Священное сечение

— Я смогу один разобраться с парочкой бродяг. Оставайся здесь с Мауро. Ждите Фальконе.

— Нет, — запротестовал Перони, направляясь под своды галереи. — Я буду стоять тут.

Коста последовал за сторожем, держащим путь к западной стороне. Они спустились по лестнице туда, где проходил уровень города во время построения Пантеона. Там располагались запертые железные ворота. За ними шли ступени и длинная узкая дорожка в тени высокой современной стены. Наконец обнаружилась маленькая прочная дверца, находящаяся почти сзади Пантеона.

— Служебный вход, — сообщил сторож и открыл два замка.

Коста вошел в нишу и ждал, пока служитель возился с ключами, открывая другую дверь, которая, по-видимому, вела в большое круглое помещение. Интересно, как это бродяга, проникший сюда, мог закрыть за собой двери?

Раздался металлический звук засовов.

— Только после вас, — сказал сторож. — Пойду включу свет.

Ник Коста ступил в темноту и ощутил на лице свежий морозный воздух. Ночной ветерок продувал лежащее перед ним полукруглое помещение. И слышался еще какой-то звук. В кромешной тьме раздавались поспешные, тревожные шаги.

Он нащупал пистолет в кармане куртки. Вдруг вспыхнули огни, освещая ярким режущим светом все мертвое обширное пространство, искусственную вселенную, покрытую большим куполом.

Кто-то удивленно вскрикнул. Молодой голос. Он быстро распространялся по обширной пустоте и, казалось, раздавался отовсюду.

— Вы только посмотрите, — проговорил сторож, уже не думая о непрошеных гостях.

Через огромное круглое отверстие в куполе проникал плотный поток снежинок. Они кружились, напоминая своим видом молекулярную цепочку человеческой ДНК.

Снег падал в мертвый центр помещения, где росла перевернутая ледяная воронка, распространяясь за центральное мраморное кольцо и поднимаясь вверх примерно на метр.

Косте почудилось какое-то движение в правом углу. Худощавая маленькая фигурка метнулась в ярко-желтом луче, падающем из прожектора возле главного алтаря, а затем кинулась в темное углубление в дальнем конце здания.

— Вот мразь! — пробормотал сторож. — Что вы собираетесь делать?

Коста прикидывал в уме различные варианты. Ловить одинокого замерзшего бродягу в темноте священного места? Ради чего?

— Откройте главные двери, — сказал он.

Коста уже приближался к ним, с радостью предвкушая увидеть удивленные лица Джанни Перони и Мауро Сандри, когда гигантские бронзовые двери откроются, представляя взорам присутствующих скрытые за ними чудеса.

— Что? — спросил сторож, положив руку на плечо Косты. И тотчас убрал ее, поняв по взгляду детектива, что поступает неправильно.

— Вы слышали! — фыркнул Коста, начиная сердиться на этого человека, который неизвестно что охранял здесь.

Потребовались другие ключи и электронный монитор. Коста вынул из кармана мобильный телефон и позвонил напарнику, находящемуся за дверями.

— Послушай, Джанни. По-моему, тут ребенок. Можешь погоняться за ним. В ином случае… Черт, уже почти наступило Рождество.

Смех здоровяка отозвался двойным эхо — громко в телефоне и слабее за дверью.

— Тебе не терпится внести свой вклад в позитивную статистику Лео.

— Отойди-ка в сторонку, сейчас двери откроются. — Потом до него дошел смысл слов Перони. — Фальконе прибыл?

— Идет через площадь. И уже звонил по телефону. У нас тут просто какая-то конференция.

Коста услышал тихий металлический стон и спрятал телефон в карман. Сторож налег на бронзового бегемота, укрепленного на древних шарнирах. Коста схватил ручку другой двери и потянул на себя. К его удивлению, дверь легко подалась.

Через несколько секунд двери были открыты. Ночной ветер ворвался в галерею, бросая снег в лица людей. Ник Коста стряхнул колючие снежинки с глаз. Перед ним стоял пораженный Джанни Перони. Сандри находился за его спиной — напряженный, непрерывно щелкающий фотоаппаратом. Подошел и Фальконе, злым голосом разговаривающий с кем-то по телефону.

Коста обернулся, чтобы еще раз окинуть взором чудесное зрелище. Снег, кружась, спускался с небес, будто притягиваемый волнистым лучом света.

Бродяга теперь затаился в дальнем углу. Ник Коста уже не обращал на него внимания. Он отошел от двери, позволяя незваному гостю убежать, покинуть эту тесную, замкнутую вселенную, мечту императора, который умер два тысячелетия назад.

Он выглянул за двери и увидел на ступенях фонтана еще одну фигуру, прямую и непреклонную. Не веря своим глазам, потряс головой.

Мимо кто-то проскочил, задев куртку. Коста даже не глянул. Расстегнул китель и нащупал пистолет в кобуре.

— Пригнись, — проговорил он, стараясь упорядочить мысли и произнося слова так тихо, что сторож вряд ли их слышал. Потом сделал глубокий вдох и крикнул громко, как только мог: — Джанни! Пригнись, ради Бога!

Автоматически, не планируя своих действий, он бросился в галерею и почувствовал колючее прикосновение ветра к лицу. Джанни Перони все еще всматривался в интерьер Пантеона. Его лицо светилось восторгом, он улыбался, как мальчишка. Фальконе приближался к нему. Строгие черты лица инспектора также выражали восторг от увиденного.

— Пригнитесь! — вновь закричал Коста, стоя среди падающего снега и размахивая рукой с маленьким черным пистолетом. — Сейчас же! Он вооружен.

Еще не успели смолкнуть его последние слова, когда раздался первый выстрел. Смертоносная пуля прожужжала где-то рядом. Из колонны, стоящей неподалеку от удивленных полицейских, брызнули искры. Фальконе потянул Перони вниз на каменный пол.

Теперь Коста сосредоточил внимание на человеке, стоящем на ступенях. Он один стоит возле фонтана, одетый в черное с головы до ног. А на голове идиотская шапочка с наушниками, которая любого делает похожим на Микки-Мауса, захваченного бурей. Незнакомец держится как профессиональный стрелок. Палец правой руки на спусковом крючке, левая поддерживает пистолет, ноги широко расставлены. Чертовски спокоен. Так ведут себя спортсмены, стреляющие по мишеням. Маленький пистолет наведен прямо на них. Крохотное пламя вылетает из дула, и раздается приглушенный треск.

Коста окинул площадь быстрым взглядом — нет ли там еще кого поблизости — и дважды выстрелил по заснеженной фигуре. Ответом были несколько яростных вспышек, высекших новые искры из древних камней, которые служили хоть какой-то защитой. Для тех, кто сообразит ею воспользоваться.

Мауро Сандри все еще стоял в полный рост. Возможно, его охватила паника. Не исключено, что он демонстрировал характер. Фотограф по-прежнему держал в руках фотоаппарат и снимал все подряд — Пантеон, ночь, трех полицейских, пытающихся укрыться от огня, которым их поливали со ступенек.

Потом он повернулся, и Коста сразу понял, что произойдет дальше. Мауро покружился на своих коротких ножках, не выпуская из рук аппарат, причем привод от «Никона» тикал, словно заводной робот, и повернулся лицом к черной фигуре на ступенях фонтана.

— Мауро, — произнес Коста тихо, понимая, что от его слов не будет никакого толка.

Он находился совсем рядом с маленьким фотографом, когда того поразили две пули. Даже слышал звук, с которым они вылетали из ствола пистолета. Видел, как они вонзились в зимнюю куртку, разрывая ее, а потом, подобно смертоносным насекомым, проникли внутрь тела Сандри.

Фотограф взмыл в воздух, словно пораженный электрическим разрядом, и мешком упал на землю.

— Помогите Мауро! — крикнул Коста Перони и Фальконе, пытавшимся встать на ноги, увязая в глубоком снеге. — Этот сукин сын мой!

Зная, что поступает бессмысленно, ибо трудно попасть отсюда в негодяя, стоящего рядом с дельфинами и фавнами, он все же пустил пулю и тотчас побежал, набирая скорость и думая: «По крайней мере я могу бегать, а как насчет тебя?»

Фигура сжалась, съежилась, как припадающая к земле ворона, и скорее упала, чем спрыгнула с ограждения. Человек явно испытывал страх, удаляясь вниз по ступеням, прочь от дельфинов и фавнов. Коста знал это, и знание заставляло его вовсю работать ногами, не обращая внимания на скользкие древние камни под ними.

Он опять выстрелил. Незнакомец бежал в угол площади, пытаясь найти укрытие в темном запутанном лабиринте узких улочек и аллей, расходящихся в разные стороны.

И как только Коста стал понимать это, погода выступила на стороне преступника. Внезапно налетел шквалистый северный ветер. Жестокий режущий ледяной вихрь жалил и ослеплял. У полицейского подкосились ноги. Игрок в регби, воскресший из далекого прошлого, подсказывал ему, что надо падать и катиться, валиться на мягкое снежное одеяло, покрывающее землю. Иначе он просто потеряет равновесие и порвет сухожилие или что-нибудь себе сломает.

Холодно и темно. Ник падает в мягкий, свежий, но не глубокий снег, больно ударяясь о камень плечом. На мгновение все вертится перед глазами в белом вихре. Его пронзает страшная боль. Потом он успокаивается и осматривает себя, убеждаясь, что ничего не сломал.

Когда Коста заставил себя вновь встать на ноги, не теряя равновесия, черная фигура уже исчезла. Плотные белые клубы беспощадно падали на землю, с каждой секундой все надежнее скрывая следы преступника.

Коста зашагал к углу площади. Туда вели два пути. Первый — на запад, вдоль виа Юстиниани по направлению к церкви Сан-Луиджи-деи-Франчези, расписанной Караваджо и хранящей некие горькие воспоминания Ника Косты. Второй — на север, через густонаселенный район пьяцца делла Маддалена.

Коста смотрел на землю. Она походила на чистую простыню, еще не мятую и полную неразгаданных тайн.

Неохотно, понимая, с чем ему придется столкнуться, Ник пошел назад к галерее. Тишину зимней ночи нарушила сирена. Интересно, как долго будет добираться сюда «скорая» по труднопроходимым улицам? Потом он увидел Джанни Перони, сгорбившегося прямо на голых камнях галереи рядом с неподвижным телом Мауро, и понял, что врачи могут не спешить.

Ник подошел к напарнику, намереваясь все расставить по своим местам.

— Слушай. — Коста положил руку на плечо Перони, а потом нагнулся, чтобы заглянуть в живые, чуть косящие глаза, теперь влажные от холода и горящие гневом. — Мы не могли этого предвидеть, Джанни.

— Обязательно упомяну об этом, когда буду сообщать печальную новость его маме, жене, приятелю или кому там еще, — ответил Перони с горечью в голосе, пытаясь сдерживать ярость.

— Наверное, его приняли за полицейского. На его месте мог оказаться ты. Или я. Кто угодно.

— Утешительная мысль, — пробормотал Перони.

Коста посмотрел на мертвого фотографа. В открытом рту Сандри запеклась черная в лунном свете кровь. На куртке на груди и возле живота сияли два ярко-красных пятна. Коста вспомнил любопытную позу, которую принял бандит, стреляя по ним. В ней определенно заключался какой-то смысл. Когда пройдет первый шок от случившегося и начнется настоящее расследование, надо будет обратить на это особое внимание.

Перони прикоснулся к неподвижной руке Сандри.

— Я говорил ему, Ник. Я сказал: «Мауро, ты не умрешь. Я обещаю. Ты дождешься прибытия медиков. И однажды ты опять начнешь делать снимки. Вот тогда можешь снимать меня где и как хочешь, сколько твоей душе угодно». О черт!

— Мы поймаем ублюдка, — проговорил Коста тихо. — А где Фальконе?

— Внутри, — со злобой в голосе ответил Перони. — Наверное, наслаждается видом.

На дальних стенах площади замелькали отражения синих огней. Кошачий вой сирен стал таким громким, что в квартирах зданий на близлежащих улицах зажегся свет. Коста встал. С Перони бесполезно разговаривать, когда он в таком настроении. Надо подождать, пока минует буря.

Коста прошел через двери по направлению к белому потоку, который все кружился, спускаясь из широкого круглого отверстия в вершине купола.

Сторож сидел в своей каморке у входа, опустив красное лицо на грудь и пытаясь изо всех сил не вмешиваться в происходящее. Лео Фальконе стоял возле снежного конуса, а тот все рос, питаемый снежной массой, валящей с неба. Коста вспомнил, как они изучали Пантеон в школе на уроке искусств. Здесь, в центре зала, лежала фокальная точка здания, ось, вокруг которой все и организовывалось с точностью древней симметрии — и огромное полушарие, и монументальный кирпичный цилиндр, привязывающий воображаемый космос к земле.

— Фотограф мертв, — доложил Коста, стараясь выразить голосом упрек.

— Я знаю, — холодно отреагировал Фальконе. — Мы находимся на месте преступления. Можешь предположить, куда скрылся убийца?

— Нет.

Каменное лицо Фальконе говорило само за себя.

— Прошу прощения, — добавил Коста. — Мы пришли сюда, полагая, что в Пантеон проникли бродяги в поисках тепла. Сработала сигнализация.

— Знаю, — сосредоточенно проговорил инспектор. Он подошел к головной части воронки, где она почти соприкасалась с апсидой и алтарем, указывая точно на юг, прямо напротив входа в галерею и открытых бронзовых дверей. Коста последовал за ним. Фальконе нагнулся и пальцем в перчатке показал на кромку свежего снега.

У Косты захватило дух, когда он понял, что к чему. Тонкая окрашенная линия шла из внутренней части воронки до кромки снежинок, превращающихся в воду на мраморе и порфире. Пятно все бледнело, приближаясь к кромке, однако ошибки быть не могло. Ник Коста знал цвет крови.

— Мне уже приходилось таким заниматься, — проговорил Фальконе, вынимая из пальто носовой платок. — Проклятый снег!

Медленно и осторожно, легкими прикосновениями инспектор начал расчищать воронку.

Коста отошел назад и наблюдал, желая очутиться сейчас в другом месте. Из-под мягкой снежной простыни показалась голова женщины. Красивая, с большим чувственным ртом, широко открытыми темно-зелеными глазами. Умное и открытое лицо выражало крайнюю степень удивления, граничащего с возмущением.

Фальконе быстро прикоснулся к ее длинным темным волосам, затем повернулся и посмотрел на падающий снег, который вновь начинал засыпать женщину.

— Ничего здесь не трогай, — велел Фальконе.

— Есть, — прошептал Коста — у него закружилась голова.

— Ну так что же? — Фальконе будто и не был удивлен увиденным. Все как бы в порядке вещей, такое случается каждый день, и опытный инспектор ко всему привык.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Коста.

— Как насчет того, чтобы присесть вон там, на стуле, и записать все, что ты можешь припомнить? Ты же теперь свидетель, Коста. Задай себе несколько вопросов. И не отмахивайся от неприятных ответов.

Giovedi[2]

Фальконе делал все строго по правилам. Он опечатал Пантеон и прилегающие постройки. Связался с офицерами, которые имелись в его распоряжении, и сколотил отличную следственную команду. Прибывших из морга специалистов возглавляла, как он и надеялся, Тереза Лупо — ее вытащили из постели, и она, узнав, в чем дело, была рада представившемуся случаю. Фальконе сам наблюдал за первоначальным осмотром внутреннего помещения Пантеона, набирая сведения для установления личности мертвой женщины и располагая события в нужном порядке, дабы впоследствии проинформировать американское посольство и родственников Мауро Сандри. Наконец, наряду с другими менее важными запросами он приказал произвести изъятие всех пленок камер слежения со съемками окрестностей, включая и сам Пантеон.

Удостоверившись, что место преступления надежно законсервировано и готово к более тщательному осмотру при свете дня, Фальконе прошел сквозь непрекращающийся буран к пустой полицейской машине, стоящей возле замерзшего фонтана. Испытывая смертельную усталость, откинул сиденье и попытался заснуть. Впереди длинный день. Нужно отдохнуть и набраться энергии. Однако сон не шел, так как одна мысль не давала покоя. Подойдя к галерее Пантеона, Фальконе уже собирался подняться на ступени, где стоял Мауро Сандри. Его остановил телефонный звонок, за которым последовали занудные пьяные разглагольствования Филиппо Виале. Они начались, еще когда он только вошел на площадь, и с тех пор не прекращались, постоянно возвращаясь к одному и тому же вопросу.

«Ты с нами, Лео?»

Фальконе не понимал, почему Виале понадобилось так быстро возвращаться к этому скучному делу. Он списал занудство «серого человека» на алкоголь и скверное расположение духа. До сих пор все подробности разговора в точности хранились в его голове. Слова Виале звучали в ушах так пронзительно, что Фальконе пришлось остановиться у входа в галерею. Поступив таким образом, он не прошел в пространство между двумя центральными колоннами, освещенное светом, льющимся изнутри, что создавало идеальные условия для бандита у фонтана.

Если бы не звонок Виале, он подошел бы к фотографу. И возможно, теперь лежал бы в черном пластиковом мешке внутри Пантеона, словно часть багажа перед одним из новейших и ужасных приобретений здания — большой сверкающей гробницей первого короля объединенной Италии, Виктора-Эммануила.

В силу профессии Лео Фальконе часто встречался со смертью и крушением надежд. Он никогда особенно не задумывался об этом, выполняя свою непосредственную работу. В редких случаях, когда убийства затрагивали его лично, Лео чувствовал себя менее уверенным в суждениях. Отсутствие уверенности вносило определенный беспорядок в его жизнь, которую Фальконе считал вполне рациональной и функциональной.

В течение одного вечера офицер службы безопасности странным образом предупредил Фальконе о том, что его карьера затормозилась, а возможно, и идет к концу. А затем незамедлительно и почти как подтверждение этой мысли на него повеяло сыростью могилы так явно, что Лео до сих пор представлял ее холодное зияющее пространство.

Разве можно полноценно выспаться после случившегося? Когда Лео очнулся от стука в окно, как раз после восхода солнца в семь часов морозным римским утром, он не мог четко понять, проваливался ли в небытие в течение последних часов.

Инспектор протер окно и тотчас понял, что теперь будет не до сна. Из белого морозного мира на Фальконе смотрело искаженное запотевшим стеклом суровое усатое лицо Бруно Моретти. Непосредственный начальник Фальконе, комиссар, к которому он ежедневно ходит с докладом, счел нужным покинуть свой кабинет и прибыть на место преступления. Редкий и нежелательный случай.

Фальконе вылез из машины, пытаясь отыскать причину столь явного нарушения обычая.

— Приятное начало праздника, — поспешно проговорил комиссар, глядя на ряд людей в форме, блокирующих Пантеон и большую часть площади. — Именно то, что нам нужно, Фальконе. Сотрудники туристических фирм мне уже все провода оборвали. Многие иностранцы хотели бы осмотреть эти места именно сегодня. — Он окинул взглядом площадь, заполненную полицейскими. — А здесь такое…

— У нас двое убитых, — спокойно отвечал Фальконе.

— Это случилось более шести часов назад.

Моретти слыл бюрократом. Он поднимался к вершинам власти, работая сначала в дорожной инспекции, а потом в службе безопасности. Эти отрасли, по мнению Фальконе, имели свои преимущества, но делали человека непригодным к ведению следствия.

Фальконе посмотрел на офицеров, толпившихся возле места преступления, и задался мыслью: понимает ли Моретти, насколько важна деятельность такого рода и как легко все испортить поспешностью?

— В темноте очень трудно работать. Практически невозможно. Особенно в таком месте.

Моретти вздохнул и промолчал. Фальконе подумал, что это может означать только признание правильности избранного пути.