Помоги проекту - поделись книгой:
Она преодолевает свои первые сантиметры. Ей надо осмотреться.
— Куда она пойдет? — спрашивает Толик.
Тартюша разворачивается — и направляется в сторону кухни.
— Куда ж еще? — ворчит дед. — Едоков много…
— Ох уж, объест она тебя! — отвечает бабушка.
В кухне под столом Тартюша находит крошки — и тут же пытается ими подкрепиться. Крошки ездят по полу, Тартюша никак не может их поймать раскрытым ртом.
— Ну, хлеба ей отрежьте, что ли! — сердито говорит дед. — Что смотрите, как мучается?
3. Что на уме у черепахи?
У Тартюши вдруг обнаруживается небывалый аппетит. Она ест все подряд — капусту, хлеб, сосиски, одуванчики, блины. Однажды Толик дал ей кусок шоколадки, она и за нее взялась охотно. Но мама отругала Толика, а шоколадку у Тартюши отняла и мордочку ей вытерла салфеткой.
Мама с утра оставляет черепахе кочан салата, который возвышается перед ней, как гора. А когда вечером они все вместе возвращаются домой, Тартюша все еще топчется вокруг рассыпавшихся листиков салата, и все еще отщипывает от них то там, то здесь.
Если Тартюша не находит ничего съестного, она торопится напомнить о себе хозяевам. Особенно маме достается. Чем бы ни была мама занята, где бы ни топталась босиком за стиркой, глажкой или варкой супа — шаг туда, а потом шаг обратно, и так полдня — Тартюша безошибочно узнаёт мамины ноги и, незаметно подойдя, кусает за пальцы. Зубов у черепахи нет — про это Наташа читала в учебнике. Вместо зубов — какие-то особенные роговые пластины. Но тяпнуть своими пластинами Тартюша может, и еще как…
Наташка протирает Тартюшин панцирь ваткой, смоченной в жидком масле. Это полезно черепахам. Ссадины на панцире темнеют, Наташка радуется: это они так зарастают!
И они, верно, зарастают — следы ранений, да еще каких…
Везут к нам черепах с жаркого юга. Жадные торговцы стараются набрать черепах как можно больше. А чтобы не было с ними хлопотно в дороге, им голову и лапки вталкивают в панцирь и всю черепаху обматывают липкой лентой — не высунешься.
После бедолаг укладывают друг на дружку, точно камни. Вот панцири у них и бьются по дороге. А если какую-нибудь заклеили непрочно и она в дороге лапку высунет, а то и голову — тогда вообще беда. Такие не доезжают живыми до наших городов. А ещё кому-то остаётся жить совсем недолго. Если, например, панцирь побит.
Про это маме с Наташей и Толиком торговец рассказал в универмаге, когда они туда снова заглянули — сказать спасибо, что с Коляном познакомил.
Наташка ахает:
— Разве никто не смотрит, как их возят?
Продавец хмыкает:
— За всеми не усмотришь…
Как и Колян, он сказал им, что их Тартюша проживет недолго. И Наташке с мамой придется похоронить ее где-то в лесопарке.
— Не видел я, — сказал он, — чтобы с таким панцирем оставались жить.
А мама осторожно спросила:
— Может, черепахи разными бывают?
— Разными, разными! — сразу подхватила Наташка. — Наша Тартюша особенная!
Продавец им не поверил, а ведь так и есть.
Мама теперь говорит, что никогда не видела такого умного животного. Хвастается всем подряд:
— Тартюша меня знает!
— Ну, скажешь тоже, — спорит тетя Галя, её сестра. — Как она может знать тебя? Скажи, а она хотя бы раз видела твое лицо?
Мама удивляется:
— Она меня каждый день видит!
— Да ты что? Представь, какие у нее глазки и какие у тебя. У нее головка, как у змейки, да один твой глаз больше ее всей головы! Какой же ты представляешься ей?!
Мама пожимает плечами и примирительно говорит:
— Ну… Да, конечно… Я представляюсь ей большой, наверное…
— Ну, еще бы! Она просто не воспринимает тебя как живое существо, — втолковывает ей тетя Галя. — Так, что-то такое огромное, от чего зависит, будет у нее в кормушке еда или не будет…
Мама с Наташкой только плечами пожимают. Конечно, обе они для черепахи — огромные, как горы. Ну и что?
— И поиграть нельзя с ней. Кто же играет с черепахой? — спрашивает тетя Галя. — Я понимаю, кошка могла бы умной быть. А черепаха?
— Кошка! — отвечает Наташа. — Да что мне кошка? Моя Тартюша лучше всех кошек на свете!
В самом деле, зачем кошек любить, если тебе все равно котенка держать не разрешат?
Но лето кончается, приходят холода. Тартюша сначала делается вялой. У нее совсем пропадает аппетит. Она облюбовала себе место в углу под батареей и выходит на середину кухни уже не каждый день. А потом и вовсе перестает выходить. Мама перекладывает ее в коробку от ботинок и говорит, что черепаха будет спать в ней до весны.
И тогда Наташке делается скучно. И она думает, как было бы здорово, если бы у нее все же был котенок.
4. Хитрая старушка
Поздняя осень, снега еще нет. Все черно-серое, куда ни глянь. В такие дни бывает особенно тоскливо на душе.
Мама ведет Наташку с Толиком гулять в сторону городского рынка. Его еще Блошинкой называют. От их дома до Блошинки — только два квартала. Мама объясняла им, что на Блошинке продают старые вещи, на которых в прежние времена запросто могли бы оказаться блохи. А сейчас блохи — это редкость, но название осталось.
Блошинка пестреет разноцветными платками, шелковыми юбками и прочим, прочим, напоминающим о том, что месяц ноябрь не вечен, что придет еще и новое лето. Но только сперва настанет зима — вот вам и валенки на любую ногу…
Целые ряды заняты видавшими виды ботинками, рядом площадка ощетинилась лыжами. А между лыж, прямо на земле, стоит швейная машинка, и тут же рубанки, дрели и прочий рабочий инструмент.
Но самое интересное — тот край базара, где животные.
В раскрытых багажниках чьих-то машин визжат поросята. Лошади, запряжённые, думают о чем-нибудь своем и дремлют, пока хозяин распродает свою другую живность с телеги, устланной желто-зеленым сеном. Большие клетки битком набиты курами, а рядом пищат желтые подросшие птенцы — утята, а может быть, гусята.
В фанерных ящиках кролики пытаются скрыться от чужих глаз в толпе своих собратьев. Один только спрятался, как продавец вытащил его за уши — и ну нахваливать свой товар!
— Мама, — говорит Наташа. — Ты мне кролика все равно не купишь. Купи лучше котенка!
— Ты что! — ахает мама. — Про дедушку забыла?
И тут же голоса раздаются:
— Что покупать? Бесплатно, даром забирай!
Глядь мама — а они уже в ряду тех бедолаг, которых в любую погоду встретишь на Блошинке. Как ни придешь, они всем предлагают кошек разных возрастов и беспородных собак. А иногда еще и хомяков, сразу целый выводок, или зачем-то голубя-сизаря, который не может летать.
И в этом ряду стоит Андреевна, старуха из ближнего поселка.
Только Наташка еще с ней незнакома.
У Андреевны в руках мешок, а в мешке живность копошится — братья и сестрички, дети белоснежной кошки Сметанки.
Андреевна только задумалась о чем-то своем, старушечьем, как вдруг услышала рядом чей-то громкий плач. Смотрит — ревет довольно большая девочка, лет девяти. Или десяти. А рядом с ней стоит младший братишка — лицом на неё сильно похож. И тянет:
— Наташ, не реви, стыдно. Что люди подумают?
Наташке все равно, кто что подумает. Жизнь без котенка вдруг показалась такой горестной, что в сравнении с ней ничего значения не имело. Наташка огляделась на маму, которая, казалось, сама готова была заплакать, — и начала с новой силой:
— Котенка хочу!
Мама что-то беспомощно говорила ей. Втроем они стояли на пятачке, в центре всеобщего внимания. Секунда — и люди оценили ситуацию.
— Возьми котенка-то детишкам! — вдруг сразу заговорило, загудело, затараторило вокруг.
— Мой-то, погляди, какой шерстистый! Дедушка был персом у него.
— Лучше сюда гляди, на моего! Простой он, беспородный, зато приучен к месту, к туалету — горя не будешь знать!
— Мамка, сердца у тебя нет, ребенок-то как убивается! Котенку много ли надо? Что сами едите, то и ему… А убирать за ним дочка сама будет, большая уже.
— Куда там… — в растерянности отвечает мама толпе. — С родителями живем. С мужем я разошлась, уехали мы… Теперь — считай что три семьи под одной крышей. Тесно у нас…
— А что, плохой, что ли, был муж? — перебивает ее маленькая вертлявая бабенка. — Что, выпивал?
— Терпеть надо было, терпеть, — учит высокая толстая старуха. — Ради детей терпела бы…
— А дети — что! — спорит с ней худая изможденная женщина. — Детям-то, что ли, надо, чтобы папка скандалил каждый день?
«Что — папка каждый день?» — не понимает Наташка. Ей вспоминается — с папой они летят в надувных санках с горы, прыгают на ухабах! Страшно, аж сердце замирает! И в то же время как хорошо вот так лететь и бояться — с папкой! Одна — совсем не так боишься, по-другому…
И тут же вспоминается комната, заполненная чем-то тяжёлым. Тяжелое — невидимое, и, вроде, оно ничем не пахнет. Но оно есть, оттого что мама как-то странно молчит, и папа тоже молчит. И чтобы они не молчали, Наташке хочется прыгать на софе и громко кричать. Ей это не разрешается, и если она только попробует, мама и папа станут кричать на неё. Оба вместе. И тогда они, может, помирятся. Но Наташка и с места не может сдвинуться. И мама тогда говорит: «Нам лучше уехать…»
Мама, наверно, то же самое вспомнила. Наташка думает: как понять, что это тяжёлое в комнате было? И захочешь чужим рассказать — не сможешь. А тем всё знать надо. Или они думают, что уже всё знают…
— Ушли — и правильно сделали, не пропадёте! — утешает маму хозяйка двух одинаковых, как близнецы, рыжих котят. — Ну что, берешь у меня? Выбирай любого!
— Не могу, — оправдывается перед нею мама. — Отец у меня сильно не любит кошек.
— Деда не любит кошек, — повторяет Толик за ней. — И котенков тоже он не любит.
А девочка ничего не говорит, только ревет.
Андреевна порылась в своем мешке и вытащила вслепую рябой комок. Девочке протянула:
— Нельзя тебе домой, так вот хоть подержи маленького-то, подержи, погладь…
Та приняла в руки котенка, продолжая тянуть по инерции басом:
— У-у-у!
Наверно, трудно сразу остановиться.
— Что всё ревешь? — растерянно спросила старуха. — Или, может быть, черненького хочешь?
Девочка сразу и подхватила:
— Черненького хочу-у!
Старуха выбрала в мешке черного, как смола, котенка, сунула в руки девочке, а серого отправила назад в мешок. Девочка потянула котенка к лицу, а старуха Андреевна, приговаривая «мальчик, мальчик, хлопот у вас не будет», сделала шаг назад, а потом еще один шаг назад, и так, пятясь, пятясь, оказалась за строем других старух и девочек-подростков с котятами. Пригнулась и двинулась дальше, в толпу, в толпу.
— Стойте! — закричала мама. — Здесь ваш котенок! Мы не можем…
А старухи и след простыл.
Котенок остался вместе с девочкой, мамой и братом.
Кругом все улыбаются: «Ну, хитра Андреевна, вот и пристроила одного из своих».
5. Заговорщики
Делать нечего, зашагали мама с Наташей и Толиком домой. Наташка впереди идет, котенка к себе прижимает. Мол, что хотите, делайте, а не отдам. Лучше сама с ним вместе из дома убегу.
За ней мама идет, сердится.
— О чем ты думаешь? — спрашивает дочку. — Что мы теперь делать станем?
А сзади Толик идет. И думает: «Хорошо мне, я машинки люблю. Машинки можно дома держать. Дед сам иногда мне машинки покупает… А Наташке плохо. Она любит котят. Плохо любить то, что дед не любит…»
Мама, к тому же, злится на себя, что стала оправдываться перед старухами, рассказывать им про свою жизнь.
И все из-за этой ревули, из-за Наташки! Ну, Наташка, ну, погоди же, дурочка ты моя. Что будем с котенком-то делать? Не бросишь же его в подъезде — и без него во дворе полно кошек-бродяжек, а этот — совсем малыш, не выживет… И что бы не взять его в дом?
Бегал бы такой — черный, как ночь. Сколько раз за день тебе дорогу перейдет? И нам всё было бы нипочем. Ведь это не какой-то неизвестный чёрный кот — это свой собственный! Разве Наташка хочет чего-то несбыточного? — думает мама. Ведь поговоришь с людьми — и каждый кого-то вспоминает. Какого-нибудь зверька из детства, с которым вместе росли. Сначала, например, котенка взяли — меньше мышки. Он — «Мяу», и ребенок-ползунок тоже ему: «Мяу!». Так вместе и растут — и после вдруг подросток замечает, что его приятель-одногодок стареет. Редко четвероногий доживает до выпускного вечера своего хозяина, но только выросший хозяин всю жизнь будет вспоминать своего первого питомца…
Пусть и Наташка будет кого-то вспоминать!
Маме вдруг передаётся Наташкина решимость.
Поделиться книгой: