Приятных кошмаров

– Артистка с погорелого театра! – не остался в долгу Маркиз. – У тебя таланта ни на грош! У этой табуретки и того больше! – Он пнул ногой табуретку.

– Ах ты!.. – Лола замешкалась в поисках подходящего эпитета, но Леня ее опередил – он-то уже давно был на взводе.

– Будь проклят тот день, когда я нашел тебя в той грязной забегаловке и вытащил из дерьма! – проорал он и остановился.

В пылу ярости он уже не помнил, что ни из какого дерьма он Лолу не вытаскивал и что инициатива работать вместе исходила именно от него.

Лола же в самом эпицентре сильного скандала все же умудрялась держать себя в руках, но до поры до времени. Сейчас терпение ее лопнуло, и она метнула в Леньку то, что попалось под руку – тяжелый соусник. Леня ловко уклонился, соусник ударился об стену и раскололся, темный китайский соевый соус растекся по симпатичным обоям. Лола расстроилась – ей так нравились эти обои. Маркиз же, напротив, неожиданно успокоился. То есть он перестал орать и вышел из кухни.

Услышав возню и скрип дверцы платяного шкафа, Лола заглянула в спальню. Так и есть: Ленька собирает чемодан. Ну что ж, туда ему и дорога!

– Ну и катись на все четыре стороны к своей режиссерше-убийце! – выкрикнула она, но без должного пафоса – не было куража.

К тому же она очень расстроилась, что Ленька считает ее бесталанной, хоть и знала, что это вранье. Но, как говорится, клевещите, клевещите, что-нибудь да останется!

– Лучше иметь дело с убийцей, чем с такой непроходимой дурой, как ты! – спокойно сказал Леня.

И от того, что он высказал это совершенно обычным тоном, не ругаясь, а как бы констатируя факт, Лоле стало особенно нехорошо. Так вот, значит, как он про нее думает? Вот, значит, кем ее считает? И это после всего, что она для него сделала! Стоило только случиться непредвиденной неприятности, как все вышло наружу! Он абсолютно ей не дорожит, он просто регулярно использует ее в своих дурацких мошеннических операциях! А сколько раз Лола рисковала из-за него жизнью! И все напрасно!

Глаза у Лолы защипало и сердце сжалось от такой вселенской несправедливости. Но она гордо шмыгнула носом и постаралась не давать воли слезам. Она не доставит этому чудовищу, этому отвратительному мужскому шовинисту такого удовольствия!

Дверь хлопнула, Лола снова вошла на кухню, заметила безнадежно испорченные обои и горько вздохнула. Все кончено. Жизнь дала трещину, которая становилась все глубже, как при десятибалльном землетрясении. Никогда еще они с Леней так не ссорились. И записная книжка тут ни при чем, то есть она послужила только поводом. На самом деле все гораздо глубже. Похоже, что это окончательный разрыв.

Лола присела на диване в темной гостиной и глубоко задумалась. Пушистая щека потерлась о ее руку – так кот Аскольд показывал, что он сильно не одобряет поведения Маркиза и полностью солидарен с Лолой.

– Ах, Аскольд, – горько пожаловалась Лола, – как ты-то пошел на такое преступление – изорвать записную книжку? Ну они, несмышленыши. – Лола имела в виду двух хулиганов – собаку и попугая, – а ты-то – умный, опытный кот! Ты же знаешь, что он без книжки как без рук!

Аскольд покаянно наклонил ушастую голову и замурлыкал. Он так редко позволял себе такое по отношению к Лоле, только в самом серьезном случае. В последний раз это было, когда Ленька увлекся какой-то мелкорослой провинциальной шавкой и помчался за ней, забыв обо всем, уверив себя, что она сможет заменить Лолу. Как бы не так! Но сейчас – совершенно другой случай, сейчас у них полный и окончательный разрыв. Лола никогда не простит ему грубых и несправедливых слов. Пусть катится к своей старухе! А если они с Ленькой ровесники, то она на девять лет старше Лолы.

От этой мысли на душе немного полегчало.

Снова в городе наступило ясное солнечное майское утро. После сильного ночного дождя деревья еще больше закудрявились пышной свежей зеленью, мостовые и тротуары оказались чисто вымытыми, стекла домов по-прежнему горделиво сверкали.

«Травка зеленеет, солнышко блестит!» – счастливо вздохнул Федор Михайлович.

Дальше там, кажется, было что-то про ласточку, но к птицам Федор Михайлович относился несколько настороженно с тех самых пор, как один нахальный голубь нагадил на дорогую газету, да еще угодил прямо на портрет знаменитого эстрадного певца Филиппа Киркорова. Мало того что несколько номеров оказались испорченными, так еще и одна покупательница, не заметив, испачкала пальто. Было очень неприятно, поэтому с тех пор Федор Михайлович недолюбливал птиц.

В данный момент, однако, ничто не предвещало никаких мелких неприятностей, и Федор Михайлович с удовольствием отдался своему любимому занятию – наблюдению за прохожими. Вот прошла мимо эффектная брюнетка с пышными волосами, одетая в красный костюм. Брюнетка вела на поводке черную же пуделиху в красном ошейнике.

«Ужель та самая Татьяна?» – встрепенулся Федор Михайлович.

Он вспомнил, что не далее как вчера утром с этой брюнеткой, вернее с этими двумя брюнетками – женщиной и собакой, – было связано чрезвычайное происшествие. Именно о них расспрашивала его потом симпатичная незнакомка, у которой пропала собачка.

«Что-то с памятью моей стало…» – всплыло в мозгу.

Брюнетки вели себя несколько странно, вернее, та, старшая, в красном костюме («не шей ты мне, матушка, красный сарафан»). С собачкой-то было все нормально: она бежала, натягивая поводок, изредка отвлекаясь на всякие мелочи – обнюхивание фонарного столба, порванного детского мячика («наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик…») или пустого пакетика из-под чипсов («ах, картошка, объеденье, пионеров идеал!»).

Но вот хозяйка собачки выглядела так, как будто она что-то потеряла. Она брела без ярко выраженной цели, непрерывно оглядываясь по сторонам, вздрагивая от каждого резкого звука и пугливо втягивая голову в плечи («пуганая ворона куста боится»).

Федор Михайлович даже засмеялся тихонько от такого удачного сравнения, потому что брюнетка с несколько крючковатым носом и торчащими в стороны черными волосами здорово напоминала ворону, вымазанную в кетчупе («Балтимор – наш вкусный спонсор!»).

Те двое уже несколько раз продефилировали по той стороне улицы мимо Федора Михайловича, длинноносая брюнетка заглянула в кафе, потом вышла оттуда и обреченно (несолоно хлебавши) потянула свою пуделиху прочь. И в это самое время над самым ухом Федора Михайловича раздался мелодичный голосок давешней дамы с собачкой:

– Пу И, немедленно прекрати трогать газеты! Тебе они совершенно не нужны! Ты не читаешь бульварную прессу!

Федор Михайлович оглянулся и увидел рядом с собой вчерашнюю прелестную незнакомку. Сегодня она была одета очень просто – в голубые джинсы и такую же куртку. Волосы были причесаны наспех, глаза не блестели, как вчера. Вообще вид она имела несколько расстроенный, чему Федор Михайлович несказанно удивился – ведь песик, потерю которого она вчера так оплакивала, стоял рядом с ней, живой и здоровый. Но все равно в простой одежде и почти без макияжа, она была ничуть не хуже вчерашнего.

«Во всех ты, душечка, нарядах хороша», – умиленно подумал Федор Михайлович и сказал, указывая глазами на собачку:

– Кто-то теряет, а кто-то находит.

В это время шустрый маленький песик умудрился подпрыгнуть, захватить в зубы стопку газет и оторвал угол у пяти штук.

– Простите, – смутилась незнакомка, – я заплачу.

Она положила деньги и ушла, потянув за собой маленького хулигана.

«Нет, ты не для меня», – расстроился Федор Михайлович.

Лола машинально подхватила Пу И на руки и перешла через дорогу. Она и сама не знала, куда идет, – просто утром Пу И срочно понадобилось выйти на прогулку. Леня так и не объявился и не позвонил. Звонить ему сама Лола, разумеется, не стала, хотя и подозревала, что мобильник его был выключен. Что ж, разрыв так разрыв, думала она, нужно как-то определиться и жить дальше. Пока мыслей в голове не было никаких.

Лола бездумно тащилась за Пу И по улице, и тут ее остановили. Анфиса Саркисовна собственной персоной бросилась ей наперерез. Пу И нейтрализовала пуделиха.

– Здравствуйте! – вскричала Анфиса. – Я вас всюду ищу!

– Вот как? – холодно спросила Лола. – И что же?

– То есть не вас, а Леонида! – Анфиса не заметила Лолиного холодного тона. – Он мне срочно нужен, просто сверхсрочно!

«Еще одна, – злобно подумала Лола, – еще одна, кому срочно нужен Маркиз, просто необходим! Зря стараешься, милая, тебе там точно ничего не светит. Почему-то мне кажется, что вдова режиссера Модестова попригляднее тебя будет! Хотя это нетрудно…»

– Мне необходимо с ним связаться, чтобы передать одну вещь! – кричала Анфиса.

– Тише, – Лола невольно отодвинулась. – Что вы хотите ему передать?

– Только ему! – заупрямилась вдруг Анфиса.

– Ну как хотите, – Лола рассердилась, – я, пожалуй, пойду.

– Он не оставил мне своего номера, – заныла Анфиса, – сказал, что сам свяжется со мной, когда будет нужно…

– Так что же вы от меня хотите? – холодно произнесла Лола.

– Но вы понимаете, у меня чрезвычайные обстоятельства!

– Ничем не могу помочь. – Лола отвернулась и бросила через плечо: – Леонид сейчас занят… кстати, вашим делом.

– Ну хорошо, – решилась Анфиса, – я скажу. Только не здесь.

Они прошли еще квартал, потом потянули своих собак в проход между домами и увидели две скамейки под чахлыми кустиками. С одной стороны крошечный скверик отгораживала высокая кирпичная стена без окон, с другой – бетонный забор. На скамейках никого не было.

Анфиса села и достала из сумочки какие-то бумаги.

– Дело в том, что вчера Леонид очень заинтересовался одной фотографией, – начала она.

– Я в курсе, – вставила Лола, – я видела эту фотографию.

– И я стала делать уборку, потому что там было все так разбросано… все разлетелось с антресолей, – не слушая Лолу, бормотала Анфиса. – Я стала делать уборку, я ничего не выбрасывала, я разобрала все бумаги… и вот нашла это, – она протянула Лоле еще одну фотографию.

Даже сейчас, когда тот, первый, снимок исчез в кармане у Лени, Лола могла с уверенностью сказать, что эта фотография – родная сестра той. Сделаны они были одним и тем же фотоаппаратом в одно и то же время, отпечатаны на одной и той же бумаге. Даже пейзаж, изображенный на снимке, был один и тот же: небольшая сонная речка, деревянные мосточки. Только сидели на мосточках не двое, а трое и так же болтали в воде ногами. Лола вгляделась: слева, несомненно, Модестов, дальше Птичкин, а справа притулился разбитной такой мужичок в клетчатой ковбойской рубашечке с расстегнутым воротом. Он был довольно молод, не старше тридцати, но уже пробивались на лбу первые легкие залысины. Лола перевернула фотографию. На обороте ее крупным, круглым, разборчивым, каким-то детским почерком было написано:

«Июль, 1988 год, г. Владимир. Слева направо: Леша, Гоша, Миша».

«Вот как, – подумала Лола, – следовательно, этот третий, с залысинами, – Миша».

– И вы, конечно, понятия не имеете, кто такие эти люди рядом с вашим мужем и что они там делали?

– Н-нет… – Анфиса наклонила голову.

– Отдыхали в санатории? – терпеливо спрашивала Лола.

– Нет, муж никогда не отдыхал в санатории, – твердо отвечала Анфиса.

– Владимир… – задумчиво сказала Лола, – может быть, ваш муж ездил по туристической путевке по Золотому кольцу?

– Возможно, – оживилась Анфиса, – он бывал во Владимире и Суздале, я точно знаю… рассказывал про Боголюбово… еще про Гусь-Хрустальный и про Юрьев-Польский…

– И что нам это дает? – устало осведомилась Лола. – Все равно неизвестно, каким боком эта фотография связана со смертью вашего мужа. Хотя… возможно, нужно говорить об исчезновении…

– Вы что-то знаете? – Анфиса больно схватила Лолу за руку. – Умоляю, скажите, вам что-то известно?

– Но вы же сами вчера все время твердили, что муж ваш жив, что он приходит в квартиру во время вашего отсутствия и роется в вещах, – весьма недоброжелательно напомнила Лола.

Сегодня ее и так-то все раздражало, а уж бестолковая темпераментная вдова тем более. Искала она, видите ли, Маркиза, чтобы срочно отдать ему еще одну фотографию! На которой прибавился неизвестный Миша! Ну и что, интересно, это дает? Кто такой этот Миша? Откуда он взялся? Где проживает в данное время и жив ли еще?

Как бы в ответ на Лолины невысказанные вопросы Анфиса робко протянула ей еще одну бумажку. Это была почтовая открытка более чем десятилетней давности. На открытке были изображены елка с игрушками, Дед Мороз в шубе, Снегурочка с косичками и зайчик с морковкой. На обороте открытки тем же самым крупным разборчивым полудетским почерком было написано:

«Поздравляю с Новым 1989 годом! Желаю в новом году счастья, радости, хорошего настроения и успехов во всех начинаниях! Помните ли вы еще город Владимир?»

И подпись – Миша. Адресована была открытка Георгию Птичкину, а в графе «обратный адрес» стояло: г. Ломоносов, ул. Сочувствующих, дом 8, Сыромятников Михаил Степанович.

Миша, значит. Это уже кое-что. Лола повеселела и благосклонно поглядела на вдову. Оказывается, не так уж она и бестолкова! Сумела сопоставить даты и почерки на открытке и карточке.

– Как думаете, это поможет в расследовании?

– Надеюсь, что да, – бодро сказала Лола, хотя на самом деле не была в этом уверена.

– Боже мой! – Из глаз Анфисы потекли обильные слезы. – Вы не представляете, как я измучилась от неизвестности! Не быть уверенной, жив твой муж или умер? Это ли не мученье? За что, за что мне это?

– Скажите, – Лола прониклась сочувствием к несчастной брюнетке и тронула ее за рукав, – скажите, а вы не ссорились в последнее время с мужем? Не мог он… ну, сами понимаете, как это иногда бывает с мужчинами… возможно, он рассердился на вас и решил…

– Вы хотите сказать, что я ему попросту надоела? – зловещим тоном спросила Анфиса.

Слезы ее мгновенно высохли, и смотрела она на Лолу так угрожающе, что той стало нехорошо.

– Да я ничего не имела в виду, так только предположила… – робко промямлила она, ей очень не нравился адский огонь, полыхавший в черных глазах ее смуглой собеседницы.

– Ах ты стерва! – вдруг заорала Анфиса. – Да как ты посмела даже предположить такое! Гуля меня обожал! Он никогда бы так со мной не поступил! Он любил меня! Мы жили душа в душу!

– То-то он все на дачу от тебя сбегал, чтобы отдохнуть! – ехидно ответила Лола и, как оказалось, попала в больное место, потому что Анфиса зарычала и бросилась на нее, растопырив ярко-алые ногти.

Лола ловко увернулась и подхватила Пу И на руки, чтобы в суматохе собаку не покалечили.

– Если он тебя так обожал, то какого черта ты людей баламутишь! – закричала Лола. – Собаку мою похитила, глюки у тебя! Если больная, то лечиться надо, а не людей от дела отрывать!

– Ты! – Анфиса выкатила глаза, нос ее как-то странно удлинился, и она стала еще больше похожа на ворону. – Ты, дрянь!

Она оглянулась в поисках чего-нибудь тяжелого, чтобы запустить в Лолу.

– Да по тебе давно психбольница плачет! – в удивлении сказала Лола. – Недаром муж сбежал! Больше не мог вынести!

– Зараза! Отдай бумаги! – орала Анфиса. – Отдай, а то хуже будет!

– Как бы не так! Отдам их Лене, с ним уже сама и разбирайся! – в ответ проорала Лола.

Она бросилась бежать, разъяренная вдовица пыталась последовать за ней, но пуделиха запуталась поводком в ножках скамейки. Пока Анфиса распутывала Джульетту, Лола с песиком уже скрылись с глаз.

После разговора с Анфисой Лола почувствовала настоятельную необходимость снять стресс. Она была настолько зла на ненормальную хозяйку пуделихи, что дрожали руки, и сердце билось слишком сильно. Поскольку рядом было кафе, Лола решила, что чашка кофе с пирожным приведет ее в душевное равновесие, да и Пу И не помешает половинка миндального печенья…

Правда, это было то самое кафе, прошлое посещение которого так ужасно закончилось, именно здесь Пу И был похищен, но вряд ли теперь зловредная вдова снова решится на преступление. Тем не менее Лола дала себе слово ни на секунду не выпускать песика из поля зрения и храбро толкнула дверь.

За стойкой, к счастью, была совсем не та девушка, что в прошлый раз. Увидев Пу И, которого Лола ловко держала на руке, как сумочку, барменша неуверенно протянула:

– Вообще-то к нам с собаками нельзя…

– Где вы видите собаку? – удивленно осведомилась Лола. – Вот его вы называете собакой? – Она ласково посмотрела на Пу И.

– А кто же это – кошка? – спросила барменша. – Но с кошками мы тоже не обслуживаем!

– Это ангел! – отрезала Лола. – Посетителей с ангелами, надеюсь, вы обслуживаете?

Барменша не нашла достойного ответа, а Лола, чтобы окончательно закрепить успех, добавила:

– Между прочим, в Париже собачки этой породы считаются просто дамскими аксессуарами. Надеюсь, вы в своем заведении обслуживаете дам с ридикюлями любой формы?

И тут же, не давая девушке времени собраться с мыслями, продиктовала:

– Мне – фруктовый салат, вишневый кофе, сливок положите побольше, а сахару совсем не надо, и две миндальные трубочки… нет, одну, – Лола вспомнила неприятную неожиданность, которую преподнесли ей минувшим утром очень точные английские электронные весы, – и еще вот такое ореховое пирожное для моего маленького ангела…

– Для вашего ридикюля? – ехидно уточнила барменша.

Лола удобно расположилась за столиком, устроила Пу И на отдельном стуле и отломила ему кусочек пирожного.

В это время за соседний стол сел высокий хорошо одетый мужчина лет сорока с чуть посеребренными сединой висками. Он с интересом взглянул на Лолу, затем перевел взгляд на чихуа-хуа и протянул руку, чтобы погладить его. Пу И негромко зарычал.

– Он не кусается, – сказала Лола.

– Можно дать ему кусочек ветчины? – спросил мужчина.

– Вряд ли он захочет, – Лола улыбнулась: эта сцена ей что-то очень напоминала.

– Вы давно изволили приехать в Ялту?

– Дней пять, – Лола уверенно подыграла собеседнику.

– А я уже дотягиваю здесь вторую неделю.

– Время идет быстро, а между тем здесь такая скука!

– Чехов, – мужчина трогательно улыбнулся.

– «Дама с собачкой», – подхватила Лола, – приятно встретить человека, разделяющего твои вкусы. Я обожаю Чехова.

– Трудно его не любить. А что – ваш маленький друг действительно не любит ветчину?

– Он предпочитает ореховое печенье. – Лола отломила песику еще один кусочек. Пу И осторожно взял печенье из ее руки, но все еще недовольно посматривал на незнакомого человека.

– Вы часто здесь бываете? – спросил мужчина.

– Всего второй раз… причем первый раз нам очень не понравился. Правда, Пу И?

Пу И всем своим видом показал, что ему очень даже понравилось приключение, в особенности же близкое знакомство с очаровательной пуделихой Джульеттой.

– Ах ты негодник! – Лола слегка шлепнула его.

– Пу И? Его зовут как последнего китайского императора? – Незнакомец явно пришел в восторг.

– Да, – Лола потупилась, – я надеялась, что ему это будет приятно…

Она не уточнила, кого имеет в виду – песика или покойного восточного государя. В голосе незнакомца Лола уловила несомненный интерес, причем не только к ее очаровательному любимцу, но и к ней самой. Лола тут же расстроилась, что на ней сегодня простые голубые джинсы и куртка, а не тот изумительный костюм цвета весенней молодой листвы, который ей очень шел. Тот костюм вчера испортил маленький паршивец, без чистки дело не обойдется. Но можно же было надеть что-то другое, что, у нее тряпок нет, что ли? Например, тот брючный костюм цвета ржавых осенних кленовых листьев, он изумительно подходит к Лолиным глазам! Или жемчужно-серый, в едва заметную тонкую полоску, с такой короткой юбкой. Или оливковый, жакет там свободный, а юбка значительно ниже колена, но зато какой разрез!

Вместо этого великолепия Лола утром не нашла ничего лучше, чем облачиться в линялые джинсы, как какая-нибудь бомжиха! Она скосила глаза на своего собеседника, так любящего Чехова.

– Вы не будете возражать, если я пересяду за ваш столик?

Лола не возражала. Незнакомец заказал для Пу И еще одно ореховое пирожное, а для Лолы – рюмку ирландского сливочного ликера и наконец перестал быть незнакомцем.

– Олег Петрович Нестеровский, – представился он.

Лола тоже назвала свое имя, точнее – свой сценический псевдоним.

– Я не спрашиваю, чем вы занимаетесь, – Олег Петрович тонко улыбнулся, – такая привлекательная молодая дама, которая может днем в будни позволить себе посидеть в кафе с собачкой и при этом так хорошо знает Чехова… подозреваю, что вы актриса.

– Вы очень наблюдательны, – Лола порозовела. – А чем же занимаетесь вы? Мужчина, который может позволить себе днем посидеть в кафе, – это куда большая редкость!

– Я бизнесмен, – Олег Петрович отставил рюмку и склонил голову набок, неожиданно напомнив Лоле умного фокстерьера Рики.

– Бизнесмены – они на то и бизнесмены, то есть занятые люди, – недоверчиво ответила Лола.

Впрочем, она проявляла недоверие только для виду. Ей очень понравился импозантный незнакомец. Так приятно было сидеть с ним рядом в полупустом зале кафе и наслаждаться неторопливой беседой. Слова его падали целительным волшебным бальзамом на Лолину израненную душу.

Они продолжили разговор о театре, и Лола приятно удивилась его осведомленности и образованности. Лола выпила еще рюмку ликера и совершенно расслабилась. В самом деле: она познакомилась с приятнейшим мужчиной, который вел себе более чем прилично, не набивался в гости, даже никак не давал понять, что такое может случиться, – то есть не расспрашивал обиняком, одна ли Лола живет, замужем ли и какая у нее квартира. Просто два интеллигентных человека разговорились за чашкой кофе, а что в глазах Олега Петровича присутствует несомненный мужской интерес, то что же в этом странного? Лола – молодая интересная женщина, как говорится, все при ней, отчего же мужчине и не поглядеть на нее с интересом?

«Так-то, Ленечка, – злорадно думала Лола, – находятся мужчины, которые не считают меня дурой! И я уверена, если бы Олег Петрович увидел, как я играю, он пришел бы в восторг! Потому что он – тонко чувствующий индивидуум, не чета некоторым! Тем, которые в театр-то ходили один раз в детстве на «Красную Шапочку». Тем, которые не отличают Гоцци от Гольдони и путают Гамлета с Макбетом. И он еще смеет оговаривать мой талант! Да что он понимает в актерском мастерстве, хотела бы я знать!»

Тут Лола поймала себя на том, что она совершенно не слушает своего симпатичного собеседника, и чтобы сгладить неловкость, улыбнулась ему как можно нежнее. Тот принял ее улыбку с явной готовностью и придвинулся на своем стуле поближе.

– Как приятно встретить родственную душу! – заговорил он. – Я в отношении театра чувствовал себя раньше несколько старомодным, – ну, знаете, сейчас в моде этакий авангард, на сцене все голые и тому подобное… И когда начинаешь в продвинутой компании говорить о своей любви к Чехову или, допустим, к Лопе де Вега…

– Я обожаю драматургию Лопе де Вега! – перебила Лола. – Это замечательные пьесы! И так хороши для постановок! И такой простор для актера!

– Мне кажется, у нас с вами полное совпадение вкусов, – сказал Олег Петрович тихо и посмотрел со значением.

Где-то в глубине истерзанной Лолиной души зазвенел предупредительный звоночек: дескать, не верь сладким речам, уж больно все гладко получается. Но Лола так была расстроена вчерашним скандалом с Ленькой, что ей просто необходимо было выслушать от кого-то комплименты и ласковые слова. Так что она не вняла предупредительному звонку и забыла предостережения мамы в детстве насчет того, что нельзя разговаривать с незнакомыми дядями на улице, это может очень плохо кончиться.

Тем более что Олег Петрович мягко взял ее руку в свою. Рука его была сильной и теплой, Лоле было очень приятно его пожатие.

Если бы она могла взглянуть сейчас в зеркало на себя и своего собеседника, она бы насторожилась. Лоле всегда было свойственно чувство стиля, и она не смогла бы не заметить некоторого диссонанса. Все манеры Олега Петровича были рассчитаны на то, чтобы покорить «Даму с собачкой», а ведь сегодня Лола таковой не являлась. Сегодня она вообще не играла никакую роль, не до того было после вчерашнего скандала и бессонной ночи.

Если бы она явилась расфуфыренной светской дамой, как вчера, разговоры Олега Петровича были бы куда более уместны, но для простой ненакрашенной девчонки в джинсах, какой Лола выглядела сегодня, это было чересчур, слишком наигранно.

Но Лола не глядела на себя в зеркало, и чувство стиля ей изменило. Поэтому она подавила в зародыше небольшие сомнения, легкое неудобство, крошечного червячка, шевелившегося в груди, как раньше придушила подушкой предупредительный тревожный звонок.

Олег Петрович все гладил и гладил ее руку и говорил что-то тихим, ласковым, завораживающим голосом. Лола прикрыла глаза, вся отдавшись сладостному чувству покоя.

И вдруг… Ее собеседник как-то дернулся, вскрикнул и даже прошипел что-то, похожее на ругательство. Он вскочил, с грохотом опрокинув стул, тряся рукой – не той, которой он гладил Лолу. С пальца капала кровь.

– Пу И, мерзавец! – завопила Лола. – Что ты себе позволяешь?

Песик сидел на стуле и грозно рычал, ничуть не раскаиваясь в содеянном.

– Боже мой! – Лола засуетилась, предлагая Олегу Петровичу свой батистовый носовой платок. – Просто не представляю, что на него нашло! Он никогда раньше так не делал…

Разумеется, она покривила душой, причем дважды. Во-первых, Пу И довольно часто позволял себе цапнуть неугодного ему субъекта за палец. Случалось это и с Маркизом на ранней стадии знакомства, просто Пу И никогда не доходил до кровавых ран. В этот раз он явно перестарался, и Лола прекрасно понимала, почему.

Песик просто приревновал Лолу к незнакомому мужчине, недаром с первых минут знакомства он смотрел на него весьма неодобрительно.

– Простите, простите нас, – Лола чуть не плакала.

– Ничего, – Олег Петрович слабо улыбнулся, – я сам виноват.

В чем он виноват, Лола не уточнила.

– Мне жаль, что так получилось, – Лола помедлила.

– Я надеюсь, что мы продолжим знакомство в более спокойной обстановке? – тут же нашелся Олег Петрович и протянул Лоле визитку с номерами своих телефонов. – Позвоните мне, когда захотите поболтать о театре.

– Обязательно позвоню, – пообещала Лола и добавила про себя: «Только уж тебя, маленький паршивец, ни за что не возьму с собой на свидание!»

«Не больно-то и хотелось», – тут же ответил Пу И злобным взглядом.

Олег Петрович не пытался добиться от Лолы никаких ее координат и даже не предложил проводить ее, что, несомненно, говорило в его пользу – не хочет навязываться.

Дома Лола бросила поводок и тут же напустилась на Пу И:

– Как ты мне надоел свой ревностью! И вообще ты в последнее время совершенно распустился!

Пу И встал посреди прихожей и возмущенно залаял. Лола предпочла не разбирать, что он там хочет сказать ей своим лаем, обозвала его невоспитанной собакой и удалилась в ванную. Там она немного привела себя в порядок, потом заварила свежий кофе и уселась на кухне подумать.

Маркиз в это время в глубокой задумчивости шел по улице. Он думал о том, как ему получить милицейские протоколы, касающиеся автомобильной аварии более чем месячной давности, и дадут ли ему что-нибудь эти протоколы, если даже удастся их заполучить. Ведь, судя по всему, осмотр на месте происшествия был проведен очень небрежно – не выяснили даже, что Птичкин был в машине не один, что к нему подсел пассажир…

Неожиданно Леню вывели из задумчивости. Перед ним остановились два высоких молодых человека в строгих черных костюмах, напоминающих своим внешним видом то ли служащих похоронного бюро, то ли героев культового фильма «Люди в черном».

– Патриарх Смит, – представился с заметным английским акцентом тот, что слева.

– Патриарх Джонс, – как не трудно догадаться, подхватил правый.

«Точно, в том фильме играли Вилл Смит и Томми Ли Джонс, – вспомнил Маркиз, – только один из них негр, а эти оба белые».

Заявление молодых людей не было голословным: в подтверждение их слов на лацканах черных пиджаков висели аккуратные пластиковые бейджи с именами: «Патриарх Смит» у левого и «Патриарх Джонс» у правого.

«Молоды они как-то для патриархов», – подумал Леня, но оставил свое мнение при себе.

– Наверное, вы слышали когда-нибудь о религии мормонов, – начал патриарх Смит.

– Проживающих в основном в штате Юта, в Соединенных Штатах Америки, но распространенных далеко за пределами штата и за пределами страны, – подхватил эстафету патриарх Джонс.

– Не хотите ли вы подробнее узнать об этих людях и об их замечательной религии? – снова вступил патриарх Смит.

«Так они и будут говорить по очереди? – подумал Леня. – Однако удобно: голос не сорвешь, не устанешь…»

Вслух он сказал совсем другое: он вежливо извинился, сослался на занятость и горячо поблагодарил молодых патриархов. Они нисколько не расстроились, одарили Леню своим патриаршим благословением и отправились дальше по своему трудному миссионерскому пути.

Леня же действительно очень заторопился. Он не зря поблагодарил молодых мормонов: они подали ему замечательную идею.

Витя Сельдереев тяжело вздохнул.

На пороге палаты появилась его законная жена Марьяна.

Ничего хорошего от ее посещения ждать не приходилось. Наверняка не принесла, зараза, ничего из того, что Витя просил, а пришла исключительно для того, чтобы попортить и без того никудышные нервы мужа, истощенные многолетним употреблением некачественного алкоголя, тяжелыми российскими дорогами и чертовой аварией на тридцать третьем километре… Правда, в этой аварии Витя был сам виноват, но он предпочитал об этом не думать в целях сохранения жалкого остатка своих истощенных нервов.

Ну вот, конечно, его личная домашняя кобра уже вынула огромный мужской носовой платок и промакивает им свои выцветшие глазки. Такая у нее всегда увертюра к обычному концерту.

– Валяешься, ирод! – всхлипнула Марьяна. – Всю жизнь так и будешь теперь валяться на моей шее! – Как-то у нее получилось немного невпопад, и Марьяна на секунду сбилась, но тут же снова набрала привычные обороты: – Ох, говорила же мне мамочка! Говорила, не выходи за этого оболтуса! Какие люди ко мне сватались, какие люди!

– Ох, завела опять, пила ржавая! – не выдержал Витя. – Да кто к тебе сватался? Соседский хряк да бабкин козел! Чего притащилась-то? Хоть папирос принесла, каких просил?

– Папирос ему! – взвыла Марьяна. – Может, я тебе еще и выпивку сюда носить буду?

– Неплохо бы! – вставил Витя, но жена не заметила его реплики и продолжила с того же места:

– А где мне, интересно, денег-то взять тебе на жратву и папиросы? Где мне на твоих родных детей денег взять, на житье-бытье? Ты, ирод, об семье-то хоть когда подумал?

– Ну, вы, это, потише бы, – подал голос замотанный в бинты до самых глаз старик с угловой кровати, – болеть людям спокойно не дают!

– А ты, дед, не выступай, – отреагировал красномордый тракторист со сломанными ногами, квартировавший возле самой двери, – не видишь – люди разговаривают, соскучились! Понимать нужно – семейная жизнь! К тебе никто не ходит, вот тебе и завидно! А будешь сильно горячиться, я тебе последнюю конечность обломаю!

– Ты прежде встань, козлище, ты встань! – захихикал старик. – Обломал один такой!

– Своевременно встану! – рявкнул тракторист. – И ты у меня, дед, довыступаешься!

Марьяна Сельдереева, которой посторонние люди не давали как следует сосредоточиться, плюнула и ушла, оставив мужу кулек с безвкусными импортными яблоками.

К несколько потертому, давно не ремонтированному зданию областной больницы подкатил небольшой оранжевый полугрузовой пикапчик. Из машины выскочили двое крепких мужичков в аккуратных комбинезонах и занесли в помещение несколько ярких картонных коробок. Унылая бабка-вахтерша приоткрыла глаза и по инерции спросила:

– Чегой-то?

– Подарки, бабка! – солидно ответил один из грузчиков.

– От дружественного американского народа! – добавил второй, со следами высшего образования на лице.

– Ну-ну, – успокоилась бабка и снова прикрыла глаза: она смотрела увлекательный многосерийный сон наподобие латиноамериканского сериала и боялась пропустить свадьбу главных героев.

Вслед за грузчиками в холл вошел среднего роста мужчина лет тридцати пяти с привлекательной, но незапоминающейся внешностью, одетый в хороший черный костюм с пластиковым бейджем на лацкане. На бейдже было написано: «Патриарх Скунс». Леня не мог отказать себе в маленьком развлечении.

– Не зовсем от американский народ, – поправил он грамотного грузчика, неимоверно коверкая русские слова, – а от американский мормон. Мормон – это очень хороший люди, это такой… как это по-русски… хороший конфессия… очень хороший религия.

Грузчики уважительно выслушали богатого иностранца, получили деньги и быстро удалились.

Через несколько минут «патриарх Скунс» сидел в кабинете заведующего вторым хирургическим отделением и, все так же немилосердно коверкая русские слова, впаривал тому, что дружественные мормоны в своем далеком Солт-Лэйк-Сити дни и ночи только и думают о том, как облегчить неимоверные страдания больных второй хирургии.

– А это – вам, – «мормон» протянул заведующему литровую бутылку виски «Джонни Уокер», – в памьять о наш незабываемый встрьеча. А там, в корьидор, стоит несколько коробка фрукты… бананы, финики… эпплз… как это… яблоко! – «Мормон» гордо произнес трудное русское слово.

– Спасибо, спасибо, – заведующий спрятал виски в ящик стола, – передайте дружественным мормонам нашу горячую благодарность…

– Я хотеть… хотел поговорить с один ваш больной, – «патриарх» вынул из кармана картонный квадратик и с видимым трудом прочитал немыслимую для американца фамилию: – Сель… дьереев… это наш компьютер выбрал из ваших пациентов, – пояснил «американец», снимая с себя ответственность за странный выбор.

– Нет проблем, – заведующий пожал плечами, – не прежние времена, говорите с кем хотите… только, вы знаете, у нас теперь закон – не разрешается пропаганда всяких сект… только четыре основные религии…

– О, не волнуйтьесь! – «Мормон» темпераментно замахал руками. – Никакой религиозный пропаганда! Я только отдам… как это… свои подарки и немножко поговорью с больным… – И в подтверждение своих добрых намерений он опустил в карман белого халата шуршащую зеленоватую купюру с портретом американского президента.

Вежливого щедрого «иностранца» проводили в палату. Он обошел больных и на каждую тумбочку положил пластиковый пакет с подарками. Наконец он увидел того, ради кого устроил весь этот спектакль, – виновника аварии на тридцать третьем километре Витьку Сельдереева. Он подсел к его кровати, выложил из сумки несколько ярких упаковок.

– В сектанты агитировать будешь? – со знанием дела осведомился Витька. – У меня шурин в баптистах был, еле ноги унес. Ни тебе выпить, ни тебе покурить, ни тебе что! Десятину отдай, как будто налогов мало…

Доброжелательный «американец» заверил Сельдереева, что против воли никто не запишет того ни в какую заморскую веру, но все же вкратце рассказал тому о мормонах – так сказать, в порядке ознакомления.

Витьку особенно сильно поразило распространенное среди мормонов многоженство.

– Это что же – мало мне одной Марьяшки, так меня три жены пилить будут? Это же никакого здоровья не хватит! Она одна-то меня ровно дрова ежедневно пилит, а втроем вообще на щепу изведут!

– О, это не есть факт! – горячо возразил Сельдерееву «иностранец». – Когда жен много, у них начинается… как это по-вашему… соцсоревнование, каждая старается угодить свой муж…

– Ох ни фига себе! – восхитился Витька. – А ведь ты, мужик, верно говоришь! Допустим, мне Марьянка выпить не даст, так я ко второй пойду или к третьей… А что, если они сговорятся?

– О, это бывает очень редко! – успокоил его «иностранец». – Чтобы две женщины договорились… это… как по-вашему… просто чьюдо!

– Кстати, мужик, там ваш дружественный народ ничего мне не передавал из выпивки?

«Американец» огляделся по сторонам и вполголоса, почему-то совершенно утратив акцент, проговорил:

– Все будет, и выпить найдем, сейчас только сестричка выйдет… а сигареты – пожалуйста, сигареты можно, – и он положил в прикроватную тумбочку блок «Мальборо».

– А сьейчас, – «американец» снова заговорил громко и коверкая слова, – сьейчас расскажите мне, как с вами слючилось это несчастье, – он указал на искалеченные ноги Сельдереева, – я хочу знать, не проявилась ли в этом божественная воля и высшее предопределение…

– Чего там проявилось, я не знаю, а только мое счастье, что меня в суматохе на алкоголь не проверили, – вполголоса проговорил Сельдереев, – выпивши я, конечно, был. Не то чтоб очень, в обычную меру, но только мало бы мне не было… пассажира ведь на месте убило…

– Пассажира? – быстро переспросил «мормон», снова забыв про акцент. – А разве… – он снова принялся коверкать слова: – Мнье сообщиль, что погиб водитель второй машина, как это по-вашему… «Жигюли»… и что он там был одьин, бьезо всякий пассажир…

– Брехня! – решительно отмахнулся Сельдереев. – Я на него с правого борта налетел, так я четко видел – пассажир рядом с ним сидел, мужик, твоих лет примерно, и я так в него своим «уазом» приложился, что его и собирать потом небось не стоило…

– Точно? Ты уверен? – «Американец» снова заговорил тихо и без акцента. – Ну-ка, нарисуй! – И он протянул Витьке листок плотной бумаги и ручку. – Как, говоришь, дело было?

Витька посмотрел на странного «иностранца» с некоторым сомнением, но тот оглянулся на дверь и, убедившись, что настырная медсестра вышла наконец из палаты, достал из-за пазухи красивую плоскую бутылку и засунул ее Витьке под подушку. При виде такого акта доброй воли со стороны приезжего капиталиста Сельдереев утратил всякие сомнения и начал рисовать схему дорожного происшествия, неловко водя по бумаге дорогой ручкой и поясняя душевному «иностранцу» свои неразборчивые каракули:

– Вот отсюда, значится, я ехал, а тут вот его «восьмера» по шоссе пилила. Ну, я вот этак, значится, вывернул, да не так крутанул и аккурат в правый борт ему, растудыть его так, впилился. Гляжу, мать честная, что ж это, я ж сейчас в его хряпнусь! По тормозам шарахнул, тормоза – в пол, и ни фига! Видно, колодки тормозные на фиг стерлись…

Как ни странно, «иностранец» вполне понимал своеобразную, непереводимую ни на какие человеческие языки лексику Сельдереева, видимо, очень умный «мормон» попался.

– И пассажира евонного так я и шандарахнул! – завершил Сельдереев свой захватывающий рассказ.

– Так ведь ты, наверное, в отключке был, как же ты все помнишь? – вполне в его стиле осведомился понятливый «американец».

– Так ведь это я после отключился, уже как вдарился, а перед тем-то я хорошо все помню… Еще мужик этот на меня так поглядел, и у него аж челюсть отвисла! Оно и немудрено, человек смерть свою увидел… А ты говоришь, водила там один был… Да я этого второго мужика во сне теперь вижу, как он на меня уставился! Глаза круглые, и шрам на левой щеке!

– Шрам? – удивленно переспросил «мормон».

– Ну, говорю – шрам, небольшой такой, слева…

– А вот еще, скажи, тебя же в стороне от машины нашли, в нескольких метрах – это что же, тебя ударом отбросило?

– А вот этого сам не понимаю. – Витька перешел на шепот, – у меня левая дверь такая тугая, ее только снаружи легко открыть, а изнутри каждый раз замучаешься, я как открываю, сперва приподыму, а потом этак на себя поддерну. А эти говорят – в стороне лежал и только оттого жив остался, не сгорел… Как же так получилось – убей, не пойму!

– Отшень интересно, – «американец» снова начал коверкать русские слова, – ну, я вам желаю от лица всей мормонской общественности скорейшего выздоровления!

Сельдереев и сам уже не мог дождаться, когда настырный гость отправится восвояси: ему не терпелось поближе ознакомиться с содержимым плоской бутылки, которая уютно притаилась у него под подушкой.

Лола пила вторую чашку кофе, а умные мысли все не приходили. То есть умная мысль была – позвонить Лене на мобильник и сказать, что у нее есть нужная ему информация. Для пользы дела так и надо было сделать. Но Лола, как уже говорилось, была своенравна и упряма, тут Леня не погрешил против истины, когда назвал ее упрямой ослицей. К тому же она была сильно оскорблена.

Она посидела еще немножко и приняла решение: ехать в Ломоносов и поговорить там с Михаилом Степановичем Сыромятниковым или хотя бы узнать о его судьбе.

Разумеется, это было неправильно – ехать в незнакомый город одной, без сопровождения. Кто знает, что она там застанет? Ведь если были сомнения насчет смерти Георгия Птичкина, то режиссера Модестова точно убили! Ну, допустим, того прикончила жена, а этот, Птичкин, сам инсценировал свою трагическую смерть, чтобы удрать от настырной Анфисы с ее страстной любовью. Но слишком уж все просто объясняется, Лола не верит в такие случайные совпадения. И Маркиз ее тоже так учил.

Вспомнив о Маркизе, Лола рассердилась на себя и решила ехать во что бы то ни стало. Она вызвала животных на кухню и объявила им о своем отъезде до самого вечера.

– И нечего так на меня смотреть! – Лола поставила на пол перед разобиженным Аскольдом мисочку с двойной порцией сухого кошачьего корма. – Как-нибудь переживете тут без меня один день! К вечеру обязательно вернусь. Сами, между прочим, виноваты! Не изодрали бы Ленькину книжку – он бы не ушел из дома! А теперь мне придется восстанавливать свое доброе имя и доказывать ему, что я тоже чего-то стою!

Аскольд смотрел на нее выразительными изумрудными глазами, в которых отчетливо читалось, во-первых, осуждение тех легкомысленных и бессовестных хозяев, которые бросают своих домашних любимцев без присмотра, и, во-вторых, требование элементарной справедливости: Пу И тоже участвовал в уничтожении Лениной записной книжки, а его Лола тем не менее не оставляла дома, а брала с собой в поездку…

– И нечего так смотреть! – повторила Лола. – Пу И привык всюду ездить со мной! И потом, я совершенно уверена, что это вы с попугаем втянули его в хулиганскую историю с Ленькиной записной книжкой! Сам он ни за что бы такого не совершил!

«Ну-ну!» – явственно сказал взгляд Аскольда.

– Пр-редатель! – хриплым пиратским басом проорал с самого верха кухонного шкафа попугай Перришон.

Лола решила взять с собой Пу И для поддержки, все-таки собака – друг человека. Вряд ли песика можно использовать в качестве защитного средства, но чихуа-хуа – древняя охранная мексиканская порода. Пу И способен поддержать Лолу в трудную минуту.

Она положила в сумку два банана, пакет с бутербродами, бутылку минералки, и они с Пу И отбыли навстречу опасным приключениям.

На Балтийском вокзале уже царила летняя толчея и суматоха – горожане, соскучившиеся за долгую северную зиму по солнышку, зеленой траве и свежему, незагазованному воздуху, толпами устремились на пригородные электрички вместе со своими котами, собаками и прочей мелкой домашней живностью.

«Вот видишь, – выразительным взглядом сказал хозяйке Пу И, – мы тоже вполне могли взять с собой Аскольда и Перри!»

– Ну ты даешь! – возмутилась Лола. – Отлично бы я смотрелась с таким передвижным зверинцем! Скажи спасибо, что я тебя взяла!

Пу И усовестился и скромно потупил глазки.

Пробираясь в толпе от кассы к перрону, Лола боковым зрением заметила знакомый силуэт. Ей показалось, что она узнала своего недавнего знакомого Олега Петровича Нестеровского, любителя Чехова и кофе по-венски, но, обернувшись, она не нашла его взглядом и подумала, что, скорее всего, обозналась.

«Совсем крыша едет, – сердито подумала Лола, – из-за этого грубияна Леньки я скоро буду бросаться на любого мужчину, который поговорит со мной ласково. Виданное ли дело – мне уже мерещится недавний знакомый!»

В электричке ей, к счастью, удалось найти свободное местечко возле окна. Правда, на соседней скамейке, прямо напротив нее, ехала пожилая женщина с огромной кавказской овчаркой, но собака вела себя тихо, мирно свернувшись под скамейкой, и только время от времени грустно вздыхала.

Судя по этим вздохам, овчарка была дамой. Это предположение немедленно подтвердил Пу И, который совершенно беззастенчиво принялся строить кавказской громадине глазки.

– Пу И, ну ты даешь! – возмущенно прошептала Лола на ухо своему любвеобильному песику. – Уж эта дама явно тебе не пара!

Самоуверенный чихуа-хуа так не считал. Он по-прежнему посылал лохматой соседке пламенные взоры, и вскоре Лола с удивлением заметила, что овчарка явно отвечает ему некоторой взаимностью. Конечно, дорожный роман ограничивался обменом взглядами, но Лола тем не менее была поражена способностями своего любимца.

Надо сказать, что едва ли не каждый второй пассажир электрички вез собаку или кошку. Если собаки ехали, в зависимости от размеров, на полу или на руках у хозяев, то кошек перевозили в самых разных дорожных переносках – в элегантных плетеных корзиночках с крышками, в аккуратных и очень уютных пластмассовых домиках, в обыкновенных инвентарных металлических сетках из универсама с кое-как приделанными крышками, в самых разнообразных самодельных клетках и корзинах. Немногочисленные дисциплинированные коты ехали безо всяких клеток, мирно покоясь на руках у хозяев.

Через две скамейки от Лолы ехала худенькая старушка, на плече у которой висел, как меховой воротник, немолодой кот, глаза которого выражали крайнюю степень душевной и физической муки. Неожиданно в кармане у старушки запел мобильный телефон. Бабулька с гордым видом достала трубку из кармана и ответила на неслышный вопрос:

– Еду в электричке. С котом. Кот плохо переносит.

Вскоре электричка доехала до Петергофа, и большая часть пассажиров вышла из вагона. Вышла и кавказская овчарка. Пу И проводил ее пламенным взглядом своих маленьких круглых глазок, и дама тоже, покидая вагон, оглянулась на своего недолгого попутчика…

Еще через двадцать минут поезд остановился на конечной станции.

– Станция Ораниенбаум, город Ломоносов! – объявил голос в динамике. – Просьба освободить вагоны!

Город Ломоносов в отличие от шумного, людного, полного туристов Петродворца оказался на удивление тихим, пыльным и провинциальным. Посреди вокзальной площади, не обращая внимания на прохожих, дремала большая полосатая кошка. Когда Лола с Пу И на руках прошла мимо, кошка приоткрыла глаза, смерила Пу И пренебрежительным взглядом (то же мне, собака называется) и снова задремала. Пу И в ответ на мгновение обнажил клыки, что при его размерах и внешности выглядело уморительно.

Увидев какого-то местного жителя, Лола вежливо осведомилась у него, где находится улица Сочувствующих. Ломоносовец на мгновение задумался, а потом сказал:

– Это вам лучше через парк пройти, вот здесь через дырку в заборе войдете, там тропинка будет, мимо дворца, все прямо и прямо, так по этой тропинке и идете, ее те и протоптали, кто на той стороне живет. В конце снова через дырку в заборе пролезете, там она как раз и будет, эта улица.

Лола поблагодарила и нырнула в широкий пролом.

За стеной раскинулся огромный, живописный, чрезвычайно запущенный парк. Как ни странно, эта запущенность очень ему шла, у парка было несомненное очарование, какое бывает у руин, полуразрушенных замков, где среди темных камней живут совы и стрижи.

Пройдя по тропинке метров триста, Лола вышла на огромный луг, середину которого занимали развалины дворца. В сторонке стоял шест с табличкой, извещавшей прохожих, что реставрацию дворца ведет крупная иностранная фирма, но, кроме этой таблички, ничто не напоминало о реставрации. Лола окинула взглядом разрушенные стены и подумала, что не была в Ломоносове с самого детства и не помнит, в каком состоянии был тогда этот дворец. В памяти у нее сохранился другой дворец, Китайский, и то больше потому, что ее очень напугал рассказ старушки-смотрительницы, которая говорила, что в этом дворце по ночам разгуливают привидения.

«И так они нас доводят, что иногда приходится от них на улицу убегать, вот до чего вредные!»

Посетители дворца слушали с недоверием, но маленькая Лола, тогда – Олечка, безоговорочно поверила рассказу и несколько дней после не спала, представляя себе разгуливающие по залам дворца привидения в пудреных париках и костюмах восемнадцатого века.

От дворца тропинка снова удалилась в запущенный парк, среди вековых дубов и густого высокого бурьяна пробежала еще около километра и наконец опять привела к облезлой каменной стене. Лола осторожно нагнулась, проскользнула в широкий пролом и оказалась на пыльной, немощеной улице, заросшей огромными лопухами, подорожником и застроенной неказистыми двухэтажными домами послевоенной постройки, ни разу с тех пор не ремонтированными и даже не крашенными. Оглядевшись по сторонам, Лола поняла, что здесь вообще ничего не изменилось года с семидесятого.

На углу улицы красовалась выцветшая металлическая табличка: «Улица Сочувствующих».

Номеров домов нигде видно не было, и, заметив некрасивую девочку лет шести, задумчиво ковырявшую в носу большим пальцем, Лола спросила ее, где дом номер восемь.

– А вам зачем? – поинтересовалась басом любознательная девочка, но, не дожидаясь ответа, показала вынутым из носа пальцем на один из одинаковых двухэтажных домов.

Подойдя к этому дому, Лола толкнула входную дверь. Дверь была не заперта. Лола вошла внутрь и оказалась на темной лестнице, заваленной разнообразным хламом вроде детских санок и поломанных велосипедов. Среди этого хлама она поднялась на второй этаж – других вариантов просто не имелось – и уткнулась в еще одну дверь, на этот раз запертую.

Звонка на двери не было, и Лола постучала.

За дверью послышался шорох, и мужской голос очень тихо, почти шепотом проговорил:

– Кто там?

– Михаил Степанович? – спросила Лола.

Дверь приотворилась на цепочку, и в щелке показался испуганный глаз и темный всклокоченный вихор.

– А вам чего? – тем же полушепотом осведомился человек.

– Можно мне войти? Неудобно на лестнице разговаривать!

Дверь приоткрылась чуть пошире, мужчина выглянул, внимательно осмотрел лестничную площадку, видимо, убедился, что за спиной у Лолы не прячется вооруженный разбойник, и впустил ее в квартиру.

Квартирка была крошечная, тесная, темная и страшно неудобная. Своими размерами и комфортабельностью она представляла что-то среднее между холодильником и телефонной будкой. Прихожей почти не было, прямо от дверей следующая дверь, в данный момент полуоткрытая, вела в комнату и еще одна – в микроскопическую кухню, по величине не превышающую ячейку автоматической камеры хранения.

– Ладно, проходите! – Мужчина показал Лоле на кухню. – В комнате у меня беспорядок.

Лола представила себе, что творится у него в комнате, если то, что было на кухне, он считал порядком. На полу, на маленьком неустойчивом столе, на стульях валялись пустые коробки из-под кефира, пластиковые коробочки из-под растительного маргарина и пустые полиэтиленовые пакеты, кроме того, стол был заставлен грязными чашками и блюдцами со следами какой-то отвратительной засохшей и заплесневевшей еды.

Хозяин расчистил один стул от коробок простейшим способом – смахнул их на пол, и указал Лоле на этот стул:

– Садитесь.

Лола с ужасом села на этот сомнительный стул и уставилась на хозяина квартиры. Он был таким же запущенным, как его жилище, давно не стриженным и явно немытым. При всем том в нем чувствовалась какая-то мучительная нервозность и озабоченность.

– Слушаю вас, – проговорил этот странный человек, демонстративно взглянув на часы, как будто хотел показать гостье, что он чрезвычайно занят и не может уделить ей много времени.

Лола невольно почувствовала раздражение, ей даже захотелось немедленно встать и уйти из этого свинарника, но она представила, как презрительно посмотрит на нее Леня, узнав, что она добралась до источника важной информации и ушла, ничего не выяснив, – и решила держаться.

Она достала из сумочки данную Анфисой фотографию и, прежде чем показать ее странному человеку, сама еще раз взглянула на снимок.

Пожалуй, в том человеке, который сидел на деревянных мостках справа от Птичкина, с большим трудом можно было узнать теперешнего Лолиного собеседника, этого запущенного и совершенно невоспитанного мужчину… Правда, на фотографии он был самым молодым из всех и даже довольно симпатичным, но при таком образе жизни, который он вел, судя по окружающей Лолу обстановке, немудрено, что он очень состарился и совершенно утратил привлекательность.

Лола протянула фотографию хозяину квартиры и спросила:

– Вы узнаете этот снимок?

Михаил Степанович поднес карточку к самым глазам, как делают очень близорукие люди, и долго ее разглядывал. Наконец он поднял на Лолу глаза, в которых полоскался совершенно неприкрытый страх.

– Зачем вы пришли? – спросил он Лолу.

– Что за отвратительная манера – отвечать вопросом на вопрос? – Несмотря на то что Лола сидела, а мужчина стоял, она умудрилась посмотреть на него сверху вниз. В этом сказалась ее отличная актерская подготовка. – Я пришла, чтобы узнать у вас про тех людей, которые изображены на этой фотографии. Кого-то из них я знаю – например, Георгия Птичкина, который сидит на мостках слева от вас… но я хотела бы узнать, где сделана эта фотография, что объединило всех этих людей, что произошло в то время…

– Я так и знал, – простонал мужчина, – я так и знал, что вы до меня доберетесь…

– Что значит – вы? Почему вы меня ждали? Что вы обо мне могли знать? – удивленно спросила Лола. – Ведь мы с вами никогда прежде не встречались… вы даже не знаете, кто я такая!

– Я отлично знаю! – истерично вскрикнул мужчина. – Меня давно уже преследуют! Я все время замечаю, что за мной следят, когда я выхожу на улицу, кто-нибудь обязательно караулит меня и потом крадется следом… Это все время разные люди, но меня им не обмануть… Это заговор! Международный заговор! Он опутал своими сетями все вокруг! А один раз он даже пришел сюда, прямо ко мне! – трагическим шепотом сообщил хозяин квартиры.

– Кто – он? – осторожно осведомилась Лола, на всякий случай отодвинувшись подальше от своего собеседника.

– Черный человек!

«Господи! – в испуге подумала Лола. – Типичный бред!»

Вслух она спросила, стараясь не раздражать его:

– Что еще за черный человек? Вы же говорили, что это разные люди, что их много…

– Он наверняка связан с ними! Просто я видел его вблизи и как следует рассмотрел!

– Что, он был здесь, у вас в квартире? – Лола говорила с Михаилом Степановичем спокойно и серьезно, как будто верила его странным словам.

– Нет, конечно! – Он побагровел от возмущения. – Конечно, я не впустил его в квартиру! Я сделал вид, что меня нет дома, а сам тихо стоял под дверью и смотрел в глазок… Я рассмотрел его и смогу опознать в суде!

– Где? – удивленно переспросила Лола.

– В суде! – уверенно повторил Михаил Степанович. – Я отлично его запомнил! Весь в черном, и лицо такое мрачное… Сразу видно, что самый настоящий злоумышленник!

Лола внимательно вгляделась в лицо своего странного собеседника и отчетливо поняла, что он совершенно ненормальный.

«Зачем я сюда приехала? От него не добьешься никаких разумных ответов! Разве можно такому верить? У него совершенно натуральная, ярко выраженная мания преследования!»

Однако она решила попытаться спокойной интонацией и логичными вопросами воздействовать на больного.

– Почему вы решили, что я тоже связана с этими людьми? – тихо спросила она, стараясь глядеть в глаза своему собеседнику. – Я приехала к вам только для того, чтобы задать вам несколько вопросов…

– И кто же вы такая? – насмешливо спросил Михаил Степанович. – Неужели вы мне честно ответите?

– Конечно, – Лола недоуменно пожала плечами. – Почему бы мне не ответить? Я частный детектив, работаю по поручению вдовы Георгия Птичкина Анфисы, пытаюсь выяснить обстоятельства его гибели…

Произнося эти слова, она поняла, насколько прав этот странный человек: в том, что она ему сказала, действительно было очень мало правды. То, что она частный детектив, – явное преувеличение, ни у нее, ни у Лени нет и никогда не было соответствующей лицензии; Анфиса Саркисовна очень удивилась бы, узнав, что Лола работает по ее поручению… только то, что она пытается выяснить причины гибели Птичкина, отчасти было правдой, и то гораздо честнее было бы сказать, что она пытается доказать Леньке, что может и без него чего-то добиться на ниве нелегального расследования…

– Допустим, я вам поверю, – немного помолчав, проговорил хозяин квартиры, – но только допустим… Но почему вас вдруг так заинтересовала та давняя история? Какое отношение она может иметь к смерти Георгия?

– Расскажите, что произошло тогда во Владимире, может быть, мне удастся найти какую-то связь…

– Ну ладно… – мужчина глубоко вздохнул и провел рукой по лицу, как будто отгоняя какое-то наваждение, – слушайте, раз уж вам интересно…

В том далеком году Михаил Степанович, а тогда еще просто Миша, приехал в город Владимир в командировку. Он должен был наладить на одном местном предприятии какой-то суперсовременный (по тем временам, разумеется) станок, изготовленный на ленинградском заводе, где Миша тогда трудился. Конечно, он не ожидал, что в захолустном Владимире его встретят с фанфарами, поселят в номере «люкс» и прикрепят к столовой обкома партии, но то, что он увидел в этом красивом и по-своему удивительном городе, даже тогда вызвало у него шок.

Купить в городе какую-то еду было просто невозможно. Даже по сравнению с ленинградскими пустыми в те времена магазинами здешние магазины поразили Мишу своей пустотой. Во Владимире даже не было привычных вывесок «Гастроном», гастрономические магазины назывались здесь «Жиры. Маргарин». И это вполне соответствовало действительности – на прилавках лежали только неаппетитные сероватые глыбы кулинарного жира.

Но самым неприятным оказалось то, что в гостинице, куда направили Мишу, совершенно не было мест. Дежурная с рыжей «халой» на голове, поджатыми малиновыми губами и вечно недовольным выражением лица в ответ на вопрос о местах, даже не взглянув на предъявленную Мишей бумагу от здешнего завода, раздраженно проговорила:

– Молодой человек, вы читать умеете? Русским же языком написано и очень крупно – на случай, если у кого плохое зрение! – И она ткнула толстым как сарделька пальцем в табличку с роковой надписью: «Мест нет».

Табличка была выполнена так солидно и добротно, что вполне могла бы сойти за мемориальную доску.

– А что же мне теперь делать? Я же в командировку приехал!

– Все в командировку! – сурово отрезала дежурная. – Можно подумать, что сюда кто-то просто так приезжает!

Суровой дежурной и в голову не могло прийти, что нормальный человек по собственной воле может приехать в город Владимир, с его десятками церквей и соборов, с огромными яблоневыми садами, полными соловьиного пения и колокольного звона. По ее мнению, люди, не являющиеся местными жителями, могли приехать сюда либо в командировку, либо под вооруженной охраной в печально знаменитый Владимирский централ.

Миша огляделся. В полутемном холле гостиницы, в глубоких потертых креслах дремали еще двое молодых мужчин, видимо, уже столкнувшихся с проблемами местного гостеприимства. Тяжело вздохнув, Миша подхватил свой чемодан и устроился в свободном кресле, решив, что как-нибудь с горем пополам перекантуется здесь до утра, а потом снова пойдет на завод и попытается добиться хоть какого-нибудь жилья…

Кое-как устроившись в неудобном кресле, Миша прикрыл глаза и попытался задремать. Но не прошло и десяти минут, как дверь гостиницы распахнулась, и на пороге появился новый посетитель. Миша открыл глаза, чтобы разглядеть этого человека. Вновь прибывший оказался жизнерадостным круглолицым бодрячком лет сорока – сорока пяти в очень дорогом и модном по тем временам кожаном пиджаке, с красивым коричневым чемоданом.

Миша уже предвкушал разочарование, которое постигнет толстячка при виде мемориальной доски с безнадежной надписью «мест нет», и то хамство, которое выплеснет на свежего посетителя дежурная, но, к его удивлению, рыжая мегера проснулась и выглянула из своего окошечка навстречу новому посетителю с радостным возгласом:

– Аркадий Борисович! Давно вас не видала!

– Мария Григорьевна, дорогая, что у вас есть?

– «Люксик» двухместный вас устроит? – проговорила дежурная вполголоса, но вполне отчетливо.

Миша встрепенулся: то у нее мест нет и не предвидится, а то вдруг возникают двухместные «люксы»! Кто же такой этот жизнерадостный толстяк, чье появление так преобразило рыжую мегеру?

Но дальнейшие события еще больше поразили Мишу и, можно сказать, разрушили все его сложившиеся представления о мироустройстве. Кругленький Аркадий Борисович озабоченно оглянулся на дремлющих в холле мужчин и негромко спросил:

– А что товарищи – номеров дожидаются?

– Да, Аркадий Борисович, – твердокаменная дежурная неожиданно застеснялась и даже зарделась, как гимназистка при звуках мата, – понимаете, номеров вообще-то нету…

– Понимаю, – Аркадий Борисович улыбнулся. – А мы с вами знаете что сделаем? Мы поставим в мой «люксик» две раскладушки, и тогда все смогут отлично разместиться! Даже не две, а всего одну – ведь в двухместном «люксе» две кровати и диван в гостиной…

– Аркадий Борисович, – дежурная растерялась, – но вам же будет неудобно… но ведь так нельзя… да как же это…

– А вот так же! – твердо возразил странный клиент. – Я вам сказал! – И гораздо громче обратился к дремлющим в креслах бездомным командированным: – Мужики, берите вещи и идем со мной!

Дежурная что-то недовольно пробормотала, но не посмела возразить и начала оформлять новых постояльцев.

Так четверо приезжих оказались в одном двухместном номере. Дежурная распорядилась, чтобы в их «люкс» перенесли из другого номера еще один диван, и они расположились с завидным комфортом.

Сразу же все четверо перезнакомились. Двое из новых соседей оказались ленинградцами – сам Миша и Гоша, химик, тоже приехавший в командировку на одну из здешних фабрик, Леша – москвич, начинающий режиссер, приглашенный для осуществления небольшой постановки на местное радио. Аркадий Борисович представился снабженцем из Одессы.

Мало того что он помог своим новым знакомым с жильем, он вообще оказался незаменим в этом полуголодном городе. Он мгновенно достал хорошей колбасы, сыра, конфет, других продуктов, нечасто встречавшихся даже в Москве и Ленинграде, сумел купить водки и коньяка, тоже крайне дефицитных в тот период «борьбы с пьянством и алкоголизмом». В общем, четверо мужчин жили благодаря веселому одесситу, ни в чем не нуждаясь.

Миша передал в отдел кадров завода свои документы, но их очень долго проверяли, оформляли ему допуск – завод, как и все тогда, был оборонным, и попасть на него было достаточно сложно. У химика Гоши была та же история, а режиссер Леша был занят на радио не больше трех часов – короче, они были свободны несколько первых дней и проводили время вместе, устраивая вылазки на природу, пикники и прочие простые мужские развлечения. Тогда-то и сделали они те фотографии, которые сохранились в доме у Гоши Птичкина.

Аркадий Борисович не распространялся о том, что он делает во Владимире, но тоже был практически все время свободен. У его соседей по номеру сложилось постепенно отчетливое впечатление, что он просто ждет кого-то или чего-то. И еще создалось впечатление, что Аркадий, такой веселый и жизнерадостный, чего-то очень боится.

Миша не делился своими подозрениями с друзьями, но ему пришло в голову, что одессит только потому пригласил их жить в свой номер, что в компании троих крепких молодых мужчин ему было не так страшно.

Когда они фотографировались на пикнике, на берегу реки Содожки, Аркадий так повернул дело, что не попал ни на один снимок – то сам фотографировал друзей, то ненавязчиво отходил в сторону, то просто отворачивался…

Но в конце концов у каждого человека могут быть свои странности, а Аркадий так помог своим новым знакомым и был так обаятелен – настоящая душа компании, – что эти мелкие странности ему легко прощали.

Так, за прогулками, застольями и легкими разговорами прошли два первых дня того славного владимирского июля.

А на третий день произошла совершенно неожиданная и удивительная история.

Четверо друзей отправились пообедать в местный ресторан с характерным названием «Трактир». Этот ресторан был оформлен под огромную старинную избу, с простыми деревянными столами и грубыми лавками. Официанты носили вышитые рубахи-косоворотки, в меню значились в основном традиционные блюда старинной русской кухни – борщок, кулебяка, бараний бок с кашей, курник… конечно, дело не обошлось без запотевшего графинчика водки.

Приятели просидели в ресторане около часа. Алексей вышел освежиться, и в это время в зале появился новый человек. Приземистый, широкоплечий, с низким лбом и маленькими злыми глазами, он прямым ходом направился к столу, который занимал Аркадий Борисович со своими друзьями. Не поздоровавшись, он сел за стол и уставился на Аркадия тяжелым немигающим взглядом.

– Сидишь, – проговорил он наконец хриплым, скрипучим, как старая дверь, голосом, – водку пьешь? Старых друзей не вспоминаешь? А мы тебя вспоминали… Тебе не икалось?

– Это что – твой знакомый? – спросил у Аркадия Гоша Птичкин. – Какой-то он невежливый… Слышь, друг, давай я тебе тоже водки налью, посидим как люди…

– Сиди, ты, человек! – хрипло оборвал Гошу незнакомец. – Сиди, пока тебя не спрашивают!

Он снова посмотрел на Аркадия и проговорил:

– От Вензеля тебе привет!

– Ну, и как же он поживает? – проговорил Аркадий, с трудом справившись с предательски дрожащим голосом.

– Он-то? – Незнакомец негромко, издевательски рассмеялся. – Лучше всех! На Ваганьковском места знаешь какие дорогие? А ему задарма досталось… Без памятника, правда, ну да это мелочь… Пойдем-ка, Аркашенька, потолкуем, а то у тебя друзья больно любопытные!

Он протянул руку и схватил Аркадия за рукав. Миша разглядел на его коротких, толстых пальцах два вытатуированных перстня. Тогда он еще не знал, что значат такие татуировки.

– Эй, эй, мужик! – забеспокоился Гоша Птичкин. – Ты что это, интересно, себе позволяешь?

– Сказали тебе – сиди! – рявкнул незнакомец. – И за базаром следи! Мужик – слово обидное, да я сегодня добрый, на первый раз прощаю!

– Ладно, ребята, вы посидите пока, мы с ним только поговорим, – успокоил друзей Аркадий, послушно направляясь к двери.

– Не нравится мне это, – Гоша смотрел вслед уходящим, – пойдем, поглядим, может, помочь Аркашке надо…

Ни Миша, ни Гоша от природы не отличались особенными бойцовскими качествами, но выпитая водка придала им храбрости, и они посчитали себя обязанными вступиться за Аркадия Борисовича, которому так многим были обязаны. Они заметили, что Аркадий с незнакомцем зашли в туалет, и ворвались следом за ними.

Коренастый громила методично избивал Аркадия, надсадно дыша, как от тяжелой работы. Аркадий, бледный, с окровавленным лицом, привалился к стене и старался удержаться на ногах.

– Эй, мужик, ты чего, совсем, что ли, сдурел? – с пьяной решимостью крикнул Гоша, подбегая к разъяренному уголовнику и замахиваясь на него прихваченной со стола пивной бутылкой. Тот оглянулся, оскалился, как дикий зверь, и неожиданно в его руке возник короткий широкий нож с кривым блестящим лезвием. Миша попытался забежать за спину бандиту и схватить его за левую руку, но тот, хрипло матерясь, взмахнул ножом, едва не располосовав Мишино лицо.

Миша едва успел увернуться, сверкающее лезвие промелькнуло в каком-нибудь сантиметре от его лица. Воспользовавшись секундной заминкой противника, Гоша Птичкин огрел его пивной бутылкой. Он метил в голову бандита, но тот легко уклонился, и удар пришелся ему в плечо. Уголовник грязно выругался – должно быть, удар оказался чувствительным – и двинулся на Гошу, размахивая ножом.

Гоша оказался в углу, отступать ему было некуда, страшное лезвие рассекало воздух совсем рядом с его лицом. Миша пытался напасть на бандита сзади, чтобы отвлечь его от товарища, но тот не глядя отмахивался короткими взмахами свободной левой руки.

Гоша в ужасе следил за сверкающим ножом, который неумолимо приближался к нему…

И в это мгновение произошло то, чего никто не ожидал.

Алексей Модестов, который вышел из ресторанного зала чуть раньше появления там уголовника, находился в кабинке туалета, и когда бандит оказался рядом с ним, он резко распахнул дверь кабинки, сильным неожиданным ударом выбив нож у того из руки. Гоша, все еще сжимавший в ладони горлышко пивной бутылки, снова ударил противника, на мгновение растерявшегося от неожиданности, и на этот раз его удар достиг цели – бутылка опустилась на стриженый затылок уголовника. Тот глухо охнул и закачался. Алексей, довольно сильный и вступивший в драку со свежими силами, налетел на бандита и нанес ему несколько страшных ударов в живот и в голову.

Бандит застонал и рухнул на кафельный пол.

Аркадий, про которого в пылу драки все забыли, подал голос. С трудом разлепив окровавленные губы, он проговорил:

– Ребята, дорогие, вы мне жизнь спасли! Никогда вас не забуду!

– Да ладно тебе! – смущенно проговорил Гоша. – А кто это такой? Чего он от тебя хотел?

– Это страшный человек… – начал Аркадий Борисович, но Алексей Модестов прервал его:

– Нам сейчас гораздо важнее не то, кто он такой, а что с ним делать. Он скоро придет в себя, и что тогда? В милицию ведь ты идти не захочешь? Правильно я понимаю?

– Нет, в милицию мне нельзя, – Аркадий помрачнел, – мне бы только несколько часов…

Гоша Птичкин выглянул из ресторанных дверей. На парковочной площадке стоял туристский автобус «Икарус». Туристы уже заняли свои места, и водитель собирался тронуться с места. Швейцар от дверей куда-то ушел, и Гоша, повинуясь внезапному порыву, вбежал к своим друзьям и крикнул:

– Берите его, быстро!

Бесчувственного бандита подхватили, вынесли, как тюк тряпья, из ресторана и подтащили к «Икарусу». Поняв на ходу идею Птичкина, Аркадий каким-то металлическим крючком открыл дверцу багажного отделения. Бессознательного бандита бросили на груду чемоданов и еле успели закрыть дверцу, как автобус тронулся и вырулил с площадки.

– Воркута – Золотое кольцо, – прочел Алексей на борту «Икаруса», а Гоша Птичкин помахал вслед автобусу рукой и проговорил:

– Счастливого пути!

Когда в тот же вечер друзья вернулись в гостиницу, дежурная передала Аркадию Борисовичу какую-то записку. Он очень обрадовался и стал торопливо собирать вещи.

– Приехал мой друг, – объяснил он своим соседям по номеру, – я здесь его и дожидался…

Он распрощался с приятелями, сложил чемодан и вышел из гостиницы. На улице его поджидала машина.

– С тех пор я его не видел, – закончил Михаил Степанович свой рассказ, – и ничего не слышал о нем…

– Аркадий Борисович… – повторила Лола, – а фамилию его вы не помните?

– Нет, фамилию не помню, – мужчина покачал головой.