Священное сечение

— Знаешь, Мауро, ты хоть и разбираешься в искусстве, а парень неплохой. Можешь фотографировать меня где угодно. Только не в туалете. — Потом недовольно посмотрел на Косту: — Мы должны связаться с боссом? Он, кажется, в дурном настроении.

Коста подумал о Лео Фальконе. Шеф велел, чтобы сегодня ему сообщали обо всем.

— По поводу ограбления?

Перони кивнул.

— Лео не стал бы требовать этого без причины. Он не слишком хочет оставаться на вечеринке с начальством.

— Думаю, ты прав. — Коста вынул телефон и направился к двери, за которой открывался белый мир. Лео Фальконе терпеть не мог праздновать Рождество в компании старших по званию. И в то же время Ник не переставал думать о словах Мауро Сандри.

Кому придет в голову проникнуть в Пантеон? Абсолютно никому.

Лео Фальконе слушал гул голосов, эхом доносящийся до отдельного кабинета в «Аль-Помпире» — дорогом старомодном одноэтажном ресторане в городском гетто, где по традиции они встречались раз в год перед Рождеством. Затем взглянул на тяжелые деловые пиджаки, висевшие в ряд на вешалках у стены подобно черным шкурам убитых животных, и отвернулся к окну. Ему хотелось быть в другом месте… в любом… только не здесь.

Снег шел ровным непрекращающимся потоком. Фальконе на минуту отвлекся от ужина и задумался о том, что сулит ему такая перемена погоды в ближайшие дни. Как большинство разведенных мужчин, по крайней мере тех, кто не имеет детей, он любил работать во время Рождества. Инспектор заметил быстро промелькнувшее на лице Джанни Перони выражение разочарования в начале недели, когда появилось новое расписание дежурств и стало ясно, что Перони и Коста дежурят на праздники. Перони надеялся съездить домой в Тоскану, чтобы недолго побыть с бывшей семьей. Фальконе прикинул, сможет ли он поспособствовать, но тотчас отбросил эту мысль. Перони сейчас обыкновенный полицейский. Он должен нести дежурство, как все остальные. Служба есть служба. А еще хуже ежегодные встречи с группой безликих, серых людей из спецслужб, которые никогда не говорят то, что думают.

Они усаживались согласно заведенным правилам: полицейский, агент, и так через одного вокруг стола, покрытого белой скатертью и уставленного отменно начищенной серебряной посудой. Фальконе сидел у окна, в самом конце длинного банкетного стола, рядом с Филиппо Виале, который теперь курил сигару и держал в руке бокал с выдержанной граппой, прозрачной как вода. Это уже его второй бокал за вечер. Фальконе слушал тихий настойчивый голос Виале и сосредоточенно ковырял вилкой в еде: сначала хорошо прожаренный артишок, потом тарелка ригатоне кон ла пайята, блюда из макарон с кишками теленка, еще пропитанными молоком матери, и далее на второе жареная баранина с косточкой вместе с головой, набитой анчоусами. Вот такой едой и славился ресторан «Помпире». Впрочем, Фальконе отличался гораздо более современными вкусами.

Виале являлся его контактом в министерстве безопасности с тех пор, как Фальконе десять лет назад стал инспектором. Теоретически это значит, что они могут время от времени на равных поддерживать связь друг с другом, когда двум службам необходимо обмениваться информацией. На деле Фальконе не мог вспомнить ни одного случая, когда Виале или еще кто-то из «серых личностей», как он называл их про себя, предложил реальную помощь. Виале нередко звонил ему, пытаясь выудить какие-нибудь сведения, или просил об услуге. Обычно Фальконе уступал, ибо знал, что в случае упорства его могут вызвать наверх к начальству и подвергнуть там суровому допросу, пытаясь выяснить суть проблемы. До повышения по службе, в начале девяностых, ему казалось, что власть «серых людей» убывает. «Холодная война» кончилась, наступило время оптимизма. Фальконе тогда еще был женат и полон надежд. Ему представлялось, что мир становится более приятным, разумным и безопасным местом.

Однако потом все вернулось на круги своя. Появился новый враг. На сей раз безликий и трудно поддающийся идеологическому определению. Да и возник он как бы из ничего. В то время как полиция и карабинеры старались изо всех сил сдержать новую волну преступности, имея в своем распоряжении, по обыкновению, жалкие ресурсы, обнаружением врага занялись «серые люди», проводя операции, которые никогда не становились достоянием гласности. Произошел некий сдвиг в отношении моральной точки опоры. Для некоторых членов правительства цель стала оправдывать средства. Фальконе понимал, в каком мире ему придется работать до конца своей профессиональной карьеры. Только такое знание не облегчало его положения. И очевидная вера «серых людей» в способности Лео Фальконе не льстила ему.

— Лео, — раздался тихий голос Виале, — мне нужно тебя кое о чем спросить. Мы уже касались этого вопроса. И тем не менее… я не могу тебя понять.

— Мне не нужна другая работа, — вздохнул Фальконе, ощущая в своем голосе ноты раздражительности. — Может быть, хватит об этом?

Они добрых четыре года стремятся переманить его к себе. Фальконе не знает наверняка, насколько искренним является предложение Виале. Министерство безопасности постоянно завлекает к себе людей из полиции. Это льстит полицейским, им кажется, что у них есть будущее в другом месте, если станет слишком уж тяжело работать в квестуре.

Виале допил граппу и заказал еще. Официант, подающий на десерт весьма старомодный торт, принял заказ, исчез и вскоре вернулся с полным бокалом. Фальконе полагал, что Виале часто посещает это заведение. Возможно, ужинает здесь. Как знать, насколько высоко он взлетел? Офицеры безопасности никогда не распространялись о своих званиях. По правилам инспектор должен иметь контакт, который примерно соответствует его положению в иерархии. Однако Фальконе мало что знал о Виале. Как и большинство офицеров данной службы, тот отличался удручающей неприметностью: темный костюм, бледное, невыразительное лицо, черные волосы, скорее всего крашеные, и манера вести себя, предполагающая множество улыбок, но полное отсутствие теплоты и чувства юмора. Фальконе даже не мог толком сказать, сколько Виале лет. Физически он не очень развит. Среднего роста, хрупкого телосложения, с заметным брюшком. Тем не менее инспектор не сомневался: этот человек гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. В отличие от него Виале не сидел за одним и тем же письменным столом и не занимался той же постоянной триадой проблем: обнаружение, осмысление и распоряжение средствами. Он сам сделал свою жизнь, и тут ему можно позавидовать.

Виале прикоснулся рукой к плечу Фальконе и посмотрел ему прямо в глаза. В нем чувствовалась северная кровь. Она сказывалась в плоских, невыразительных чертах лица, в лишенном эмоций холодном и беспощадном взгляде серо-голубых глаз.

— Нет, нам надо все-таки решить этот вопрос, Лео. Дай согласие, и я быстренько улажу все необходимые формальности. В конце января ты уже будешь сидеть за новеньким письменным столом.

Фальконе рассмеялся и вновь принялся наблюдать за падающим снегом. Каким-то образом он повышал его настроение. Вспоминались слова, которые он говорил на прощание заступающим на дежурство полицейским. Шеф приказывал подчиненным беспокоить его незамедлительно и по малейшему поводу.

— Я подумаю, — ответил Фальконе. Как и в прошлый раз.

Виале бросил на него злобный взгляд и пробормотал нецензурное ругательство. Фальконе понял, что тот уже изрядно пьян.

— Не шути со мной, Лео, — проговорил Виале. — Не надо играть.

— Я взял за правило, — спокойно отвечал Фальконе, — не шутить с «серыми людьми». Шутки плохо отражаются на вашей карьере.

Виале фыркнул, потом как ни в чем не бывало положил в рот кусок пористого торта, роняя крошки и кусочки сахара на черный пиджак.

— Ты считаешь себя выше всех этих дел, не так ли? Сидишь в грязном тесном кабинете. Посылаешь тупых людишек ловить преступников, которых тебе все равно не удастся посадить в тюрьму.

— И такой работой кому-то нужно заниматься, — возразил Фальконе и посмотрел на часы. Полночь уже почти наступила. Довольно поздно, и можно благородно удалиться, не оскорбляя никого, за исключением Виале — тот уже и так довольно обижен.

— Разве это работа? — проворчал Виале. — О Боже, Лео!

«Серый человек» окинул взглядом зал и покачал головой.

Фальконе последовал его примеру. Все уже прилично напились. Такова традиция. Ведь наступает Рождество.

Виале грубо позвал официанта. Тот принес бутылку граппы. Виале схватил ее и налил им двоим по бокалу.

— Бутылка стоит сотню, и я плачу за нее, — пробормотал он, а затем кивнул в сторону маленького, залепленного снегом окошка: — Даже тебе надо принять что-то согревающее в такую ночь.

Фальконе взял бокал, хлебнул обжигающего напитка и поставил на стол. Алкоголь ему никогда не нравился.

Виале наблюдал за ним.

— Ты не хочешь вступить в союз с нами. Считаешь, что сам справишься с этим дерьмом, покуда тебе везет, и ты получаешь хорошие оценки. Зачем человеку вроде тебя возиться в такой навозной куче?

Цели, оценки, достижения… Фальконе, как и некоторым его коллегам, не нравился жаргон современных полицейских. Однако в отличие от большинства он видел смысл в работе с бумагами. Всем нужны определенные стандарты, каковыми измеряются их усилия внутри организации и при необходимости за ее пределами. Для людей типа Виале, которые могли годами портачить и не нести за свои ошибки никакой ответственности, если только на них не выходил какой-нибудь дотошный государственный служащий или политик, такое положение дел представлялось неприемлемым. Эта мысль вызвала какое-то смутное воспоминание, однако Лео не мог точно воспроизвести его в своем сознании.

Фальконе посмотрел на часы и отставил в сторону бокал, ощущая острый запах алкоголя.

— Говори, что хочешь сказать, Филиппо. Уже поздно. Мне надо хорошенько выспаться. Из-за такой погоды в квестуре завтра будет нехватка людей. Возможно, придется помогать организовывать транспорт. Не знаю…

— Транспорт! — раздраженно оборвал его Виале. — Какого черта ты должен терять время и заниматься такой ерундой?

— Полагаю, государственный служащий обязан выполнять подобную работу, — сухо ответил Фальконе.

Виале махнул в его сторону стаканом с водой.

— А я не являюсь таковым, да? Откуда ты можешь знать?

— Я не знаю, Филиппо. В этом-то все дело. — Фальконе неловко заерзал на стуле. Ему больше не хотелось расстраивать этого человека. Виале пользовался влиянием. Его власть распространялась над ним. Но не хотелось продолжать затянувшийся разговор. — Почему бы нам не обсудить все в следующий раз? В дневное время. Когда мы оба будем готовы, — он невольно взглянул на графин с граппой, — к более осмысленной беседе.

Неподвижное лицо Виале вспыхнуло.

— Меня удивляет, что ты не заботишься о будущем.

Инспектор молчал, ожидая, что будет дальше.

— Подумай об этом, Лео. Тебе сорок восемь лет. В последнее время тебя часто приглашали на беседу к комиссару?

Фальконе пожал плечами. Он был слишком занят и даже не думал о повышении.

Виале кивнул сам себе:

— Ни разу за три года. А ты даже не спросил почему. Плохо.

— Повышение — это еще не все, — защищался Фальконе, понимая слабость контраргумента. — Многие очень нужные люди в отделе являются простыми постовыми, которым никогда в жизни не подняться по иерархической лестнице. Но где бы мы оказались без них, черт возьми?

Виале склонился над столом, источая пары алкоголя.

— Не о них речь. Я говорю о тебе. Человек подавал надежды, а теперь толчет воду в ступе. Даже хуже того. Принимает идиотские решения и поддерживает не тех людей.

Фальконе начинал злиться, понимая, к чему идет дело.

— Ты хочешь сказать…

— Черт! — прошипел «серый человек». — Ты сам все прекрасно знаешь. Но теряешь рассудок и становишься сентиментальным. Выискиваешь недостойных типов. Взять хотя бы этого идиота Перони. Если бы не ты, его давно уже выкинули бы из полиции без права на пенсию. И по заслугам. Как можно, находясь в здравом рассудке, помогать такому человеку?

Фальконе тщательно обдумывал свой ответ.

— Они спросили мое мнение. Я им сказал. Перони — хороший коп, что бы там ни случилось с ним в прошлом. Глупо терять такие ценные кадры.

— От него можно ждать всяких неприятностей. Как и от его напарника. Только не говори мне, что не заступался за них. Да если бы не ты, они больше не работали бы вместе.

Какое дело до этих ребят службе безопасности? Фальконе бесило, что посторонний человек читает ему лекцию о том, как он должен относиться к подчиненным. Он даже от сослуживцев не желает слушать подобных поучений. Коста и Перони — люди его команды. Ему лучше знать, кто с кем должен работать.

— Это скромные полицейские, патрулирующие улицы, Филиппо. Моя, а не твоя проблема.

— Нет. Они две мины замедленного действия, ждущие удобного момента, чтобы окончательно погубить твою карьеру. Перони вскоре опять начнет чудить. Вот помянешь мои слова. А этот мальчишка Коста… — Виале подался вперед и перешел на конфиденциальный шепот: — Брось, Лео. Ты знаешь, кем был его старик? Этот вонючий коммивояжер при жизни доставил нам кучу неприятностей.

Теперь Фальконе восстановил ускользающее воспоминание. Около пятнадцати лет назад отец Косты, непреклонный, честный политик-коммунист, разоблачил несколько финансовых махинаций внутри гражданских и военных служб госбезопасности. В результате полетели головы. Парочка мошенников даже угодила в тюрьму.

— Но какое отношение все это имеет к сыну, черт побери? — спросил он.

— Стремление к беспорядкам у них в крови, — пробормотал Виале. — Такие люди много думают о своем положении в обществе. Будь честен с самим собой. Ты все знаешь не хуже меня.

— Это наши внутренние полицейские дела, — резко ответил Фальконе. — Тебе не надо беспокоиться о них.

— Я беспокоюсь за тебя, Лео. Люди все видят. И начинают удивляться. У нас ты или продвигаешься вверх по службе, или идешь на понижение. Никто не стоит на месте. Куда же, по твоему мнению, ты движешься сейчас? А? — Виале подался вперед, дыша парами траппы, желая убедиться, что его последний довод попал прямо в точку. — Там, где я служу, все идут на повышение. Знаешь почему? Это наш мир. Мы им владеем. У нас есть деньги и власть. Нам не приходится унижаться перед комитетом бюрократов, чтобы они дали добро на наши действия. И мы не беспокоимся, что какие-нибудь придурки из числа членов парламента начнут разоряться по поводу того, чем занимается министерство безопасности. Прошли те времена. Ты стремишься к результатам. Это мне в тебе нравится. Мы предоставляем таким людям шанс. Тебя охотно возьмут. Принимая во внимание то, как сейчас обстоят дела…

Виале умолк и дрожащей рукой вылил остатки напитка в стакане Фальконе в свой собственный.

— …тебе лучше бросить свою работу. Послушай друга, Лео. Последние годы я предлагаю тебе эту должность. Я бросаю путеводную нить, и она выведет тебя из дерьма, в котором ты копаешься. Пока еще не слишком поздно.

Зазвонил мобильный Фальконе. Он извинился, ответил и стал внимательно слушать то, что говорил ему знакомый голос.

— Мне пора, — сказал он.

Пьяная усмешка исказила лицо Виале, что слегка позабавило инспектора.

— Что случилось? Опять ограбили какого-то туриста возле Колизея?

— Не совсем так, — ответил Фальконе, улыбаясь и вставая. Он снял с вешалки пальто из верблюжьей шерсти, думая о том, спасет ли оно его от холода в такую ночь. — Все гораздо сложнее. Извини меня.

Виале поднял бокал.

— Чао, Лео. Я жду твоего решения до Нового года. Потом ты будешь предоставлен самому себе.

Они бросили машину в тупике Корсо и пошли на пьяцца делла Минерва навстречу порывистому ветру. Погода менялась с каждой минутой. На короткое время в прояснившемся кусочке неба появилась луна и осветила вздымающиеся края тяжелых туч, нависших над городом. В разреженном зимнем до боли ясном воздухе сверкали яркие хрупкие звезды.

А потом опять началась пурга, и трое мужчин, натянув капюшоны, свернули за угол и вышли на небольшую площадь, где над ними сразу же нависла грубая задняя стена Пантеона, освещенная серебристым светом ночи. Такого зрелища Ник Коста не ожидал увидеть. Огромное полушарие купола, самого большого в мире вплоть до двадцатого столетия, такого обширного, что Микеланджело из уважения сделал диаметр купола собора Святого Петра на полметра меньше, теперь было окутано снегом, вырезая в небе безошибочный полукруг, словно мениск огромной новой луны, встающей над темным городским горизонтом.

Коста бросил взгляд на знаменитого слона Бернини, стоящего перед церковью. Животное сейчас трудно узнать. Снег завалил статую и подножие крохотного египетского обелиска, который находился у его брюха. Гора в миниатюре выросла из земли и образовала треугольный пик, пересекаемый голой, похожей на иголку остроконечной колонной, расписанной непонятными иероглифами. Сандри сделал несколько снимков. Перони покачал головой. Затем они двинулись дальше вдоль восточной стены Пантеона, направляясь к небольшому открытому пространству пьяцца делла Ротонда.

Коста прекрасно знал каждый сантиметр площади. Он неоднократно арестовывал здесь карманных воришек, шныряющих летом в суетливых толпах, стекающихся сюда, чтобы увидеть невиданное: имперский римский храм, не претерпевший, по сути, никаких изменений за последние двадцать веков. Для многих было немаловажно, что они могли лицезреть это чудо бесплатно, так как храм Адриана, первоначально посвященный всем небесным богам, был в седьмом веке освящен и обращен в церковь, каковой остается и по сей день. Однажды Коста поднял здесь пьяницу, который заснул под фонтанами в виде смешных дельфинов и фавнов напротив массивной украшенной колоннадой галереи храма. Но еще задолго до того, как стал полицейским, будучи школьником, Ник с любовью и благоговением к истории родного города частенько приходил сюда, садился на ступеньки фонтана и слушал, как журчит вода, выливаясь из клювов дельфинов. Звук казался ему жидким смехом. Он смотрел на то, как все меняется в зависимости от времени дня и года, чувствуя прикосновение столетий.

Сегодня Ник с трудом узнал это место. Неистовый северный ветер дул сквозь узкие аллеи, неся каскады снега прямо на площадь и к входу в галерею Пантеона. Возле фонтана возникли любопытные сугробы. Потоки воды, струящиеся из ртов дельфинов, теперь превратились в крепкий лед и сверкали в лунном свете подобно комковатым драгоценностям.

Перони осматривал площадь, ища на ней признаки жизни. Мауро достал фотоаппарат и поменял пленку. Коста его понимал: действительно, зрелище редкое. Такое стоит увековечить.

— Где же все, черт возьми, Ник? — спросил Перони. — Даже бродяг не видно.

Бедняки постоянно бросаются в глазах на улицах города, особенно в таких интересных местах.

— Может быть, они уже внутри, — предположил Коста. Могло случиться и чудо. Город вдруг проявил давно таимое сострадание и нашел место, чтобы принять обездоленных на одну ночь.

— У нас гости, — заметил Перони, указывая рукой на фигуру, появившуюся из-за западной стены здания.

Закрывая рукой лицо от снега, мужчина в черной форме медленно приблизился, с надеждой посмотрел на них и спросил:

— Вы полицейские?

Перони помахал значком. Коста вновь окинул взглядом площадь. Фальконе прибудет с минуты на минуту.

— Не хочу входить в здание один, — сказал сторож. — Эти подонки иногда пускают в ход ножи.

Перони кивнул на дверь:

— Лучше бы ее открыть.

Мужчина сухо рассмеялся, потом взглянул на Сандри и быстро осмотрелся по сторонам.

— Конечно, офицер. Нет ничего проще. Ваш человек намерен снимать? Говорят, такое можно увидеть лишь раз в жизни. Какой прекрасный снегопад.

— Так чего мы ждем? — спросил Перони.

Коста знал суть проблемы. За галереей находились самые большие из всех имперских римских дверей. Покрытые бронзой почти до самого крыльца, широченные. Порой, перед тем как заступить на дежурство, он ранним утром выпивал на площади чашечку кофе, наблюдая, как Пантеон готовят для праздной толпы. Никто из работающих в здании людей никогда не входил туда через парадный вход. Массивные двери открывались внутрь.

— Нам следует войти через служебный вход? — спросил Коста.

— Так точно. — Мужчина фыркнул, потом опустил воротник — грубое красное лицо ясно давало понять, что его владелец принял не менее полбутылки траппы. — Вы все втроем пойдете?

Коста посмотрел на Перони: