покрылись бурыми разводами лишайника. Земля вокруг нее поросла жесткой осокой, покрылась коростой окаменевшей пыли. И весь вид ее напоминал дряхлую согбенную старушку, скорбно склонившуюся над светлым, тихо журчащим родничком.

Чем-то далеким, давно прошедшим, напрочь забытым и в то же время до боли знакомым повеяло на Сергея от этой картины мрачного запустенья. Тугой комок подступил к горлу. Сердце сжалось в тоске по чему-то потерянному, навек утраченному, канувшему в небытие. И, подчиняясь какому-то внезапному, скорее подсознательному, порыву, он припал лбом к лицевой стенке часовни и замер, отрешившись от всего, что окружало его в этой жизни. В этот миг он забыл даже о Софье и, только оторвав лицо от холодного камня, увидел, что она также склонила голову перед древней святыней, уйдя в мир каких-то своих, одной ей ведомых, переживаний.

Так прошло несколько минут, в течение которых оба они не произнесли ни слова. Наконец Софья легонько коснулась его плеча:

— Ну вот и все, Сережа. Я знала, чувствовала, что часовня существует, верила в это как в чудо. И чудо свершилось. Я вернулась к ней.

— Вернулась?!

— Ну, может, я не так выразилась. Я хотела сказать, вернулась в своих мыслях, своих исканиях, нашла то, что жило где-то в глубинах моего подсознания, памяти. Да ведь и у вас, я знаю, с ней связано что-то не совсем обычное, вы тоже словно встретили здесь нечто давно знакомое.

— Да, именно ее, эту часовню я видел в своих снах. Помните, я говорил об этом? И значит здесь, под этой часовней или где-то вблизи нее, должен быть…

— Тот клад или что-то подобное, что было связано с девушкой, какая являлась вам во сне?

— Да, все это было определенно здесь. Теперь я словно узнаю не только часовню, но и эту широкую излучину реки, и этот ключ, и эту мощеную дорогу, которая вела к усадьбе господ Мишульских. Именно такая картина осталась в памяти после моих снов. Правда, вон там, на взгорье, чуть выше по течению реки стояло еще село — большое, красивое, с высокой белой церковью, базарной площадью, садами, огородами…

— То, что называлось Благовидовом?

— Там, во сне, я не слышал такого названия. Но, судя по тому, что рассказывал Маркел Иванович, видимо, так оно и было. Мне это село запомнилось главным образом тем, что виделось в нем что-то от милого сердцу тургеневского прошлого, от доброй, истинно русской старины. Об усадьбе Мишульских я уж не говорю — это было настоящее «дворянское гнездо» во всем его великолепии. А теперь… Вместо всего этого — сплошной голый пустырь. И если бы не часовня…

— Да ведь и ей досталось, еле стоит, горемычная, — вздохнула Софья. — А что, как вы думаете, было спрятано под ней?

— Не знаю… Тот, последний, мой сон был не очень отчетливым. Вспоминается лишь глухая полночь, черная, еле видимая во тьме часовня, смурый, убитый горем кузнец и небольшая просмоленная коробка у него в руках. Но что он вложил в нее, я так и не понял. Сказал, что там выкованный им в подарок мне кинжал и что-то еще. А что еще, я должен был, по-видимому, сам знать. Ясно было только, что речь шла о чем-то связанном с ней, той девушкой, которая мне снилась; что это она передала ему что-то для меня. Но что это могло быть? И почему она не могла передать мне сама? Я до сих пор теряюсь в догадках. Помню только, что был той ночью в жуткой тревоге, чувствовал, что случилось что-то страшное, какое-то кошмарное несчастье, что я не увижу ее больше никогда. В голове у меня до сих пор звучат последние слова кузнеца: «Выкопаешь наш клад, вспомнишь ее, сердечную…» И как апофеоз этого сна ее голос, только откуда-то сверху, будто с небес: «Вернись! Вернись ко мне! Я жду… жду… жду…». Что она хотела этим сказать? И что вообще значили мои сны, в которых я чаще всего видел ее залитое слезами лицо? Едва ли это лишь следствие реинкарнации, если она и существует. Тут что-то более глубокое, таинственное. Но что?! Ответ на это, может быть, и даст то, что спрятано здесь, под часовней. Вот почему мне так не терпится покопаться возле нее. Но, сами понимаете… — Сергей не стал продолжать, боясь даже лишним словом спугнуть робкую надежду на то, чего он ждал здесь найти, что могло бы объяснить все его душевные метания, все его непонятные переживания и предчувствия.

Да, теперь до разрешения загадки оставался один шаг. Но именно этот шаг было страшнее всего сделать. А если он ничего здесь не найдет? Если этой встречей с часовней все и закончится? К чему тогда вся эта нелепая история с поездкой сюда, на Ермишь, с работой на этом не бог весть каком интересном в геологическом отношении месте?

— Подождите, Сережа, — словно прочла его мысли Софья. — Я догадываюсь, что вы хотите сказать, но… ведь мы приехали сюда не только ради прошлого. Пора навестить и здешнее обнажение, взглянуть на этот уникальный обрыв. Кстати, там тоже может встретиться нечто, подобное часовне. А к ней мы еще вернемся. Впереди — целый день.

— Да-да, — обрадовался Сергей возможности отсрочить последний шаг к раскрытию тайны часовни. — Конечно, обнажение — прежде всего. Просто я увлекся немного.

Они спустились на бечевник и по еле заметной тропинке направились в сторону обрыва. Но в мыслях Сергей по-прежнему не мог отрешиться от своих снов.

— Так, значит, на этом месте, — указал он на возвышающийся над обрывом холм, — и стояла усадьба Мишульских?

— Да, видимо, так, — кивнула Софья.

— Но, похоже, там действительно ничего не осталось.

— Не может быть. Что-то должно сохраниться. Осталась же эта часовня.

— Часовня — святыня.

— А разве не может быть других святынь — святых, возвышенных чувств? Святой, беззаветной любви? Святой, вечной памяти?

— Но как все это может сохраниться?

— А вот посмотрим там, на этом холме, может, что и увидим, — она постаралась улыбнуться, но глаза ее почему-то наполнились слезами, а голос задрожал. — Я ведь тоже не случайно поехала на Ермишь.

— Да, вы говорили, но я так и не понял…

— Пошли, пошли! — заторопила она его. — У нас еще будет время поговорить. Пока мне самой не все ясно.

Они ускорили шаги. Но не прошли и нескольких десятков метров, как натолкнулись на груду битого кирпича, перемешанного с кусками угля.

— Это еще что такое? — не сразу понял Сергей.

— Что-то вроде развалин кузницы, — проговорила Софья.

— Кузницы?! Да, кузницы… — мгновенно вспомнил он. — как же без нее. Все мои сны вращались вокруг этой кузницы. Будто все детство и юность прошли в ней. А главное — именно здесь, неподалеку от кузницы, точнее, возле часовни впервые встретил я барышню Мишульскую.

— Барышню Мишульскую? Так это ее вы видели во сне?

— А вас это удивляет?

— Напротив, я так и думала, что это она вам снилась на Ермишских берегах.

— Постойте! А откуда вы-то знаете о барышне Мишульской?

— Ну, во-первых, из документов, с которыми я познакомилась недавно в райцентровском архиве. А потом… кто же еще мог заинтересовать вас, если ваши навеянные игрой случая сны перенесли вас в позапрошлый век и в эти самые края?

— Вы шутите! Какая там игра случая, если эти сны… эта кузница… эта часовня… — он перевел взгляд на искрящуюся солнечными бликами поверхность реки и — о чудо! — вдруг увидел, как две большие белые птицы с грациозно изогнутыми шеями подплыли к самому берегу и уставились на него черными бусинками глаз, а в ушах снова послышался стук колес и цокот копыт подъезжающей тройки.

Он живо обернулся назад, но в знойном мареве по-прежнему дрожало лишь унылое щебенчатое взгорье со следами давно неезженой дороги да узкий дощатый мостик, по которому едва мог пройти и пеший человек, а стучала, должно быть, кровь у него в висках от нахлынувших впечатлений. Да и было отчего стучать: он все больше узнавал и этот берег реки, и этот ведущий к обрыву бечевник, и сам обрыв, круто вздымающийся над водой. И уж почти не сомневался, что все это было. Было здесь. Было на самом деле. Но возможно ли такое? Уж не видит ли он и теперь все это лишь во сне?

Однако голос Софьи вернул ему чувство реальности:

— Да, я пошутила, Сережа. Ведь я и сама не могу прийти в себя от всего увиденного. Мне тоже знакомы и эта часовня, и эта кузница, и этот обрыв, хотя я также никогда не бывала здесь. Я также надеюсь найти в бывшей усадьбе господ Мишульских что-то такое, что утвердило бы меня в моих безумных предположениях, и также боюсь ошибиться в своих надеждах.

— Что вы говорите, Соня! Значит, вы… — он повернулся к ней и словно лишился дара речи: в лице Софьи, ее глазах, жестах определенно было что-то от той, что промчалась здесь в роскошном экипаже и ожгла его пьянящим взглядом. Так что же это все-таки — продолжение сна?

— Соня! — схватил он ее за руки. — Скажите мне наконец, кто вы? Я же вижу, что вы не та, за кого себя выдаете, что вы и барышня Мишульская…

— После, после, Сережа! — остановила его Софья. — Говорю вам, мне самой еще не все ясно. Вот сходим к обрыву…

— Да что обрыв! Разве сейчас до обнажения? Сколько мы их уже облазили.

— Но это не совсем обычное обнажение. Да и дело не только в обнажении. Мало ли что можно встретить там еще, у этого обрыва.

Сергей снова взглянул на реку. Два лебедя по-прежнему плавно скользили почти у самого берега. А узкая лента бечевника, казалось, плавилась в лучах полуденного солнца.

— Да, здесь действительно можно ждать чего угодно, — согласился он. — Ладно, пойдемте взглянем на обрыв.

Они вернулись на бечевник и уже через несколько минут стояли у подножья огромного обнажения, взметнувшегося на высоту трехэтажного дома. У Сергея аж дух захватило от представшей перед их глазами картины. Трудно было не залюбоваться геологу столь редкостным чудом природы. Здесь не только, как на странице раскрытой книги, выстроились друг над другом все известные им горизонты готеривского и барремского ярусов, но и — что было особенно поразительным — почти каждый из них был просто-таки нашпигован остатками ископаемой фауны. Вся полоса бечевника была завалена обломками раковин и ядер аммонитов, белемнитов и пелеципод. Бесчисленные идеально отмытые прекрасно сохранившиеся формы были видны сквозь воду и на дне реки. Но поистине бесценными были, разумеется, образцы, залегающие в самих пластах.

— Вот это да! — воскликнул Сергей, охваченный геологическим азартом. — Так может повезти раз в жизни.

— Да, теперь мы решим все наши проблемы, — коротко заметила Софья.

— Но вы, кажется, не очень рады.

— Не в этом дело. Этот обрыв… Пройдем немного дальше, вот в этот ложок.

— А что там?

— Не знаю… Но, может быть… Пойдемте, пойдемте! — она взяла его за руку и нырнула в густые заросли орешника, сплошь заслонившие проход в небольшую расселину, полого поднимающуюся к вершине холма.

Впрочем, не прошли они и нескольких шагов, как плотная стена кустов раздвинулась и, к удивлению Сергея, под ногами у них проступили замшелые ступени полуразрушенной каменной лестницы.

— Это что, Соня, бывший парадный спуск к реке из усадьбы Мишульских? — невольно усмехнулся юноша.

— Постойте, постойте, Сережа. Пока ни о чем не спрашивайте, — остановила его Софья, явно стараясь справиться с охватившим ее волнением. — Сейчас мы, может быть… — голос ее прервался. И вдруг: — О Боже!!! — она рванулась вперед, и Сергей увидел, что лестница вывела их на небольшую каменную площадку, в центре которой лежала сплошь заросшая мхом мраморная плита с небольшим металлическим крестом, смутно поблескивающим сквозь моховой ковер.

— О Боже! — снова воскликнула Софья, задохнувшись в приступе рыданий, и как подкошенная повалилась на колени, уронив голову на могильную плиту.

Сергей с минуту смотрел на эту скорбную сцену, не зная, что и подумать о всем происходящем. Затем опустился рядом с Софьей и осторожно пригладил ее рассыпавшиеся по плечам волосы.

— Ну что ты, Сонюшка? Что с тобой? — ласково заговорил он, не заметив даже, что впервые обращается к ней на «ты». — Здесь похоронен кто-то из твоих родственников или близких?

— Не знаю… Не знаю даже, как назвать того, кто лежит под этой плитой, — прошептала она сквозь слезы. — Знаю только, что это был совсем маленький мальчик. Он умер трех месяцев от роду. А мать его… — Софья снова всхлипнула. — Она пережила сынка лишь на год с небольшим. Только, где ее могилка, не ведает никто.

— Но почему же ты…

— Почему я оплакиваю этих людей? Почему так рвалась в Ермишскую партию? Почему мне не терпелось увидеть это древнее надгробье в развалинах усадьбы Мишульских? Этого в двух словах не скажешь. Но теперь я смогу открыть тебе все, Сережа.

— Я слушаю, Соня.

— Нет-нет, не здесь! Мы поговорим об этом позже, может быть, уже сегодня вечером. Мне надо еще собраться с мыслями. Все это так неожиданно — то, с чем мы столкнулись сегодня.

— Я тоже не могу прийти в себя от всего увиденного. Одно дело — что-то пережить во сне. И совсем другое — встретиться с этим наяву.

— В том-то и суть, что твои сны — не просто сны, Сережа. Я поняла это сразу, как ты упомянул о них. Поняла и почувствовала, что мы связаны чем-то большим, нежели обычные человеческие отношения. И я догадываюсь, чем.

— Чем же, Соня?

— Вот об этом нам и надо будет поговорить. Я давно собиралась это сделать. Но боялась, что ошибаюсь в своих предположениях. А сегодня у часовни, потом у развалин старой кузницы и вот сейчас у этой могильной плиты окончательно убедилась, что это так.

— Я тоже чувствовал, что есть что-то необычное в том, что мы встретили друг друга. Словно сама судьба привела нас обоих в эти края. И тоже боялся прямо сказать тебе об этом. Но теперь…

— Теперь ты не удивишься даже тому, что найдешь в земле, под часовней.

— Ты уверена, что там действительно что-то есть?

— Почти.

— И знаешь, что это может быть?

— Я знаю все, Сережа.

— Но ведь мне снилось, что там были только мы вдвоем с кузнецом.