Помоги проекту - поделись книгой:
— Прошу меня извинить за излишнюю пылкость, но вопрос этот чрезвычайно меня волнует, и вы наверняка понимаете, что я не притворяюсь. Вы предположили, что Люси, точнее, миссис Крейвен… связывает появление Бреннана с потерей своего ребенка. Она в самом деле очень тяжело перенесла гибель малютки. Ее не могли убедить пойти на похороны. На некоторое время… — Он помолчал, но затем решительно выставил вперед подбородок и продолжал: — Я не скажу вам ничего такого, чего вы не можете узнать от других. Некоторое время Люси, потеряв рассудок, бродила по деревне и по всей округе. Все ее жалели. Но потом она стала подходить к женщинам с младенцами и требовала, чтобы ей показывали детей… Вполне понятно, мамаши были недовольны этим. Кто-то из них или их мужей пожаловался священнику. Тот отправился в «Прибрежный» и устроил скандал. После чего Люси перестала подходить к местным жителям, точнее, она перестала ходить в деревню. Наверное, ей запретили тетки, а тех подстрекал священник… Вот уж кого можно назвать старой бабой — больше, чем кого-либо из них!
Сообразив, что критикует соседей, Бирсфорд поспешил добавить:
— Не сомневаюсь, тетки Люси — дамы вполне достойные, но помешаны на респектабельности и по натуре сухие и черствые особы. По словам доктора Бертона, нашего местного костоправа, все дело в шоке после потери ребенка и последствий родильной горячки. Но теперь ей лучше. Поверьте, я с ней разговаривал… — Бирсфорд смутился. — Мы с ней время от времени продолжали встречаться на пляже… Разумеется, совершенно случайно! Люси любит там гулять. Не думаю, что ей очень весело живется с тетками. Конечно, ее тетки не виноваты, но они… как бы получше выразиться… типичные старые девы, которые понятия не имеют, чем ее занять, как ее утешить или… в общем, ни о чем.
«Ну а ты, — подумал я, — считаешь, что гораздо лучше способен ее утешить!»
— Я нисколько не сомневаюсь, — решительно продолжал Бирсфорд, — что Люси Крейвен так же нормальна, как мы с вами. Пожалуй, склонна к меланхолии, но какая молодая женщина на ее месте вела бы себя по-другому? Не знаю, зачем ее родным понадобилось приглашать доктора из Лондона.
Он снова начинал горячиться. Я не без удивления подумал: нам обоим не нравится, что Лефевр находится в обществе любимых нами женщин.
— Вы знакомы с доктором Лефевром? — спросил я.
— Еще нет. Но собираюсь познакомиться с ним до того, как он вернется в Лондон, и сказать, что в его советах и вмешательстве здесь не нуждаются! — последовал резкий ответ.
Я решил, что пора сменить тему.
— Вы сами никогда не пользовались услугами крысолова Бреннана?
— Что? — Бирсфорд задумался, словно представлял, как отправит доктора Лефевра в Лондон и запретит ему возвращаться. — Бреннана? Нет, ни разу. У меня есть свой терьер.
Он указал на собаку, о которой шла речь; пес лежал чуть поодаль, положив голову на лапы, и пристально следил за нами своими глазами-пуговицами.
— Не помню, когда в нашем доме последний раз видели крысу. Они чуют пса и обходят дом стороной. На конюшне, конечно, крысы водятся… и на ферме тоже. Но их обычно неплохо ловят живущие там собаки.
— Значит, сюда Бреннана никогда не звали?
— Нет, хотя можно спросить Грегсона, не видел ли он и его жена Бреннана в его последний приезд.
Вернулся пожилой дворецкий.
— Грегсон! — обратился к нему хозяин. — Вы видели Бреннана или его жену в деревне до того, как он умер?
— Нет, сэр, — тут же ответил дворецкий. — Да ведь я никаких отношений с ним не поддерживал. По-моему, он был мошенником… Хотя о покойниках не принято говорить плохо, он все-таки был мошенником до мозга костей. Он знал, какого я о нем мнения, и старался не показываться мне на глаза.
— Почему вы считали его мошенником? — спросил я.
— Достаточно было взглянуть на него! Скользкий, мерзкий тип, и лицо у него было такое… хитрое. У нас его никто не любил. И потом, он приезжал из Лондона, а все знают, что там полным-полно плутов и мошенников.
Бирсфорд посмотрел на меня, словно извиняясь, но я в чем-то согласился с Грегсоном. В Лондоне в самом деле много мошенников, крупных и мелких, и мне, к несчастью моему, приходилось встречаться со многими из их братии. И все же неприязнь Грегсона к Бреннану, похоже, вызвана не какими-то конкретными фактами, а общим недоверием к чужаку.
— Ну а цыганка, которая продает прищепки? — спросил я у старика. — Вы или ваша жена недавно видели ее? Возможно, она приходила сюда в прошлый вторник.
Грегсон смерил меня задумчивым взглядом:
— В день убийства? Нет, я ее не видел. Но я спрошу жену.
Чуть позже, подавая портвейн, дворецкий сообщил, что во вторник, ближе к середине дня, к ним действительно приходила цыганка. Миссис Грегсон купила у нее несколько прищепок.
— Но ни Бреннана, ни женщину, которую он называл своей женой, моя жена не видела. — Грегсон многозначительно посмотрел на нас.
— Нужно срочно найти жену Бреннана, — сказал я, обращаясь к Бирсфорду, когда дворецкий, шаркая ногами, снова ушел. — Дело не терпит отлагательств. Не могла же она провалиться сквозь землю! Да и ту таинственную цыганку тоже не мешало бы разыскать.
Бирсфорд обещал, что сделает все возможное, чтобы помочь мне.
— Я рад, что миссис Бреннан не сгорела на пожаре… И все же мне тоже хочется удостовериться в том, что она не пострадала, — заметил он. — После смерти мужа она, наверное, осталась в крайней нищете; она нуждается в деньгах.
Мое желание разыскать жену Бреннана проистекало вовсе не из альтруистических порывов, но я согласился с Бирсфордом.
В гостиницу я возвращался пешком; путь мне освещали только звезды да фонарь, который дал мне Бирсфорд. Кругом царила такая тишина, что мне невольно стало не по себе, как Моррису на кладбище. Одиночество давило на меня. В дербиширском шахтерском поселке, где прошло мое детство, тихо не бывало никогда, даже ночью. Одни шахтеры возвращались со смены; навстречу им шла другая партия, которая направлялась в забой. Мерцающий фонарь или скрип тяжелых рабочих ботинок означал приближение этих вымазанных угольной пылью фигур, почти невидимых в темноте. И все же всегда можно было понять, что они рядом — или устало бредут домой, на ходу переговариваясь со своими сменщиками, которые ненадолго выныривали из мрака.
Ну а здесь? Здесь мне казалось, что я совершенно один, как потерпевший кораблекрушение моряк на необитаемом острове. Лиззи потом призналась, что испытала то же самое чувство, когда приехала сюда. (Она уже успела понять, хотя я ничего ей не говорил, что туземцы не всегда бывают дружелюбны.)
Мне хотелось повторить вопрос сержанта Морриса: куда запропастились все местные жители? В Лондоне всегда оживленно. Вечером на улицах горят газовые фонари, хотя дневных прохожих сменили многочисленные ночные обитатели. Тишины нет; гремят колеса, шелестят шаги. Тут внезапный крик, там оживленный спор, свист, мелодичный или не очень, — тех, кто идет домой один и старается, как может, поддержать настроение.
Некоторые такие ночные пташки выходят из дому по вполне невинным поводам; они идут на работу, с работы или возвращаются из увеселительных заведений. Другие, как я прекрасно знал, заняты более зловещими и менее почтенными делами. Размалеванные девицы манят прохожих разделить с ними вечерок — и многие из них ровесницы Люси Крейвен или даже моложе ее. Ярко горят окна питейных заведений и борделей. Неудачники и транжиры, пошатываясь, возвращаются домой с пустыми карманами и больной головой, оставив в вышеуказанных заведениях все свои деньги. Редко когда никто не пристанет к одинокому прохожему на улице. Во всех переулках валяются бездомные калеки или пьяницы, не в силах больше сделать ни шагу. Они, может, и пошевелятся, когда мимо размеренной походкой проходит констебль и светит своим налобным фонарем во все ниши и темные углы. Вор, обчищающий карманы зевак, часто успевает улизнуть до того, как на него обрушится карающая рука закона. Да, в Лондоне редко бываешь один. Большой город никогда не спит.
Здесь же, наоборот, жизнь начинается с восходом солнца и после заката замирает. Деревенские жители встают с первыми лучами солнца и ложатся, когда горизонт окрашивают последние лучи. Они как будто боятся темноты. Даже бродяги и бездомные, чей костер, возможно, видела Лиззи из окна, нашли себе укрытие и не отваживаются высовывать оттуда нос до рассвета. Сельские жители запираются в своих домах и крепко спят; никто не провожает по дороге одинокого путника вроде меня. Только браконьер может рыскать во мраке. Но браконьеры боятся попасться на глаза егерю, поэтому, услышав шаги, постараются спрятаться подальше.
В поле справа от меня паслись лошади; приятно было слышать их фырканье. Хорошо сознавать, что рядом есть живое существо! Лошади тихо брели за мной по ту сторону живой изгороди, пока я не очутился напротив другого поля. Я слышал, как они ходят, и чувствовал их запах; до меня долетало даже тепло их тел. Им было любопытно, кто там идет по дороге; возможно, им тоже недоставало общения. Я часто спотыкался — отчасти из-за темноты, а отчасти от портвейна, к которому я не привык; он притупил мои чувства.
Должно быть, я казался диковинкой всем сельским созданиям, и людям, и животным. Они были у себя дома; только я находился не на своем месте. Местные жители казались мне такими же странными. Я невольно снова задумался над тем, с какой целью меня направили сюда. Не потому ли, что местное начальство боялось скандала и, чтобы не дать ему разгореться, желало раскрыть дело как можно быстрее? А может быть, они гораздо больше боятся истины, которая откроется мне, и все надеются, что мне так и не удастся до нее докопаться?
Если так, они выбрали не того человека.
Глава 16
На следующее утро, в соответствии с нашим с Лиззи замыслом, я отправился на кладбище, намереваясь подождать там их с Люси. Кроме того, мне хотелось взглянуть на могилу ребенка миссис Крейвен. На могиле лежал увядший букетик полевых цветов; помимо него, я не заметил ничего примечательного. Я повернул к церкви, и тут меня окликнули:
— Доброе утро, сэр!
Ко мне быстро ковылял старик с радостным выражением лица. Сердце у меня упало. Может быть, передо мной здешний долгожитель, которому не терпится поделиться со мной подробностями своей биографии?
— Джарвис! — отдуваясь, произнес старик, поравнявшись со мной. — Я сторож этого прекрасного храма.
— Доброе утро, мистер Джарвис, — ответил я. — А я как раз…
— Посетили наши края! — просиял старик, потирая руки. — И хотите осмотреть церковь. Наверное, хотите, чтобы я открыл ее?
Я открыл было рот, собираясь просить его не трудиться, но потом передумал. Как мне объяснить свое присутствие? Кроме того, когда придут Лиззи и миссис Крейвен, нам понадобится уединенное место, где можно поговорить без посторонних.
— Да, будьте так добры, — попросил я.
— Пойдемте, пойдемте со мной, сэр! — воскликнул Джарвис, энергично ковыляя назад. Он размахивал руками, очевидно призывая меня последовать за ним.
У церкви он принялся возиться со связкой ключей, огромной, как у тюремщика; громко звякая ключами, он наконец нашел нужный и вставил его в замок. Старая дубовая дверь со скрипом отворилась.
Внутри пахло пылью от старых подушечек, какие подкладывают под колени при молитве, свечным воском и застоявшейся водой из-под цветов. Следом за стариком я спустился по двум стертым каменным ступеням, и мы очутились у нефа.
— Эту церковь построил сам Вильгельм Завоеватель! — с благоговейным видом произнес мой провожатый.
Закругленные арки и массивные колонны свидетельствовали о том, что церковь в самом деле является памятником норманской архитектуры. Я что-то буркнул, изображая заинтересованность.
— Вы, наверное, уже заметили, сэр, что витражей у нас в храме нет. Их выбил Кромвель! Сохранились лишь отдельные фрагменты вон в том окне, видите? Их нашел прежний священник и велел вставить в современное окно. Очень наш прежний священник любил старинные вещи.
Интересно, подумал я, когда жил «прежний» священник? Наверное, сам Джарвис тогда был подростком, а жители побережья с замиранием сердца ждали прибытия в пролив Солент наполеоновского флота.
— Сюда! — позвал Джарвис, снова размахивая рукой. — Там очень интересная гробница!
Пытка продолжалась. Я кротко последовал за ним и вскоре очутился перед простым каменным памятником в форме гроба без какой-либо надписи на крышке.
— Вот могила крестоносца! — объявил Джарвис, торжествующе указывая на нее.
Я не стал спорить с церковным сторожем, хотя подозревал, что в саркофаге может лежать кто угодно. Впрочем, он и в самом деле казался очень старым. Я изобразил приличествующее случаю восхищение.
— А вон там, на стене, — скрюченным пальцем Джарвис ткнул куда-то вверх, — очень красивая мемориальная табличка, тонкая работа. Табличка принадлежит семейству Мигер, сэр. Они местные землевладельцы.
О Мигерах я слышал от Эндрю Бирсфорда. По наитию я спросил, имеются ли такие же таблички у семейства Бирсфорд. Оказывается, и у Бирсфордов имелся целый ряд мемориальных медных табличек.
— Все они были людьми выдающимися, сэр, взять хоть…
Я понял, что сейчас последует полная история семьи Бирсфорд, за которой, несомненно, меня ждут биографии всех до единого Мигеров. Джарвис еще не окончит свой рассказ, когда придут Лиззи с миссис Крейвен.
— Спасибо, что потратили на меня столько времени, — перебил я сторожа, поспешно протягивая ему полкроны. — Можно попросить вас ненадолго оставить церковь открытой, чтобы я мог все рассмотреть подробнее?
— Я вернусь, чтобы запереть ее, только в полдень, — заверил старик, кладя монету в карман. — Так что можете не торопиться. А я ведь знаю, кто вы. Вы — тот самый приезжий из Лондона. Вы страж порядка, да-да, значит, я спокойно могу оставить церковь на ваше попечение. Вы не станете вырезать на колонне свое имя или воровать молитвенники. Наверное, у вас в Лондоне церкви и вполовину не такие красивые, как наша? — Старик доверчиво посмотрел на меня снизу вверх.
— Ну что вы, конечно нет! — ответил я. Мой ответ его как будто порадовал.
Я не удивился тому, что старик меня узнал. Кажется, он был одним из двух стариков, которые сидели в баре «Желудя», когда мы с Моррисом только приехали. Сторож заковылял прочь, а я с облегчением вздохнул.
Избавиться от Джарвиса мне удалось очень вовремя. Когда я снова вышел на солнце, то увидел, что к церкви приближаются Лиззи и Люси Крейвен. Я снял шляпу и зашагал им навстречу, стараясь придать себе по возможности безобидный вид.
— Люси, — произнесла Лиззи, когда я подошел, — это инспектор Росс, о котором я вам рассказывала. Он хочет с вами поговорить. — Она взяла Люси за руку. — Вам совершенно не о чем беспокоиться!
Мне и самому любопытно было взглянуть на миссис Крейвен. Вначале меня поразила ее молодость, о чем меня, впрочем, предупреждали. Затем я заметил, что она очень напугана.
— Не тревожьтесь, мадам, — обратился к ней я. — Я понимаю, что вам сейчас очень тяжело, но я буду очень признателен, если вы уделите мне десять минут вашего времени.
Девушка посмотрела на меня ярко-голубыми глазами и простодушно заметила:
— Лиззи говорит, что вы хороший человек.
— Я благодарен мисс Мартин за рекомендацию. Но я еще и служу в полиции, как вам известно.
— Да, конечно, известно. Вы хотите спросить меня о том человеке, о Бреннане.
Лиззи хорошо подготовила почву. Миссис Крейвен говорила устало, но покорно.
— Будьте добры, расскажите о своей… находке, — попросил я. — Мне очень жаль, если воспоминания вас огорчают, но мне нужно все услышать из ваших собственных уст. Может быть, мы зайдем в церковь и присядем? Я попросил здешнего сторожа, Джарвиса, оставить церковь открытой.
Лиззи негромко сказала, что она погуляет по кладбищу и присоединится к нам через несколько минут. После того как она зашагала прочь, Люси со страхом посмотрела ей вслед.
— Прошу вас, мадам. — Я указал в сторону церкви. — Всего несколько слов, и все будет закончено.
Она кивнула, и мы зашагали к крыльцу, но у самого подножия она встревоженно спросила:
— А если Джарвис сейчас придет?
— Он не вернется до полудня — так он сам сказал.
— Мне бы не хотелось, чтобы нас заперли. Он может подумать, что вы ушли, и запрет дверь, пока мы с вами будем внутри.
— Поверьте, мадам, он знает, что я в церкви, а если вдруг вернется раньше, то услышит, как мы с вами беседуем. Все будет хорошо. Я дал ему полкроны.
Я улыбнулся; немного помявшись, она ответила мне робкой улыбкой.
— Скорее всего, он не станет спешить, — сказала она. — Он отправился прямиком в «Желудь».
Следом за ней я зашел в полутемный, прохладный зал, и она села на скамью в заднем ряду, но лицом к двери. Она все-таки боялась, что сторож вернется раньше срока.
Я опустился на скамью рядом с ней.
— Не выношу, когда меня запирают, — тихо сказала она.
— Миссис Крейвен, вам в самом деле нечего бояться, — ласково проговорил я, хотя и понимал, что она имеет в виду не одну только церковь.
Страх можно и увидеть, и почувствовать. Моя собеседница дышала часто и неровно. Она крепко стиснула пальцы рук, лежащих на коленях. Я остро ощущал ее страх.
— Миссис Крейвен! — тихо позвал я.
Она наконец повернулась ко мне. На ее верхней губе блестели капельки испарины; в глазах читался ужас.
В детстве, когда я работал на угольной шахте, я был свидетелем многих несчастных случаев. Они навсегда запечатлелись в моей памяти; воспоминания были такими яркими, как будто все происходило вчера, а не много лет назад. Помню первого пони, которого привели для работы под землей. Должно быть, это было в 1837 или 1838 году; тогда мне не хватало ни сил, ни умения управляться с тяжелыми деревянными дверями-заслонками, которые направляли потоки воздуха. Спуск пони под землю оказался делом нелегким; поглазеть на происходящее собралась большая толпа. Даже усталые и голодные рабочие, чья смена закончилась (и среди них я), задержались, чтобы посмотреть, как все будет проделано.
С пони пришли двое мужчин. Им уже приходилось спускать пони под землю на других шахтах; они знали, что делать. Пони заставили лечь на землю; ноги согнули в коленях и связали. Бедное животное, мокрое от пота, лежало в неестественной для себя позе. С помощью нескольких человек пони перетащили на толстую попону, которой его обернули полностью, так что с одного конца торчала голова, а с другого — хвост. Получившийся «пакет» перевязали веревками и подцепили крюком. Пони повис в воздухе и пронзительно заржал от страха и обиды. Он закатывал глаза, раздувал ноздри. Животное медленно опускали в шахту. Мало-помалу он скрывался из вида: сначала хвост, затем обернутое попоной туловище и в последнюю очередь голова. Неподдельный ужас в глазах существа, спускавшегося во мрак, где ему предстояло провести остаток жизни, с тех пор преследовал меня. Позже вниз спустили еще двух пони, но я уже не смотрел.
Сейчас, сидя рядом с молодой женщиной, я вспомнил того пони. Люси Крейвен так очевидно боялась заточения либо в тюрьме, либо в сумасшедшем доме, словом, в застенке, куда ее могли упрятать до конца жизни…
— Я приехал не для того, чтобы обвинять вас, — сказал я. — Только чтобы выслушать ваш рассказ.
— Бреннан мне не нравился, — откровенно призналась она. — Мне не нравилось, как он на меня смотрит. Всегда смеялся, и не ртом, а глазами, понимаете? И еще он бил свою жену, я знаю.
— Откуда вам это известно, мадам?
— Я видела, как он ее ударил. — Люси вдруг замахнулась и изобразила удар, которому она была свидетельницей. — Вот так, а потом еще раз. А миссис Бреннан просто стояла и молчала. Она не защищалась и не плакала. Стояла как статуя и ждала удара.
Поделиться книгой: