В классе уютном, просторном Утром стоит тишина. Заняты школьники делом — Пишут по белому черным, Пишут по черному белым, Перьями пишут и мелом: — Нам не нужна Война! Стройка идет в Ленинграде, Строится наша Москва. А на доске и в тетради Школьники строят слова. Четкая в утреннем свете, Каждая буква видна. Пишут советские дети: — Мир всем народам на свете. Нам не нужна Война! Мир всем народам на свете. Всем есть простор на планете, — Свет и богат и велик. Наши советские дети Так изучают язык. Наш герб
Различным образом державы Свои украсили гербы. Вот леопард, орел двуглавый И лев, встающий на дыбы. Таков обычай был старинный, — Чтоб с государственных гербов Грозил соседям лик звериный Оскалом всех своих зубов. То хищный зверь, то птица злая, Подобье потеряв свое, Сжимают в лапах, угрожая, Разящий меч или копье. Где львов от века не бывало, С гербов свирепо смотрят львы Или орлы, которым мало Одной орлиной головы! Но не орел, не лев, не львица Собой украсили наш герб, А золотой венок пшеницы, Могучий молот, острый серп. Мы не грозим другим народам, Но бережем просторный дом, Где место есть под небосводом Всему, живущему трудом. Не будет недругом расколот Союз народов никогда. Неразделимы серп и молот, Земля, и колос, и звезда! Сатирические стихи и эпиграммы
Урок истории
I. 1938 -1945
Новогодняя речь в парламенте
31 декабря 1938 г.
В палату óбщин, в сумрачный Вестминстер, Под Новый год заходит человек С высоким лбом, с волнистой шевелюрой, С клочком волос на бритом подбородке, В широком кружевном воротнике. Свободное он занимает место. Его соседи смотрят удивленно На строгого таинственного гостя И говорят вполголоса друг другу: — Кто он такой? Его я видел где-то, Но где, когда, — ей-богу, не припомню! Мне кажется, немного он похож На старого писателя Шекспира, Которого в студенческие годы Мы нехотя зубрили наизусть! — Но вот встает знакомый незнакомец И глухо говорит: — Почтенный спикер, Из Стрáтфорда явился я сюда, Из старого собора, где под камнем Я пролежал три сотни с чем-то лет. Сквозь землю доходили до меня Недобрые загадочные вести… Пришло в упадок наше королевство. Я слышал, что почтенный Чемберлен И Галифакс, не менее почтенный, Покинув жен и зáмки родовые, Скитаются по городам Европы, То в Мюнхен держат путь, то в Годесберг, Чтобы задобрить щедрыми дарами… — Как бишь его? — мне трудно это имя Припомнить сразу: Дудлер, Тутлер, Титлер… Смиренно ниц склонившись перед ним — Властителем страны, откуда к небу Несутся вопли вдов и плач сирот, — Британские вельможи вопрошают: «На всю ли Польшу вы идете, сударь, Иль на какую-либо из окраин?»[1] Я слышал, что британские суда В чужих морях отныне беззащитны. Любой пират на Средиземном море Десятками пускает их ко дну. И раки ползают и бродят крабы По опустевшим кубрикам и трапам. А между тем вельможи короля Со свитой едут в Рим, как пилигримы, — Не на поклон к святейшему отцу, Не для того, чтоб отслужить обедню, Молясь об отпущении грехов, А в гости к покровителю пиратов, К безбожному Бенито Муссолини… О здравый смысл! Ты убежал к зверям, А люди потеряли свой рассудок!.. Я — человек отсталый. Сотни лет Я пролежал под насыпью могильной И многого не понимаю ныне. С кем Англия в союзе? Кто ей друг? Она в союз вступить готова с чортом И прежнего союзника предать, Забыв слова, которые лорд Пéмброк В моей старинной драме говорит Другому лорду — графу Салисбюри: «Скорее в бой! одушевляй французов, Коль их побьют, и нам несдобровать!..»[2] Так говорил в Вестминстерском дворце, В палате óбщин, строгий незнакомец В полуистлевшем бархатном кафтане, В широком кружевном воротнике… Он речь свою прервал на полуслове И вдруг исчез — растаял без следа, Едва на старом медном циферблате Минутная и часовая стрелки Соединились на числе двенадцать — И наступил тридцать девятый год. Декабрь 1938 г.
Вся Европа
Кличет Гитлер Риббентропа, Кличет Геббельса к себе: — Я хочу, чтоб вся Европа Поддержала нас в борьбе! — Нас поддержит вся Европа! — Отвечали два холопа. И пустились вербовать Многочисленную рать. Швед Из города Берлина, Три бельгийца С половиной Да подручный Дорио Встать готовы Под ружье. Опереточный Испанец С шайкой жуликов И пьяниц — Вот фашистский Легион Всех мастей И всех племен. Вызвал Гитлер Риббентропа И спросил, Нахмурив лоб: — Это что же — Вся Европа? — Вся! — ответил Риббентроп. 1941 г.
Два плаката
1Суворовцы-чапаевцы Бьемся мы здорово, Рубим отчаянно, — Внуки Суворова, Дети Чапаева 1941
2Партизанский плакат Днем барон сказал партизанам: «Шапку с головы долой» Ночью отдал партизанам Каску вместе с головой 1942
Юный Фриц,
или
экзамен на аттестат «зверости»
Юный Фриц, любимец мамин, В класс явился на экзамен. Задают ему вопрос: — Для чего фашисту нос? Заорал на всю он школу: — Чтоб вынюхивать крамолу И строчить на всех донос. Вот зачем фашисту нос! Говорят ему: — Послушай, А на что фашистам уши? — Ухо держим мы востро, Носим зá ухом перо. Все, что ухом мы услышим, Мы пером в тетрадку пишем — В наш секретный «ташен-бух» Вот зачем фашисту слух! Вопрошает жрец науки: — Для чего фашисту руки? — Чтоб держать топор и меч, Чтобы красть, рубить и сечь. — Для чего фашисту ноги? — Чтобы топать по дороге — Левой, правой, раз и два! — Для чего же голова? — Чтоб носить стальную каску Или газовую маску, Чтоб не думать ничего. (Фюрер мыслит за него!) Похвалил учитель Фрица: — Этот парень пригодится. Из такого молодца Можно сделать подлеца! Рада мама, счастлив папа: Фрица приняли в гестапо. 1941
Ленинградское кольцо
«У кольца нет кольца»
Пословица
Враги кричали: «Нет конца У Ленинградского кольца Мечом рассек его боец — И вот кольцу пришел конец. «Укорòтишь — не ворòтишь»
Отступая, гитлеровцы говорили в приказах о сокращении линии фронта
Глаз подбит у негодяя, И на лбу фонарь, Но хрипит он, угрожая: — Ну, еще ударь! После волжской жаркой бани Говорил он: — Ну, Мы сочтемся на Кубани Или на Дону! После Дона и Кубани Он грозил не раз: — Я вас в рог согну бараний — Суньтесь-ка в Донбасс! Из Донбасса отступая, Говорил он: — Тпрру! Дальше ехать не желаю. Суньтесь-ка к Днепру!.. Очутившись за Дунаем, Он кричал: — Ну да! Это фронт мы сокращаем. Двиньтесь-ка сюда! «Укоротишь – Не воротишь!» — Говорит портной. У Берлина В три аршина Будет фронт длиной! 1944
«НЕ» и «Ни»
Мне рассказывал смоленский Паренек: — В нашей школе деревенской Шел урок. Проходили мы частицы «Не» и «ни». А в селе стояли фрицы В эти дни. Обобрали наши школы И дома. Наша школа стала голой, Как тюрьма. Из ворот избы соседской Угловой К нам в окно глядел немецкий Часовой. И сказал учитель: «Фразу Дайте мне, Чтобы в ней встречались сразу «Ни» и «не». Мы взглянули на солдата У ворот И сказали: «От расплаты НИ один фашист проклятый НЕ уйдет!» Последние итоги или Дитмар в тоге
Перед последней «тотальной» мобилизацией мобилизацией 1945 года фашистский генерал Дитмар озаглавил свой очередной обзор:«Дело дошло до триариев».
Когда, бывало, в старину Вели латиняне войну С народом Галлии, Швейцарии, — В несчастье обращался Рим К последним воинам свом: «До вас дошел черед, триарии!» И нынче Дитмар-генерал В минуту краха и аварии, Накинув тогу, пропищал: «До вас дошел черед, триарии!» Откликнулись на этот зов — И то под страхом наказания — Ряды тотальных стариков, Мобилизованных в Германии. Они идут — за взводом взвод — Из Вюртемберга, из Баварии. Спросил фон Дитмар: «Что за сброд?» — «А это, батюшка, триарии!» Шнабель и его сыновья
В фашисткой Германии объявлена новая «сверхтотальная» мобилизация.
Из газет
Два у Шнабеля сына, как и он, два кретина. Говорит им папаша: «Ребята, Самолет заводите, миномет зарядите Да возьмите-ка два автомата. Нынче пишет газета: в обе стороны света Отправляет наш Фюрер отряды. Посылаю я Макса разгромить англосакса, Мориц, русских громи без пощады! Привезите побольше из России, из Польши Шерсти, кожи, мехов побогаче. Я оставлю в наследство вам солидные средства И свою пивоварню в придачу!» Сыновья с ним простились, в путь дорогу пустились. Шнабель думает: «Где мои парни?» Только вместо ответа бомба грохнула где-то В самом сердце его пивоварни. Одинок и печален, он стоит меж развалин. В небе гулко гудят бомбовозы. Вдруг письмо с Украины: фотография сына На кресте из плакучей березы. Снова бомба валится. Шнабель в норах таится. Вдруг приходит второе известье: Крест дубовый над Максом, что грозил англосаксам, Крест дубовый в Парижском предместье. Фронт восточный все ближе, англосаксы в Париже. Над империей звон погребальный. Старый Шнабель хлопочет, — на войну он не хочет, Но готовится к новой «тотальной». Новые приключения Макса и Морица
В автобусе встретился с Морицем Макс. Спросил он: — Как ваши делишки? Веселого мало, находите? Так-с! Отмечу я в памятной книжке!.. Встревоженный Мориц прервал его: «Вас? Вас заген зи[4] старый знакомый? Я тоже могу донести, что у вас Приемник имеется дома!» У Макса в глазах замелькали огни, Слетела от ужаса шляпа. И оба стремглав побежали они Кратчайшей дорогой в гестапо. Из уст в уста
У подъездов Фридрихсплатца, У дверей кино Немцам по двое скопляться Не разрешено, — Потому что там, где двое Или больше двух, Слово искра, сам собою Возникает слух. Вот покрытый сединами Немец-генерал, Наклонившись к рыжей даме, Что-то прошептал. Полицейский! Полицейский! Манием руки Этот заговор злодейский В корне пресеки! Почему же ты ни с места? Догоняй, свисти! Неужели от ареста Дашь ты им уйти? Что я вижу? Ты недаром К преступленью глух. Ты в беседе со швейцаром Распускаешь слух. Этот слух пойдет по дому, По другим домам, От жильца пойдет к другому, Как по проводам. Так, по городу летая, Запрещенный слух, Словно стрелка часовая, Совершает круг. Слухи, слухи, как зараза, Ширятся, растут. Все отчетливее фраза: «Гитлеру капут!» 1945
Геббельс — Гитлеру
После вторжения союзных армий
Вы — предсказатель! Вы — пророк! Предвидели вторжение. Вот вам на голову венок — И наше поздравление!.. Конечный маршрут
Проходит поезд бронированный Глубокой ночью без огней. Сидит в вагоне, как прикованный, Злодей, боящийся людей. Кочует фюрер по Германии, От всех скрывая свой маршрут, Но все равно без опоздания Прибудет к станции Капут. 1944
Дурное воспитание
«Здесь неуместен разгул животных
инстинктов, как за рубежом».
Из фашистских газет 1945 года
Из-за границ Вернулся Фриц К себе домой — в Германию. И слышит, он Со всех сторон Такие восклицания: «Послушай, Фриц! — Со всех страниц Кричат ему газеты. — Зачем ты грабишь частных лиц? Зачем насилуешь девиц? Очнись, подумай, где ты! Ты не во Франции теперь, Не в селах Украины. Послушай, Фриц, скорей умерь Ты свой инстинкт звериный. Когда-то грабил ты и жег Деревни Белоруссии, А нынче грабишь ты, дружок, Дома Восточной Пруссии… За рубежом Ты грабежом Был занят непрестанно. Но грабить свой, немецкий, дом — По меньшей мере странно!» В ответ раздался стекол звон И хриплый голос Фрица: «Я не могу, — воскликнул он, Уже остановиться! 1945
Война, как таковая
«Война является естественным состоянием человека».
А. Гитлер
«…Никому из нас не придет в голову
расхваливать войну, как таковую».
Из фашистской газеты «Вестдейтчер беобахтер»
— Нет, война, как таковая, Не легка и не сладка! — Говорит передовая Из фашистского листка. А когда-то, в дни былые, Клялся фюрер, что война, Как родимая стихия, Немцам истинным нужна. Почему же неизвестный Журналист в передовой Отзывается нелестно О войне, как таковой? Потому что на Востоке В грозной схватке боевой Немцам дал урок жестокий Сталинград, как таковой. Потому что из Туниса, Где сдалась фашистов рать Только Роммель, точно крыса С корабля успел удрать. Потому что с небосклона Самолетов слышен вой И летит за тонной тонна На Берлин, как таковой. Так, в минуту роковую Фюрер смутно разобрал, Что войну, как таковую, Навсегда он проиграл! Новая басня про старого лжеца
«… И к былям небылиц без счету прилыгал».
И.А. Крылов, «Лжец»
Фон Роммель, старый лжец, Который некогда грозился взять Суэц, С корреспондентами гуляя в чистом поле, Рассказывал про европейский вал И к былям небылиц без счету прилагал. — Вы видите, друзья, цветут здесь каприфоли, Ромашки, ландыши, и тмин, и бальзамин, А под корнями их — два миллиарда мин!.. Смотрите, на лугу траву жуёт корова. Даю вам слово, Что минами она у нас начинена И, если ток включить, взрывается она! Мы всё минируем — от хлева до овина. Вот немка к нам идёт. «Как ваше имя?» «Минна!..» Услышав сей ответ, пугливый журналист От Минны бросился бежать, дрожа, как лист, И больше к Роммелю не ходит для беседы, Боясь коровьих мин и женщины-торпеды. ______ У басенки моей простейшая мораль: Границы должен знать и самый пылкий враль. Пускай припомнит он один закон старинный, — Что при плохой игре не помогают мины! Разговор по душам
В Виши обсуждался вопрос о переезде «правительства» Петэна в Париж. Петэн заявил, что он опасается враждебного отношения парижан.
ПЕТЭН — ЛАВАЛЮ Приглашают нас в Париж, Говоришь? Чтоб повысить наш престиж, Говоришь? Нет, мерси, мон шер[5] Лаваль, Очень жаль, Но поеду я едва ль, Пьер Лаваль. Я поехать был бы рад, Да навряд Нас в Париже захотят. Так-то, брат! Там нас немцами зовут, Старый плут, Чужеземцами зовут, Старый плут! Люди ставят нам в вину, — Антр ну[6], — Что мы продали страну. Вот те ну! Мол, продались торгаши За гроши. Лучше будем жить в тиши, Пить Виши… Приглашают нас в Париж, Говоришь? Не поеду я в Париж. Нет, шалишь! О Лавале и его печали
Пьер Лаваль высказал в печати свою скорбь по поводу начавшегося освобождения Франции.
Из газет Они вдвоем смотрели вдаль Из-за бетонных стен. «Стреляют!» — вымолвил Лаваль. «Палят!» — сказал Петэн. «Беда!» — подумал Пьер Лаваль И впал в глубокую печаль. Он, как премьер и как француз, Не может не грустить: Его страну от рабских уз Хотят освободить. Глядит сквозь щелку Пьер Лаваль, И грустью он объят. Он понимает, что едва ль Грехи ему простят. Что продал недругам давно Он совесть и страну, И вместе с ними суждено Ему идти ко дну! Безработные палачи
…Не для торжественных речей, Не для банкетов светских Собралась шайка палачей, Гаулейтеров немецких. Один-единственный вопрос Интересует их всерьез, А суть вопроса вкратце: Куда им всем деваться? Они, гаулейтеры, вчера От Минска до Версаля И от Ламанша до Днепра Европой управляли. Теперь у них переполох, Им тесно в душной банке. Сидит в котле гаулейтер Кох, В котле — гаулейтер Ганке. Иных уж нет, а те — в пути, Готовятся к отлету… Но где бездомному найти Гестаповцу работу? Кули таскать? Рубить дрова? За это платят скудно. Притом дрова — не голова. Рубить их очень трудно! Лудить, паять, кроить, дубить Труднее, чем дубасить. Носить трудней, чем доносить, И легче красть, чем красить. Так что же делать? Вот вопрос. Ответа ждет гаулейтер. Но, хвост поджав, как битый пес, Дрожит и сам ефрейтор. Разговор ефрейтора с генеральским мундиром
Прощай, мой мундир, мой надежный слуга. Приходит минута разлуки. Навеки прощай!.. Уж не ступит нога В мои генеральские брюки! С тобой покорить я надеялся мир, Мечтал о добыче и славе. С тобою в Париж я вступил, мой мундир, В тебе гарцевал по Варшаве. В тебе я когда-то всходил на Парнас С веселой подвыпившей свитой. В тебе я летал по Европе не раз От фьордов норвежских до Крита. Осталась прореха в твоем рукаве, Прореха огромная — сзади На память о тщетном стремленье к Москве, О том, что стряслось в Сталинграде… Вот эти заплаты оставил Донбасс. Карелия… Крым… Украина… Вот Венгрия, Польша… А эти сейчас Нашиты вблизи от Берлина. Теперь ты скучаешь в грязи и в пыли, Лишившись подкладки атласной, И тихо дрожишь, услыхав невдали Орудия Армии Красной. С тобою дождались мы черного дня. Свой век доживем мы в разлуке. И скоро повесят тебя и меня Суровые, твердые руки. Меня до костей пробирает озноб, — Так сильно грохочут орудья. Тебя бы — в мой гроб, а меня — в гардероб! Да только найдут меня судьи… Давно уложил я тебя в чемодан, Мечтая лететь в Аргентину. Увы, далеко от меня океан, А фронт подступает к Берлину! Прощай, мой мундир, мой надежный слуга. Приходит минута разлуки. Навеки прощай!. Уж не ступит нога В мои генеральские брюки… 1944
Берлинская эпиграмма
«Год восемнадцатый не повторится ныне!» — Кричат со стен слова фашистских лидеров. А сверху надпись мелом: «Я в Берлине». И подпись выразительная: «Сидоров». Последняя линия защиты
Фашистских армий оборона Была у Волги и у Дона. Потом прошла по Белоруссии, Затем была в Восточной Пруссии. А передвинулась сюда — В зал Нюрнбергского суда. Сидят в траншее адвокаты, Сжимая перья-автоматы. Но им не вычеркнуть пером, Что вырублено топором. И нет на свете красноречья Краснее крови человечьей. Ноябрь, 1945 г.
Роковая ошибка ефрейтора
На площади в Германии Хвалился он заранее: «Со мною во главе Берлинские дивизии, Штеттинские дивизии, Бригады Бранденбургские, Полки Мариенбургские Пройдут по всей Москве!» Ответ на предсказание Последовал один: Нет Гитлера в Германии, Освобожден Берлин! И вот на всенародном Советском торжестве Дивизии Берлинские, Тильзитские, Штеттинские, Бригады Бранденбургские Полки Мариенбургские Проходят по Москве… Но это — наши воины. Их чествует страна. За подвиг им присвоены Такие имена! II. 1946-1956
Игрушечка
В Нью-Гавре (Америка, Коннектикут) Висит объявленье… О чем бы? О том, что на фабрике выпуска ждут Игрушечной атомной бомбы! Румяный ребенок с папашей своим Придет в магазин, и приказчик, Сияя улыбкой, откроет пред ним Наполненный бомбами ящик. «Вам бомбочку нужно? Пожалуйста, сэр. Швырните одну для проверки. Вот мелкий, вот средний, вот крупный размер. А это для них — бомбоньерки!» Выходит малыш из стеклянных дверей Еще веселей и румянее. Спешит он домой, чтоб начать поскорей Учебное бомбометание. Для практики бомбу бросает дитя В кота, петуха и наседку, Потом в гувернантку швыряет шутя, И в тетку, и в бабку, и в дедку! Всерьез ли такою игрушкой бомбят Иль только немного калечат, — Пока неизвестно. Но души ребят, Наверно, она изувечит! Убийцы, детей превращая в калек, Дают им игрушечный «атом». Но мирный, здоровый, простой человек Защитником будет ребятам! Намного сильнее он всех королей — Железных, стальных или пушечных. Так пусть же он землю избавит скорей От бомб настоящих, а малых детей — От самых зловредных: Игрушечных! Распродажа
Агентство Рейтер сообщает, что в Лондоне были проданы с аукциона 134 письма Бернарда Шоу к его другу, артистке П. Кэмпбелл. Письма приобретены по телеграфу дельцом из Нью-Йорка за 1100 фунтов стерлингов.
Сказать по правде, хорошо Дельцы не знают, кем был Покойный мистер Бéрнард Шоу И кто такая Кэмпбелл. И все ж владелец кошелька, Отнюдь не склонный к риску, По телеграфу с молотка Купил их переписку. Вот молоток стучит о стол. Растут на письма цены. На сотни фунтов счет пошел… — Кто больше, джентльмены?! Пока ведет над Темзой торг Компания скупая, Телеграфирует Нью-Йорк: «Бернарда покупаю». Побили янки англичан, Почти удвоив цену. И вот идет за океан Посылка к бизнесмену. И говорит своим друзьям Владелец переписки: — Вот эти письма сам Вильям Шекспир писал артистке! — Шекспир? — Нет, впрочем, Шеридан… Не помню точно, с кем был Когда-то в Лондоне роман У этой самой Кэмпбелл… ______ Как жаль, что Шоу Джордж Бернард Не написал комедии О том, как лондонский ломбард Сбывал его наследие! Бездонный чан
Спасти желая Гоминьдан, Банкиры-торгаши Бросали деньги в старый чан — Бездонный чан-кай-ши. Но все, что дали янки — Орудия и танки, И банки молока, Табак, автомобили, — В боях перехватили Народные войска. Теперь бездонную лохань Прибило к острову Тайвань, И там ее останки Чинить собрались янки. Но, дядя Сэм, ты свой карман До дна опустоши, А не спасешь дырявый чан, Бездонный чан-кай-ши. Как ни старайся, всё равно Не будет дна у чана. Быть может, он увидит дно, Но только — океана! Симеоны без короны
Гостит в Мадриде Симеон — Без отчества, фамилии, Но Симеона почтальон Отыщет без усилия. Не нужно для таких персон Фамилии и отчества. Ведь он — не просто Симеон, А бывшее «высочество»! В Мадрид приехав, Симеон Сказал корреспондентам, Что он себя на царский трон Считает претендентом, Что по рожденью своему Он бывший принц болгарский И очень хочется ему Присвоить титул царский. «По Сеньке шапка», говорят. Но в лавках шапочных навряд Отыщется корона Для принца Симеона. На свете принцев — что котят — Несметное количество! И все «высочества» хотят Пробраться в «их величества». Для этих принцев и принцесс, Напрасно ждущих царства, Холодный душ или компресс — Отличное лекарство! Сваха из СЕАТО
Сваха странствует по Азии, Тут попьет, а там поест. У нее – разнообразие Женихов для всех невест. Говорит она, усталая, Опускаясь на диван: — Нынче браком сочетала я Анкару и Пакистан. Но с невестами арабскими Не поладить мне никак, Хоть давно цепями рабскими Я опутала Ирак. Ох, мне плечи давит гирею Новый заданный урок: Я должна Ливан и Сирию Заманить в такой же блок. Я показываю, сватая, Им портреты женихов. Генералы есть усатые, Адмиралы без усов. Есть дельцы заокеанские. Пожелай – озолотят! Да красавицы Ливанские Что-то замуж не хотят! Побывала и в Каире я, Не жалея старых ног. Но Египет, как и Сирия, Указал мне на порог. Вот какое безобразие! Изменился белый свет. Прежней Африки и Азии И в помине нынче нет!..
