Любовь против правил

Милли не имела жизненного опыта и совсем не разбиралась в столь темных сторонах бытия. Но у нее не возникало сомнений, что супруг ее все быстрее и быстрее скатывается вниз. Ему необходимо было помочь. Крайне необходимо — и как можно скорее. Однако усевшись за стол, чтобы сочинить призыв о помощи, она поняла, что не знает, кому адресовать письмо.

Разве сумела бы прекрасная миссис Таунсенд убедить брата прекратить пьянство? Или полковник Клементс? И уж точно никто из семьи Грейвзов тут не мог ей помочь. И даже если бы Милли, проглотив остатки гордости, обратилась за помощью к мисс Пелем, неужели ее семья разрешила бы ей оказаться вновь вовлеченной в дела графа? Да еще столь скандальным образом.

Благодаря практичным советам миссис Грейвз Милли была вполне подготовлена к тому, что ей придется столкнуться с неприязнью и отстраненностью мужа, пренебрежением слуг и настороженностью светского общества к еще одной наследнице, пробившей брешь в его обороне. Но никому не пришло в голову научить ее, как поступать, если ее муж твердо вознамерился утопить свою молодость и здоровье в виски и окончательно погубить себя.

Милли оставила мысль о письме и схватила шляпку. Плотные облака, затянувшие небо, обещали дождь, но ей уже было все равно. Необходимо было как можно скорее покинуть лачугу. И если она вернется вымокшей, как мышь, схватит пневмонию и скончается до конца месяца, ну что ж, тем лучше для…

Она осеклась на полуслове.

Ее муж, целыми днями не покидавший помещения, сидел на крыльце и заглядывал в дуло винтовки.

— Что… что вы делаете? — услышала она собственный голос, высокий и ломкий.

— Ничего, — ответил он, не оборачиваясь, поглаживая ладонью ружье.

Медленно, стараясь не шуметь, Милли вернулась в дом. И там впервые в жизни она схватилась за сердце. У нее перехватило дыхание. Кружилась голова.

Он задумал покончить с собой.

Фиц потерял счет времени, но ничего не имел против. Прошлое было куда предпочтительнее настоящего и даже будущего. И даже лучше, когда границы реальности и фантазий размыты.

Теперь он вовсе не был где-то возле озера Дистрикт, а находился в доме у Пелемов, оживленно беседуя с Изабелл, в то время как ее мать сидела за вышивкой в дальнем углу комнаты.

Она была такой интересной, Изабелл, и такой внимательной. Ее глаза сияли, как звезды в ночи, ее красота очаровывала, как весеннее утро, яркое и сверкающее, полное жизни и тепла. И когда он взглянул на нее, его сердце затрепетало от радости, воспарив к небесам.

— Мне нужно поговорить с вами, лорд Фицхью, — сказала она.

Лорд Фицхью? Кажется, это троюродный племянник его деда.

— Что случилось?

— Вы не можете продолжать так вести себя.

— Почему нет? — Он был обескуражен. Именно так он и хотел себя вести, беззаботный молодой человек, рядом с девушкой, которую любил.

— Если вы не хотите подумать о себе, тогда, пожалуйста, подумайте о своей семье. Ваши сестры будут в отчаянии.

Фиц открыл глаза. Странно. Неужели он все это время поддерживал беседу с закрытыми глазами? И когда это комната стала такой темной, полной тоски и уныния?

Он лежал навзничь. А она стояла, склонившись над ним, всего на расстоянии вытянутой руки. Он протянул руку и коснулся ее лица. Она задрожала. Ее кожа была нежнее, чем воспоминание о весне. Он так скучал по ней. Это была она. Его любовь и мечта.

Очень осторожно, чтобы не напугать ее, он притянул ее к себе и поцеловал. Боже, вкус ее губ был таким сладким, как у воды из родника весной. Он зарылся пальцами в ее волосы и поцеловал снова.

И только когда он расстегнул верхнюю пуговицу ее платья, она начала вырываться.

— Тшш. Тшш. Все в порядке, — пробормотал он. — Я буду очень осторожен с тобой.

— Вы бредите, лорд Фицхью! Я не мисс Пелем. Я ваша жена. Пожалуйста, отпустите меня.

Он был потрясен. С трудом приподнявшись, он сел… Боже, его голова!

— Что за… Почему вы разговариваете со мной в темноте?

— Последний раз, когда я зажгла лампу, вашим глазам стало больно.

— Ну ладно, сейчас можете зажечь.

Вспыхнул свет, больно ударив по глазам. Но он нуждался в хорошей встряске. Его жена ускользнула в дальний угол комнаты. Какого дьявола он так ошибся, приняв ее за Изабелл? Они ведь совершенно разные — по росту, по телосложению, по голосу. По всему.

— Наверное, пришло время задуматься, стоило ли так напиваться, что вы ошибочно приняли жену за свою возлюбленную, — холодно сказала она.

Он снова улегся. Мерцающий свет лампы рождал колеблющиеся круги различной яркости на потолке.

— Это помогает мне забыться, уйти от реальности в мир иллюзий.

— Что в этом проку, если на следующий день вы все равно обо всем вспомните?

Конечно, проку от этого не было. Пьянство — это слабость. Его отец никогда бы не одобрил подобного поведения, недостойного мужчины. Но с другой стороны, его отец в свои девятнадцать уже имел все, ради чего стоит жить. Остаток жизни Фица представал перед его мысленным взором бесконечным и бессмысленным. Несомненной оставалась только душевная боль. Его сокурсники по Итону получат офицерские звания. Изабелл выйдет замуж и будет вынашивать детей от другого мужчины.

А Фица что ждет впереди? Ремонт крыши в Хенли-Парке? Близкое знакомство с процессом консервирования сардин? Чопорная леди Фицхью с постоянным неодобрением на лице, сидящая напротив него за десятками тысяч завтраков?

— Постоянная трезвость не слишком привлекательна, — брякнул он.

По временам его удивляло, что он способен выдержать даже час в трезвом состоянии.

— Иногда вы забываете закрыть свою дверь. Я видела, как вы сжимали голову, мучаясь от головной боли. Я слышала, как вас рвало. Разве вам не достаточно сердечной боли? Нужно еще загубить свое здоровье столь отвратительным поведением?

— Я перестану пить, когда сам захочу.

Его рука по привычке потянулась к бутылке виски у него под боком, но ничего не нашла. Странно. Даже если он уже вылил ее содержимое себе в глотку, бутылка все равно должна была остаться здесь.

— Боюсь, вам придется перестать гораздо раньше, — сказала его жена. — Я избавилась от виски.

Черт бы взял эту настырную женщину. Он был ей отчасти признателен за то, что из этого благого замысла все равно ничего не получится. Не важно, что она вылила наземь содержимое одной бутылки. У него еще осталось пол-ящика.

Опираясь на ручку дивана, Фиц с трудом поднялся на ноги. Ходьба для него стала теперь опасным делом. На днях он упал и повредил плечо — пьяница постоянно рискует получить увечье. Пьяница, пьянчуга, бедолага, который топит свое горе в бутылке — или чертовски старается утопить по крайней мере.

Обычно Фиц держал десять или пятнадцать бутылок в буфете рядом со своей комнатой. Буфет оказался пуст. Он выругался. Теперь ему предстояло тащиться наружу.

Спотыкаясь и пошатываясь, Фиц добрался до сарая за домом. Он не стал бы держать виски так далеко, но однажды ночью, когда он крушил мебель в своей комнате, он случайно разбил несколько непочатых бутылок. На следующий день он перенес виски в сарай для пущей сохранности.

Ящики были аккуратно сложены штабелем в сарае. Бутылки смутно поблескивали. Сердце графа радостно встрепенулось от облегчения. Он схватил одну бутылку за горлышко и поднес к приоткрытым губам. Что-то было не так — она оказалась слишком легкой. Бутылка была пуста. Он отшвырнул ее в сторону и схватил другую. Та тоже оказалось пустой.

Пустая. Пустая. Пустая.

«Я избавилась от виски».

Она основательно потрудилась.

Фиц пнул штабель ящиков ногой и, потеряв равновесие, всей тяжестью врезался в стену сарая.

— Вы в порядке? — раздался ее бесстрастный голос у него за спиной.

В порядке ли он? Разве она не видит собственными глазами, что он никогда уже не будет в порядке?

Неверной походкой он вышел из сарая.

— Я отправляюсь в деревню. Надо пополнить запасы.

Он собирался добыть выпивку, даже если это его убьет.

— Уже поздно. Через полчаса совсем стемнеет. А вы представления не имеете, где находится деревня.

Его раздражали ее рассудительность, ее благонравие и ее дурацкая уверенность, что она ему помогает.

— Я не могу помешать вам отправиться туда завтра. И определенно не смогу помешать вам заказать новую партию спиртного. Но сегодня ночью я настоятельно советую вам остаться здесь.

Он грубо выругался. Повернувшись — сердце его билось тяжело и неровно, — он вернулся в сарай и схватил пустую бутылку в надежде, что на донышке осталось хотя бы несколько капель. Но обнаружил лишь слабый алкогольный запах.

Снова раздался ее голос, ровный и непреклонный:

— Я знаю, для вас, милорд, небо обрушилось на землю. Но жизнь продолжается, и вы должны с этим смириться.

Он швырнул бутылку в дальний угол сарая. Она не разбилась, а только ударилась о стену с глухим стуком и шлепнулась на кучу джутовых мешков. Фиц в ярости выскочил из сарая и оказался лицом к лицу с ней.

— Какого черта вы рассуждаете о том, как рушится небо? Это крушение жизни, к которой я готовился годами!

Она подняла на него глаза. Поразительно, но сила и напряженность ее взгляда противоречили практически непроницаемому выражению ее лица.

— Вы думаете, вы единственный, у кого разбито сердце из-за этого брака?

И не потрудившись объяснить свое загадочное высказывание, она резко повернулась и вернулась в дом.

Сначала казалось, что все в порядке, не хуже, чем обычно. К тяжести в голове и головокружению при пробуждении с похмелья Фиц уже давно привык. Но с течением времени головная боль значительно усилилась и вскоре стала невыносимой. Руки его дрожали. Ночная рубашка промокла от пота. Раз за разом накатывала тошнота, рвота выворачивала внутренности.

Ему никогда не было так плохо. Впервые в жизни физические страдания вытеснили из его головы все мысли, кроме желанной янтарной жидкости, к которой он так отчаянно стремился. Он молил, чтобы ему дали стакан этого зелья, хотя бы рюмку, даже один глоток. И не обязательно, чтобы это было хорошее виски. Бренди тоже вполне бы сошло, как и ром, водка, абсент или даже глоток обычного джина, в который для запаха добавляют живицу.

Ни капли спиртного не получил он для облегчения своих мук. Но время от времени он смутно осознавал, что в комнате находится не один. Кто-то подавал ему воду напиться, отирал пот с лица и, возможно, даже подстилал под него свежие простыни.

В какой-то момент им овладел тревожный сон. Сновидения были полны истязающих его монстров и вынужденных расставаний. Несколько раз он в ужасе просыпался с бешено бьющимся сердцем в уверенности, что упал с огромной высоты. И каждый раз он слышал успокаивающий шепот возле своего уха, убаюкивающий, нежный.

Он снова открыл глаза в полутемной комнате, чувствуя себя так, будто только что оправился от сильной лихорадки: горечь во рту, полный упадок сил, в голове пустота. Окно было завешено простыней, так что трудно было определить время дня. Керосиновая лампа озаряла стены тусклым оранжевым светом. А перед ним… Неужели это — он несколько раз моргнул сухими воспаленными глазами — большой букет маргариток в глиняном кувшине? Да, действительно, маленькие маргаритки со свежими белыми лепестками и желтыми середочками, яркими, как солнце.

А позади букета на низенькой скамеечке для ног дремала его жена. Ее рыжеватые волосы были заплетены в косу, переброшенную через плечо.

С трудом поднявшись в сидячее положение, Фиц увидел рядом со своим матрасом на полу поднос, на котором стояли пузатый чайник, намазанные маслом тосты, миска с виноградом и пара вареных яиц, уже очищенных, прикрытых чистым белым носовым платком.

— Боюсь, чай уже остыл, — послышался ее голос, когда он потянулся за чайником.

Чай и вправду был чуть теплым. Но Фиц так хотел пить, что это не имело значения. И он достаточно проголодался, чтобы, несмотря на тошноту, съесть все, что было предложено.

— Как вы ухитрились приготовить чай?

Леди может разливать чай в своей гостиной, угощая гостей, но никогда сама не вскипятит чайник. И уж определенно она понятия не имеет, как развести огонь под чайником.

— Здесь нашлась спиртовка, и я научилась ею пользоваться. — Она прошла вперед, взяла поднос с его колен и некоторое время смотрела на него, словно он был незнакомцем, потерпевшим кораблекрушение, вынесенным на берег волной к ее ногам. — Я оставлю вас, чтобы вы могли отдохнуть.

Она была уже на полпути к двери, когда он вспомнил, что хотел спросить.

— А что здесь делают эти маргаритки?

— Ромашки? — Она оглянулась на пышный букет. — Я слышала, что ромашковый чай помогает заснуть. Понятия не имею, как готовить ромашковый чай, но надеюсь, что вам приятно смотреть на цветы.

Ромашки были такими яркими, что было больно глазам.

— Не могу сказать, что очень приятно, но благодарю вас.

Она кивнула и покинула комнату, оставив его одного.

Наступила ночь — не подозревая об этом, Фиц проспал почти целый день. Было уже слишком поздно, чтобы одеться и отправиться отыскивать деревню с целью обеспечить себя новыми запасами виски. Но даже если бы было совсем светло, он чувствовал, что слишком ослабел и у него не хватит сил совершить столь долгий поход.

Хотя знай он, что его вторая ночь будет столь же ужасной, как предыдущая, он, пожалуй, предпринял бы попытку. Головная боль снова разыгралась. Нервная дрожь, учащенное сердцебиение и приступы рвоты тоже вернулись как старые знакомые. Целая вечность прошла, прежде чем усталость взяла свое, и он в изнеможении заснул, держась за чью-то руку.

Третья ночь прошла гораздо лучше. Сон его был глубже, без всяких сновидений. И когда он проснулся с более или менее прояснившейся головой, было еще утро, а не конец дня или поздний вечер, как прежде.

Окно все еще было завешено простыней. Прикрыв ладонью глаза, он отдернул завесу, впустив в комнату поток солнечных лучей. Но картину, которую высветило солнце, нельзя было назвать приятной. Все стены были сплошь покрыты выбоинами разных размеров — одни большие, другие еще больше, — как будто какое-то бешеное животное с острыми рогами и клыками длиной в ярд было заперто здесь, отчаянно пытаясь вырваться на волю. Фиц потрогал пальцами некоторые из особенно уродливых выбоин, невольно удивляясь, что был способен на подобное неистовство.

Ромашки, обвисшие, но все такие же яркие, по-прежнему находились здесь. Его жены не было. Однако она оставила ему чайник с чаем, который давно остыл. Поскольку Фиц уже достаточно оправился, чтобы передвигаться самостоятельно, он покинул свою добровольную тюрьму, чтобы поискать спиртовку, о которой жена упоминала.

Он нашел ее, но она работала на метиловом спирте. Поэтому он разжег огонь под решеткой, сходил к водяному насосу во дворе, чтобы накачать воды в чайник, и поставил воду кипятиться. Ведь первое, чему учат младших мальчиков в Итоне, — это как заварить чай, приготовить омлет и поджарить сосиски для старшеклассников. Пока кипятилась вода, он нанизал ломтики хлеба на длинную металлическую вилку для поджаривания тостов.

Вскоре чай и тосты были готовы, но леди Фицхью все еще не показывалась.

Он нашел ее в постели, полностью одетую, — включая ботинки, — спавшую лицом вниз поверх покрывала с руками, вытянутыми по бокам. Как будто она только успела добраться до кровати и просто свалилась на нее ничком.

Он не собирался шпионить и совать нос в ее дела, но когда повернулся уходить, взгляд его упал на неоконченное письмо на ее письменном столе. Оно было адресовано его сестрам.

«Дорогие миссис Таунсенд и мисс Фицхью!

Спасибо за ваше теплое послание на прошлой неделе. Приношу извинения, за наш поздний ответ. Ваше письмо дошло до нас только три дня назад вместе с еженедельной поставкой продуктов из деревни Вудсмер.

Погода здесь по-прежнему прекрасная. И конечно, вода в озерах всегда голубая и прозрачная. Я не перестаю поражаться красоте окружающих мест, хотя прошли уже недели с тех пор, как мы прибыли сюда.

Лорд Фицхью твердо намеревался сам написать вам, но, увы, последние несколько дней он неважно себя чувствовал — возможно, что-то не то съел. Но он мужественно боролся со своим недомоганием и сейчас уже уверенно пошел на поправку.

В ответ на вопрос мисс Фицхью сообщаю, что планирую посетить дом мистера Вордсворта в Грасмере, как только лорд Фицхью окончательно поправится».

За исключением его намерения писать — Фиц даже не знал, что им приходят письма, — его жена ухитрилась не лгать, а это нелегкое дело, если учесть, что их медовый месяц, должно быть, стал самым тяжелым испытанием в ее жизни.

Он снова взглянул на жену и заметил несколько глубоких царапин на ее левой руке. Встревожившись, он подошел к кровати и поднял ее руку, чтобы лучше рассмотреть.

Она зашевелилась и открыла глаза.

— Что у вас с рукой? Надеюсь, я не… — Фиц представить себе не мог, что ранил женщину, пьяный он был или нет. Но у него случались пробелы в памяти.

— Нет, вовсе нет. Я порезалась, когда училась пользоваться консервным ножом.