Помоги проекту - поделись книгой:
Съ базаровъ отправились мы взглянуть на Мустафу, который слыветъ здѣсь великимъ человѣкомъ. Но мы не видали его: онъ убѣжалъ въ Египетъ. Султанъ потребовалъ съ него шестнадцать тысячь кошельковъ, то-есть 80,000 фунтовъ стерлинговъ. Великій человѣкъ обратился въ бѣгство, а падишахъ велѣлъ конфисковать его домъ, лошадей, муловъ и все движимое имѣніе. Гаремъ Мустафы опустѣлъ. Мистеръ Мильнесъ могъ бы написать полдюжину прекрасныхъ поэмъ, еслибъ онъ побывалъ съ нами въ стѣнахъ этого необитаемаго теперь святилища. Мы переходили изъ залы въ залу, съ террасы на террасу, и никто не спросилъ насъ: зачѣмъ мы пришли сюда? Дремавшіе на голомъ полу оборвыши едва удостоивали насъ взглядомъ. Мы вошли въ собственный диванъ Мустафы; и здѣсь, какъ въ домѣ кади, было возвышеніе, но на немъ не сидѣло брадатыхъ друзей хозяина въ эту ночь рамазана. Была тутъ маленькая жаровня, но куда же дѣвались невольникъ, кофе и горячіе уголья для трубокъ? Любимыя Мустафою изрѣченія корана все еще оставались на стѣнахъ этой комнаты, но только некому было читать ихъ. Мы перешагнули черезъ спящаго Негра и отворили окна, выходившія въ садъ. Тамъ, между деревьевъ, стояли мулы, лошаки, верблюды и лошади; но гдѣ же Мустафа? Не попалъ ли онъ со сковороды султана, на вертѣлъ Магомета-али? A что лучше: жариться на сковородъ или на вертелѣ? Для полнаго уразумѣнія всей красоты арабскихъ ночей не мѣшаетъ совершить это маленькое путешествіе и взглянуть на дѣйствующія лица и на самое мѣсто дѣйствія.
Пройдя подъ темнымъ сводомъ воротъ, мы очутись въ полѣ, за городомъ, и тутъ открылась передъ нами другая чудная сцена изъ Тысячи Одной Ночи. Небо было усѣяно миріадами блестящихъ звѣздъ; даль пряталась въ туманѣ; бойницы и зубчатыя стѣны города рѣзко рисовались въ воздухи; кое-гдѣ подымались старыя экзотическія деревья; горбы спящихъ верблюдовъ торчали изъ-за рѣдкой травы; собаки лаяли; высокіе городскіе ворота были обставлены фонарями; намъ подали кальяны и шербета, и мы удивлялись при мысли, что въ три недѣли можно перенестись сюда изъ Лондона.
Ночь провели мы въ домъ англійскаго консула. Добрый старикъ отдалъ намъ всѣ свои тюфяки; мы улеглись на полу, а леди прикорнули вокругъ насъ на диванахъ. Что касается до меня, я надѣялся видѣть золотые сны, въ родѣ Альнаскаровыкъ; но, чу! маленькій комаръ загудѣлъ на своей волторнѣ; вспрыгнула дѣятельная блоха, съ злобнымъ намѣреніемъ: попробовать христіанской крови (восточныя блохи кусаются несравненно больнѣе нашихъ), и клопъ… ажъ, проклятый! Неужели назначеніе его заключается въ томъ только, чтобы кусать человѣка? Одинъ Больверъ, своимъ патетическимъ слогомъ, могъ бы описать приключенія этой несчастной ночи, ознаменованной шумомъ, стономъ, проклятіями и позорнымъ униженіемъ человѣчества! Я слышалъ пѣніе пѣтуховъ, крикъ дѣтей, которыхъ убаюкивали матери, и ржаніе бѣдныхъ лошаковъ при нужномъ свѣтѣ; наконецъ услыхалъ я стукъ копытъ и оклики вожатыхъ. Было три часа: лошади дѣйствительно пріѣхали. Ослы, мулы, вьючныя сѣдла и погоньщики — все это перемѣшалось при лунномъ свѣтѣ, посреди живописной улицы. Такъ-то провелъ я первую ночь въ Сиріи.
XI
Кавалькада. — Устройство поѣзда. — Турниръ. — Рамле. — Путевые эскизы. — Встрѣчи. — Абу-Гошъ. — Ночь передъ Іерусалимомъ
Болѣе часа времени потребовалось на приведеніе въ порядокъ нашего каравана. Для удобства всадниковъ, надобно было пересѣдлать лошадей; дамы усѣлись на носилкахъ, впереди и сзади которыхъ были запряжены два черныхъ мула, при каждомъ изъ нихъ находился грумъ, и съ боку шелъ высокій, чрезвычайно добрый на взглядъ, смуглолицый парень, который не давалъ паланкину раскачиваться и предлагалъ свою спину вмѣсто подножки, когда садились въ экипажъ или намѣревались изъ него выдти. Эти три молодца, выдержанные постомъ, прошли около сорока миль, въ продолженіе четырнадцати часовъ, по дурной дорогѣ, легко и быстро, не теряя ни на минуту веселаго расположенія духа. Во время пути раза два напились они воды, и только этимъ преступили правило, предписанное закономъ; но отъ хлѣба и отъ всего, что мы предлагали имъ по съѣдобной части, они отказались рѣшительно, и шли такъ бодро, что верблюды могли бы имъ позавидовать. Какой урокъ терпѣнія для поль-мольскихъ Сарданапаловъ, которымъ рыхлые диваны клуба кажутся все еще недовольно мягкими!
Еслибъ вздумалось мни писать на досугѣ сонеты, я постарался бы выразить въ четырнадцати строкахъ тѣ чувства, которыя волновали меня, когда сидѣлъ я на высокомъ турецкомъ сѣдлѣ, съ плетеною изъ бумажныхъ шнурковъ уздою, парою стремянъ, въ родъ двухъ лопатъ, и съ безчисленными бусами, бляхами и кисточками на сбруи, готовясь на лихомъ скакунѣ въѣхать въ таинственную сферу сирійской жизни. Каковы должны были казаться мы при лунномъ свѣтѣ? Ручаюсь, что такую лошадь и такого сѣдока не часто видите вы въ Лейстерширѣ. Стремена чрезвычайно коротки; грубые ремни рѣжутъ ноги, и вы сидите на конѣ, словно на башнѣ, упасть съ которой очень нетрудно. Неопытному ѣздоку не мѣшаетъ, для безопасности, класть палку или зонтикъ поперегъ осгроконечнаго сѣдла, чтобъ не пролетѣть по-крайней-мѣрѣ черезъ шею лошади. Я нашелъ это средство весьма удобнымъ при спускѣ съ горъ и рекомендовалъ его добросовѣстно смиреннымъ пилигримамъ, которыхъ встрѣтилъ въ городѣ.
Мы, мирные люди, не подражали другимъ, болѣе воинственнымъ путешественникамъ, и не обвѣсили поясовъ своихъ ятаганами и пистолетами. Происшествіе, разсказанное намъ въ Іерусалимѣ, можетъ служить урокомъ для пилигримовъ, которые любятъ украшаться оружіемъ. Почтенный Гогэнъ Эрмеръ, недавно совершившій путешествіе по Востоку, носилъ на поясѣ двѣ пары пистолетовъ такой превосходной отдѣлки, что одинъ шейхъ изъ окрестностей Іерихона, прельстясь ими, ограбилъ его начисто. Не знаю, разсказалъ ли Эрмеръ эту исторію друзьямъ своимъ, по возвратѣ на родину.
Въ дополненіе къ этому, можно упомянуть о другомъ случаѣ. Знаменитый ирландскій перъ, лордъ Ольджентъ, отличившійся во время службы своей въ Бокингэмширскихъ Драгунахъ, хотѣлъ заплатить что-то въ родѣ подати іерихонскому шейху, какъ вдругъ явился другой шейхъ и началъ доказывать, что онъ-то и есть настоящій губернаторъ Іерихона. Оба эти близнеца долго спорили объ особѣ лорда Ольджента, какъ двѣ женщины о невинномъ ребенкѣ передъ царемъ Соломономъ. Пришлось путешественнику заплатить обоимъ; но такихъ исторій здѣсь не оберешься.
Партія наша двинулась въ путь часа въ четыре: леди на носилкахъ; Француженка, горничная, на сѣрой лошади; кавалеры также, какъ и вашъ покорнѣйшій слуга, на высокихъ сѣдлахъ, а слуги, проводники и грумы на разныхъ вьючныхъ животныхъ — всего было четырнадцать человѣкъ. Прибавьте къ этому двухъ препочтенной наружности Арабовъ, съ сѣдыми бородами, въ бѣлыхъ чалмахъ и бѣлой одеждѣ; при бедрахъ ихъ изгибались сабли, а за спиной висѣли длинныя винтовки. Никогда не видывалъ я болѣе почтенныхъ воиновъ. Сдерживая горячихъ коней своихъ, тихо ѣхали они по сторонамъ носилокъ. Когда выбралась мы изъ крутыхъ улицъ города въ открытыя поля, освѣщенныя луной и звѣздами, эти воины двинулись впередъ поѣзда и повели караванъ нашъ по дорогѣ, обсаженной какими-то дьявольски странными, щетинистыми грушами. Казалось, деревья жги выросли въ тартарѣ. Вотъ появлялась заря, сперва пепельная, потомъ зеленая и наконецъ пурпуровая. Воинственныя фигуры нашихъ предводителей живописно рисовались на горизонтѣ, ярко освѣщенномъ ею. Видъ этой маленькой кавалькады и природы, окружавшей ее, навсегда останется въ моей памяти, какъ одно изъ самыхъ свѣжихъ и наиболѣе пріятныхъ впечатлѣній, которыя удалось извѣдать мнѣ съ того дня, когда въ первый разъ увидалъ я плотину Кале. Мы напоили лошадей своихъ водою изъ прекраснаго восточнаго фонтана и при полномъ свѣтѣ дня въѣхали въ шаронскую долину, знаменитую нѣкогда своими розами; но теперь очень скудно обработанную, хотя и все еще прекрасную.
Здѣсь увидали мы вдали другую кавалькаду. Наши бѣлые воины поскакали впередъ опросить ее. Мы тоже пустили скакуновъ своихъ рысцою, и держа зонтики, какъ держалъ копье свое Ричардъ, стремясь навстрѣчу Саладина, неустрашимо ѣхали къ незнакомому каравану. Оказалось, что это были благочестивые польскіе жиды, плывшіе съ нами изъ Константинополя. Мы привѣтствовали ихъ радостнымъ крикомъ; оба каравана, соединясь вмѣстѣ, двинулись гуськомъ, проходя въ часъ по четыре мили. Предводителемъ еврейской партіи былъ Арабъ, съ перешибеннымъ носомъ, съ пистолетами, саблею и ружьемъ; желтая, дамасская ткань обвивала его голову, а носъ былъ залѣпленъ пластыремъ. Онъ ѣхалъ на сѣрой лошади, покрытой блестящей сбруею; чудный, арабскій конь его ржалъ, прыгалъ и становился на дыбы, приводя всѣхъ насъ въ удивленіе.
Только лишь наѣздникъ этотъ кончилъ свои эволюціи, какъ поднялось другое облако пыли, въ которомъ мелькнули вооруженные всадники. Во главѣ этой партіи ѣхалъ Арабъ и за нимъ два янычара съ серебряными булавами, блиставшими на солнцѣ. Они провожали новаго генеральнаго консула Соединенныхъ Штатовъ, который спѣшилъ занять постъ свой въ Іерусалимѣ.
Перешибенный носъ немедленно подъѣхалъ къ американскому Арабу, вынулъ свою трубку и подалъ ее противнику, въ знакъ вызова на джигитство. Вслѣдъ за этимъ понесся онъ по степи, описывая круги, обращаясь назадъ и принимая всевозможныя направленія. Американецъ подражалъ ему. Потомъ оба воина вступили въ бой. Замѣтьте, мы любовались этимъ турниромъ въ шаронской долинѣ, передъ Яфою. Бѣдный пластырь, видя, что онъ не можетъ одолѣть своего противника, вызвалъ его на скалу и полетѣлъ впередъ, сломя голову; Американецъ пустился вслѣдъ за нимъ. Перешибенный носъ былъ побѣжденъ въ другой разъ; Янки стали презрительно ѣздить вокругъ него, и этимъ отклонили попытку къ дальнѣйшему состязанію двухъ соперниковъ.
Чего можно еще требовать отъ человѣка? Рыцари и паладины не могли бы сдѣлать ничего болѣе. Ни въ одномъ романѣ Вальтера-Скотта не читалъ я такой прекрасной и блестящей сцены. Степенные воины нашего поѣзда не принимали участія въ скачкѣ молодыхъ людей. Важно ѣхали они въ своихъ бѣлыхъ чалмахъ подлѣ носилокъ леди; длинныя дула винтовокъ высоко подымались надъ ихъ спиною.
Не было недостатка во встрѣчахъ въ продолженіе этой дороги: то попадались намъ вереницы лошаковъ, или верблюды, по два и по три вмѣстѣ; то погоньщикъ мула, напѣвающій очень странную мелодію; то женщина, подъ бѣлымъ вуалемъ, въ черной маскѣ и желтыхъ папушахъ, ѣдущая на ослѣ, въ сопровожденія своего мужа. Путники часто привѣтствовали насъ поклонами. Наконецъ, подъ пологомъ дыма, увидали мы передъ собою Рамле, съ высокою башнею, которая одиноко возвышалась съ правой стороны его. Пробираясь между бѣлыхъ куполовъ и каменныхъ домовъ маленькаго городка, мы въѣхали на кладбище. Двѣ женщины сидѣли на могилѣ; одна изъ нихъ, склонивши голову къ надгробному камню, раскачивалась изъ стороны въ сторону и причитывала очень жалобно. Генеральный консулъ Соединенныхъ Штатовъ пригласилъ насъ завтракать въ домъ гостепріимнаго Армянина, второстепеннаго представителя американской республики въ Яфѣ. Мы вошли на террасу, украшенную звѣздами и лентами, оставя лошадей своихъ на попеченіе крикливыхъ и оборванныхъ Арабовъ. Хорошо ли они кормили ихъ это была уже не наша забота; при въѣздѣ въ Іерусалимъ, я отдалъ поводья первому человѣку, который стоялъ подлѣ меня, и послѣ не слыхалъ ни слова о своей лошади. За завтракомъ подали вамъ сперва супъ, приправленный корицею и другими пряностями, потомъ жареную и душеную баранину, за которою слѣдовала курица, плавающая въ маслѣ, далѣе темное рагу съ лукомъ и наконецъ пилавъ. Кушанья эти были приготовлены изъ превосходной провизіи и отличались хорошимъ запахомъ. Когда мы вышли изъ-за стола, за него усѣлся простой народъ. Однако мы торопились въ путь, а потому и заставляли этихъ усердныхъ ѣдоковъ поскорѣй облизывать свои пальчики.
По выѣздѣ нашемъ изъ Рамле, мѣстность потеряла мягкій и мирный характеръ, отличавшій прекрасную долину, оставшуюся позади насъ. Солнце поднялось высоко и разсѣяло весь этотъ изящный, свѣжій колоритъ, въ который облекается міръ Божій въ часы ранняго утра и которымъ суждено любоваться такъ рѣдко городскимъ жителямъ. Теперь ѣхали мы по желтой, мрачной долинѣ, почти совсѣмъ необработанной. По сторонамъ дороги росъ, по большей части, дикій пастернакъ, и кое-гдѣ торчали клочья зелени. Мы видѣли много стадъ; поджарыя, низенькія коровенки отличались хорошей породою; черныя козы паслись подъ надзоромъ Негра, одѣтаго въ рубище и вооруженнаго длинной винтовкою, которая вѣсила у него за спиною. Всматриваясь въ вашу маленькую кавалькаду, онъ прикрывалъ глаза рукою. Полуобнаженные поселяне служили дополненіемъ этой грустной картины восточное жизни; торжественно выступавшіе парни, въ полинявшихъ фескахъ и синихъ или бѣлыхъ замасленныхъ рубахахъ, не заключали въ себѣ ничего похожаго на солдатъ. Много и здѣсь попадалось намъ лошаковъ и верблюдовъ, навьюченныхъ между двухъ горбовъ дешевыми товарами. Около полудня остановились мы въ близкомъ разстояніи отъ арабской деревни и съ удовольствіемъ напились свѣжей воды. Бобры и муравьи строятъ себѣ жилища, не совсѣмъ непохожія на эти негодныя избенки, которыя скомканы здѣсь безобразными грудами. Мы одной отдѣльной хижины не встрѣтили мы на всемъ протяженіи дороги. Бѣдные и склонные къ воровству фелахи жмутся всѣ вмѣстѣ, для собственной защиты отъ другихъ воровъ, своихъ сосѣдей. Правительство, которое мы возстановили у нихъ, только что обкрадываетъ этихъ бѣдняковъ. Женщины, въ длинныхъ синихъ рубашкахъ, закрытыя изорванными покрывалами, сновали взадъ и впередъ мимо насъ, съ кувшинами на головахъ. Мальчишки, выпуча глаза, обступили вашу партію и вмѣстѣ съ отцами старались выклянчить бакшишъ. Деревенскія собаки лаяли, бѣгая вокругъ стадъ, которыя шли на водопой или на пастбище.
Впереди темнѣли горы; проводникъ, указывая на самую высокую изъ нихъ, сказалъ, что съ нея виденъ Іерусалимъ. Слова его одушевили насъ, и мы пустились на рысяхъ къ этой гористой стороны, которая была повидимому недалеко.
Но одушевленіе, понудившее проскакать насъ около четверти мили въ три минуты, было внезапно уничтожено невыносимо дурной дорогою. Къ горному хребту вели отдѣльные холмы, по которымъ извивалась вверхъ и внизъ каменистая тропинка. Потомъ дорога потянулась русломъ древней пересохшей рѣки, бурныя волны которой исчезли вмѣстѣ съ мятежнымъ народомъ, обитавшимъ посреди этихъ дикихъ горъ. Каменистыя возвышенія, поднимающіяся по сторонамъ русла, изрѣзаны до самаго верха горизонтальными бороздами; на этихъ параллельныхъ уступахъ до-сихъ-поръ лежитъ еще тонкій слой почвы, и растетъ скудная зеленъ; но когда по руслу этому катилась рѣка, и на крутыхъ берегахъ ея, согласно съ ветхозавѣтной исторіею, тѣснился необыкновенный народъ, горные уступы вѣроятно были покрыты садами и виноградниками, какъ въ новѣйшее время живописные берега Рейна. Теперь страна эта совершенно безлюдна, и вы идете какъ будто посреди какихъ-то окаменѣвшихъ водопадовъ. За исключеніемъ дюжины маленькихъ птицъ, мы не замѣтили на горныхъ уступахъ ни одного живаго существа въ продолженіе всей дороги. Даже воробьи убрались отсюда подъ кровли небольшихъ домовъ Іерусалима, гдѣ ихъ пискъ и чилканье пріятнѣе всѣхъ другихъ мѣстныхъ звуковъ.
Американцы, Поляки и Оксфордцы ѣхали слишкомъ быстро для нашего каравана, который медленно подвигался впередъ на равнѣ съ носилками, и потому мы пробирались посреди горъ въ очень небольшомъ количествѣ. Ни у одного изъ васъ не было оружія страшнѣе зонтика, и какіе-нибудь двое Арабовъ, побуждаемыхъ злобнымъ намѣреніемъ, могли бы остановить насъ и присвоить себѣ всѣ наши ковровые мѣшки и чемоданы. Нельзя сказать, чтобъ мы ѣхали, не чувствуя маленькаго страха. Когда проходили мимо васъ смуглые молодцы, обвѣшанные пистолетами и ятаганами, не трогая своихъ винтовокъ, или тащились, не произнося проклятій, нахмуренные погонщики верблюдовъ съ необычайно длинными копьями, изукрашенными пучками разноцвѣтныхъ лоскутковъ и красныхъ перьевъ, — намъ очень нравилось, что они идутъ своею дорогою, не останавливаясь и не заводя съ нами разговоровъ. По всему видно, что британскій левъ и съ зонтикомъ не безопасный звѣрь для Араба, вооруженнаго дьявольски длинною винтовкою. Что же чувствовали наши робкія спутницы? Надобно полагать, что онѣ пришли бы въ совершенное отчаяніе, еслибь мы вздумали опередить ихъ.
Посреди этой горной страны находится деревня съ водой и зеленью; путешественники обыкновенно останавливаются въ ней для непродолжительнаго отдыха. За минуту до нашего прибытія, выѣхалъ отсюда караванъ, освѣженный водой и прохладою. Остановиться ли намъ? Взоръ, брошенный на женщинъ, о которыхъ болѣе всего на свѣти заботились мы во время дороги, заставилъ сказать насъ: нѣтъ! И мы двинулись далѣе. Какое удивительное самоотверженіе, какая рыцарская покорность! И такъ, бѣднымъ лошадямъ и муламъ не удалось отдохнуть и напиться, измученнымъ проводникамъ носилокъ не дано перевести духа: съ отчаяніемъ пустились мы догонять Поляковъ и Американцевъ, которые въ виду у васъ подымались на гору съ своими ружьями, прислугою и янычарами. Поѣздъ ихъ состоялъ человѣкъ изъ шестидесяти, и всѣ они ѣхали медленно, какъ торжественная процессія въ Синей Бородѣ.
Но, увы! они съ каждой минутою все больше и больше удалялись отъ насъ, и наконецъ, когда стали мы подыматься на гору, они совсѣмъ пропали изъ виду. Можетъ быть, въ это время многимъ изъ насъ приходила въ голову мысль о Флитъ-стритѣ и сильно захотѣлось увидѣть нѣсколькихъ полисменовъ. Казалось, мѣстность эта была населена порядочными негодяями: страшные хари выглядывали на насъ изъ хижины и глубокихъ впадинъ, темнѣвшихъ по скату горъ. Мулы съ трудомъ передвигали ноги, погоньщики требовали воды, и вотъ мы достигли до хорошенькой деревушки, построенной на горѣ, подъ деревьями. Ребятишки стряхивали съ деревьевъ винныя ягоды, женщины суетились вокругъ нихъ; тутъ стояла мечеть, и домики, подымавшіеся направо отъ насъ, походили на собраніе маленькихъ фортовъ; передъ ними тянулись сады и широкія поля, по которымъ шли въ деревню верблюды, обремененные ношею. Здѣсь можно было остановиться. Паоло, начальникъ нашихъ проводниковъ, зналъ шейха этого селенія, который далъ ему напиться и поужинать; вода была очень хороша, и мы не шутя стали подумывать: не переночевать ли намъ здѣсь, и не отложить ли въѣзда въ Іерусалимъ до слѣдующаго дня?
Тутъ подскакалъ къ намъ всадникъ на прекрасной лошади, сурово заглянулъ въ носилки, на нашихъ леди, и поѣхалъ далѣе. Вслѣдъ за нимъ явились еще два всадника; одинъ изъ нихъ былъ очень хорошій мужчина, весь въ красномъ. Этотъ уже безъ церемоніи подъѣхалъ къ дамамъ, сталъ играть съ маленькой собачкою, которая лежала въ паланкинъ, и спросилъ, не Инглисы ли мы, на что я отвѣчалъ ему утвердительно. Паоло принесъ воды: сладостнѣе этихъ помой, казалось, ничего нельзя было найдти въ мірѣ. Мы пили, а бѣдные погоньщики муловъ завидовали намъ. Француженка, неустрашимая Виктуаръ, милѣе и доблестнѣе которой, конечно, не было дѣвушки во Франціи со временъ Іоанны д'Аркъ, отказалась отъ воды. Вдругъ одинъ изъ проводниковъ подбѣгаетъ къ своему хозяину и говоритъ: «Абу Гошъ приказываетъ барышнямъ выдти изъ носилокъ и показаться женщинамъ этой деревни.»
И такъ это былъ самъ Абу Гошъ, страшный разбойникъ, котораго въ насмѣшку прозвали мы волкомъ. Какъ же всѣ перетрусилисъ! Маршъ! закричали мы въ ту же минуту. Поглядѣли бы вы, какъ измѣнилось личико отважной Виктуаръ, когда узнала она, кто былъ этотъ Арабъ и уразумѣла смыслъ его посланія. «Un verre d'eau pour l'amour de Dieu!» простонала она, готовая безъ чувствъ упасть съ лошади: такъ страшно было ей попасться въ когти Гоша. «Ne buvez plus, Victoire!» воскликнулъ маленькій джентльменъ изъ нашей партіи. «Впередъ, вошелъ впередъ!» кричали всѣ въ одинъ голосъ. «Что это значитъ?» спрашивали насъ леди, чувствуя, что носилки стали снова потряхиваться. Но мы позаботились скрыть отъ нихъ намѣренія ужаснаго Абу Гоша. Караванъ двинулся въ путь, mademoiselle Victoire была спасена, и ея мистриссы узнали объ угрожавшей имъ опасности, когда мы были уже далеко отъ деревни.
Доброе или злое намѣреніе склонило на этотъ поступокъ воинственнаго Араба? Дѣйствительно ли mademoiselle Victoire избѣжала незавидной участи превратиться въ madame Abou Goche, или предводитель горцевъ хотѣлъ просто оказать намъ гостепріимство? Послѣднее кажется мнѣ вѣроятнѣе. Еслибы въ головѣ у него былъ злой умыселъ, тогда полдюжина винтовокъ покончила бы съ нами дѣло въ одну минуту, и вся наша партія находилась бы въ полной власти разбойника. Но теперь простота развязки сдѣлала это происшествіе скорѣе забавнымъ, нежели романическимъ, особенно для путешественника, который находился въ такомъ счастливомъ расположеніи духа, что былъ въ состояніи напѣвать пѣсни передъ лицомъ разбойниковъ, какъ, напримѣръ, человѣкъ, пишущій эти строчки.
Отъѣхавъ недалеко отъ земли Гошень, мы очутились посреди садовъ и виноградниковъ; лучи заходящаго солнца освѣщали безчисленные золотые грозды удивительно вкуснаго винограда. Мы остановились и попробовали его. Никогда не случалось намъ ѣсть ничего лучше этихъ ягодъ, никогда вода свѣжѣе той, которую принесъ вамъ Арабъ, не лилась въ пересохшее горло человѣка. ѣзда, солнце и болѣе всего Абу Гошъ сдѣлали ее такой вкусною: за эту услугу обязанъ я ему особенной благодарностью. Наконецъ, посреди самой ужасной рытвины, по которой, скользя, спускались наши лошади, услыхали мы пушечный выстрѣлъ; звукъ его долетѣлъ до насъ изъ Іерусалима. Сумерки здѣсь очень кратки; въ нѣсколько минутъ на природу, окружавшую насъ, легла густая тѣнь, и небо блеснуло тысячами звѣздъ.
Подъ этимъ-то великолѣпнымъ пологомъ проѣхали мы еще два часа. Вокругъ васъ тѣснились мрачныя горы; пейзажъ этотъ, нисколько не интересный днемъ, принималъ такой торжественный характеръ ночью, какого я нигдѣ, никогда не видывалъ. Робко, почти съ ужасомъ, приближались мы къ грозному мѣсту, средоточію былой и будущей исторіи человѣчества. Воспоминаніе объ этихъ чувствахъ не покинетъ человѣка до той поры, пока не притупѣетъ въ немъ память, и, можетъ быть, онъ такъ же часто и много будетъ думать, какъ рѣдко и мало говорить о нихъ.
XII
Квартиры въ Іерусалимѣ. — Еврейскіе пилигримы.- Іерусалимскіе Жиды. — Англійская церковь. — Церковь Гроба Господня. — Виѳлеемъ. — Латинскій монастырь. — Американскій консулъ. — Предметы для эскизовъ. — Отъѣздъ. — Рамле
По пріѣздѣ въ Іерусалимъ, леди нашей партіи скоро нашли для себя прекрасную квартиру въ греческомъ монастырѣ, гдѣ чистый воздухъ комнатъ и богатый кушаньями, виномъ и десертомъ столъ нимало способствовали къ возстановленію ихъ силъ, ослабѣвшихъ отъ утомительнаго путешествія. Не знаю, пользуются ли сами почтенные отцы монастыря хорошими снадобьями, которыми подчуютъ они гостей своихъ; но судя по ихъ наружности, надобно полагать, что они не прочь отъ этого. Монахи, которыхъ мы видѣли здѣсь, носятъ на лицахъ своихъ ясный отпечатокъ совершенно покойной совѣсти и привольнаго житья-бытья. Двое толстыхъ, краснощекихъ и неопрятно-одѣтыхъ служекъ безпечно сидѣли на солнышкѣ, поглядывая съ монастырской террасы на улицу: глаза ихъ выражали чувства, нисколько не сходныя съ понятіемъ объ аскетизмѣ.
Для путешественниковъ, не принадлежащихъ къ духовному званію, построенъ особый страннопріимный домъ. Снаружи и внутри, въ главной залѣ этого зданія выставленъ двухглавый орелъ: монастырь находится подъ покровительствомъ русскаго Императора, который ежегодно высылаетъ сюда значительную сумму денегъ на поддержаніе внѣшняго благолѣпія іерусалимской святыни, потому-то большая часовня въ храмъ Гроба Господня далеко превосходитъ богатствомъ украшенія всѣ другіе его придѣлы.
Съ нами пріѣхало сюда нисколько Поляковъ; они остановились въ латинскомъ монастырь, и мы нѣсколько разъ видѣли ихъ въ католической церкви колѣнопреклоненныхъ передъ иконами, или торжественно идущихъ съ зажженными свѣчами въ процесіяхъ, или благоговѣйно лобызающихъ мѣста, освященныя по преданію страданіемъ Спасителя.
Хотя латинскій монастырь и гостинница для путешественниковъ обширны и весьма удобны для житья, но все же они далеко отстали по чистотѣ и отдѣлкѣ отъ обители и страннопріимнаго дома греческихъ монаховъ. И тамъ, и здѣсь, судя по словамъ, не берутъ денегъ; однако же путешественникамъ приходятся поплатиться въ обоихъ. Католики торгуютъ четками, крестиками и перламутромъ, на которомъ вырѣзаны образа. Эти вещи покупаютъ они у ремесленниковъ и перепродаютъ ихъ съ небольшой выгодою. Англичане останавливались до-сихъ-поръ въ негодныхъ гостинницахъ, и только въ прошломъ году два или три человѣка изъ жителей Мальты догадались нанять нѣсколько домовъ для пріема туристовъ, гдѣ Англичане могутъ теперь найдти для себя приличное помѣщеніе за цѣну, которая для людей съ порядочнымъ состояніемъ не покажется очень выосокою.
У двери одного изъ этихъ домовъ, я съ большимъ удовольствіемъ спрыгнулъ съ сѣдла и бросилъ поводья. Привычная лошадь пошла безъ проводника къ хорошо знакомому ей стойлу по темному, перепутанному лабиринту здѣшнихъ аллей и закоулковъ, которыми проѣхали мы, своротивъ съ большой улицы, идущей отъ яфской заставы. Здѣсь только замѣтили мы нѣкоторые признаки жизни. Мужчины толпились въ дверяхъ домовъ или курили трубки передъ негодными кофейнями, гдѣ происходило пѣніе и разсказывались сказки; но въ другихъ улицахъ царствовала глубокая тишина, и даже не мелькнуло ни одной свѣчки въ окнахъ низенькихъ домовъ, мимо которыхъ пробирались мы.
Войдя на террасу, мы нашли нѣсколько небольшихъ комнатъ или павильоновъ со сводами, откуда увидали утромъ большую часть города: бѣлые куполы и террасы громоздились другъ надъ другомъ; кое-гдѣ, изъ среды бѣлыхъ возвышеній подымался минаретъ или чахлая финиковая пальма; но большая часть ближайшей къ намъ растительности состояла изъ отвратительныхъ грушевыхъ деревьевъ. Большіе зеленые желваки пузырились на нихъ безобразной грудою наростовъ, усѣянныхъ колючками, какъ на алое; ни тени, ни красоты, ничего тутъ не было. Справа подымалась мечеть Омара, заслонивъ собою восходящее солнце. Прямо передъ нами лежала крутая, извилистая улица, обставленная съ обѣихъ сторонъ разрушенными стѣнами и прозванная съ незапамятныхъ временъ: Via Dolorosa. Здѣсь, по словамъ преданія, отдыхалъ Спаситель, неся крестъ свой на Голгоѳу. О горѣ, по желтоватому скату которой росло нисколько сирыхъ масличныхъ деревьевъ, нечего было спрашивать: это Масличная Гора. За нею лежитъ Виѳанія. Самыя святыя очи, какія когда либо взирали на міръ Божій, устремляли взоры свои на эти возвышенности: тамъ ходилъ Христосъ и поучалъ своихъ слушателей. Со стыдомъ и смиреніемъ смотритъ человѣкъ на это мѣсто, гдѣ обитали неизрѣченная Любовь и Милосердіе, гдѣ глубоко сочувствующее сердце Спасителя молило Отца за весь родъ человѣческій, и откуда лицемѣры и изверги увлекли Его на распятіе!
Евреи, которые ѣхали съ нами изъ Константинополя, проклиная всякую остановку въ дорогѣ не по нетерпѣнію увидѣть скорѣе Святой Городъ, но отъ скупости, отъ нежеланія платить дорого за провизію во время морскаго пути, закупили все необходимое для себя въ Яфѣ и отправились въ Іосафатову Долину. Мы замѣтили высокую фигуру стараго начальника ихъ, изощреннаго въ обманѣ, когда медленно выступалъ онъ посреди зловонныхъ лачугъ жидовскаго квартала. Этотъ старый хитрецъ, нехотѣвшій нанять для дѣтей своихъ каюты, во время морской бури, раскланивался съ нами на базарахъ. Другіе равины, помоложе его, одѣты нѣсколько опрятнѣе. Мы встрѣтили ихъ въ воскресенье, во время прогулки, близь воротъ Виѣлеема; съ ними шло нѣсколько рыжебородыхъ Жидовъ, въ дрянномъ восточномъ костюмѣ; говорили они языкомъ берлинскихъ Евреевъ; когда мы поровнялись съ ними, у нихъ шла рѣчь о нѣсколькихъ стахъ талеровъ. Идите по пятамъ какого угодно Жида, и вы непремѣнно услышите разговоръ о золотомъ тельцѣ, которому они покланяются.
Англійская миссія дѣйствовала совершенно безуспѣшно въ отношеніи къ этимъ религіонистамъ. Едва ли обращены ею въ хрістіанскую вѣру человѣкъ двѣнадцать Евреевъ, и тѣ изъ нихъ, которые отступили отъ закона Моисеева, подверглись въ Іерусалимъ страшнымъ преслѣдованіямъ отъ своей братіи. Мнѣ разсказывали, что жена одного Жида, перемѣнившаго вѣру, осталась вѣрна ему и не захотѣла покинуть своего мужа. Евреи озлобились, похитили ее изъ дома, умѣли скрыть въ городѣ отъ всѣхъ поисковъ миссіи, консула, епископа, пасторовъ и причета; потомъ перевезли ее изъ Іерусалима въ Бейрутъ, откуда отправили въ Константинополь и наконецъ въ Россію, гдѣ она до-сихъ-поръ горюетъ о своемъ мужъ. Нашелъ ли этотъ новообращенный утѣшеніе въ разлукѣ съ нею? Когда одинъ изъ членовъ миссіи, превосходный джентльменъ, передавалъ мнѣ эту исторію, я невольно подумалъ, что Англичане въ подобномъ случаѣ поступили бы не лучше Евреевъ. Жена неофита была дочерью ученѣйшаго равина. Представьте; что дочь эксетерскаго или кёнтербёрійскаго равина вышла замужъ за человѣка, принявшаго жидовскую вѣру. Развѣ сталъ бы кто изъ насъ обвинять отца ея, если бы освободилъ онъ дочь свою изъ-подъ власти мужа, способнаго погубить душу этой женщины? Да и самъ бѣдный неофитъ былъ бы конечно изгнанъ изъ Англіи тѣмъ же путемъ преслѣдованія. Съ сожалѣніемъ смотрѣли мы на этихъ людей, когда сидѣли они особнякомъ на скамьяхъ въ нашей церкви, мы думали о томъ времени и обидахъ, которымъ подвергаются они, проходя въ европейскомъ платьѣ и съ выбритыми подбородками посреди своихъ злыхъ, нахмуренныхъ и длиннополыхъ соотечественниковъ.
По пятницамъ вы можете слышать здѣсь плачъ и сѣтованія жидовъ объ утраченной славѣ ихъ города. Кажется, я ничего не видалъ страшнѣе Іосафатовой долины. Со всѣхъ сторонъ стекаются сюда Евреи хоронить своихъ мертвыхъ. Сѣдой скряга, ѣхавшій на кораблѣ съ нами, тоже хотѣлъ сложить кости свои въ этой долинѣ, когда пробьетъ часъ его. Копить деньги и быть погребену здѣсь — вотъ двѣ главныя цѣли этой странной и долгой жизни.
Съ нами пріѣхалъ сюда одинъ изъ членовъ миссіи, крещеный Еврей, и такъ какъ я вообще отзывался о Евреяхъ безъ уваженія, то да позволено будетъ оговориться мни, что съ этимъ достойнымъ джентльменомъ я имѣлъ счастіе войдти въ дружескія отношенія. Никогда не встрѣчалъ я человѣка, котораго внѣшнее поведеніе было бы трогательнѣе, искренность очевиднѣе и религіозныя чувства глубже и основательнѣе.
Англиканская церковь въ Іерусалимѣ строится посреди открытаго, живописнаго мѣста, противъ Виѳлеемскихъ воротъ. Близехонько отъ нея домовая церковь нашего епископа, и тутъ же находится домъ, въ который собираются для молитвы христіане англиканскаго вѣроисповѣданія.
Службу совершаютъ здѣсь на многихъ языкахъ. Я видѣлъ тутъ еврейскія, греческія и нѣмецкія церковныя книги; каждое воскресенье докторъ Александеръ говоритъ проповѣди на нѣмецкомъ языкѣ. Одинъ джентльменъ, сидѣвшій подлѣ меня въ церкви, заглядывалъ поперемѣнно во всѣ эти книги; одну стихеру читалъ онъ по-еврейски, а другую по-гречески. Здѣсь-то собрались мы всѣ вмѣстѣ въ первое воскресенье послѣ нашего прибытія. Трогательно было слышать языкъ и музыку своей родины въ этомъ отдаленномъ мѣстѣ и видѣть простые и скромные обряды нашей службы. Даже американскій консулъ былъ сильно пораженъ ими, не разъ подымался онъ съ своего мѣста, испуская глубокіе стоны, и во время проповѣди выражалъ сочувствіе и одобреніе различными тѣлодвиженіями; а этотъ закоренѣлый анти-прелатистъ пріѣхалъ въ Іерусалимъ для того собственно, чтобы встрѣтить здѣсь наступленіе тысячелѣтія [1], которое, по его мнѣнію, настанетъ весьма скоро. Онъ такъ непоколебимо убѣжденъ въ правдивости ученія своей секты, что даже привезъ съ собою изъ Америки голубя, торжественно увѣряя насъ, что эта птица переживетъ ожидаемое пришествіе. Никогда не случалось мнѣ слышать пастора, совершающаго службу такъ превосходно, какъ исполнялъ это дѣло капеланъ епископа, мистеръ Вейчъ. Но, кажется, трогательнѣе всего была тутъ музыка: эти сладостныя, старинныя мелодіи родины.
Въ церкви было около ста человѣкъ; наша партія значительно увеличила обыкновенное число молящихся. Семья епископа чрезвычайно велика; у консула и членовъ миссіи есть жены, дѣти и англійская прислуга. Они, вмѣстѣ съ иностранцами, занимаютъ мѣста по правую и лѣвую руку отъ престола и каѳедры; обращенные же и члены коллегіи, которыхъ очень немного, садятся противъ пастора, совершающаго богослуженіе; передъ нимъ, при выходахъ, поднимаютъ серебряныя булавы янычаръ также, какъ посохи служекъ въ Англіи.
Нѣсколько разъ ходилъ я по окрестностямъ города, къ Масличной горѣ и Виѳаніи, къ могиламъ царей и источникамъ, освященнымъ исторіею. Только здѣсь деревья свѣжи и зелены; весь остальной пейзажъ поселялъ въ душѣ моей чувство ужаса. Сожженныя солнцемъ горы прикрыты кое-гдѣ трепещущею тѣнью сѣроватыхъ маслинъ; овраги и долины устланы надгробными камнями; повсюду вокругъ города видите вы невыразимо угрюмую и опустошенную мѣстность.
Ходилъ я къ Сіонскимъ вратамъ, посмотрѣть на такъ называемую гробницу Давида. Теперь стоитъ на этомъ мѣстѣ старая мечеть, недоступная для христіанъ и Евреевъ. Одиноко возвышалась она передо мною, освѣщенная лучами солнца; весь небосклонъ за нею былъ облить красной зарей, и безжизненная окрестность становилась отъ этого еще болѣе неодушевленною. Стѣны и башни города подымались недалеко отсюда. Вокругъ тянутся мрачныя горы съ обнаженными, каменистыми скатами; здѣсь, въ пещерахъ, жили и умирали христіанскіе пустынники. Въ глубинѣ долины вы видите зеленую поляну; она называется Энъ Роджель. На ней пировалъ Адонія, убитый братомъ своимъ Соломономъ за то, что онъ попросилъ въ жены себѣ Ависагу. Долина Гинномская лежитъ у подошвы горы; нѣкогда была она плодовитымъ садомъ, теперь же имѣетъ самый грустный видъ. Здѣсь, подъ тѣнью зеленыхъ деревьевъ, Ахазъ и цари идолопоклонники приносили богамъ своимъ жертвы и «заставляли дѣтей проходить сквозь огонь». На пригоркѣ стоитъ огромная усыпальня, куда относятся трупы усопшихъ пилигримовъ; народное повѣрье утверждаетъ, что это Ацельдама, купленная на деньги, которыя пріобрѣлъ Іуда преданіемъ Спасителя. Такимъ-то образомъ съ одного мрачнаго мѣста переходите вы на другое, и каждое изъ нихъ запечатлѣно ужаснымъ событіемъ. Смотря на храмъ, вы думаете о воинахъ Тита, которые осаждали охваченныя огнемъ его паперти, и о вступленіи ихъ въ городъ, при защитѣ котораго погибло два милліона человѣкъ. На горѣ Сіенской былъ разбитъ лагерь Готфрида и Танкреда.
Считаю лишнимъ продолжать разсказъ о такомъ мрачномъ пейзажи. Навсегда врѣжется онъ въ память человѣка, взглянувшаго на него однажды. Воспоминаніе это будетъ преслѣдовать его, подобно угрызенію совѣсти, ему покажется, что самъ онъ принималъ участіе въ ужасной смерти своего Спасителя. О! съ какимъ невыразимымъ стыдомъ и ужасомъ думаетъ человѣкъ о совершенномъ здѣсь преступленіи, повергаясь во прахъ передъ иконою Божественнаго Страдальца!
По обыкновенію, путешественники прежде всего идутъ помолиться въ храмъ Гроба Господня.
Въ воротахъ, ведущихъ съ улицы на церковный дворъ, находится маленькій базаръ Виѳлеемистовъ, которые соперничаютъ въ торговлѣ съ католическими монахами. Громко запрашиваютъ они васъ въ свои лавчонки, предлагая купить у нихъ разныя бездѣлушка: четки, выточенныя изъ душистаго дерева, рѣзной перламутръ, грубыя каменныя солонки и разныя фигуры. Съ тихъ поръ, какъ завелись въ этомъ городъ гостинницы, мелочные торговцы стали посылать въ нихъ разнощиковъ, которые толпятся каждый день на террасѣ, передъ дверью пріѣхавшаго сюда путешественника, и докучливо упрашиваютъ его купить что нибудь. Есть также здѣсь люди, ведущіе особаго рода промышленность: они татуируютъ пилигримовъ пятью крестами, гербомъ Іерусалима. Подъ этимъ изображеніемъ накалывается еврейскими буквами имя города и годъ, въ который пилигримъ посѣтилъ іерусалимскую святыню. Нѣкоторые изъ нашихъ спутниковъ отважились подвергнуться этой странной операціи, желая унесть съ собою въ могилу неизгладимый знакъ своего путешествія. Въ Бейрутѣ наняли они въ услуженіе человѣка, который въ молодости былъ лакеемъ на одномъ изъ англійскихъ кораблей Средиземнаго моря. Онъ также былъ татуированъ пятью крестами; сверху ихъ были наколоты два соединенныя сердца, съ патетическимъ девизомъ: «Бетси, душка моя.» Съ этой душкою разстался онъ въ Мальтѣ пять лѣтъ назадъ тому, и она была уже забыта. Одно только имя ея съ обманчивою эмблемой постоянства осталось на кожѣ этого измѣнника, на которой явилось теперь другое изображеніе такой же нелицемѣрной преданности. Молодчикъ этотъ зналъ прежде немного по-англійски, но теперь забылъ нашъ языкъ также, какъ и свою Бетси. Четки и татуированіе издавна принадлежали, кажется, къ существеннымъ обрядамъ христіанскаго пилигримства. За нѣсколько сотъ лѣтъ поклонники Гробу Господню удалялись отсюда съ этимъ же простымъ напоминаніемъ святаго города. На рукахъ сколькихъ принцевъ, рыцарей и крестоносцевъ былъ отпечатанъ точно такой же символъ.
Миновавши базаръ, вы входите на церковный дворъ, раскинутый передъ фасадомъ древнихъ башенъ церкви Гроба Господня, украшенныхъ арками и готическими орнаментами, рисунокъ которыхъ хотя и грубоватъ, однакоже богатъ и живописенъ. Здѣсь, на солнцѣ, стоитъ толпа богомольцевъ, ожидая, когда заблагоразсудится турецкой стражъ отворить церковныя двери. На этомъ дворъ непремѣнно наткнетесь вы на сборище дряхлыхъ бабъ, оборванныхъ мальчишекъ и старыхъ, длиннобородыхъ хрычей, это нищіе. Громко кричатъ они, выпрашивая подаянія, протягиваютъ къ вамъ деревянныя чашки, колотятъ по камнямъ палками, вопятъ, воютъ и тянутъ васъ къ себѣ за полы; поодаль сидятъ черные, какъ уголь, Копты, въ темно-синихъ чалмахъ и рубашкахъ, перебирая четки. Сюда же пришла и партія Арабовъ, исповѣдующихъ христіанскую вѣру. Полуобнаженные мужчины, судя по ихъ наружности, не то нищіе, не то разбойники; кажется, они столько же способны просить милостыню, сколько и грабить — смотря по обстоятельствамъ. Женщины, отбросивъ покрывала, смотрѣли на иностранцевъ изъ-подъ татуированныхъ бровей. Что же касается до иностранцевъ, то мнѣ нечего описывать ихъ. Фигуру Англичанина, съ засунутыми въ карманы руками, вы увидите на кратерѣ Везувія и въ краалѣ Готентота, у основанія пирамиды и въ парижскомъ кафе-ресторанѣ, или въ хижинѣ Эскимоса; по всюду эта фигура одинаково холодна и надменна. Когда церковныя двери были отворены, Англичане протолкались впередъ, презрительно бросили турецкому привратнику нѣсколько піастровъ и хладнокровно осматривали внутренность храма, въ которомъ пилигримы всѣхъ другихъ націй обливались слезами или стояли въ какомъ-то восторгѣ и удивленіи. Никогда прежде не видали мы этой церкви, и однакоже глядѣли на нее также холодно, какъ турецкій сторожъ, который сидитъ въ дверяхъ ея.
Въ самомъ дѣлѣ, я думаю, что намъ нельзя понять источника и свойствъ римско-католической набожности. Однажды пошелъ я въ Римѣ въ церковь, по просьбѣ моего друга, католика, который, описывая мнѣ изящную внутренность этого храма, увѣрялъ, что она похожа на небо. Я нашелъ, что стѣны тамъ обвѣшаны полосами краснаго и бѣлаго дешеваго каленкора, алтарь убранъ искусственными цвѣтами, множествомъ восковыхъ свѣчей и золоченой бумагою. Мѣсто это показалось мнѣ похожимъ на бѣдный театръ; а другъ мой стоялъ подлъ меня на колѣнахъ, увлеченный порывомъ восторга и благоговѣнія.
Не лучшее впечатлѣніе вынесъ я и отсюда, изъ этого знаменитѣйшаго храма въ мірѣ. Различныя церкви спорятъ здѣсь другъ съ другомъ за владѣніе останками священной древности. Греки показываютъ вамъ гробъ Мельхиседека, у армянъ есть часовня покаявшагося разбойника; бѣдные Копты гордятся, что въ ихъ крошечной часовенкѣ находится кустъ, въ которомъ Авраамъ спряталъ овцу, принесенную въ жертву вмѣсто Исаака; католики владѣютъ столбомъ, къ которому былъ привязанъ Спаситель. Мѣсто, гдѣ найденъ былъ Крестъ Господень, углубленіе на горѣ Голгоѳѣ, самый даже гробъ Адама, все это собрано здѣсь на самомъ маленькомъ пространствъ; вы подымаетесь на нѣсколько ступенекъ, и вамъ говорятъ, что вы стоите на Голгоѳѣ. Всѣ эти священныя древности окружены горящими паникадилами, облаками ладана и плохими картинами изъ Священной Исторіи, или портретами вѣнценосныхъ особъ, которыя жертвовали деньги на поддержаніе часовенъ. Вы слышите шарканье и топотъ молельщиковъ; видите, что одни изъ нихъ плачутъ, прикладываются къ образамъ и творятъ земные поклоны, а другіе стоятъ совершенно хладнокровно; пасторы, въ иноземныхъ облаченіяхъ, поютъ и читаютъ въ носъ непонятныя литаніи, облачаются и разоблачаются, зажигаютъ свѣчи и гасятъ ихъ, подаются впередъ и отступаютъ назадъ, съ поклонами и колѣнопреклоненіями самаго необыкновеннаго характера. Все это производитъ на Англичанина очень странное впечатлѣніе.
Самый Гробъ Господень есть, безъ сомнѣнія, святѣйшая принадлежность Іерусалима, но легенды, распри духовенства и разные обряды скрываютъ святое мѣсто, въ которомъ стоитъ онъ, отъ взоровъ человѣка. Бранливая стража преграждаетъ свободный доступъ къ нему молельщиковь. Никто не въ состояніи проникнуть въ это святилище безъ страха, захватывающаго дыханіе, и безъ чувства глубокаго и исполненнаго болѣе самоуниженія. Гробъ Господень стоятъ посреди ротонды, общей для христіанъ всѣхъ вѣроисповѣданій. Въ коптской часовнѣ видѣлъ я закоптѣлыя лампы, дешевое, полинявшее тряпье и чернаго, какъ уголь, Копта, въ синей одеждѣ. Въ католической церкви не было службы; два монаха, пересмѣиваясь другъ съ другомъ, сметали пыль съ покрытыхъ плѣсенью статуй, которыя стояли вдоль стѣны. Великолѣпная греческая церковь была болѣе наполнена молящимися, нежели сосѣдняя съ нею армянская, тоже богато отдѣланная. Эти три главныя вѣроисповѣданія ненавидятъ другъ друга; ссоры ихъ безконечны; каждая изъ нихъ старается подкупомъ и интригами склонить на свою сторону мѣстныя власти, въ ущербъ своимъ соперникамъ. То вмѣшаются въ дѣло католики и готовы способствовать разрушенію общей церкви, потому только, что Греки предлагаютъ покрыть ее кровлею; то Греки уничтожаютъ монастырь на Масличной горѣ и соглашаются лучше уступить это мѣсто Туркамъ, нежели допустить, чтобы владѣли имъ Армяне, которые въ свою очередь испрашиваютъ позволеніе сломать принадлежащую имъ и исправленную Греками лѣстницу въ Вертепъ Рождества въ Виѳлеемъ. Такимъ-то образомъ, посреди этого священнаго мѣста, въ центрѣ христіанства, представители трехъ главныхъ вѣроисповѣданій совершаютъ богослуженіе подъ одной кровлею и ненавидятъ другъ друга!
