Помоги проекту - поделись книгой:
Британцы разрешили открыть мечети. Саддам не то чтобы запрещал, но к любым проявлениям истинной веры, истинной не в смысле ислама, а в смысле, когда человек действительно верит, а не притворяется, относился очень осторожно.
В мечетях появились новые муллы – многих из них до этого никто и никогда не видел. У них были деньги, и они распределяли их среди бедняков-иракцев. Но не просто так. А в качестве платы за обстрелы, нападения, теракты. Платили за убитого американского солдата, за подорванную на дороге машину.
Если бы американцы и британцы в ответ взорвали все мечети и убили мулл – они бы правили Ираком. Но они этого не сделали. Проявили слабость…
Рахман не вступил в террористическое подполье по двум причинам. Первое – они придерживались шиитской веры, а воду мутили в основном сунниты. Второе – его брат погиб в две тысячи шестом во время массового нападения боевиков на город.
К тому времени террористическая война уже шла вовсю, британцы и американцы понимали, что не справляются. Остро требовались проверенные, надежные люди среди иракцев, хоть сколько-то. Кто-то подсказал, что можно брать в полицию тех, у кого родственники погибли от рук террористов. Они будут не просто «отбывать номер», а мстить. Поэтому в один прекрасный день у дома Рахмана остановились две машины, американский «Хаммер» и полицейский пикап, и несколько улыбающихся американцев (один даже с телекамерой) долго говорили с Рахманом, убеждая его стать полицейским. Тот согласился, а чем еще заниматься?..
Он прошел полицейскую школу, но так как у него не было влиятельных родственников и нечем было заплатить, его почти сразу послали на дополнительную подготовку в спецназ. Он назывался Basra SWAT, его готовили американские инструкторы намного дольше, чем обычных полицейских, и они были вооружены не АК-47, а американским оружием. Правда, в SWAT всегда отправляли не лучших, а худших. Объясняю почему, все очень просто. Патрульный полицейский, отвечающий за ту или иную улицу, имеет возможность и кормиться на этой улице, собирая деньги с торговцев. А что, думаете, кто-то будет за жалованье работать – нашли дураков! А вот SWAT – им как раз и негде заработать: то в казарме, то на тренировках, то на операциях, причем таких опасных, что пулю получить раз плюнуть. Вот и шли в спецназ те, кого выпихнули с улицы. Еще шли вот зачем: в SWAT ты знакомился с американскими инструкторами и после получения кое-какого опыта мог рассчитывать на рабочее место в одной из американских частных военных компаний. А там деньги, и неплохие. Не знаю, как по американским меркам, но по иракским точно неплохие…
Потом пришел новый начальник полиции и все изменил.
Во-первых, он упорядочил процесс сбора денежной наличности. Теперь с каждого торговца брали не на глазок и не сколько вздумается, а строго определенную плату в строго определенные дни, причем только деньгами, не продуктами, не вещами, а деньгами. Во-вторых, если раньше полицейские делились только со своим непосредственным начальником – командиром полицейской бригады, а начальнику полиции города «заносили» только на день рождения, если надо было продвинуться по службе или скрыть то или иное должностное преступление, то теперь отстегивать надо было регулярно, раз в две недели, по строго установленной таксе. Выражаясь суконно-бюрократическим языком, за общее покровительство и попустительство по службе. В-третьих, SWAT стали личной гвардией нового начальника полиции города, правда, задания стали немного другие. Исламистам тоже стали доставаться какие-то деньги и от американцев, и от полиции, сколько – никто не знал, но, наверное, достаточно. И исламисты прекратили свои дикие выходки, теперь если подрывали бомбу у харчевни или магазина, то это значит, что хозяин отказывается платить, только и всего. Опасных операций стало намного меньше, теперь брали только «дикие» группы, причем сливали их зачастую сами же исламисты, те, что были «в доле». Остальное же время занимались другими менее опасными и более денежными делами. Проводка караванов в обе стороны от ирано-иракской границы. Охрана нефтяных приисков и месторождений. Конвоирование и охрана богатых иностранцев, которые приезжали в Басру по делам. Проводка особо важных конвоев. Деньги совсем другие, и риска меньше. Бин Тикрити платил и британцам, и американцам, и они брали с радостью[28].
Потом американцы и британцы ушли, и бин Тикрити с его гвардией стал полноправным хозяином Басры. Если при американцах он себе многое не позволял, то теперь можно было все.
Прежде всего он учредил частную охранную компанию и взял самые выгодные подряды. Раньше он опасался связываться на этой ниве с американцами, потому что в частных военных компаниях было полно выходцев из ЦРУ и войск специального назначения, они имели хороших друзей и могли очень сильно надавить на рычаги… а путь от простого полицейского-коррупционера до пособника боевиков очень короток. Но сейчас Ирак принадлежал иракцам, в Багдаде он кому надо занес за продолжение службы, и надо было отбивать деньги. После нескольких профессиональных, кровавых нападений на эскортируемые американцами конвои и одной кровавой разборки в басрских болотах с иностранными контрактниками Рахман участвовал и в том и в другом, американцы поняли, что ловить тут нечего. И «хлебная» дорога Кувейт – Басра – Багдад теперь принадлежала им, американцы если и оставались, то на подхвате. Или хочешь – работай, но отстегивай долю.
Потом бин Тикрити на пальцах объяснил и руководству нефтяных компаний, работающих в его зоне ответственности, кому, сколько и за что надо платить. Первыми поняли русские – у них, видимо, так же было, вопросов не возникло – надо так надо. Последними поняли норвежцы, после того, как у них несколько человек зарезали.
Рахман Хассани всегда был рядом с начальством, делал то, что говорят, и показал себя неплохим командиром. В разборке на болотах он лично убил двоих, в том числе и бывшего своего инструктора, который опознал его. Поэтому его подняли и поставили «смотрящим» за приисками. Деньги получали другие, а он смотрел, чтобы не происходило ничего плохого, чтобы на прииски не залетали всякие отморозки, чтобы не воровали больше положенного, чтобы не было никакого лиха. Это у него получалось – никаких нареканий к нему не было.
Ситуация в стране была сложной. Шииты взяли власть, но это не нравилось суннитам, и самое главное – не нравилось проклятым собакам саудитам, узурпаторам ислама. Постоянно через границу пытались перебираться боевики, гремели взрывы. Правда, в Басре почти никогда такого не было, и дело не в том, что здесь абсолютное большинство – шииты, совсем не в этом. А дело в том, что бин Тикрити вышел на руководство иракской «Аль-Каиды» и «Шуры моджахеддинов Ирака» и пообещал в ответ на теракты в Басре устроить геноцид суннитов. И к нему прислушались, потому что знали – у бывшего полковника Саддамовской охраны за этим ни разу не заржавеет. Тем не менее работы у Рахмана и его людей было много – граница-то рядом, и кувейтская, и саудовская. Они вылавливали отморозков и чаще всего просто расстреливали и спускали в реку Шатт аль-Араб. Рыбам тоже чем-то надо питаться…
Потом бин Тикрити вызвал Хассани и приказал ему расстрелять из засады конвой и украсть русских нефтяников.
Рахман не понял, для чего это было нужно, но понял, что все это неспроста. Это было глупо, даже он это понимал – рушить сложившийся порядок вещей, где каждый знает, какая его доля, и получает ее. Они были живы, они были в доле только потому, что устанавливали порядок. Деньги идут туда, где порядок, это аксиома. Они не отморозились, они устанавливали порядок. Каждый торговец знал, кому и сколько надо дать, чтобы спокойно торговать. Каждая нефтяная, строительная компания знала – куда и сколько надо перечислить, чтобы их по-настоящему защитили от всяческих неурядиц. Это были понятные, прогнозируемые издержки, которые легко вписываются в конечную цену. Намного лучше, чем если у тебя сожгли на дороге машину с товаром, купленную на последние деньги, или взорвали нефтяную вышку за десяток-другой миллионов долларов. Они даже помогали торговцам, ставшим жертвами ограблений и краж, ведь если человек не встанет на ноги, не продолжит торговать, платить он тоже не будет, верно?
И люди знали это. Люди были благодарны.
А тут совершенно отмороженное деяние, нарушающее весь сложившийся порядок вещей…
Рахман видел, что и его начальнику тоже все это не по душе. Видимо, на него надавили, да так, что даже он, имеющий под своим началом тысячи вооруженных и имеющих право законно применять оружие, ничего не мог с этим поделать. Когда бин Тикрити отдавал приказ, он был весь серый, и от него сильно пахло харамом. А когда Рахман не нашел чего сказать и просто стоял навытяжку, бин Тикрити разозлился, заорал на него: «Пошел вон, сын шакала!» – и бросил в него папкой с документами. Никогда раньше такого не было.
Рахман вернулся домой, он купил большой дом себе, выдал замуж обеих сестер, отремонтировал дом родителей, и все благодаря работе в полиции. Но сейчас он чувствовал – плохо дело. Он позвал жену, дал ей денег, сказал забрать детей, машину и уезжать к себе на родину, в Мосул, прямо сейчас. Жена побледнела, но взяла деньги и ничего не сказала. Она была правильного воспитания и знала, что все должен решать мужчина.
Потом Рахман собрал своих людей, и они сделали то, что было приказано. Они надели маски, когда брали автобус, и нефтяники не видели их лиц, они просто не поняли, что это настоящие полицейские. А американские контрактники узнали их, но до самого последнего момента не думали, что спецназовцы откроют по ним огонь. Рахману было не по себе от этого, и как только американцы стали отходить, бросая автобус, он приказал прекратить огонь. Хотя дальше на дороге стояла машина с ДШК, и если бы он хотел – из американцев не ушел бы никто.
Они привезли заложников прямо в дом к бин Тикрити и засели там. Обеспокоенный Рахман приказал выставить на позицию на крыше пулемет ДШК – на случай, если американцы прилетят на вертолетах, и разместил у дверей закладки с ракетными установками РПГ. Если вертолеты зависнут над компаундом, выпуская спецназ, бойцы смогут сопротивляться, запуская ракеты РПГ. Больше он ничего сделать не мог.
Потом бин Тикрити позвал его снова к себе и дал новое задание, еще хлеще, чем первое. Надеть на себя трофейные шмотки суннитов, развернуть черный флаг джихада и отрезать голову русскому. И записать все это на видео. Рахман сделал и это, но с тех пор окончательно потерял покой. Все это было очень, очень плохо. Хотя бы потому, что тех, кто замешан в таких делах, убивают как свидетелей. Значит, могли убить его и его людей. Каждый день он думал, как соскочить со всего этого.
Бин Тикрити привез им харам, и Рахман поставил его себе под кровать в казарме, которая была оборудована в личном компаунде начальника полиции, выдавая столько, сколько надо, чтобы снять стресс и не опьянеть. Но высчитать нужную дозу было сложно: например, вчера между его людьми произошла драка. Запертые в четырех стенах спецназовцы все меньше поддавались контролю.
Рахман лег спать рано – на улицу было не выйти, налетел хамсин, но через четыре часа проснулся, сам не зная от чего. Сердце колотится, холодный пот на коже и ощущение непоправимого…
Он машинально протянул руку вправо. Рука коснулась автомата МК18, которые им передали американцы, не такого надежного, как АК, но очень удобного в бою в помещении…
Прикосновение к ребристому металлу автомата немного успокоило…
Он прислушался. Окна были закрыты ставнями… иначе их могло бы выбить ветром. Похоже, что ветер приутих, но шел дождь. Сильный дождь, ветром притянуло дождевые тучи с залива, и несколько дней город будет тонуть в грязи. Может быть, даже наводнение будет. Все было как обычно – храп, шум дождя, вонь пота, грязной ткани и смазки. И все же что-то было не так…
Рахман поднялся с кровати. Повесил на плечо автомат, он давно сменил стандартные, тридцатипатронные магазины на сорокапатронные, да еще сцеплял их сцепками. Потому он не взял разгрузку – восьмидесяти патронов хватит в охраняемом компаунде. Да и что может произойти? Ведь лучшая защита – это не автомат, это – авторитет. И только если пришли американцы… Для них нет авторитетов, и Рахман знал, какими жестокими они могут быть, когда надо…
Стараясь ступать тише, он вышел в коридор. Прислушался – все нормально. Пошел дальше… Оружие он просто держал под рукой, а не в руках.
Потом он услышал, как что-то хлопнуло. Нахмурился, взял автомат в руки… Американцы научили его ничему не доверять, обращать внимание на каждую мелочь, переворачивать любой камень, под которым может быть змея. Он хорошо запомнил уроки…
Дальше коридор делал поворот, и он увидел какой-то отсвет на стене. Непонятно какой, но это его насторожило еще больше. Потому он взял автомат в руки и снял с предохранителя. Русский автомат хорош, но у него есть один большой недостаток – предохранитель громко щелкает, предупреждая противника. Американский автомат можно переключить в боевой режим бесшумно.
Он не стал выкатываться из-за угла и делать всяческую подобную хрень в стиле американского Рэмбо, у него было кое-что получше. Австралийская насадка CEU к шведскому прицелу Aimpoint, она давала неоценимые преимущества в ближнем бою, поскольку позволяла смотреть в прицел, выставив автомат за угол. Так он и сделал, готовый стрелять в любой момент.
И увидел незакрытую дверь.
Незакрытая дверь могла значить все что угодно, например то, что кто-то забыл ее закрыть. Потому что напился харама. Или еще что-то. Главное – он посмотрел вниз и не увидел грязных разводов на полу, которые сказали бы ему, что кто-то вошел в здание с улицы, во всей грязи. Не было их!
Тогда надо просто закрыть дверь.
Держа автомат наготове, целясь по дверному проему, он сделал шаг. Потом еще шаг. Потом еще. Потом потолок обрушился ему на голову…
Придя в себя, Рахман едва не заорал от ужаса, но сильная рука заткнула ему рот, и вместо крика, который мог предупредить солдат о том, что пришла беда, раздалось что-то вроде жалобного блеяния. Выпучив глаза, он смотрел на тех, кто склонился над ним, сердце колотилось как сумасшедшее, в горле пересохло от ужаса…
Это были не люди…
Морды у них были как у зверей… шакалов, на которых в Ираке охотятся как на лис, называя это харитхией. Зубы… О Аллах, он никогда не видал столь страшных зубов ни у одного живого существа, и у одного из существ зубы были в крови. Но глаза… О Аллах, глаза у этих тварей были человеческие, не звериные! И тела тоже были человеческие…
Джинны![29]
От джиннов пахло улицей, водой и смертью…
– Кто ты такой? – спросил один из джиннов вполне человеческим голосом, но показавшимся Рахману столь же страшным, как голос ангелов, извещающий о Часе[30].
– Я… Рахман, – едва выдавил полицейский из пересохшего от ужаса горла, – верноподданнейший раб Аллаха. – Он подумал и робко добавил: – И сын Исы, – назвав имя своего отца
– Ты творил харам? – спросил тот же джинн, показывая звериные зубы.
Мысли метались, подобно крысе, попавшей в ловушку. Он не пил харам, как остальные, но разве джинны ему поверят, если у него под кроватью стоит целый ящик харама! О Аллах, как ему только в голову пришло такое – поставить под своей кроватью целый ящик запретного зелья…
– Я… немного выпил харама… – решил признаться Рахман, – но клянусь Аллахом, это только потому, что я сильно замерз и промок на улице!
Джинн изо всей силы ударил его ногой в бок. В глазах искрами взорвалась боль.
– Рассказывай все, сын шакала!
– И я! И я брал с правоверных деньги, которые они не должны платить по шариату! Я… брал эти деньги и отдавал их тагуту[31] Сулейману бин Тикрити! Но клянусь Аллахом, я не предавал Всевышнему сотоварища! Я только давал ему деньги, я раб Аллаха и только Аллаха!
На сей раз джинны разгневались всерьез и били его минут пять ногами. Сулейман только шипел от боли…
– Рассказывай все, сын шакала! Зачем ты сделал харам?! Зачем ты украл людей, которые пришли на твою землю как гости? Зачем ты нарушил договор с неверными, разве в Коране не сказано, что надо исполнять договоры с неверными, если и они исполняют его?! Как ты посмел сделать такое?!
Рахман затрясся от страха. Он чувствовал, что убивать охранников и похищать нефтяников, с которыми заключен договор о том, что они должны их защищать, – это плохо. А теперь оказалось, сам Аллах разгневался за то, что они совершили такое, и наслал на них джиннов, чтобы наказать их! А ведь он знал, что кончится чем-то плохим. Как они только осмелились вызвать гнев Аллаха?!
– Это не я! – прохрипел Рахман. – Это не я! Это нечестивый бин Тикрити сказал сделать такое! Аллах свидетель, я не хотел делать этого! Аллах свидетель!
– Не упоминай имени Аллаха! У тебя нет на это права! Где эти люди, которых вы украли, нарушив договор?!
– Они здесь! Они здесь!
– Говори, где! Не испытывай наше терпение!
– До конца коридора! Направо дверь! Там комната!
– Какая еще комната, несчастный?!
– Там люк! Лестница вниз!
Один из джиннов протянул руку и рывком поставил обоссавшегося от страха Рахмана на ноги. Рука у него была твердой и с какими-то подушечками, там, где должны быть пальцы. Рахман понял, что это, наверное, когти.
– Веди…
Подталкивая его вперед, джинны вышли из комнаты, где его били, в коридор. Рахману и в голову не пришло закричать. Во-первых, закричав, он проявил бы пренебрежение волей Аллаха и наказанием его, а за это полагалось еще более тяжкое наказание. Во-вторых, джиннов нельзя победить обычным, человеческим оружием, тут нужно многократно читать Коран и проводить процедуру изгнания демонов, и делать это должен праведный и сведущий в таком деле человек, а не такой грешник, как он. Ему же оставалось только молиться Аллаху, надеясь, что он смягчит наказание.
– Здесь.
– Открывай…
Он осторожно открыл дверь – та даже не скрипнула. Он сам лично приказал, чтобы все двери смазывали графитовой смазкой.
– Где…
– Вон там. На полу.
Демоны оттолкнули его в сторону, и один демон прижал его к стене. Глаза у него были человеческие, но холодные и злые. От морды несло каким-то неприятным химическим запахом…
– Есть!
Теперь демоны общались на каком-то своем языке.
– Контроль!
Один из демонов спустил туда что-то вроде длинного хвоста. О, Всевышний, у них и хвосты есть!
– Чисто!
Демоны открыли люк и полезли внутрь. Потом начали появляться заложники…
Один из демонов отрицательно покачал головой, и тот, другой демон, ударил Рахмана по голове…
Заложники закричали от ужаса, увидев в темноте оскаленные, да еще и фосфоресцирующие морды. Фосфоресцирующая краска была обязательной принадлежностью реквизита, ее пытались стереть, потому что на хрен это нужно, но получалось плохо. Решили: сколько стерли, столько и ладно. Можно было бы заклеить скотчем, но этого решили не делать – иракец может увидеть скотч и понять, в чем дело. Хотя… он, наверное, обделался от страха и ему не до скотча…
Брат скинул маску.
– Тихо! – проорал он. – Молчать! Silence!
Помещение было разделено на проход и несколько клеток. Прутья блестящие, это тебе не наскоро сваренная клетка в зиндане. Похоже, американцы делали, может даже использовали это место для допросов и пыток, а потом пришли иракцы и начали использовать для того же самого. Воистину, дурное дело всегда нехитрое…
Заложники замолкли, только кто-то всхлипывал.
– Мы русский спецназ! Russian solders! We are going to save your asses.
– Thanks God, – сказал кто-то.
– О’кей. Сколько вас? Подойдите к решеткам, протяните одну руку вперед, чтобы я мог вас посчитать…
Руки протянулись через решетки…
– Тринадцать! Вас должно быть четырнадцать! Где еще один?!
– Сэр, они забрали одного из нас!
В душе все оборвалось. Они думали, что все заложники в одном месте. Можно уйти… тринадцать или один. Но русские так никогда не сделают…[32]
– Кого именно?
– Сэр, это была Линда, наш психолог…
– Темненькая, короткая стрижка.
– Она самая, сэр…
– Кузьма, Ветер – ко мне.
Двое моментально оказались рядом с командиром.
Поделиться книгой: