Помоги проекту - поделись книгой:
КНИГИ
21 октября 2002 0
КНИГИ
В Москве открылся "Фаланстер". Фаланстер — термин из лексикона утопических социалистов ХIХ века, конкретнее — Шарля Фурье. Это самоуправляющаяся община, группа индивидов, объединенная для того, чтобы совместно производить и совместно отдыхать, свободно определяющих свои производственные задачи. Фурье считал, что фаланстер станет опорой будущего общества и его основной ячейкой. В идеале в фаланстере должно быть 1600 человек. В Москве их пока всего пять. И наш "Фаланстер" — новый книжный магазин. Это проект молодых и независимых людей. Из известных широкой публике можно назвать писателя и леворадикального идеолога Алексея Цветкова и ведущего "Народного радио" Макса Суркова. Собственно, необычное название магазина обусловлено особенностями его управления.
"Фаланстер" удачно дополнит невеликую компанию иных московских магазинов интеллектуальной литературы. К тому же "репертуарная" политика скорректирована в "правильную" сторону мировоззренческой позицией создателей "Фаланстера". Во всяком случае все книги, нужные критически настроенному по отношению к современной действительности человеку (от Эдуарда Лимонова до команданте Маркоса), там есть обязательно.
Проезд: м. “Пушкинская”, “Тверская”. Большой Козихинский пер.,10. Стальная дверь в арке. Тел. 504-47-95. www. falanster.ru
“ЭЛЬБРУС” РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ
Валентина Ерофеева
21 октября 2002 0
Author: Валентина Ерофеева
“ЭЛЬБРУС” РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ
Вроде бы радоваться надо: не прошло и восьми лет, как получено обещанное: кинотеатр "Эльбрус" стал собственностью "Золотого Витязя" — православного центра кинематографии.
Дареному коню в зубы не смотрят, но прежние хозяева заездили лошадку до клячи: кресла поломаны, стены ободраны — ремонт косметический вряд ли поможет. Да и на что ремонтировать? В довесок к подарку 300 тысяч долга перед родным государством, и арендатор (который по договору должен быть еще семь лет в неприкосновенности), держащий при входе бар и качающий денежки с пивного "крантика". "Но как тогда это совместить с духовно-просветительскими задачами центра? — недоумевает Николай Бурляев, президент одноименного международного кинофорума и одновременно новый директор кинотеатра "Эльбрус".— Я был уже на приеме у вице-мэра Л. Швецовой. Она обещала разобраться".
Неужели и это обещание мэрии будет реализовано в столь же рекордно "короткие" сроки, как и само дарение? А пока в отапливаемом только людским дыханием помещении развернулся духовно-просветительский цикл встреч с выдающимися деятелями русской культуры. В плане и показ лучших фильмов из блистательной кинематографической коллекции "Золотого Витязя". А их собрано за эти годы уже более 2200. К кинотеатру спешат люди. Каждый второй ведет за руку ребенка.
ЭХ, УХНЕМ!..
Ольга Генкина
21 октября 2002 0
Author: Ольга Генкина
ЭХ, УХНЕМ!..
Деньги и реклама правят нынче искусством. Назначают "звезд", ниспровергают авторитеты, навязывают критерии, извращающие природу и цель искусства, а уж как искажают его историю…
Россия — родина басов. И каких басов! Вот только что Москва отдышалась от восторгов по случаю единственного концерта Николая Гяурова (пополам с женой Миреллой Френи). А ведь Гяуров -— воспитанник Московской консерватории, представитель славных басовых традиций русской вокальной школы. Но кто знает сегодня об этом? А зачем знать, если у нас есть тенор Николай Басков, назначенный главным вокалистом страны! Зачем ему конкуренты, способные затмить его неяркий неустойчивый свет? Вот "подпорки" в лице стареющей "звезды" Монтсеррат Кабалье — это нужно.
Ансамбль "Русские басы" никому не конкурент, потому что он уникален. Второго такого в мире нет. Есть трио знаменитых теноров: Хосе Каррерас, Пласидо Доминго и Лючано Паваротти, собирающее целые стадионы поклонников. Правда, говорят, что этот тройственный союз ныне близок к распаду — певческий век недолог, тем более в ансамбле. Нашим же басам это не грозит, они сегодня в расцвете.
Когда поют "Русские басы", Николай Басков может отдыхать. Они — не сравнимые величины, просто нынешняя жизнь навязывает этот сравнительный контекст, потому что их появление на концертной эстраде совпало по времени. Это было три года назад. И если Басков возник почти из артистического небытия (первые шаги на сцене Большого театра не в счет), то ансамбль басов составили опытные солисты с певческим стажем, почетными титулами и даже международным признанием. Однако жизнь показывает, что стаж, титулы и признание сегодня пасуют перед толстым кошельком и всепобеждающей рекламой. Сколько раз за это время появлялся на телеэкране новоявленный тенор? Не сосчитать. Его, бедняжку, даже в день рождения вытащили на экран почти из постели и заставили фальшиво пропеть начальную фразу из ариозо Ленского "Я люблю вас…". А "Русские басы" удостоились экранного внимания лишь дважды: в коротком репортаже с юбилейного концерта памяти Александра Пирогова и в получасовом фильме Александра Боброва на телеканале "Московия".
В прошлом году пути-дороги российских певцов пересеклись на 10-м международном фестивале искусств "Славянский базар в Витебске". Ансамбль "Русские басы" открывал торжественный концерт по случаю Дня России, а Николай Басков его закрывал. Телеканал "Россия" вел прямую трансляцию из Витебска. Угадайте с трех раз, кого показали во всей красе, а кого — прикрыли рекламой. И тут с неизбежностью обозначает себя еще один фактор бытия современной культуры: целенаправленная государственная политика в области пропаганды культурных событий. Вернее, тенденциозная избирательность этой политики, уподобляющей себя персонажу детской сказки: сорока-воровка кашу варила…, этому — дала, а этому — не дала…
Но подлинный талант и проверенное мастерство ничем не затмишь. Есть у нас в Москве такое ристалище, где не всякий звездный супер-пупер выдержит испытание высокой традицией и взыскательнейшей публикой. Это мечта музыкантов всего мира — Большой зал консерватории имени П.И.Чайковского. Сегодня он доступен ограниченному числу артистов — деньги! Даже такие колоссы нашей культуры, как Александр Ведерников или Мария Биешу признаются, что концерт в Большом зале им не по карману. Сегодня эти мастера должны завидовать Николаю Баскову, для которого денежных затруднений не существует. Однако он пока не рискует выходить на эту сцену.
А вот "Басы" вышли. В прошлый четверг, 17 октября. С двухчасовым концертом. Чего им это стоило в финансовом отношении, знает только художественный руководитель коллектива Анатолий Федотов. Авось выкарабкаемся, надеется он. Зато полный зал и восторги публики, недавно рукоплескавшей Гяурову, -— эта победа не имеет цены ни в каком выражении, тем более денежном.
Репертуар басов широк и многогранен: русские народные песни в разных обработках и виртуозная классика, русская и зарубежная. У каждого участника ансамбля есть свои коронные номера: у Анатолия Федотова — хан Кончак и Иван Сусанин, у Юрия Марченко — Еремка из оперы Серова "Вражья сила", у Андрея Кокошкина — Мефистофель и король Рене, у Сергея Салтыкова — Варлаам из "Бориса Годунова", у Анатолия Образцова — величайший сплетник Лепорелло, у Александра Фомина — князь Галицкий и Фарлаф. Не испортил "обедни" и дебютант ансамбля Андрей Серов, ученик народного артиста Украины Валентина Ивановича Анисимова, заменивший его в "Русских басах" после безвременной кончины артиста 26 августа…
Но когда эти семеро смелых поют ансамблем русские народные песни, особенно шаляпинскую "Дубинушку", публика как по команде (во всех залах!) поднимается со своих мест и стоя слушает этот гимн протеста. Что потом творится в зале, не описать.
На этот раз произошло вот что: на сцену вышла целая делегация от губернатора Московской области Бориса Громова, высказала артистам слова искреннего признания и вручила огромный букет цветов. При чем тут губернатор Громов? При том, во-первых, что "Русские басы" появились на свет в стенах Московской филармонической концертной организации при Московской областной государственной филармонии, во-вторых, Борис Всеволодович лично принимал участие в спасении ансамбля от чиновничьего разгрома, имевшего попытку не далее, как год назад. Слава Богу, уцелели и вот сподобились оглушительного успеха на самой лучшей сцене мира.
Да, забыла помянуть, как в прошлом же году "Русские басы" потрясли Македонию, где их принимали, как братьев.
АПОСТРОФ
21 октября 2002 0
АПОСТРОФ
Фредерик Бегбедер. 99 Франков. М; Иностранка. 2002
В самом начале Октав, преуспевающий рекламист, признается, что книга — повод уволиться с престижной и доставшей работы: "Тридцать три года самое время для воскресения". Фредерика Бегбедера действительно уволили с такой должности в том же возрасте и именно за этот роман. Теперь он работает главным стилистом французских коммунистов.
Объясняясь с читателем этаким быстрым огнедышащим рэпом, Октав последовательно ненавидит все, из чего составлена его реальность: рекламодателей, рекламобрателей, непосредственное начальство, офисы и бутики, телезрителей и коллег по "облучению аудитории". Все время хочется предложить ему учиться выдержке у Исаева-Штирлица. Цитируя убийцу Мэнсона, он пишет: "Свиньи" своей кровью на кафеле в корпоративном сортире. Чисто эмоциональная агрессия приводит к осмыслению противника в терминах: "телевизионный фашизм" и "новый рабовладельческий строй". Для убедительности припоминаются Унабомбер, Кон-Бендит, Грамши. Короче, антиутопия воплотилась в жизнь, несмотря на прозорливость всех оруэллов, и жизнь отныне — гонка за рекламным сном. Осознав это, Октав с приятелями душит подушкой старушку-процентщицу, живущую в Майями на побережье. Бегбедер устроил роман так, что подобные "перегибы" при желании списываются на личную амурную драму героя и кокаин, вдыхаемый молодым рекламистом, как твердое топливо.
Французскую, и шире, европейскую культуру, антибуржуазностью не удивить. Особых новостей в книге тоже нет: реклама — обман, народ — зомби, герой обречен и выход неизвестно где. Но пишет Бегбедер бодренько, с заразительными приступами горького веселья и на современном материале: Данон, Колгейт, Нестле, магазины "Перекресток" … Да и построен текст интересно: "точка говорения" Октава с ростом его отчуждения от мира меняется в каждой части. Сначала он говорит изнутри, потом обращается к себе, как к знакомому, дальше, как к незнакомому, затем и вовсе, как к части нечестивой касты, и заканчивает островом призраков — бессмертных хозяев мира.
Согласно европейским опросам, единственная "теоретическая" книга, читаемая там сейчас молодежью, — "Но лого" Наоми Кляйн. А написано там, между прочим, то же самое, что во "Франках", только нет сюжета, меньше эмоций и больше цифр.
Ноам Хомский. Прибыль на людях. М; Праксис. 2002
Менее тысячи корпораций образуют олимп богов, решающих сегодня буквально все на нашей планете. Если хотите знать больше, для вас главная книга модного антиглобалистского гуру, профессора и анархиста, большого друга индейцев, экологов, рабочего класса и голодающих "третьих стран". Не любить глобализацию много ума не надо, но Хомский -— один из законодателей этой нелюбви, то есть из людей, давно ищущих ответ на вопрос: а что, собственно, можно реально противопоставить миру, живущему по принципам "бизнес юбер аллес" и "торговля делает свободным"? Он не просто находит теоретические ответы, но и называет современные альтернативы, тех же сапатистов в Мексике или Кубу, не впадая, впрочем, в восторг и соблюдая положенную ученому грань между честным анализом и пристрастной пропагандой. Долой Всемирный Банк, МВФ, ВТО и прочая! Пафоса и морализаторства у Хомского, конечно, хватает. Но кто, вообще, умеет о таких вещах говорить без пафоса и морализаторства?
А.Ц.
ОТ МОСКВЫ ДО РОССИИ
Савва Ямщиков
21 октября 2002 0
Author: Савва Ямщиков
ОТ МОСКВЫ ДО РОССИИ
Моя профессиональная, реставрационная жизнь начиналась в Новгороде. В 1959 году город готовился к 1100-летнему юбилею, и наш Российский реставрационный центр взял, как тогда принято было говорить, ударные обязательства. И все лето бригады по 10 человек, по месяцу, сменяя одна другую, трудились, восстанавливая иконостас Софийского собора. Есть такая легенда, что в XI веке при строительстве и росписи соборного храма изображение Пантократора в куполе чудесным образом изменялось. Десница Спаса Вседержителя сжималась в кулак. Два раза художники переписывали фреску, но на третий день ими был услышан глас: "Пишите меня с десницею сжатою. В ней я держу Новгород. Когда она будет разжата, город погибнет". И действительно, это пророчество осуществилось в войну — купол был разрушен немецкой бомбой, и когда наши войска освободили Новгород, то увидели только четыре неразрушенных дома… Но после войны Новгород восстал из руин и землянок. Когда я приехал туда в 1959 году, то увидел Новгород, о котором так много читал и в летописях, и в книгах наших историков, для меня это было открытие. Ведь Новгород — это символ Тысячелетней России. Знаменитый памятник Тысячелетию России немцы демонтировали, собирались вывезти из Новгорода. Это им не удалось сделать. А вот Магдебургские или, как их еще называют, Сигтунские врата, которые в свое время как трофеи были привезены в Новгород в XII веке, — они так и стоят в Софийском соборе. В этом есть особый смысл.
Задачей нашей реставрационной бригады была не окончательная реставрация. Нужно было привести огромный иконостас собора в порядок. Местный ряд, Деисусный чин и праздники — все нуждалось в реставрации. Это был фантастический объем работ. Много было всяких реставрационных задач и событий в моей жизни, но ту работу я не забуду. Работали порой ночами. Жили прямо в Кремле, в Грановитой палате, где стояли раскладушки, лежали матрасы на полу. Атмосфера была такая, как будто мы все братья… Никаких конфликтов, скандалов: только работа, работа, работа. Радость по поводу первой отреставрированной иконы. Помню, как хотелось быстро все сделать. Но учитель наш, опытный реставратор Виктор Васильевич Филатов, который, к счастью, и по сей день здравствует, говорил: "Ребята, все будет нормально, но только не спешите…". Заделывались те места на иконах, где были огромные дырки от осколков снарядов, где-то и доски были выбиты. Мы и доски вставляли и тут же накладывали грунт… Это не была окончательная реставрация. Но хотелось, чтобы в дни 1100-летия города люди увидели бы восстановленный иконостас.
Как символ того, что случилось с Новгородом, мы сохранили кусок снаряда в иконе — прямо в сердце юного Дмитрия-воина попал осколок…
Конечно, я Новгород полюбил. Полюбил всей душой, всем сердцем и не представлял себе, чтобы какой-то год я там не побывал.
Сейчас вспоминаю реставратора Александра Петровича Грекова — человека удивительной судьбы. Эмигрант первого поколения, он совсем юным покинул Россию — и вся молодость прошла во Франции. Потом война, немецкие лагеря. Там, в лагере, он встречает русскую женщину. А в 1951 году возвращается в Россию, к счастью, попадает в Ярославль. И начинает работать там в реставрационных мастерских, занимается изготовлением изразцов ярославских храмов, реставрирует иконы. Вскоре приезжает на стажировку в Москву — к нам во Всероссийский реставрационный центр. Для него было событием то, что он попал в Центральные реставрационные мастерские, а для меня то, что я впервые увидел живого эмигранта. Человека высокой культуры, который читает Ходасевича, с которым был знаком лично, рассказывающего о Бунине, на вечерах которого он бывал. Так зародилась между нами дружба. Я его каждый вечер водил к себе в барак на Павелецкой набережной ужинать. Мама моя его тоже полюбила. Александр Петрович очень быстро получил квалификацию, звание художника-реставратора первой категории. А потом жизнь у него так сложилась, что он переехал в Новгород, где продолжил заниматься реставрацией. Храм Спаса на Ковалеве стоял в руинах. Фрески XIV века до войны, в описании которых принимали участие мой учитель Сычев со своими друзьями Окуневым Мацулевичем и Мясоедовым, были разрушены. Но эти кусочки можно было собрать. Тогда был явлен один из великих реставрационных подвигов. Ведь сначала в храме работали минеры, там остались неразорвавшиеся снаряды.
Я помню, как после первых двух лет работы Греков приехал в Москву и говорит: "Савелий Васильевич, посмотрите, вот собраны первые фигуры, буквально, как мозаика из фрагментов. Вот юный воин, вот святитель".
Бригады к нему стали ездить. Студенты из Москвы на практику, из архитектурных, художественных институтов приезжали. Все больше фрагментов удавалось восстановить. Огромные полутораметровые фигуры стали собираться из праха, из осколков. Это, как фантастическое кино, на глазах это все восстанавливалось.
Позже в ЮНЕСКО была сделана выставка "Спасенные фрески". Издали великолепный каталог, и выставка поехала в Париж. Это была и для Парижа сенсация. Выставку показали в Москве, в Петербурге. И когда я болел, Александр Петрович, сам уже старый, мне присылал письма, написанные таким типично русским дворянским почерком… Очень хочется, чтобы в Новгороде был музей фрески. Основные фрески новгородские — они сейчас на месте в церквях, но в этом музее можно показать историю спасения фресок.
Вторая тема, связанная с Новгородом для меня, — это археология. Это не моя основная профессия, но здесь мы имеем дело с целой Вселенной. За годы работы в Новгороде я очень подружился с академиком Валентином Лаврентьевичем Яниным. Это человек, который шестой десяток лет занимается археологией, он второй, после Артемия Владимировича Арциховского, — руководитель Новгородской археологической экспедиции. Для меня бывать на собраниях археологов было счастьем и несказанным удовольствием. Их обстоятельные отчеты, их лаборатория, где они промывают, расчищают свои драгоценные находки, свидетельствуют о блистательном уровне подготовки и образования. Вот раскапывается усадьба древнего художника, где находят инструменты, заготовленные доски, пигменты красок. Восстановлена усадьба Олисея Гречина — иконописца, который работал в Новгороде. Или, представляете, находят азбуку, писанную по бересте. Я ходил на раскопы, смотрел, как это делается, — труд колоссальный.
Валентин Лаврентьевич Янин — человек абсолютной искренности, скромный, рассказчик феноменальный. Я жалею, что не записывал многие его истории. А потом у него хобби: он собрал десятки тысяч дореволюционных граммофонных пластинок — все в великолепном состоянии. Когда я сейчас приехал — он в одной из недействующих церквей проводил вечер для публики, прокручивал эти свои пластинки, очень интересно рассказывал. Это и есть интеллигент, а не образованец. Мое возвращение в Новгород — это вечера, проведенные в разговорах с Яниным. Конечно, он жаловался, говорил, что не то нынче время. Раньше интерес был больше к истории, к нашей работе. Сейчас, говорит, мы мало кому нужны. Но это не значит, что снижается темп работы. Каждое лето — новые уникальные находки.
Что сейчас в Новгороде, для меня особенно важно. До болезни я активно занимался проблемой реституции. Позиция моя однозначна: никому ничего не должны отдавать — мы победители. Но я первый в стране поставил вопрос о том, что нам нечего стесняться того, что у нас есть те или иные ценности. Следовало прекратить врать, что нет у нас золота Шлимана — немцы ведь знали, где оно лежит. Мы должны отвечать, как Наполеон, который вывез ценности из Италии, из других стран. Когда ему сказали, что он обязан все вернуть, получили в ответ: "Приходите, берите… Если сможете".
И благодаря этой позиции удалось показать тогда и выставку рисунков из Бремена, золото Шлимана и коллекцию Кенигса, вокруг которой сейчас идут споры. Мы никому ничего не должны. Это Хрущев с барского плеча Дрезденскую галерею вернул ГДР. Это такое же его преступление, как закрытие церквей и сжигание 200 тысяч лошадей. Нельзя было так просто возвращать, даже дружественной нам стране. Надо было сразу ставить вопрос: вы нам возвращаете одно, мы вам другое. Хороши благородные жесты, когда говорят: "Ой, война кончилась". Извините меня, пожалуйста, но мы до сих пор кости разгребаем и последствия этой войны. В перестройку я очень активно включился в проблему, несмотря на то, что очень многие демократы пытались меня выкинуть из комиссии по реституции. Там заседали ельцинские прихвостни, бурбулисовские прихвостни — они знали, что при мне им воровать не удастся. Сейчас один факт. Мы с покойным Федором Поленовым и с профессором Московского университета Алексеем Расторгуевым вели переговоры как раз по поводу бременской коллекции. Предложение наше было очень простое. В наличии 140 листов рисунков — все первоклассные. Со стороны Германии — отцы города Бремена, возраста такого, что они могли и воевать в свое время. Переговоры были очень не простые. Но наши позиции были сильны. Мы сказали: "Вот десять лучших рисунков, Дюрер, Боттичелли, вы их оставляете нам и мы их официально выставляем в наших музеях". Остальные, действительно, были вещи менее интересные, что, впрочем, не значит, что мы их задарма отдадим. Вы нам за это восстанавливаете разрушенный Новгород. И первой я предложил церковь Успения на Волотовом поле, которая была в таком же состоянии, как когда-то Спас-на-Ковалеве. Вы нам будете давать деньги, причем никаких переводов через центр. Создается комиссия с вашей стороны, комиссия с нашей стороны — реставраторы, которые определяют, сколько необходимо денег на реставрационный процесс под отчет. Столько-то денег переводят — мы отчитываемся, сколько восстановлено. Иначе эти деньги до Новгорода не дойдут… Очень были сложные переговоры, немцы отказывались. Я помню, мы уже собрали чемоданы, собирались уезжать. Нам очень тогда помогал Вольфганг Эйхфеде, немецкий левый, очень хорошо знающий русский язык симпатичный человек. И я помню, мы уже собрались улетать, подъезжает Эйхфеде и говорит: "Они решились". Мы подписали бумаги, а один из "отцов города" Бремена, посмотрев на меня, говорит: "У этого, наверное, отец защищал Москву". Я говорю: "Правильно, и даже был ранен и погиб". Все было подписано, эти протоколы о намерениях хранятся в специальном месте. Я заболел, и сейчас, когда Волотово восстанавливается так, как у нас написано, Швыдкой, который ведет переговоры, не упомянул о наличии этих документов, подписанные мною вместе с Поленовым, а он тогда был председателем Комитета по культуре в Верховном Совете РФ. Хоть сослались бы где. Нет, этого нет. Я сейчас поехал в Новгород, работы по восстановлению храма ведутся. Но говорят, что дело идет трудно, и деньги не всегда доходят.
Что меня еще потрясло сейчас в Новгороде. Николай Николаевич Гринев, директор музея, а музей новгородский я считаю одним из крупнейших в русской провинции (за счет икон и археологии), сказал: "Вы знаете, Савелий Васильевич, мы перенесли картинную галерею, она занимала много места. Где-то в начале будущего года мы покажем все отреставрированные иконы из запасников — около тысячи икон". Но куда же, спрашиваю, вы картинную галерею дели?
И он меня повел в здание Дворянского собрания, на площади перед новгородским Кремлем, рядом с нынешней администрацией. Они великолепно восстановили этот дом XIX века; при входе висит картина "Открытие памятника "Тысячелетию России", огромная такая, до малейших деталей выписана, видно, где какие полки стоят. А дальше я увидел великолепную коллекцию русского искусства XVIII — начала XX веков. Николай Николаевич влюбленно, вдохновенно вел нас по этим залам. Стены, освещение продуманы до мелочей, а самое главное — собрание богатейшее. И Николай Николаевич сказал, что это только начало, помогайте нам. Мы готовы покупать интересные вещи с аукционов, из частных коллекций. Он нас водил полтора часа по музею, и мы вышли, как после праздничной службы. Такую галерею создать в наши-то тяжелые годы. Эта галерея — одна из лучших в России. Учитывая, что в Новгороде такой иконный раздел, представляете, какой там музейный комплекс.
Однако с Новгородом у меня связана одна тема, болезненная и горькая. Я очень переживал смерть Дмитрия Михайловича Балашова, с которым жизнь меня свела на самых ранних этапах и его и моего творчества. С 1961 года я начал работать в Карелии по реставрации икон. Дмитрий Михайлович, как говорится, имел удовольствие пребывать в тамошних деревнях и писать свои книги.
Я считаю его первым по значению историческим романистом в России и счастлив, что Дмитрия Михайловича знал во всей его красе.
Когда он решил переезжать в Новгород, я это никогда не забуду, я тогда был в Петербурге, Лев Николаевич Гумилев позвонил мне в гостиницу и говорит: "Савелий Васильевич, у вас там в Пскове и в Новгороде все знакомые, Дмитрий Михайлович хочет перебраться, помогите ему. Он подойдет к вам". Я говорю: "Лев Николаевич, разумеется, мы с Балашовым в прекрасных отношениях". Дмитрий Михайлович телефон не признавал, а я в это время обедал в "Астории". Швейцары не могли не пропустить такого человека, хотя там закрытый гостиничный режим. Пришел, поцеловал руку даме и говорит: "Вы должны мне помочь". Я отвечаю, что, мол, Дмитрий Михайлович, какие вопросы. Даю ему телефон своего ближайшего друга в Пскове, который действительно многое мог. Балашов говорит: "Только учтите, со мной коровы, лошади, я переезжаю со всем хозяйством". Я еще хотел сказать, что и масса жен и масса детей, как у половца. Потом мне мой друг рассказывает: как ему в дверь в 4 часа ночи звонят. На пороге Балашов: "Савелий Васильевич приказал…" Я это рассказываю, чтобы характер был виден.
И вот он осел в Новгороде. И работая в Новгороде, я, конечно, часто его посещал. А когда началась перестройка, то мы стали единомышленниками. И я видел его семью, его детей. И когда прочитал, что его убил сын, я не поверил. В Новгороде живет великолепный человек, Владимир Иванович Поветкин. Я когда его первый раз увидел, то подумал, что он похож на человека из былинного окружения Садко. Довольно-таки строгий человек — реставратор. Янин раскапывал фрагменты музыкальных инструментов XI-XII веков, а Владимир Иванович их восстанавливал, реконструировал. Даже играл на них, причем играл великолепно. В Центральном Доме художника он дал великолепный концерт на древних, им же реконструированных инструментах.
Так вот, Балашов и Поветкин дружили. Я спросил Володю, несмотря на то, что очень тяжело было: "Скажите, Володя, сын убил?" "Да, Савелий Васильевич. Страшно, конечно, но он. Хотя его к этому могли подготовить..."
Поделиться книгой: