Любовь против правил

Он сам открывал для нее консервы вначале. Но позже, когда ослабел и не покидал постели, он совершенно забыл об этой своей обязанности. И она занялась этим сама.

— Извините меня, — сказал он, пристыженный.

— Ничего страшного. — Она поднялась с постели. — Вам уже лучше?

Он все еще страдал и был страшно изнурен, но это была очищающая усталость.

— Я в порядке. Пришел сказать вам, что завтрак готов, если вы не против.

Она утвердительно кивнула, эта юная девочка, видевшая его в самых худших проявлениях и при этом сумевшая сохранить твердость, здравомыслие и силу духа, когда он предавался отчаянию, потворствуя своим слабостям.

— Отлично. Я страшно голодна.

За завтраком он прочитал накопившиеся письма: три от его сестер, два от полковника Клементса, два от Гастингса и с полдюжины от остальных сокурсников.

— Вы отвечали на все?

— Я не совсем закончила последнее письмо к вашим сестрам, но на остальные ответила. — Она взглянула на него. — Не беспокойтесь, я не писала, что вы безумно счастливы.

У ее лица было странное свойство. Каждый раз, взглянув на нее, он приходил в замешательство. Она никогда не выглядела так, как он ожидал.

— Они в любом случае вам бы не поверили.

— Что ж поделать, — сказала она спокойным тоном.

Каким-то образом ее непоколебимое спокойствие смягчало напряженность, даже когда дело касалось взрывоопасных тем.

— А с вами все в порядке? — спросил он.

— Со мной? — Его вопрос удивил ее. — Да, я в порядке… ну, в достаточной степени, во всяком случае.

— Почему вы не оплакиваете своего любимого?

— Кого?

— Того, которого вам пришлось оставить, чтоб выйти за меня.

Милли добавила еще одну ложку порошкового молока себе в чай — свежие сливки у них уже закончились.

— У меня все совершенно иначе. У нас не был прошлого. Так, пустые фантазии с моей стороны я принимала желаемое за действительное.

— Но вы любите его?

— Да, я люблю его. — Она опустила взгляд, уставившись в свою чашку.

Боль, которую он заглушал избытком виски, вернулась вновь.

— Значит, мы с вами товарищи по несчастью — ни один из нас не может быть с тем, кого хочет.

— Видимо, так, — сказала она, несколько раз моргнув.

Фиц был потрясен, поняв, что она сдерживает слезы, хотя уже изменил свое мнение о ней, осознав, что за ее спокойствием скрывается не просто безразличие, а огромная внутренняя сила. Когда он перестал владеть собой и совершенно запутался, именно жена вывела его из дебрей безумного самоистязания.

— Вы держитесь намного лучше, чем я, — сказал он; слова прозвучали неуверенно и неловко, по крайней мере для него самого. — Не знаю, как вам удается терпеть меня, ведь у вас на душе не менее тяжело.

Милли прикусила губу.

— Только не говорите никому — я тайно пристрастилась к лаудануму за вашей спиной.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что она пошутила. И неожиданно для себя он слабо улыбнулся. Ощущение было странным — он не мог припомнить, когда последний раз улыбался.

Она поднялась на ноги.

— Лучше мне закончить письмо, пока не прибыл мистер Холт из деревни. Он должен… — она помедлила в нерешительности, — он должен привезти виски.

Милли хотелось бы отказаться от покупки спиртного для своего мужа. Но она сказала ему в тот день, когда опустошила все его бутылки, — дерзость собственного поступка до сих пор поражала ее, — что выбор за ним.

Значит, так тому и быть.

Она получила заказанный товар: молоко, хлеб, яйца, масло, фрукты и овощи для салата. Там был еще ящик с консервированными сардинами, мясной тушенкой и консервированным пудингом с изюмом — все продукция фирмы «Крессуэлл и Грейвз». И конечно, виски. Как же иначе?

— В спиртном больше нет необходимости, — заявил лорд Фицхью.

Милли уже привыкла к бородатому неопрятному пьянице с всклокоченными волосами. Молодой человек, стоявший перед домом, был чисто выбрит и тщательно одет. Он был все еще слишком худ и слишком бледен — в глубине его глаз таилась печаль, такая же древняя, как сама любовь. Но Милли с трудом удалось отвести от него взгляд. Никогда он не выглядел столь привлекательно.

— Хорошо, сэр, — сказал мистер Холт. — Как прикажете. Я занесу остальное в дом. И вот еще что — для вас имеется телеграмма.

Лорд Фицхью взял телеграмму и распечатал ее. Выражение его лица мгновенно изменилось.

— Не надо ничего выгружать. Если вы может задержаться на полчаса или около того и отвезти нас в Вудсмер, я буду крайне благодарен.

Мистер Холт коснулся края своей шляпы.

— Как пожелаете, милорд.

Милли последовала за мужем в дом.

— Что случилось? Кто прислал телеграмму?

— Хелена. Муж Венеции скончался.

— От чего? — с недоверием спросила Милли. Неужели ее добрая прекрасная золовка, такая молодая, вдруг осталась вдовой? Мистер Таунсенд был совершенно здоров на свадьбе. И в последних письмах миссис Таунсенд ни словом не упоминалось о каком-либо его недомогании.

— Хелена не сообщила о причине смерти, только пишет, что Венеция в отчаянии. Мы должны вернуться и помочь с организацией похорон.

«Мы». В первый раз он упомянул о них двоих как о едином целом. Сердце ее радостно встрепенулось.

— Конечно. Я сейчас же начну паковать вещи.

Двадцать минут спустя они уже были в пути. Фицу с его ослабленным организмом нелегко было трястись в повозке по неровной извилистой дороге, но он вытерпел все неудобства без единой жалобы.

В некотором смысле они не так уж сильно отличались друг от друга. Оба превыше всего ставили долг. Оба были замкнуты по натуре. И каждый из них способен был вынести больше личной боли, чем мог предположить другой.

— Благодарю вас, — сказал он, когда до деревни оставалась еще примерно миля. — Вы правильно сделали, что очистили дом от виски. Иначе я был бы сейчас не в той форме, чтобы оказать помощь сестре. Я рад, что вам хватило решимости и силы духа.

Удовольствие, которое доставил ей его комплимент, было неописуемым. Она опустила взгляд на свои руки, чтобы не выдать охвативших ее чувств.

— Я боялась, что вы можете причинить себе смертельный вред.

— Для этого, вероятно, потребовалось бы больше, чем несколько недель беспробудного пьянства.

Ей стоило неимоверных усилий заговорить об этом:

— Я говорю о винтовке.

— О какой винтовке? — с искренним удивлением спросил он.

— Вы заглядывали в дуло ружья.

— Вы имеете в виду игрушечное ружье, которое я нашел в сарае?

— Оно было игрушечное? — У нее рот открылся от изумления.

— Да. Детская игрушка. — Он рассмеялся. — Наверное, пора познакомить вас с кое-каким огнестрельным оружием, чтобы в следующий раз вы могли заметить разницу.

Милли залилась ярким румянцем.

— Какой ужасный конфуз, не правда ли?

Теперь, когда он был трезв, глаза его сияли неземной синевой.

— Прежде всего для меня. Должно быть, я вел себя так, что заставил усомниться в моей воле к жизни.

— Вы переживали серьезную утрату.

— Ничего такого, чего не переживали бы другие — включая вас.

Он был склонен скрывать сердечную боль и муку. Какой смысл выставлять напоказ душевные страдания?

Дорога повернула. Величественное зрелище открылось их взорам. Обширное овальное озеро, зеленое, как изумрудные вершины обрамляющих его гор. Вдоль берегов пышно цвели поздние летние цветы. Их отражения, белые и розовато-лиловые, окружали озеро, словно жемчужное ожерелье. На дальнем берегу расположилась прелестная деревенька с аккуратными, увитыми плющом домиками. В ящиках на окнах еще пламенели герани и цикламены.

— Ну что ж, — сказала Милли. — По крайней мере медовый месяц закончился.

— Да. — Фиц повернул лицо к небу, словно наслаждаясь ощущением солнечных лучей на своей коже. — На все воля Божья.

Глава 6

1896 год

Фиц стоял возле дома Изабелл.

Днем раньше он колебался перед ее дверью, потому что его обуревали противоречивые чувства — слабая тень надежды и сильный страх разочарования. Но это было вчера, до того как они договорились о совместном будущем, будущем, которое когда-то считали утраченным. Сегодня он должен уверенно войти в ее дом с радостью и без всяких колебаний.

Но прошлой ночью он обсуждал этот вопрос с Милли. И шестнадцать часов спустя он все еще не мог прийти в себя после ее необъяснимого приступа паники, ее страха перед тем, что он предложил. Под конец она все же уступила. Но чувство неприятия осталось, словно все эти годы их теплой взаимной привязанности и общей цели ничего не значили.

Он позвонил у двери и был должным образом принят. В солнечной гостиной Изабелл они долго обнимались, прежде чем присесть и обменяться новостями. С ней все было хорошо. С детьми тоже. Утром она водила их в Британский музей. Александр не мог насмотреться на оружие. Гиацинта пришла в восхищение от мумий, в особенности от мумий животных, и уже планирует забальзамировать Генерала, их старого кота, когда тот испустит дух.

— Могу себе представить, как далеко она может зайти в своих проказах, — заметил Фиц.

Изабелл усмехнулась:

— Думаю, она намного превзойдет меня по части озорства.

Им принесли поднос с чаем. Изабелл поднялась и прошла в соседний кабинет.

— Чай такой нелепый напиток для мужчины. Могу я предложить вам чего-нибудь посущественнее?

Он не прикасался к спиртному со времени поездки к озеру Дистрикт.

— Нет, благодарю. Чай вполне подойдет.

Изабелл выглядела слегка разочарованной. Было много такого, чего она не знала о нем — или он о ней. Но у них будет время поговорить о прошлом позже.

Она снова села и разлила чай.

— Вчера вы сказали, что вам нужно поговорить с женой. Разговор прошел хорошо?

Если бы разговор прошел хорошо, он бы не чувствовал эту странную пустоту внутри. И все же он не мог утверждать, что разговор прошел плохо, потому что он получил что хотел.

— Достаточно хорошо, — уклончиво ответил он и пересказал Изабелл значительно урезанную версию того, о чем они с Милли договорились.

— Шесть месяцев! — воскликнула Изабелл. — Я думала, что ваш разговор с женой будет простой формальностью.

— Не все так просто, когда ты женат. — С некоторых пор он сам начал это понимать.

— Но вы женаты уже почти восемь лет. Если вам не удалось обзавестись потомством за это время, чем могут помочь дополнительные шесть месяцев?

Фиц предвидел этот вопрос.

— Мы редко пытались произвести на свет наследника. Я удовлетворял свои потребности в других местах, а леди Фицхью, насколько я могу судить, была довольна тем, что я оставил ее в покое.

— Как редко?

— Мы провели несколько ночей вместе во время медового месяца.

Формально Фиц не солгал. Но он нарочно старался создать ложное впечатление. Он не хотел, чтобы кому-нибудь, в особенности Изабелл, стало известно, что его брак так и остался только на бумаге и не обрел законной силы. Это оскорбило бы и унизило Милли.