Куполъ надъ Гробомъ Спасителя открытъ, и вы сквозь него видите надъ собою голубое небо. Кому изъ строителей пришла превосходная мысль оставить эту великую святыню подъ высокимъ покровительствомъ неба, не скрывая ея кровлей и сводами, подъ которыми кишитъ здѣсь столько самолюбія, притворства и нелюбви къ ближнему!
Пять миль пути по волнистымъ и обнаженнымъ холмамъ переносятъ васъ изъ Іерусалима въ Виѳлеемъ. Мѣстоположеніе становится живописнѣе по мѣръ приближенія къ знаменитой церкви. Мы проѣхали мимо монастыря св. Иліи, обнесеннаго стѣною на подобіе крѣпости. Однакоже, не смотря на такую предосторожность, Арабы не одинъ разъ брали монастырь приступомъ и безпощадно губили несчастныхъ монаховъ. Подлѣ него находится колодезь Ревекки. Здѣсь лежалъ трупъ; толпа мужчинъ и женщинъ съ жалобнымъ воемъ плясала вокругъ него. На дорогѣ встрѣчались намъ нахмуренные всадники, стада черныхъ овецъ и пастухи съ ружьемъ на плечѣ, верблюды, женщины въ синихъ платьяхъ, съ бѣлыми вуалями; неся кувшины съ водою, задумчиво глядѣли онъ на насъ большими, черными глазами. Порою попадались земледѣльцы съ лошаками, навьюченными хлѣбомъ или виноградомъ, которые везли они въ городъ. Сцена была очень одушевлена и живописна. Церковь Рождества съ окружающими ее монастырями представляетъ обширную и благородную картину. Партія путешественниковъ собралась въ этотъ день ѣхать на Іорданъ, подъ прикрытіемъ Арабовъ. Нѣкоторые изъ этихъ дикарей были чрезвычайно эфектны. Въ бѣлыхъ чалмахъ, съ длинными ружьями и палашами, стояли они на широкомъ помостѣ, передъ низенькими воротами монастыря, подлъ поджарыхъ лошадей своихъ, изукрашенныхъ нарядной сбруею. Крестоносцы и рыцаря бывали конечно свидѣтелями такихъ же сценъ. Нетрудно представить себѣ выходъ ихъ изъ этихъ узкихъ, низенькихъ воротъ, при шумномъ привѣтствіи смуглыхъ дѣтей, купцовъ и женщинъ.
Насъ принялъ настоятель греческаго монастыря, въ прекрасной трапезѣ, съ тѣмъ же гостепріимствомъ и церемоніями, съ какими встрѣчали здѣсь пилигримовъ среднихъ вѣковъ. Мы осмотрѣли великолѣпную церковь и посѣтили гротъ, въ которомъ, по преданію, родился Искупитель. Партія путешественниковъ, по окончаніи осмотра, потянулась къ Мертвому морю, въ сопровожденіи вооруженныхъ спутниковъ; европейцы придали себѣ воинственный видъ, вооружась также мечами и пистолетами. Живописная толпа пилигримовъ, Арабы и всадники, древній монастырь съ сѣдовласыми монахами, церковь съ торжественной въ ней службою, съ образами, колоннами и ладаномъ, темныя, широкія горы, охватившія деревню, и путевыя встрѣчи: пастухи и стада, верблюды, колодцы и похороны произвели на меня чарующее, романическое впечатлѣніе. Но вы, любезный М., хотя и не были здѣсь, однако же составили о Виѳлеемѣ такое прекрасное понятіе, какаго не въ состояніи дать вамъ мое описаніе. Виѳлеемъ, гдѣ родился Божественный Младенецъ и гдѣ звучала пѣснь ангеловъ: «Слава въ вышнихъ Богу, и на землѣ миръ, въ человѣцехъ благоволеніе», останется навсегда святѣйшимъ и прекраснѣйшимъ мѣстомъ этого міра.
Самыя лучшія квартиры въ Іерусалимѣ можно найдти въ монастырѣ св. Іакова, у Армянъ. Эти восточные квакеры очень важны, любезны и вѣжливы. Сіонская обитель ихъ такъ велика, что въ ней безъ труда помѣстится двѣ или три тысячи христіанъ; церковь изукрашена и чрезвычайно богатыми, и бѣднѣйшими приношеніями поклонниковъ. Вмѣсто звона въ колокола, толстые монахи колотятъ что мы есть силы въ доску, призывая единовѣрцевъ своихъ на молитву. Никогда не видывалъ я мужчинъ румянѣй и лѣнивѣе этихъ колѣнопреклоненныхъ на мягкихъ циновкахъ или сидящихъ въ благоговѣйномъ созерцаніи армянскихъ монаховъ. Церковь блеститъ ризами образовъ, хрусталемъ, позолотою и горящими паникадилами; со свода потолка висятъ десять тысячъ (а можетъ быть, и меньше) страусовыхъ яицъ. Народу множество; богомольцы, вставши на колѣна, усердно лобызаютъ стѣны и прикладываются къ мощамъ св. Іакова, перваго епископа Іерусалима.
Въ церкви латинскаго монастыря бросается въ глаза обитая краснымъ штофомъ ложа французскаго консула, представителя короля, который съ незапамятныхъ временъ слыветъ покровителемъ католиковъ въ Сиріи. Всѣ французскіе писатели и путешественники толкуютъ объ этой протекціи съ величайшимъ удовольствіемъ. Согласно съ путевыми записками своихъ соотечественниковъ, любой Французъ, котораго вы встрѣтите здѣсь, скажетъ вамъ: «La France, monsieur, de tous les temps protège les chrétiens d'Orient». Принимать участіе въ процессіяхъ — это для нихъ bon ton; важно выступаютъ они въ крестныхъ ходахъ, неся передъ собою длинныя свѣчи. Никакъ не могъ я сродниться съ ихъ родомъ набожности. Религіозныя изліянія Ламартина и Шатобріана, которыя читали мы a propos во время путешествія, менѣе всего наполняли душу мою чувствомъ уваженія. Краснорѣчивый виконтъ, какъ будто говоритъ самъ о себѣ: «Voyez comme M. de Chateaubriand prie Dieu.» Это гримаса ханжи на лицѣ французскаго пилигримчика; очень трудно смотрѣть на нее серьозно.
Картины, образа и орнаменты главнаго латинскаго монастыря весьма бѣдны въ сравненіи съ тѣмъ, что видѣли мы въ церкви Армянъ. Монастырь великъ, но содержится неопрятно. Говорятъ, что много прыгающихъ и ползающихъ бичей человѣчества нападаетъ на кожу пилигримовъ, которые ночуютъ здѣсь. Даже на дворахъ и галлереяхъ нельзя спастись отъ нихъ. Смотря на лѣвь и неопрятность монаховъ, думается, что вы попали въ итальянскій монастырь. Торговля вещами, о которыхъ я упомянулъ прежде, составляетъ главный доходъ этой обители; отсюда развозятся раковины, кресты и четки по всей Европѣ. La France перестала уже быть христіаннѣйшимъ государствомъ, и ея протекція безполезна для католиковъ со времени изгнанія Карла X. Испанскіе короля, которыхъ гербы, подсвѣчники, паникадилы и другія цѣнныя приношенія можно видѣть во многихъ католическихъ часовняхъ, стали также скупыми вкладчиками со времени послѣднихъ смутъ, отнятія у духовенства собственности и другихъ событій въ этомъ же родѣ. Когда осмотрѣли мы бѣдныя рѣдкости этого мѣста, настоятель ввелъ насъ въ пріемную и предложилъ выпить по маленькому стаканчику краснаго розоліо; вино принесъ ключарь монастыря съ поклонами и колѣнопреклоненіями.
Послѣ этой общины духовныхъ особъ наиболѣе замѣчателенъ американскій монастырь или протестантская конгрегація индепендентовъ, которые издаютъ трактаты для обращенія невѣрующихъ, составляютъ митинги, и такимъ образомъ дополняютъ небольшое число послѣдователей англиканской церкви. Я упоминалъ о нашемъ спутникѣ, генеральномъ консулѣ Соединенныхъ Штатовъ. Торговлею составилъ онъ себѣ значительное состояніе и комфортабельно жилъ на своей родинъ въ загородномъ домъ. Но вотъ, по его мнѣнію, настало время свершиться пророчеству, то-есть, Евреи должны возвратиться въ землю отцовъ своихъ и Іерусалимъ снова прославиться. У него рождается желаніе быть свидѣтелемъ этого событія, онъ покидаетъ загородный домъ свой, беретъ любимаго голубя и отправляется съ нимъ въ далекій путь. Ничего не знаетъ онъ о Сиріи, кромѣ того, что сказано о ней въ пророчествѣ; но онъ принимаетъ на себя обязанность консула даромъ, не требуя жалованья, и правительство Соединенныхъ Штатовъ находитъ эту причину вполнѣ удовлетворительною для утвержденія его въ консульскомъ званіи. Пріѣхавши сюда, онъ прежде всего требуетъ свиданія съ пашею; объясняетъ ему то мѣсто Апокалипсиса, гдѣ нашелъ онъ, что Пять Властей и Америка должны вмѣшаться въ дѣла Сиріи и непремѣнно возвратить Евреевъ въ Палестину. Эта новость удивила, конечно, намѣстника блистательной Порты; наврядъ ли хотя одно правительство, со временъ Минстерскаго королевства, въ которомъ царствовалъ Іоаннъ Лейденскій, принимало когда-нибудь такого страннаго посланника. Этотъ добрый, простой и достойный человѣкъ затащилъ меня въ свой временный консульскій домъ при американской миссіи и подъ предлогомъ дружескаго желанія: распить со мною бутылку бѣлаго вина, началъ развивать свои идеи, толкуя о будущемъ также свободно, какъ бы о статьѣ, прочитанной въ «Times.» Маленькая комнатка, въ которой сидѣли мы, была завалена миссіонерскими трактатами; но я почти не слыхалъ о новообращенныхъ: Американцы успѣваютъ въ этомъ отношеніи также мало, какъ и наше епископское учрежденіе.
Въ деревнѣ Силоамской я не совѣтовалъ бы останавливаться художнику. Въ этомъ негодномъ мѣстѣ живутъ люди, которые умѣютъ, при случаѣ, также хорошо владѣть ружьемъ, какъ и палкою. Собаки ихъ съ лаемъ бѣгутъ за проходящимъ иностранцемъ, и со стѣнныхъ парапетовъ преслѣдуютъ его мрачные взоры отъявленныхъ мошенниковъ, любоваться которыми не очень-то пріятно одинокому путнику. Эти негодяи застрѣлили человѣка, въ полдень, почти у самыхъ воротъ Іерусалима, когда мы были въ немъ, и никто не позаботился отыскать убійцу. Цѣлыя орды хищныхъ Арабовъ наполняютъ окрестности города; путешественники, отправляясь во внутренность страны, должны заключить условія съ ихъ шейхами. Трудно понять, какимъ образомъ городскія стp3;ны могли бы удержать этихъ воинственныхъ дикарей, если-бы вздумалось имъ ограбить Іерусалимъ, потому что полтараста человѣкъ здѣшняго гарнизона не въ состояніи защититъ длинныхъ крѣпостныхъ линій этого города.
Только на картинахъ Тиціана видѣлъ я эту великолѣпную пурпуровую тѣнь, въ которую облекаются горы окрестъ Іерусалима, когда небо позади ихъ покрывается вечерней зарею. Передъ отъѣздомъ въ Яфу, мы смотрѣли на Масличную гору съ террасы, на которой дожидались прибытія лошадей. Желтый мѣсяцъ тускло блестѣлъ посреди безчисленнаго множества яркихъ звѣздъ. Бѣдная, обнаженная окрестность тонула въ розовой атмосферѣ сумерекъ. Видъ самого города никогда еще не казался намъ такъ благороденъ; мечети, минареты и куполы чудно рисовались на темномъ пологѣ звѣзднаго неба.
У Виѳлеемскихъ воротъ ростетъ пальма и стоитъ домъ съ тремя куполами. Поставьте ихъ и древніе готическіе ворота въ глубинѣ ночной картины, и наполните передній планъ густымъ сѣрымъ сумракомъ. Когда вы глядите въ него, передъ вами мелькаютъ фонари, рисуются темныя фигуры всадниковъ и муловъ съ носилками, толпа маленькихъ Арабовъ, верхомъ на лошадяхъ, гонитъ стада овецъ къ городскимъ воротамъ, члены вашего поѣзда, по-двое и по-трое, выдвигаются впередъ, и вотъ наконецъ, передъ самымъ восходомъ солнца, отворяются ворота, и мы выѣзжаемъ въ сѣрую долину.
О, роскошь англійскаго сѣдла! Имъ ссудилъ меня слуга одного джентельмена миссіи; оно, въ продолженіе всего дня, не свернулось ни на волосъ со спины моей маленькой лошадки, и когда, миновавши негодный, гористый округъ Абу-Гоша, вступили мы въ прекрасную долину, ведущую въ Рамле, конекъ мой въѣхалъ со мною въ городъ презабавнымъ галопомъ, вслѣдъ за безобразнѣйшимъ Негромъ, который, въ желтомъ халатѣ и съ краснымъ платкомъ, развѣвавшимся на головѣ его, галопировалъ передо мною, гайкая во все горло и напѣвая народныя пѣсни. Одну изъ нихъ я перенялъ очень удачно; но мнѣ не придется пропѣть вамъ ея въ Англіи. Черезъ два дня я забылъ эти великолѣпныя диссонансы, также какъ и мелодіи арабскаго минстреля, погонщика нашихъ лошаковъ, который и пѣлъ, и улыбался такъ забавно, что могъ бы, кажется, развеселить самаго серьознаго человѣка.
Мы остановились отдохнуть въ полдень, въ маленькой рощъ, единственной между Іерусалимомъ и Яфою. Я не упоминаю здѣсь о тѣнистыхъ огородахъ отвратительной деревни Абу-Гоша; мимо ихъ прошли мы скорымъ маршемъ. Нѣкоторые изъ нашихъ друзей усѣлись подъ тѣнью масличныхъ деревьевъ, другіе же вкарабкались на вѣтви. Двое изъ числа четверыхъ, нарисованныхъ въ этомъ положеніи въ моемъ альбомъ, умерли черезъ мѣсяцъ отъ роковой сирійской лихорадки. Но тогда мы еще не знали, что судьба готовитъ намъ. Былъ разведенъ огонь; мы поѣли яицъ и курятинки, напились кофе и стали курить трубки, посмѣиваясь отъ чистаго сердца. Я думаю, что всякій считаетъ себя счастливымъ, оставя Іерусалимъ. Изъ того, что я испыталъ въ немъ, для меня памятнѣе всего десятидневная лихорадка.
Въ Рамле, всѣ мы остановились въ греческомъ монастырѣ. Монахи подали намъ ужинать на террасѣ, при закатѣ солнца. Насъ окружала самая живописная панорама: башни и мечети были окрашены алой зарею, волнистыя поля покрыты зеленью и стройными пальмами. До Яфы было отсюда девять миль. Когда мы ѣхали туда, вамъ все утро сопутствовалъ дымъ парохода, стоявшаго отъ нашей дороги миль за двадцать въ морѣ.
Монастырь, въ которомъ переночевали мы въ Рамле, совершенный караван-серай. Только три или четыре монаха живутъ въ немъ для пріема путешественниковъ. Лошади были привязаны и накормлены на внутреннемъ дворѣ; въ верхнемъ этажъ находились жилыя комнаты не только для неограниченнаго числа пилигримовъ, но также и для безчисленнаго множества ползающихъ и прыгающихъ звѣрковъ, которые обыкновенно раздѣляютъ ложе съ утомленнымъ путешественникомъ. Ни одному тонкокожему человѣку не совѣтовалъ бы я разъѣзжать по Востоку безъ удивительнаго изобрѣтенія, описаннаго въ книгѣ мистера Феллоуэса. Вотъ оно: дѣлается полотняный или миткалевый мѣшокъ, такой величины, чтобы въ немъ могло свободно помѣститься человѣческое тѣло; къ мѣшку привѣшивается муслиновый рукавъ, расширенный обручами и прикрѣпленный къ стѣнѣ или къ палкѣ. Вы погружаете въ этотъ снарядъ испытующій взоръ и, увѣрясь, что тамъ нѣтъ ни блохи, ни клопа, ложитесь во внутрь мѣшка, плотно закрывая за собою отверстіе. Этотъ удивительный антиклоповникъ испыталъ я въ Рамле, и только одну ночь покойно провелъ въ немъ на Востокѣ. Къ сожалѣнію, не была она продолжительна; многіе изъ товарищей поднялись въ часъ пополуночи, и стали будить сонуль. Никогда не забыть мнѣ того ужаса, который почувствовалъ въ этомъ противоклоповникѣ, когда веселый служка монастыря, упавши на грудь ко мнѣ, сталъ щекотать меня. Послѣ этого происшествія у меня не доставало духу залѣзть снова въ мѣшокъ, и я предпочиталъ колкія ласки насѣкомыхъ, смѣху и шуточкамъ такого сильнаго молодца, какимъ былъ мой монастырскій пріятель.
Поутру, задолго до солнечнаго восхода, маленькій караванъ нашъ снова двинулся въ путь. Мы выѣхали съ фонарями, оглашая узкія улицы громкими криками. Когда потянулись мы по долинѣ, мѣсяца уже не было, но яркія звѣзды все еще блистали надъ головою. Глядя на путешественника такъ свѣтло и торжественно, онѣ становятся друзьями его, особенно подъ ночнымъ пологомъ восточнаго неба. Здѣсь кажутся онѣ ближе къ вамъ, нежели въ Европѣ; здѣсь они больше и торжественнѣе. Наконецъ загорѣлась заря, и мы увидѣли передъ собою Яфу. Дружесеій корабль ожидалъ насъ; лошади были сданы по принадлежности, и партія наша, при страшныхъ крикахъ обнаженной толпы нищихъ, которые требовали башкиша, усѣлась въ лодки и поплыла къ кораблю, гдѣ привѣтливо встрѣтилъ насъ лучшій изъ капитановъ, когда-либо плававшихъ въ этой части Средиземнаго моря, именно: Сэмьель Леуисъ, капитанъ парохода полуостровской и восточной компаніи.
XIII
Отъ Яффы до Александріи
Моллигэтоуни супъ.
Соленая рыба подъ соусовъ изъ яицъ.
Жареная нога баранины.
Вареное плечико съ лукомъ.
Вареная говядина.
Жареныя куры.
Тоже въ папильоткахъ.
Ветчина.
Бараинва съ турецкими бобами.
Рисъ.
Капуста.
Французскіе бобы.
Вареный картофель.
Тоже печеный.
Дамсонъ тортъ.
Тоже изъ смородины.
Рисовые пудинги.
Смородиновые блинчики.
Только лишь подошли мы къ гавани, и передъ нами поднялись домы и башни Александріи, освѣщенные розовой зарей, какъ въ ту же минуту надъ ровнымъ зеркаломъ золотистой воды пронесся гулъ пушечнаго выстрѣла. Съ величайшей досадою узнали мы, что въ эту ночь не удастся намъ выйти на беретъ. Хотя во время нашихъ разъѣздовъ по Сиріи пароходъ былъ отлично вымытъ и вычищенъ, но все-таки жизнь на немъ утомила пассажировъ, не смотря на то, что неопрятные жиды, ѣхавшіе съ нами изъ Константинополя, не толпились уже на палубѣ, и экономъ усердно кормилъ всѣмъ, что написано на столовой картѣ.
На другой денъ, чѣмъ свѣтъ втянулись мы въ гавань, загромозженную судами. Мы плыли мимо полусогнившихъ военныхъ кораблей, на которыхъ развѣвались красные флаги со звѣздой; подлѣ нихъ то я дѣло швыряли катеры; гребцы въ красныхъ фескахъ, налегая на весла, совершенно скрывались изъ виду; на кормахъ стояли длиннобородые рулевые. Тутъ находился большой національный флотъ и множество иностранныхъ кораблей. Пароходы французскихъ и англійскихъ компаній ходили взадъ и впередъ по гавани, или стояли на якорѣ въ солевой водѣ. Многія изъ паровыхъ судовъ наши имѣли совершенно христіанскій видъ; только странно было смотрѣть на турецкій гербъ, нарисованный на носу ихъ, и на золотые арабскіе іероглифы, блестѣвшіе на кожухъ. Любезный Тромпъ, на которомъ доѣхали мы до Бейрута, стоялъ также въ александрійской гавани, и капитанъ этого щегольскаго парохода отвезъ нѣкоторыхъ изъ насъ на беретъ въ своей гичкѣ.
Въ эту ночь, съ помощью сигары и луннаго свѣта, озарившаго палубу, приготовился я мысленно къ тѣмъ впечатлѣніямъ, которыя ожидали меня въ Египтѣ. Торжественно мечталъ я о величіи таинственной сцены. Мнѣ казалось, что колонна Помпея должна возвышаться горою, въ желтой пустынѣ, посреди цѣлой рощи обелисковъ, высокихъ какъ пальмы. Скромные сфинксы, возсѣдающіе надъ Ниломъ, величаво покойная наружность Мемноновой статуи, разоблачали предо мною Египетъ столько же, какъ сонетъ Теннисона, и я готовъ былъ смотрѣть на него cъ пирамидальнымъ удивленіемъ.
Набережная Александріи, гдѣ высаживаются путешественники, похожа на докъ Портсмута; здѣсь, въ разнохарактерной толпѣ, замѣтно нѣсколько черныхъ лицъ; стоятъ лавчонки съ корабельной рухлядью и распивочныя съ пьяными матросами; погоньщики лошаковъ кричатъ оглушительнымъ хоромъ: «Ride, sir! Donkey, sir! I say, sir!» на такомъ превосходномъ англійскомъ языкѣ, который въ состояніи разсѣять самыя романическія грезы.
Въ добавокъ къ этому, ѣзда на лошакъ очень незавидное занятіе; всякій сначала отказывается отъ нея, какъ отъ негодной вещи. Какъ повезетъ васъ это маленькое, длинноухое созданіе? Развѣ сѣсть самому на одного лошака, а на спину другаго положить ноги? Однако же и туземцы, и путешественники ѣздятъ на нихъ. Я шелъ пѣшкомъ до-тѣхъ-поръ, пока достигъ уединеннаго мѣстечка, гдѣ никто не могъ видѣть меня, и проворно перекинулъ ногу черезъ красное сѣдло этой крошки. Вмѣсто того, чтобы растянуться со мною поперегъ улицы, чего ожидаетъ, можетъ быть, всякій путешественникъ, лошачекъ этотъ быстро и весело понесся впередъ, не требуя ни шпоръ, ни другихъ средствъ понуканья, кромѣ крика мальчика, который бѣжалъ рядомъ съ нимъ.
Въ архитектурѣ домовъ, мимо которыхъ проѣзжаете вы, очень мало восточнаго характера. Улицы наполнены пестрой толпою Армянъ и Евреевъ, надсмотрщиками за работою невольниковъ, Греками и купцами, также прилично одѣтыми и выбритыми, какъ джентельмены нашего банка или биржи. Иностранца особенно поражаетъ здѣсь одно обстоятельство: безпрестанно встрѣчаетъ онъ туземцевъ, на половину или совсѣмъ лишенныхъ зрѣнія. Это слѣдствія ужасной офтальміи, которая производятъ въ Египтѣ страшныя опустошенія. Вы видите дѣтей, сидящихъ въ воротахъ; глаза ихъ завязаны зеленымъ платкомъ, который облѣпленъ мухами. Минутъ въ шестъ проворный лошакъ переноситъ васъ въ кварталъ Франковъ. Здѣсь, какъ въ Марселѣ, по сторонамъ прибрежной, широкой улицы, стоятъ главные отели, домы купцовъ и консуловъ, съ развивающимися надъ ними флагами. Палаццо генеральнаго французскаго консула представляетъ чрезвычайную противоположность въ сравненіи съ маленькимъ домикомъ англійскаго представителя, который покровительствуетъ землякамъ своимъ изъ втораго этажа.
Но многимъ изъ насъ этотъ двухъэтажный фасадъ консульства показался несравненно привлекательнѣе французскаго палаццо: здѣсь ожидали насъ письма и пріятныя вѣсти съ родины, которыхъ не получали мы въ продолженіе двухъ мѣсяцевъ. Молодой джентельменъ изь Оксфорда торопливо схватилъ адресованные на его имя конверты и жадно читалъ письма, сложенныя очень акуратно и написанныя четкимъ, красивымъ почеркомъ. Легко было понять, что сочиняла ихъ Мери Анна, къ которой онъ неравнодушенъ. Нотаріусъ получилъ пакетъ, на который съ наслажденіемъ поглядывалъ его писарь, думая объ условіяхъ, предложенныхъ Снуксомъ, Роджерсомъ, Смитомъ, Томкинсомъ и т. д. Къ государственному мужу пришли также полновѣсныя депеши, украшенныя многими печатями, на которыя наша оффиціальная переписка не жалѣетъ сургуча, покупаемаго на общественныя деньги. И я, вашъ покорнѣйшій слуга, получилъ маленькое, скромное письмецо. Въ немъ находилось другое, написанное большими каракулями; но конечно мни было пріятнѣе читать его, нежели милорду англійскія депеши, или даже студенту корреспонденцію Мери Анны. Да, вы поймете меня, когда я скажу вамъ, что это были конфиденціальныя извѣстія отъ маленькой Полли о сѣромъ котѣ и новой куклѣ.
Для подобнаго удовольствія стоитъ совершить путешествіе и провесть безъ сна нѣсколько долгихъ ночей на палубѣ, думая о родинѣ. Этого наслажденія напрасно стали бы вы искать въ городѣ; тамъ не увидите ни такого чистаго неба и такихъ яркихъ звѣздъ надъ собою. Прочитавши письма, мы принялись за остроты удивительнаго Galignani; узнали, что подѣлываетъ О'Коннель, получили подробныя свѣдѣнія о послѣдней дюжинъ новыхъ побѣдъ Французовъ въ Алжиріи и, въ заключеніе, пробѣжали шесть или семь нумеровъ Понча! И если бы въ это время сказали намъ, что вблизи находится безконечная аллея, составленная изъ помпейскихъ колоннъ, и что живые сфинксы играютъ на берегахъ Махмудова канала, — право, мы не тронулись бы съ мѣста, не прочитавши до конца «Punch» и «Galignani».
Въ Александріи немного предметовъ, достойныхъ вниманія, и осмотрѣть ихъ не трудно. Мы пошли по базарамъ, въ которыхъ несравненно болѣе восточнаго элемента, нежели въ европейскомъ кварталѣ съ его англійскимъ, итальянскимъ и французскимъ народонаселеніемъ. Порою встрѣчали мы большой домъ, грубо вымазанный мѣломъ, съ восточными рѣшетчатыми окнами. Двое неуклюжихъ часовыхъ у дверей его, въ такихъ нелѣпыхъ мундирахъ, какіе только можно себѣ представить, доказывали, что это резиденція или высшаго придворнаго сановника, или одного изъ безчисленныхъ сыновей египетскаго Соломона. Его высочество былъ погруженъ въ глубокую горесть, никого не принималъ въ своемъ дворцѣ, и самъ не выходилъ изъ него. Европейскія газеты объявили въ это время, что онъ намѣренъ отказаться отъ престола; но въ Александріи ходили слухи, что любовныя дѣлишки, которыми старый паша занимался очень усердно, и неумѣренное употребленіе гашиша и другихъ возбуждающихъ средствъ, произвели это отвращеніе отъ жизни и занятій, которымъ страдалъ онъ. Однакоже по прошествіи трехъ дней, властолюбивый старикъ вылечился отъ своего недуга и рѣшился пожить и поцарствовать еще немножко. Черезъ недѣлю, нѣкоторые изъ вашей партіи представлялись ему въ Каирѣ и нашли его совершенно здоровымъ.
Болѣзнь паши, и итальянская опера и ссора двухъ примадоннъ, изъ которыхъ одна была очень хорошенькая, составляли главные предметы разговоровъ. Я ознакомился съ этими новостями въ лавочкѣ одного цирюльника. Мѣшая французскій языкъ съ испанскимъ и итальянскимъ, онъ сообщалъ ихъ своимъ посѣтителямъ достойною удивленія скороговоркою.
Видѣли мы знаменитый обелискъ, посылаемый Мешетомъ Али въ даръ британскому правительству, которое не обнаружило однако же особенной поспѣшности принять этотъ тяжеловѣсный подарокъ. Огромное изваяніе валяется на землѣ, заскверненное всевозможными гадостями. Мальчишки возятся вокругъ него, привлеченные сюда грязью. Арабы, Негры и погонщики лошаковъ, проходя мимо, глядятъ на поверженный обелискъ также холодно, какъ и британское правительство, не позаботившееся до-сихъ-поръ объявить о славныхъ результатахъ египетской кампаніи 1801 года. Если же англійская нація смотритъ на этотъ подарокъ такъ холодно, то непростительно было бы съ нашей стороны приходить отъ него въ восторженное состояніе.
Помпейская колонна совсѣмъ не такъ высока, чтобы можно было удивляться ея размѣрамъ. Этотъ памятникъ не избѣгъ также позорной участи: матросы и другіе необразованные путешественники исчертили его грубыми знаками; даже имя Псамстиха исчезло подъ другими неприличными надписями. Очень жалѣю, мой другъ, что не могу представить вамъ снимка съ имени этого монарха, исторія котораго такъ занимаетъ васъ.
Болѣе всего понравился мнѣ въ Александріи праздникъ Негровъ. Они справляли его за городомъ, въ деревушкѣ. Здѣсь собралось многое множество старыхъ, худыхъ, толстыхъ, безобразныхъ, дѣтскихъ и счастливыхъ лицъ, для которыхъ природа изобрѣла несраменно болѣе черную и прочную краску, нежели тотъ составъ, которымъ Египтяне покрыли базу Псаметиха. Всѣ лица, какъ у женщинъ, носившихъ за спиною грудныхъ ребятъ, такъ и у почтенныхъ стариковъ, съ сѣдинами, не уступавшими въ бѣлизнѣ овечкамъ Флоріана, были одушевлены широкой улыбкою.
Плясали подъ звуки барабана и маленькой флейточки; хоръ, пропѣтый Неграми, отличался не только оригинальностью и вѣрнымъ соблюденіемъ такта, но также чрезвычайно пріятной мелодіею. Они составили хороводъ; плясуны входили во внутрь круга, покачивали головой, размахивали небольшими прутиками, держа ихъ въ лѣвой рукѣ, и пѣли во все горло.
Поделиться книгой: