Помоги проекту - поделись книгой:
Богдан Заднепровский
Национальная доктрина
Глава I. Новая борьба — 2006–2010 гг
1. Introductio
Сущность мировоззрения «Новой борьбы» состоит в том, что прошлые авторитеты, как и настоящие, лишаются права определять наше будущее. Их знания, труды для нас не есть догма или тирания, они есть наследие, на которое мы можем опереться в своей борьбе, но которые не могут быть категорическими императивами, «фундаментальными» учениями. Мы решаем все, «Новая борьба» решает все.
Всякого рода герменевтика — толкование и экзегеза учений может быть полезной лишь для новых изобретений, а не для критики. Путь критики — это путь лабиринта, путаницы. Ведь все квинтэссенции учений, даже самые абстрактные уже работают в современном мире. Мы на них и должны опираться, а не на всю ту толщину томов, которая их рожала, извлекала на свет, встраивала в мир. Из этой руды мысли можно лишь извлекать новые крупицы ценностей. Аксиология в принципе устарела. Устанавливать ценности — это было делом последних 200 лет развития мира. Ныне утомленный мир погряз в ценностях, которые пожирают друг друга, переваривают, перегнивают как слой почвы, частью становятся глиной. Но они уже не родящие семена. Нужны новые семена для роста мира и человека. Новому поколению нужно выдвигать требования, создавать требования. Требовать, чтобы мир питал своими соками семена ваших претензий.
2. Новая борьба. Введение
Мы раскачаем этот мир!
Что заставляет людей развиваться? Какие устремления ведут их по жизни? Желание быть нужным, хорошим? Карьера? Работа? Каждое действие — это затраченные усилия: научиться ходить, есть ложкой, говорить. Нужно приложить усилия, покой не даст эффекта достижения. Через миллионы всевозможных движений постигать, запоминать, отражать мир. Преодолевать материю, вступать, врываться в контакт с миром, цепляться за все что можно. Осваивать окружающую действительность, завоевывать мир. Преодоление, постижение, обретение мира — вот чем занимается человек, пока живет. Важно это для него или безразлично, ему приходится двигаться, работать. Мир тоже не спит. Он постоянно тормошит человека, пытается подчинить его, заставить делать то, что ему этому окружающему миру нужно. Мир говорит человеку «мне надо», человек запоминает и говорит миру «мне надо». Мир подчиняет человека, человек подчиняет мир. У них одна природа, одно движение — оно называется борьба. Единство и борьба противоположностей.
Закон диалектики. Кто его не знает? Но современный человек не чувствует уже корень этого движения, его страсть, его инстинкт, его насыщенную запахами, красками, вкусами, звуками мощь. Работа — это работа. Она не средство для выживания. Когда-то работа тоже была борьбой, но сейчас это исчисляемый временем и деньгами процесс.
Древний человек, наш предок бился за свою жизнь каждый день с природой. Он отвоевывал свой кусок хлеба для себя и своих потомков. Позже он стал биться с себе подобными уже за блага созданные самим человеком. Могучий воин, завоеватель, повелитель царств: для него цель жизни одна — борьба с оружием в руках. «Крушить врагов, видеть их спины перед собой, слышать стоны их женщин»[1]. Только так можно было добиться величия и славы. Борьба давала право быть героем, повелителем, Богом.
И, наконец, человек стал сражаться за свое место в обществе. Экономическая борьба, социальная борьба, политическая борьба. Кругом борьба. Стало много бескровной борьбы — но не безболезненной. Подчинение — вот главное поражение, главная боль любой борьбы.
Борьба — основной принцип жизни. Человек борется за свою личную свободу, за свои идеалы. Он реализует их в соответствии со своими мотивами жизни. Великое «Хочу».
Отрицать борьбу — значит бороться с борьбой. Борьба — это не только насилие. Насилие — это метод борьбы, один из древнейших. Он есть одно из ее натуральных действий, вид активности борьбы. Непротивление насилию — как ни странно, тоже борьба. Намеренное бездействие, аскетизм, мученичество — тоже борьба. Распятие — это непротивление злу, но не отречение от себя и своей веры, неповиновение — вот что есть борьба.
Терпимость без бдительности, смирение и отречение от себя, своего достоинства — это поражение в борьбе: повиновение, рабство, уход от проблем, избегание борьбы и конфронтации. Превращение в вещь: безмолвие и бессмыслие. Быть винтиком, функцией. Блеять, как укажут.
Нетерпимость, несогласие, порожденные сомнением и страданием — вот основной признак любой борьбы. Непокорность навязанным условиям. Великое «Нет».
Бездействие тоже борьба: не делать то с чем не согласен, несмотря ни на что. Молчание — это и покорность, и подчинение, и согласие. Результат одного из самых эффективных средств борьбы — замалчивания. Но молчание может быть тоже борьбой — не отречься, не предать, скрывать, не умолять о милости, выжидать для удара, пробиваться тихой сапой.
Не терпеть нетерпимость — значит бороться с ней, быть нетерпимым. Договариваться — не значит только подчиняться, но и подчинять.
Бояться борьбы — бояться жизни. Там, где есть человеческое достоинство, самоутверждение, амбиции, честолюбие, тщеславие, страсти, там борьба — необходимость. Здесь разговоры о голубе мира лишь лицемерие — один из самых лучших методов борьбы, похлестче насилия.
Но главный метод борьбы — слово. Любой верующий понимает о чем речь. Слово, рожденное из глубин сознания побуждает к действию. Запрет чужого слова, отрицание чужого слова, замалчивание чужого слова, осмеяние чужого слова, наказание чужого слова — самая важная борьба, самая тотальная ксенофобия.
Запрет — это борьба. Запрет на борьбу и ее методы — это борьба, возможная лишь с помощью методов борьбы. Преследовать борьбу бессмысленно. Она может быть и открытой и закрытой. Всех не остановишь, не отследишь.
Поколения сменяли поколения. Борьба сменяла борьбу. Люди боролись за господство, против рабства, за равенство, за независимость, за жизнь, за любовь…
Пришло время определиться Новому поколению с его собственной НОВОЙ БОРЬБОЙ. Можно продолжить борьбу предков за их идеалы: коммунизм, либерализм, социализм и прочий «изм». Но насколько это целесообразно? Какие импульсы, какое напряжение волнует больше всего вас? Определившись с этим можно смело вступать в бой.
«Великая борьба — это и классовая, и геополитическая, и межэтническая борьба, и борьба между Богом и Дьяволом, добром и злом. Выбирай на свой вкус»[2].
Чем характеризуется современная борьба? В чем ее суть? Самый высокий накал борьба обретает там, где больше всего для нее есть мотивов и нерастраченной энергии — у молодых.
По всей видимости, можно выделить несколько приблизительных направлений Новой борьбы. Мы их проиллюстрируем доступными, агрессивными, современными цитатами самого массового искусства — кинематографа. Дадим несколько ярких вспышек социального протеста 90-х.
Новое поколение выступает с непримиримостью против установившейся урбанистической социальной системы как таковой:
«Система есть наш враг. Но когда ты в ней, оглянись, кого ты видишь? Бизнесменов, учителей, адвокатов, работяг — обычных людей, чей разум мы и спасаем. Однако до тех пор, пока эти люди часть системы — они все наши враги. Ты должен помнить, что большинство не готовы принять реальность. А многие настолько отравлены и так безнадежно зависимы от системы, что будут драться за нее. Если ты не один из нас, то один из них»[3].
Следующее направление Новой борьбы заключается в преодолении бессмысленной, бесцельной потребительской культуры современного общества:
«Как многие другие я становлюсь рабом национальных инстинктов. Оформляешь собственную квартиру согласно представлениям, которые у тебя есть, но согласуя с тем, что указано в журналах рекламирующих на бумаге различную мебель. Что же будет дальше, что остается от меня как от человека? Раньше мы использовали порнографию, а теперь мы используем коллекцию каталогов.
Со временем выживание каждого сводится к нулю.
Знаешь, что такое device[4]? Комфорт? — Нет, просто обеспечение. Обеспечение. После нас с тобой, что такое выживание? Что нам нужно для выживания? Нужны нам все эти костюмчики, диванчики? Что нам нужно? Кто мы по сути? — Потребители, наверное? — Да. Мы покупаем продукты, одержимы стилем, который окружает нас. Что меня беспокоит? Журналы со знаменитостями, телевизор с пятьюста каналами, виагра, холестерин. Все это собрать на „Титанике“ и утопить к чертовой матери. Все это должно уйти, как твой диванчик, костюмчик. Понимаешь, идеал недостижим. Не нужно добиваться идеала, пусть что-то останется незавершенным, в этом есть своя прелесть. Это моя философия. Может, я ошибаюсь. Вещи, которые принадлежали тебе. Забудь о них и делай то, что ты теперь хочешь делать.
Целое поколение просиживает штаны за столами, являясь рабами белых воротничков. Мы работаем на работе, которую ненавидим, покупаем вещи, которые нам не нужны. Мы промежуточные дети истории, у нас нет ни места, ни цели. У нас нет великой войны, нет великой депрессии. Наша война — это духовная война. Наша депрессия — наша жизнь. Нас растят на телевизионных проповедях, заставляя верить, что наши идеалы это рок-звезды и политики. Но это не так. И мы очень, очень огорчаемся, узнав об этом.
В мире, который я вижу, слишком много таких зданий, как Центр Рокфеллера, других небоскребов. Они мешают нам жить. В них творятся главные преступления человечества — экономические. Что же мы можем предпринять в связи с этим? Будем просто смотреть на них? Или будем действовать?»[5].
Сегодня также Новая борьба по всему миру бросает вызов обезличиванию культуры и тотальной универсализации общества в виде расового, этнического бунта. Это происходит даже в самых демократичных демократиях и при самом либеральном либерализме. Проблемы народов накопились и ждут своего разрешения:
«Нам нужно открыть глаза. В этом штате сегодня ночует больше двух миллионов незаконных иммигрантов. В этом году штат потратил 3 миллиарда долларов на обслуживание людей, которые не имеют права здесь находиться. Три миллиарда! А 400 миллионов только на то, чтобы сажать под замок иммигрантов, которые приехали в эту страну из-за того, что иммиграционной службе было лень проверять, есть ли у них судимости или нет. Кому есть до этого дело? Нашему правительству насрать. Наша пограничная политика — это дурная шутка. Так что же нас удивляет, что к югу от границы над нами смеются, смеются над нашими законами. Каждую ночь тысячи этих паразитов ползут через границу как мухи на карамель. И не надо смеяться, в этом нет ничего смешного. Честные американцы надрываются на работе и получают хрен с маслом. Потому что правительству больше дела до конституционных прав этих ублюдков, которые даже не являются гражданами Америки. На статуе Свободы написано: „Отдайте мне ваших усталых, ваших голодных, ваших бедных“. Ну, так вот, это американцы усталые, голодные и бедные. И пока мы не решим эти проблемы, закройте границы. Потому что мы проигрываем. Мы теряем право сами строить свою судьбу, мы теряем свою свободу, ради каких-то иностранцев, которые эксплуатируют нашу страну. Это происходит не где-то. Не там, куда мы не можем дотянуться. Это происходит прямо здесь, в нашем районе. Так что осмотритесь вокруг, это уже не наш район. Это поле боя. Мы сегодня стоим на поле боя. Мы должны принять решение. Что мы будем делать? Стоять в стороне и смотреть, как насилуют нашу страну? Или мы, наконец-то, что-то предпримем? Вот именно!»[6].
И, наконец, Новая борьба выступает как максимальная биологическая борьба за существование, отрицающая все условности, все правила, всю напускную мораль современного изолгавшегося в самом себе мира:
«Меня выбросило в пылающее дерьмо, забытое Богом. Я появился в результате насилия, оно у меня в крови. Ты веришь в судьбу, парень? Это моя судьба.
Кто из нас невинен? Это всего лишь убийство. Все божьи твари делают это в той или иной форме. Посмотри на жизнь леса. Одни виды убивают другие. Наш вид убивает все остальные, включая лес как таковой. Но мы называем это индустрией, а не убийством. И я знаю множество людей, заслуживающих смерти.
Думаю, у каждого что-то было в прошлом, какой-то грех, какая-то тайна. Множество людей, которые ходят вокруг, уже мертвы, надо просто расставить всех по местам. И тут прихожу я, посланник судьбы. Умрет зерно пшеницы, упавшее на землю, но когда умрет оно, взойдут из него другие плоды. Волк не знает, что он волк. Олень не знает, что он олень. Так сотворил Господь. Я не трачу время на сожаления, бесполезное чувство.
В каждом есть демон. Он питается твоей ненавистью. Это он режет, убивает, насилует, пользуясь твоими слабостью и страхом. Лишь жестокие выживают. Со дня нашего рождения нам говорят, что каждый из нас лишь кусок дерьма. И рано или поздно ты становишься плохим.
С детства мне снился один и тот же сон. Я бегу в темноте с животными. Мистер Кролик. Кровавые клыки. Рождественская шапка. Это сумасшествие продолжается, мы бежим. И вдруг я, Мистер Кролик, я поедаю всех животных в лесу. Смерть. Смерть показывает, кто ты такой — счастливый или несчастный. Ты ведь слышал о том, чтобы реализовать себя. Дело в том, что все иллюзия. Мистер Кролик говорит, что момент реализации, именно он, стоит тысячи молящихся.
Во мне нет полутонов. Лишь темное и светлое. Вот твоя тень на стене. Ты ведь не можешь избавиться от своей тени. Единственное, что убивает демона — это любовь.
Стоило ли променять чистоту жизни на ложь? Ты никогда не поймешь. Мы с тобой даже не принадлежим к одному виду. Я был таким как ты, но потом эволюционировал. С твоей точки зрения ты человек. А с моей ты обезьяна. Ты даже не обезьяна.
Телевидение как погода, только погода, которую делает человек. Убийство — оно чисто. Вы делаете его нечистым. Вы продаете насилие и страх. Мне наплевать на вас.
Думаю тебе надо приставить дуло к своей голове и для тебя все станет ясным, как это со мной было в первый раз. Когда-то и я понял свою собственную истину. Я прирожденный убийца»[7].
Вот так вот примерно выглядит процесс становления НОВОЙ БОРЬБЫ. Если есть что-то еще надо включать и это что-то. Пришло время определяться и включаться, вливаться в НОВУЮ БОРЬБУ.
13 февраля 2006 г.
3. Борьба с ксенофобией или ксенофобия к борьбе?
Истина, которую нужно защищать с помощью уголовного кодекса, на поверку, скорее всего, окажется ложью.
Ксенофобия — (от «ксенос» — чужой, + «фобия» — боязнь) боязнь чужого или чужих. На сегодняшний день это понятие, не понятно почему, ассоциируется только с нетерпимостью и преследованием этнических, религиозных и сексуальных групп, с призывами к насилию, экстремизму, борьбе в этой сфере. Почему-то уже любое недовольство, несогласие, инакомыслие, реакция на проблемы межэтнических и религиозных отношений и конфликтов, нестыковок культур, непонимание сексуальных инверсий считаются сразу же ксенофобией, которая нарушает табу политкорректности и всяческой либеральной терпимости, не имеющей право на общественный диалог, на заявление, на солидарный отклик общества. Любое недовольство и несогласие с «достижениями современного гуманизма, прав человека, либерализма» преследуется как во времена Святой инквизиции. Если что-то человек высказывает не в соответствии с догмами политкорректности и нарушает их непререкаемый дискурс, это считается преступлением против нравственности, «призывом к насилию», «призывом к борьбе», нарушением спокойствия и правопорядка, и, наконец, экстремизмом разного толка. Одним словом ересью. Ее надо подавить, растоптать, посадить в тюрьму, заплевать, измазать дегтем, обсыпать перьями, обклеить ярлыками, заткнуть, забить: но демократическими и либеральными законами, демократической дубинкой.
Как в нормальном полицейском государстве, где легче бороться с теми, кто страдает от различных проблем, чем с теми, кто их создает. Легче замалчивать реальность и придумывать вымышленные угрозы, как и вымышленное благолепие. Если ксенофобий становится слишком много, люди боятся всего и вся, все становится чужим, то главной ксенофобией становится ксенофобия к этим ксенофобиям. Разберемся с этой проблемой поподробнее.
Итак, ксенофобия — это болезнь, социальная болезнь, психическая болезнь — так, во всяком случае, утверждают всяческие моралисты от либерализма и гуманизма. Почему тогда за нее сажают в тюрьму, а не лечат в больнице? Почему бы врачам заодно с ксенофобией не лечить людей от нищеты и бесправия, произвола властей?
Нынче же «призывы к насилию» отвечают на равных перед законом против реального насилия.
Почему в стране такой демографический упадок? Как государство борется с реальным насилием: с захватами предприятий, заказными убийствами, притеснениями коренных наций этническими преступными группировками и национальными меньшинствами в приграничных регионах, наркоагрессией, организованной преступностью, захватывающей целые сферы бизнеса, обычным криминалом, похищениями людей, захватами заложников целыми школами, произволом чиновников и людей в погонах, торговлей людьми, дедовщиной в армии, детской и прочей проституцией, растлением малолетних, безнаказанными изнасилованиями сотен тысяч женщин? Всего и не перечислишь. Все это — реальное, необузданное насилие, а не призывы к нему. Современная жизнь «либерального» общества переполнена, перенасыщена насилием над этим обществом и людьми: общество сокращается ударными темпами. Сегодня призывы к насилию идут со стороны общества по одной причине — с другой стороны, антиобщественной, его осуществляют. Можно ли насилие и «призывы» к нему законопослушного общества ставить вровень друг с другом?
Речь уже не идет о таких убийственных факторах, как автокатастрофы, фальшивые алкоголь и лекарства, ядовитые продукты, одежда и игрушки. Эти явления убивают и калечат сотни тысяч людей из-за попустительства и коррупции властей, во имя интересов конкретных людей, их семей, их народов. Работают на полную мощность все факторы уничтожения общества, практически ничего не сдерживает их действие.
И вообще следует заткнуться в тряпочку и молчать о том, какое насилие творит государство и элиты в сфере экономики и социальной жизни страны с помощью «законов» и «реформ». Здесь самые главные виды насилия — нищета и бесправие, произвол: забитое образование и медицина, неустроенность молодежи, сотни тысяч абортов. Да, что там, мировые рекорды по абортам, первые строчки в рейтинге убийств, насилия, маньяков, мошенничества, последние места по уровню жизни, вслед за Нигерией!
После этого можно понять и оправдать любых радикалов. Они призывают не к насилию, как это пытаются внушить власти. Они призывают к борьбе за сохранение народа и страны, к борьбе за власть, против нынешнего, действительного насилия и уничтожения народа и страны.
Каким бы либеральным не было государство, оно пока еще не отменило структуры принуждения и институты насилия. А значит, ими кто-то может воспользоваться, злоупотребить в свою пользу. Что и происходит в действительности. Презумпция невозможности этого смешна. Факты смеются над законами. Поэтому нет ничего удивительного, что в обществе все еще остается силовая борьба — силовое предпринимательство даже процветает в виде рейдерства, сменившего рэкет.
СМИ напичканы насилием, а не призывами к нему. Это политика запугивания общества возможным насилием.
Государство стало очень гуманным к преступлениям насилия. Взять, к примеру, хотя бы отмену смертной казни. Отменив смертную казнь, «либеральное» государство внушает гуманизм себе и обществу, но не преступникам, насильникам, убийцам, всякой мрази. Они гуманнее не стали, как были жестокими скотами, безжалостными ко всему честному и трудовому, так и остались. Им-то ничего государство не внушает и не может внушить.
Жертвам насилия уже не верится в реальное наказание за преступления. Такой «гуманизм», во-первых, похож уже на «анонимный террор»[8] населения с благословления властей, чтобы поднять свой статус, обусловить свою полезность для общества, получить больше прав и финансов. Это своеобразное взаимовыгодное соглашение, раздел влияния над обществом — «рука руку моет». Более половины всех преступлений не раскрывается, а значит, списывается преступникам. Если извергов и наказывают, то несильно. А «раскрытые» преступления в большинстве своем «бытовуха» или «преступления нищеты» — следствие социальной политики властей. Сажают, как говорится, «за булку хлеба». По западным меркам такие преступления в нашей стране караются чрезмерно. То есть и это тоже террор над обществом. Наказывая лишь слабых, не борешься, а угнетаешь — любой гуманист с этим согласится безоговорочно. Во-вторых, «гуманизм» к реальному насилию и к крупной финансовой преступности позволяет самим властям участвовать практически безнаказанно в терроре, произволе над обществом. Если уж и попадешься — это не смертельно. За финансовые пирамиды посадили единицы, деньги пропали. За дефолт 1998 г. вообще не посажен в тюрьму ни один вор. Примеров произвола не счесть — это образ существования, вернее деградации, современных социальных отношений.
Сознание всякого нормального гражданина, видя террор, произвол и беспредел властей и бандитов восстает против этой анархии власти, которая чужда нормальному обществу. Люди начинают проявлять ксенофобию против всего чуждого и насильственного для их свободы, их тысячелетней культуры, целостности их суверенной страны, за независимость которой миллионы их предков отдали свою жизнь. Нормальные и затерроризированные люди начинают бороться за справедливость, за свои попранные интересы. Их риторика и дискурс направлены против того, что, как они считают, их угнетает и терроризирует. Они призывают общество не к насилию — насилие для них лишь вынужденный метод борьбы, а к активному сопротивлению уже существующей вакханалии насилия, которая привела общество к самой ужасающей депопуляции за всю его историю.
Да и вообще следует четко определиться, в чем состоит насилие. Только лишь в прямом или вооруженном насилии, давлении на личность? Или насилием следует также считать и произвол закона, чиновников, работодателей, грабеж, выселение, бесправие и нищету? Пренебрежение кучкой массы народа? Сегодня все чаще слышны в обществе призывы к ответному насилию на насилие — увещевания и полемика уже ничего не решают. Хватит людям глотки затыкать — это тоже насилие. Закон на стороне угнетателей. За насилие не судят, судят за призывы к ответному насилию — люди не доверяют власти, боятся ее. Типичным примером является пример самообороны граждан против бандитского разгула — если вы слишком жестко предотвратите преступление, чаще всего убийство, нанесение увечий, изнасилование, то вас посадят в тюрьму. Закон сострадает бандитам, а не гражданам. Ведь еще раз повторимся — более половины преступлений насилия не раскрываются.
Либеральный принцип права «презумпция невиновности» истолкован властями для себя как «презумпция непогрешимости» — презумпция абсолютной невиновности для властей. Для дипломатов, депутатов, судей ими же создана в виде закона их «неприкосновенность». Другие осуществляют неприкосновенность с помощью погон, должностных полномочий. Они же все делают «важное дело» и поэтому им необходима «презумпция непогрешимости», чтобы не отвечать за результаты этого «дела».
Для общества же официально существует «презумпция невиновности», но на деле осуществляется завуалированная, хитрая, а потому и более чудовищная и несправедливая форма «презумпции виновности» — «презумпция превентивности». Презумпция превентивности — это презумпция виновности за несуществующие и несовершенные еще преступления, виновность за мыслепреступления. Презумпция виновности применяется хотя бы к уже совершенным преступлениям. Получается, что совершать преступления и насилие безопасней, чем их не совершать. Да и выгоднее. Кто сегодня не смеется и не глумится над честностью, над соблюдением законов! Так сегодня на практике осуществляется стереотип полицейского мышления «каждый в чем-нибудь да виноват». Он даже усовершенствовался презумпцией превентивности — «каждый виновен в том, что будет считаться его виной». Одним словом, «Ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать», как писал великий баснописец Крылов.
Однако социальные проблемы имеют свойство накапливаться и становиться всеобщими, тотальными, всепоглощающими, если их не решать, пытаться замолчать, надеяться, что сами собой рассосутся, да еще при этом не давать другим их разгребать. Никаких серьезных национальных или классовых конфликтов сегодня не происходит, но превентивно уже предупреждается и запрещается любой протест, любая борьба с социальными проблемами и призыв к ней. Впрочем, сейчас происходит очень интересный процесс в обществе — его проблемы и спорные положения и методы их решения подспудно всплывают в умах тех, кто их замалчивает, запрещает решать, даже, несмотря на их боязнь утраты собственной стабильности, своих иллюзий и стереотипов, своей духовной, совковой основы. А все потому, что проблемы общества и простых людей уже постепенно приходят и бесцеремонно гадят в домах власти. Как долго можно врать себе, а не обществу, замалчивать и не решать свои проблемы? Терпеть также как и остальные? К терпимости, господа, к терпимости!
В современных условиях насилие со стороны общества оправдано, его надо применять. Хватит уже стелиться перед всяческой мразью. Пора уже чтить свое человеческое достоинство. Чтобы бороться с насилием, надо создать культуру насилия, понятную для каждого человека. Изжить насилие — утопия, которую навязывают людям насильно. Насилие следует ограничить, но только на демократических принципах: запрещаешь другому, запрещай и себе; разрешаешь себе, разреши и другому — «patere legem, quam ipse tulisti»[9].
Всех «нетерпимых» и «неполиткорректных» записывают в ряд людей недалеких, завидующих чужому счастью, виновных в своих неудачах, и поэтому пытающихся сорвать свою злобу на «счастливых», «трудолюбивых». Психологией и аргументами к личности легче всего обвинять человека. Получается, что человек сам генерирует зло, не видит ничего негативного, не может сравнивать, познавать, ничто на него не влияет извне. То, что он «плохой» — это от рождения. Он рождается «злым». Это болезнь, вроде олигофрении. Все остальные «хорошие» и «правильные». Поэтому «нетерпимость» — это психическая болезнь: слабоумие и бессилие. Но почему-то врачи так до сих пор и этой болезнью не занимаются.
«Нетерпимость» — очень странная болезнь. Надо терпеть: к примеру, если над вами издеваются, насилуют вас, глумятся над вашими ценностями надо терпеть и объяснять, что так делать не надо. Немного утрируем и огрубим пример: вам вставляют раскаленный паяльник в зад, а вы должны терпеть и паяльник и с пониманием относиться к тому, кто его вставил. Вас так учили. Государству, как и вообще любому аппарату насилия, нужна лишь гарантия того, что вы откажетесь от своих природных свойств и своего человеческого достоинства, будете смиренными. С рабами можно делать все что угодно. Рабы должны вечно представлять себя с паяльником в заду, а не в руке: «Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека — вечно»[10]. Чтобы быть свободным надо не позволять над собой издеваться, не терпеть, а бить самому, бить в ответ. Невозможно постоянно терпеть.
Объяснять слабоумием и бессилием ношение молодежью свастик и прочей атрибутики в корне неправильно. Юность строит свой мир, глядит на мир по-своему по-юношески. Она пытается сориентироваться в этом мире и утвердить себя в нем, ориентировать мир на себя. Это мощнейшая энергия и энтузиазм молодежи. Вместо повязки со свастикой может быть шарф футбольной команды или майка любимой музыкальной группы, скаутский значок — удаль, живость молодости, ее вызов старшим. Бесшабашность, бравада, погоня за идеалами и кумирами — эта энергия всегда была на вес золота: ее легко превратить в деньги и политические очки. В молодых она особенно сконцентрирована. И если старшее поколение ей пользуется в корыстных побуждениях, то одни взрослые не больше виноваты перед другими. Вся современная музыкальная и киноиндустрия построена на детских и тинэйджерских иллюзиях. Она безжалостно скармливает им любой мусор, высасывая миллиарды долларов из общества. Она не упускает педагогической возможности воспитать в миллионах потребительский фетишизм, педерастию, аморальность, конформизм ради своей выгоды. Чем же хуже них малочисленные субкультурные апологеты, например, неонацизма или необольшевизма? — Они, видите ли, их «неправильно» воспитывают, прививают им насилие. Зато спортивная индустрия правильно воспитывает фанатизм и не прививает насилие. Также его не вскармливает и не прославляет телевидение и кинематограф. Это же очевидная ложь. Современная либеральная культура кишит насилием и аморальностью. Этого не надо доказывать — это истина. Посмотрите фильмы Тарантино. Он — певец «либерального насилия». Все его фильмы показывают разгул жестокости, произвол, который царит в либеральном обществе Запада.
Весь аморализм радикальных политических субкультур состоит лишь в нелюбви к кому-либо, в ксенофобии. Это, конечно же, страшнее той аморальности, которая прививает любовь к наркотикам, сигаретам и алкоголю, беспорядочному и извращенному сексу, безумному почитанию кумиров. Страсть к уничтожению почему-то более аморальна, чем страсть к самоуничтожению. Почитание Гитлера и Че Гевары хуже, чем почитание Элтона Джона, Хью Хефнера, Тарантино. Борьба за существование, рост, господство хуже, чем тотальное пожирание и самопожирание. Почему? Какая разница, что убивает людей — пули или сигареты? Запомните — сигареты каждый год убивают миллионы людей, наркотики каждый год убивают и калечат миллионы людей, некачественные лекарства и генетически модифицированные продукты убивают каждый год миллионы людей, преднамеренно скрытый брак в сфере производства товаров и услуг, промышленные отходы убивают миллионы людей каждый год. Все это ради прибыли и с помощью коррупции конкретных людей. «Но мы называем это индустрией, а не убийством»[11]. Вот откуда берется настоящее слабоумие и бессилие.
Антиглобалисты, гринписовцы, необольшевики, неонацисты — это все слабоумные, ни на что не способные дурачки: таков вердикт СМИ. Это они не хотят работать, и все уничтожают. Поп-звезды, актеры, педерасты, педофилы, наркоманы, романтики-мафиози, садисты, маньяки, безжалостные солдафоны — это замечательные ребята, талантливые и способные: так проповедует нам Голливуд и всякая авангардная и массовая культура. Это они своим трудом создают все замечательное на свете.
К нигилистам и радикалам разжигают, куда большую ксенофобию, чем они на это способны во всем остальном обществе, ведь они тоже не большинство, а лишь представители его ущемленных традиционных и прогрессивных интересов. Мощнейшие ресурсы СМИ, система образования воспитывают нетерпимость к нетерпимым. Они ведь призывают к насилию! К насилию против тех, кто не призывает, а осуществляет это насилие с разрешения или попустительства государства и власть имущих. Призыв к насилию для системы власти опаснее действительного насилия над обществом со стороны организованной преступности, полицейского и судебного аппарата, всякого рода корпораций. Для всех них общество лишь кормушка. Все что выступает против этих хищников, следует подавлять, общество необходимо подавлять — вот такая их логика. На их стороне мощь государственного аппарата, закона, СМИ.
Поделиться книгой: