Девушка с холста

Снежана ужасно устала, и ей меньше всего хотелось вступать в дискуссию.

— На свалке нашла, — ответила за нее Наташа.

— Ты, по-видимому, там часто бываешь, раз настолько хорошо осведомлена об ассортименте помойки, — парировала Снежана.

— Я не с тобой разговариваю.

— А я не тебе отвечаю, амёба.

— У нас в комнате появилась сумасшедшая, сама с собой разговаривает, — произнесла Наташа свою любимую фразу.

Снежана не ответила. На этом милая беседа добрых соседок закончилась.

Во вражеском полку прибыло. В комнату зашел Дима Смехов — долговязый, сутуловатый молодой человек. Он, как всегда, был слегка подшофе.

— Что не идешь, я тебя уже час жду? — обратился он к Наталье.

— Не видишь, у меня гости?! И вообще, сегодня мы идем на дискотеку, — ответила она и демонстративно надула губки.

Дима не уходил. Он уселся в кресло с ободранными ручками, которое стояло напротив спального места Снежаны.

Наташа поймала его взгляд. Смехов не отводил глаз от стройных ног соседки.

— Там есть на что смотреть?! — ревниво заметила Наташа: ее ноги, облаченные в туфли с модными острыми носами, были короткими и напоминали перевернутую грушу.

— Вот чмо, — нашелся Дима, — тапки, как у бомжа.

Раздался смех. Девицы наперебой стали острить по поводу обуви Снежаны и ее гардероба в целом. Но девушка их не слышала. Она научилась абстрагироваться от окружающей ее обстановки. Ее уши воспринимали все как сплошной гул. Снежана не видела своих врагов потому, что смотрела на них, как смотрят на оконное стекло: его не видят, смотрят сквозь стекло. Она видела мебель, стены, а на их фоне расплывались серые пятна: четыре пятна вдоль кроватей, а одно, продолговатое, мельтешило по комнате. Оно уже успело два раза встать с кресла, налить в чайник воды, опрокинуть стопку тетрадей, споткнуться, удариться о шкаф и поругаться с другим пятном грушевидной формы.

— Ну хорошо, если хочешь, я пойду. Но тогда уже больше не вернусь, — заявил Смехов и покинул комнату, демонстративно хлопнув дверью.

— Выкатывайся! — фыркнула ему вслед Наташа и, обращаясь к подружкам, добавила: — Прибежит как миленький. Еще ползать за мной будет.

— А если не прибежит? — ехидно спросила Майя.

— Куда он денется? Без меня он не может, — самоуверенно заявила Наташа. Ей нравилось в глазах подруг выглядеть роковой женщиной.

По сценарию, еще требовалось, чтобы в этот же вечер ухажер возник с букетом роз и умолял о прощении. Тогда бы все увидели ее способность покорять сердца и оценили ее значимость. Может быть, на восьмой раз, когда кавалер перечислил бы все клятвы и вытер собой пол у ее ног, она бы снизошла.

Они с Димой за год знакомства уже много раз ссорились, и всегда Наталье грезилась одна и та же сцена: Дима осознает свою неправоту и вымаливает у нее прощение, усыпая ее букетами. Но Смехову такая идея что-то на ум никогда не приходила. Более того, не дождавшись охапки цветов, она сама шла мириться.

Вот и в этот раз, подумав, что в ночном клубе придется потратиться хотя бы на входной билет, она решила Диму простить.

Наташа постучала в дверь его комнаты на четвертом этаже — долго никто не открывал. Затем прошла по коридору и заглянула на кухню — там его тоже не было. Она уже собралась зайти к его приятелю, как дверь четыреста девятой наконец открылась и из-за нее высунулась взъерошенная голова Славки, Диминого соседа. Славка протер заспанные глаза и, увидев Наташу, спросил:

— Ты, что ли, сюда долбилась? — И, получив утвердительный ответ, сообщил: — Нету его тут, зря приперлась.

Смехова она нашла на улице перед входом в общежитие. Он с компанией других студентов собирался отправиться в пивной бар.

— Чего тебе? — процедил Дима, заметив Наташу.

— Верни мне фотографии.

— Какие фотографии? — не понял он.

— Все те, которые я тебе дарила.

— Тебе срочно? Мы сейчас с ребятами в «Рога» идем, после получишь.

— Мне нужно сейчас.

Ее уловка не сработала. Она надеялась, что Дима ухватится за веточку, которую она дает, чтобы помириться, а он даже и не пошевелился.

«После получишь. Негодяй! Ты у меня еще попляшешь». Остался последний способ. Она сделала несчастные глаза и едва не плача пролепетала:

— Я думала, ты меня любишь, а тебе даже фотографии мои не нужны. Готов разбрасываться ими, как фантиками. А как же твои обещания? Я тебе поверила, а ты…

Дима не очень понимал, чего от него хотят. Его подруга сама просила вернуть фотографии, а теперь обвиняет его в том, что он готов выполнить ее просьбу. Хочет разбежаться — пожалуйста! Кто бы возражал. Да, он многое обещал и от своих слов не отказывается. Но она ведь сама сказала, что он никчемный, сама велела больше к ней не подходить, так зачем теперь упрекает?

Смехов был обескуражен, он не знал, как себя вести с измотавшей его подругой.

— Ну не реви ты, — он прижал к себе расплакавшуюся Наташу. Диме больше ничего не оставалось, как начать ее успокаивать. — Что ты, в самом деле? Я же люблю тебя, глупая.

— Да? — Поток слез из темно-карих глаз прекратился, и она заглянула ему в лицо. — Тогда пошли со мной на дискотеку.

— Я вообще-то с ребятами договорился, нехорошо получится. Давай в другой раз.

Как ей хотелось презрительно бросить ему что-то вроде: другого раза не будет! Но это не сейчас, только не сейчас, иначе можно остаться без спонсорской помощи.

— А вот и ребята, — Дима кивнул в сторону группы парней, выходивших из общежитского подъезда, — ну, все, Ната, я побежал.

— Подожди! — остановила его девушка. — Дай мне денег на клуб.

Смехов молча вынул из бумажника несколько купюр и, радуясь, что от него отстали, поспешил догонять приятелей.

Наташе Дима давно надоел. На заре их отношений он ей очень нравился: с чувством юмора, часто говорил комплименты и делал широкие жесты. К тому же внешность кавалера была в ее вкусе: высокий и худощавый. Она в него даже чуть не влюбилась. Отхватив такого видного парня, Наташа с удовольствием щеголяла перед подругами и ничуть не сомневалась, девчонки завидуют. Это очень льстило ее самолюбию.

Праздник любви длился недолго. Через пару месяцев Дима остыл, их встречи стали редкими, и все чаще он предпочитал Наташе общество приятелей. Наташа обижалась, больше всего ее огорчало Димино невнимание. Она привыкла быть любимой, привыкла к обожанию, а тут вдруг все закончилось, оказалось, не так уж она необходима Димке. А как смотреть в глаза девчонкам? Они, сами без парней, того и ждут, чтобы к ним примкнула еще одна подруга по несчастью. Вслух посочувствуют, а в душе их будет распирать радость: наконец-то получила по заслугам, лучше всех, что ли?

Наташа считала себя девушкой благоразумной. Она предпочитала не рубить с плеча, прежде чем затеять ссору, заранее думала о последствиях. До сих пор отношениям с Димой она не позволила разорваться. Любила ли она его? Раньше, может быть. Но нежное чувство, только начавшее зарождаться, рассыпалось при первом же Димином холодке. Удерживала нелюбимого из эгоизма — сама не люблю и другим не позволю. Еще очень важно в обществе быть при ухажере, ибо не пользующаяся спросом девушка считается неудачницей. Немаловажную роль играло наличие у Димки денег. Денег было не так чтобы много, но, по студенческим меркам, достаточно. Димка не жадничал, на дискотеки, бары, подарочки не скупился. Такой кавалер лишним не будет, пока ему подходящая замена не найдена.

У Натальи была цель — жить в большом городе. В Тихвине, откуда она приехала, делать нечего, — хоть и не деревня, но провинция провинцией. А как еще заполучить заветное жилье? Самый верный путь — выйти замуж, естественно замуж за квартиру. Димочкина родина — Бологое. Между двумя мегаполисами — ни рыба ни мясо. Так что, милый, ты мимо кассы, — решила девушка.

— Димка меня всем устраивает, вот только он не местный, — сожалела во время очередных посиделок Наташа.

— Это существенно, — согласилась с ней Майя. — Может, он перспективный, пойдет работать, накопит на квартиру. Ты подумай.

— К пенсии, пожалуй, накопит. Жить сейчас надо, а не потом.

С этим Майя тоже согласилась.

Наташа всегда была скупа на чувства, имела свои маленькие секреты, которые предпочитала держать при себе. Все же иногда ее одолевало желание выговориться. Лучший слушатель — Майка: тактичная, всегда одобрит и поддержит. Майка не ехала в свой Пушкин, оставалась в общежитии. Глубокой ночью девушки забирались на кровать и, не включая свет, шептались до рассвета. Так было рассказано о многом. О летнем романе с туркменским гастарбайтером, о весьма неприятных последствиях этой любви и о том, как она подставила Таню перед ее приятелем, после чего те расстались. С Танькой как-то само собой получилось, к счастью, подруга не догадалась, кто ей такую свинью подложил. Но было еще кое-что — то, о чем Наташа сумела не проговориться даже Майке. Эту тайну она не доверила никому, держала в секрете.

Делились сокровенным в присутствии Снежаны — ее Наташа за человека не считала. Это как не стесняются обслуживающего персонала в гостинице, словно обслуга — не люди вовсе, или люди, но низкого уровня: они все равно ничего не понимают в силу своей ущербности. Ее соседка, несомненно, была ущербной.

К Снежане Наташа сразу почувствовала неприязнь. Как только та появилась на пороге, девушка с ходу определила: голь перекатная. Она бесцеремонно смерила взглядом Снежану, всем своим видом показывая: красная цена твоего гардероба три с половиной рубля. Таня к новой соседке не отнеслась никак, ей было, как всегда, безразлично. Злопыхать не стала, но и объятий не распростерла.

Наташу охватила гамма отрицательных чувств, скрыть которые ей удавалось едва. Она очень обиделась на коменданта за то, что подселили соседку именно к ней, а не к кому-нибудь другому. Не желала верить, что придется потесниться, добавить третью кровать, освободить полку в шкафу и, более того, терпеть рядом с собой новую обитательницу. Она психанула, пошла искать сочувствия к Диме. Дима, с любопытством осмотрев новую девушку, изрек: «Прикольная матрешка», за что после получил от Наташи взбучку.

Не зря Наташа обладала повышенной способностью плести интриги. Осознав факт, что теперь придется жить втроем, она тем не менее не желала с ним мириться. С одержимостью фаната стала выживать новую соседку. Но она еще не знала Снежану. С виду ангел: хрупкая, кажется, коснешься — рассыплется. За внешней беззащитностью скрывался сильный характер: ополчись против нее хоть сто Наташ, не смогли бы они ее сломить. Недруги не знали главного: с раннего детства на Снежану обрушилось столько несчастий, она так много пережила, что теперь для нее все мелко и незначительно. Ее закалили трудности. Чтобы выжить, нужна находчивость и высокая сопротивляемость. Наличие изворотливости и хитрости у Снежаны обрекало Наталью на поражение.

* * *

Артем в очередной раз порадовался тому, как удачно он нашел съемную квартиру. Иначе бы подготовительная работа по устранению свидетельницы сильно осложнилась бы. Помня небрежность, допущенную при убийстве Лилии, в этот раз Артем решил не торопиться. Лучше лишний день потратить на подготовку, но сработать чисто. Отличный обзор из окна и удобно расположенный дом давали возможность оказаться рядом с Щербановой и идти за ней следом, как только та выходила из общежития. Артем уже изучил обычные маршруты девушки и получил представление о ее образе жизни. Артема очень обнадеживал тот факт, что Щербанова ни разу не появилась в милиции. Ни с кем, кто мог бы вызвать у него тревогу, девушка не встречалась, к Лилии больше не наведывалась. Он уже представлял, где удобнее всего будет с ней расправиться. Оставалось только дождаться удобного момента, и таковой, похоже, наклевывался.

«Нужно с ней скорей кончать», — решил он. Артем точно знал, где будет девица в эту ночь, и решил наутро ее встретить.

* * *

В это воскресное утро ничто Наташе не могло испортить настроения, даже присутствие ненавистной соседки-оборвашки. Обычно голодранка в выходные исчезала из комнаты ни свет ни заря (по ее, Наташиным, меркам). А сегодня она почему-то никуда не собиралась. В восемь Наташа еще спала, в девять она услышала тихие Снежанины шажки, что удовлетворенно отметила как должное: сейчас покопошится, прожует свою яичницу, поджаренную на маргарине, и уберется с глаз долой на весь день. К ее удивлению, в пол-одиннадцатого, когда она окончательно открыла глаза, перед ними явился светло-синий застиранный свитер. Свитер маячил совсем рядом — за письменным столом. Его владелица склонила голову над тетрадью и что-то писала, не обращая никакого внимания на пробуждение Наташи. С утра стояла серая пасмурная погода. Настолько пасмурная, что Снежане пришлось включить настольную лампу, чтобы не сидеть совсем впотьмах. Лампа, как и большинство вещей в комнате, принадлежала Наташе. Если бы была рядом Таня, то хозяйка лампы обязательно бы съязвила по этому поводу: дескать, своих вещей не имеет, так к чужим руки протягивает. Но Татьяна еще в пятницу уехала к родителям в Акуловку, а в одиночку выступать против соседки Ната не рискнула — мало ли на что эта ненормальная способна. Такое уже было. Как-то вечером они с Танькой легли спать пораньше, часов в девять. Это не рано, если накануне всю ночь по клубам гулять. Снежана пришла в десять. Ни бра, ни торшера, ни какого другого ночника у них в комнате нет — лишь одна Наташина желтая настольная лампа, которую и включила Снежана, чтобы не нарушить сон соседок. Ната не спала. Она, не отрывая головы от подушки, выдернула штепсель из розетки, которая располагалась над ее кроватью. Приглушенный свет тут же погас. Наташа самодовольно повернулась на бок: пусть знает свое место, нищенка. Не она за эти вещи платила, не ей и пользоваться. Темнота царила недолго — в глаза ударил яркий свет от общей и неделимой люстры. Партия оказалась проигранной. Один — ноль в пользу побирушки.

Ната сладко потянулась, высунув руки в байковой пижаме из-под одеяла. Руки тут же засунула обратно — холодно. Одеяло у нее ватное, свое, домашнее. Не то что в общаге — выдают шерстяную тряпочку толщиной в два миллиметра. Одна из таких тряпочек лежит на соседней кровати. Представив ее, Наташа брезгливо передернула плечиком. Ею только ноги вытирать. И вытирают — в некоторых комнатах общежитские одеяла на полу расстелены вместо ковра. Как правило, это очень бедные комнаты. У них на полу ковролин, купленный, кстати, на ее, Наташины деньги.

Наташа мечтательно строила планы, нежась в постели. Сегодня резко похолодало, значит, можно надеть новый плащик. Его подарил Домик еще летом. Черный, с лаковой окантовкой, элегантный и жутко модный. Такого ни у кого нет и быть не может! Он был куплен в дорогущем павильоне на Петроградской. К тому же очень шел Наташе и безумно ей нравился. С того июльского дня Ната стала ждать подходящей погоды, чтобы скорее надеть обновку, но холода настали лишь сегодня.

Наташа наконец встала. Отдернула тюль и взглянула на градусник — плюс семь. Замечательно! В такую погоду только английские плащи носят. Оказался кстати даже моросящий дождик — замшевая бандана тоже не ношена.

Она все же не удержалась, чтобы не выразить свое презрение емким и содержательным, произносимым всегда неразборчиво и с глубоким вздохом словом:

— Гссспди…

Снежана никак не отреагировала. Она продолжала расписывать стержень от шариковой ручки. В стержне пасты почти не осталось — лишь узкая темная полосочка у самого его основания.

Если бы развернуть в более сложное предложение Наташино «гссспди», то оно бы звучало примерно так:

— Вот голь перекатная — даже копеечный стержень ей не купить, остатки соскребает!

Но девушки давно между собой не разговаривали, а больше никого в комнате не было, поэтому Наташе пришлось ограничить свой выпад лишь многозначительным вздохом.

Они так же молча сидели за столом. Ната завтракала, Снежана продолжала свое странное занятие. Она не пыталась заставить писать закончившиеся чернила, а, напротив, старалась их полностью израсходовать. И когда наконец на исчерканной бумаге перестали оставаться прерывистые линии, Снежана удовлетворенно вставила стержень в ручку и убрала ее в свой ящик.

Наблюдающая за всеми этими манипуляциями Наташа в очередной раз про себя отметила, что ее соседка не просто дура, а дура безнадежная, каких и в психушке не держат.

Откуда ей было знать, что этой ручкой Снежана потом испишет тетрадные листы формулами и придет сдавать с ними экзамены и зачеты. С виду на листе ничего нет, а если смотреть под нужным углом, то там найдется ответ на любой вопрос.

Навертевшись у зеркала, накрасившись и причесавшись, к полудню Наташа собралась выйти в свет. Сногсшибательный плащ, модная бандана, перчатки в тон, осталось только подобрать обувь. Туфли — красивые, но летние, ботинки — не тот стиль. Полусапожки! Она достала из убранной на верхнюю полку коробки нужную пару, бережно протерла ее губкой, заодно отшвырнула подальше сношенные шпильки Снежаны. Сейчас Снежана вышла на кухню, так что можно пинать ее вещи, не опасаясь за последствия.

Довольная собой, из пятьсот шестой комнаты вышла разодетая барышня. Она торопливо заперла дверь на ключ и направилась к лестнице, улыбаясь себе — замухрышка сейчас придет с чайником, а комната уже на замке!

— Побирушка! — раздался по коридору громкий мужской голос. — Дранка! — повторил он еще громче.

Уж лучше бы она не оборачивалась. Тогда бы, возможно, не встретились их взгляды, не узнали бы они друг друга и разошлись бы каждый в свою сторону, избавив себя от стольких проблем. Если с ее визави вопрос был спорным, то Наташа точно избежала бы лишних беспокойств и переживаний.

Ната очень хотела бы ошибиться, но в лестничном холле стоял именно он. Насмешливые глаза из-под редких белесых ресниц, шрам над губой и прокуренные желтые зубы. Теперь уже с широкой щербиной.

Он? Здесь? Но как? Удивление и одновременно испуг. Сердце Наташи екнуло, на мгновение она застыла с выражением ужаса на лице. Потом быстро повернулась и поспешила прочь, будто бы окликнули вовсе не ее. Наташа ничего не придумала лучше, чем сделать вид, что она — это вовсе не та, за которую ее принял этот парень.

«Пусть думает, что обознался», — решила она. Но ее любимая уловка: «я — не я, лошадь не моя» — не прошла.

Молодой человек отставать не собирался. Он ловко, мягкими леопардовыми прыжками догнал девушку и перегородил дорогу.

— Что не здороваешься? — ухмыляясь, он выдохнул табачный дым ей в лицо и бросил окурок на пол.

* * *

— Поаккуратнее! — Наташа брезгливо отстранила обветренную пятерню Шныря.

— Да ладно тебе барыню включать, или забыла, как мы с тобой в подвале… — он глумливо засмеялся, делая при этом неприличный жест.

— Сергей, — произнесла она металлическим тоном, — мы, кажется, договорились.

— Так здесь никого, я думал, ты не против.

Они стояли около гаражей, недалеко от Литовского канала. Вокруг ни души, только чайки кричали и кружились над помойкой. Девушка в черном дорогом плаще с нарядным палантином на плечах несуразно смотрелась на этой забытой богом городской окраине. Ее сапожки из искусственной замши испачкались сразу же, как только она ступила с асфальтированной дорожки проспекта. Теперь они покрылись прочным слоем пыли, на тонкий каблук нанизался пожухлый лист.

Место встречи, как обычно, выбирал Шнырь. Во-первых, он чувствовал себя уверенно в родной обстановке пустыря, а во-вторых, ему нравилось гонять Наташу по неэстетичным местам.

В прошлый раз он назначил свидание в промышленной зоне около давно не работающего завода. Туда добраться можно было только на попутке, и то при условии, что найдется автовладелец, пожелающий гробить машину на таких ухабах. Сам он дошел пешком. Четыре километра для него, Сергея Пасечникова, не расстояние. А вот Наташа должна была помучиться. Он хотел отучить ее обувать высокие каблучищи. Они его раздражали. Раздражали особенно на Наташиных ногах потому, что высокий каблук он считал признаком барства, красивой жизни, никогда не доступной ему. А Ната, получалось, уже в другом мире, уже не такая, как он. Еще его низкий рост не терпел каблуков. Даже маленькая Наташа становилась выше его.

— Хорошо тут, спокойно, — произнес Шнырь, с наслаждением закуривая.

— Отвратительно.

Наташа вытащила из сумки заготовленные купюры, пересчитала и с сожалением протянула Сергею:

— Последние деньги забираешь.

— Можно подумать, свои отдаешь.

Снежана

Продолжительный и громкий звук звонка известил о начале третьей пары. Старинные коридоры Электромеханического института заметно опустели: студенты разбрелись по аудиториям прилежно слушать лекции мудрых профессоров. У Снежаны по расписанию начинались упражнения по физике, а затем семинар по истории. Девушка решила с учебой на сегодня закруглиться — и так отсидела «необязательную» экономику.

Бабье лето разгулялось, балуя горожан непривычной жарой. В субботу Снежанины сокурсники ездили на пляж в Лаврики, потом три дня только об этом и говорили. Ее не позвали, ее никогда с собой не звали.

Снежана бежала к остановке, то и дело спотыкаясь на каблуках. На перекрестке показалась блестящая от солнца рыжая физиономия автобуса. В одной руке пакет с униформой, в другой ветровка и матерчатая сумочка с потертым ремешком. Пошатнувшись, девушка вплыла в душный салон. Резинка болталась в самом низу растрепанного хвоста, футболка «универсального» размера выбилась из-под пояса и теперь выглядела совсем огромной на тонкой фигурке девушки. «Почти не опоздаю», — довольно отметила про себя Снежана. Сегодняшняя смена была пятой и последней испытательной, после которой администратор бистро решит, брать ее на работу или нет.