Сцены

Показалась хозяйка. Это была молодая женщина лет двадцати пяти с длинными, но остриженными волосами.

— Послушайте, как вам не стыдно? Здесь у меня сестра, девушка, одевается.

— Хозяину дома, да еще стыдиться! Вот напасть-то! Я в своем володении.

— Неправда. Вы хозяин дома, но когда я нанимаю квартиру и плачу деньги, то я здесь хозяйка! — крикнула женщина.

— Не ершись, не ершись! Что за щетина! Я познакомиться пришел и квартиру осмотреть. Так вы хозяйка? Ну очень приятно, — протянул он, попятившись, и сел в кресло. — Замужняя, вдова или девица?

— Что за расспросы! Вдова, — отвечала она, в недоумении смотря на хозяина.

— Важное кушанье! Уж будто и спросить нельзя. Должон же я понимать, с кем я имею дело и кто мои жильцы. Капиталы имеете или так, сбоку благодать?

— Да вам-то что за дело? Я плачу за квартиру исправно. Я повивальная бабка.

— И повивальные бабки тоже разные есть. Одни при родительницах, а другие при старичках. На повитушестве тоже не много попляшешь.

— Послушайте! Да как вы смеете! Я семейная женщина, у меня дети.

— Как смел, так и сел. Мы обязаны тоже знать, какого сорта у нас жильцы, потому домохозяева. Иван, что настоящая они вдова? — отнесся купец с вопросом к дворнику. — Как по паспорту-то?

— По паспорту настоящая, — отвечал тот.

— И слухов никаких насчет чего-либо? Благосклонного жития к мужчинам нет? Не наезжают к ним по вечерам кумовья да Дяденьки разные?

— О, это уж слишком! Подите вон! — крикнула хозяйка.

— Подите вон! Эво что выдумала! Я пришел квартире обозрение делать, а она подите вон! Так я сейчас и послушался! Что ж ты, Иван, стоишь и не отвечаешь на мою команду! Статуй!

— Жизнь ведут постоянную и мы ничего не замечаем, — застенчиво произнес дворник.

— Ну, то-то. Вот нам и довольно. А ты уж сейчас и вон. Домохозяина-то вон. На моей земле живешь, в моих стенах существуешь, да меня же и вон… Это вот я, так точно, что во всякое время и с мебелишкой твоей могу тебя из квартиры вышвырнуть. А мы давай лучше в мире жить. С домохозяином ссориться не след. Он покарать жильца может и помиловать. Поняла?

— Вы пьяны, должно быть.

— На свои выпил, а не на твои. А ежели на свои, то неужто мне у тебя спрашиваться? Выпил. Ну, что ж из этого? А ты гордость-то брось. Нечего нос-то задирать. Через это барыша не будет.

— Извольте идти вон! Еще раз вам повторяю.

— Ну полно! Она и в самом деле. Давай поговорим толком. Я человек покладистый, коли кто со мной ласковый. Вы это зачем волосы-то остригли? Болезнь какая была, что вылезать начали?

— Да что вы в самом деле? Разве я обязана вам давать отчет? Захотела и остригла.

Купец кивнул головой.

— А, значит, шустроперая. Из стриженных по своей собственной вере, по новомодности к учению. Понимаем. А ты ересь-то эту брось, коли ты вдова настоящая, богоспасаемая вдова. Право, нехорошо. Купи шиньон, что ли. Бога забывать не след. Ведь это по-вашему ангелизм[10], а по нашему вольнодумство называется, и вы ангела-то напрасно к своему названию припустили. Скорей же вы черту поклоняетесь в своем окаянстве, потому что попу, что бабе волос стричь не показано.

— Ежели вы не уйдете вон, я сейчас пошлю за полицией! — стояла на своем хозяйка.

— Что ж, посылай. Я пришел как домовладелец квартиру осмотреть. Обязан же я ремонт сделать, коли жильцы от дымовых труб или от зловония терпят стеснения. Нас, брат, тоже за санитарные-то беспорядки по шерсти не гладят, а ох как жучат! Князья да графы в тюрьму за несоблюдение-то полетели, а нам, купцам, и бог велел. Ну, садись и давай говорить спокойно, а то словно бельмо на глазу передо мной маешься.

— И не стыдно вам над женщиной издеваться? Уйдите, прошу вас.

— Ага, теперь запросила, а давеча гнать! То-то скоры вы на язык то. Уйду, уйду, вот только по квартире смотр сделаю. Печи и трубы в порядке?

— В порядке, в порядке. Пожалуйста, поскорей осматривайте, что вам нужно.

— Поскорей! А может ты водопроводы у меня засорила, дверные ключи растеряла, вьюшки утратила, подоконники разрубила и насчет полов безобразие. Должен я все это прочувствовать или нет? Кто муж-то был и какой чин тебе оставил?

— Это не ваше дело, да, наконец, вы и в паспорте можете об этом справиться.

— Не щетинься, не щетинься! — остановил ее купец. — Опять начинаешь? Вишь, какая блажная! Капиталы уж на тебе очень велики, что ли, что такое о себе воображение держишь?

— Идите и осматривайте квартиру. Нечего здесь сидеть. Пойдемте.

— Те-те-те! Не кудахтай, не испугаешь. Иван, вот как домохозяев-то подданные жильцы у себя принимают! — снова обратился купец к дворнику. — Вот ты и смотри! Ну, что с тобой делать, пойдем.

Начался осмотр квартиры. Войдя в кухню и увидав, что на плите жарилась говядина, купец не утерпел и заметил:

— А вы зачем по средам скором едите? А еще православные считаетесь. Вот ересь-то вашу и видно.

Хозяйка промолчала, но он не унимался и продолжал:

— И образа не во всех комнатах, а это тоже нехорошо. Пожарное наслание за такой грех может быть. Оно, конечно, может быть у тебя твоя требуха вдвое застрахована, так ты хоть домовладельца-то пожалей. У меня страховка в аккурате. Ну, прощай! Да впредь веди себя хорошенько. Такая поведения по-нынешнему нейдет. Я вот хотел на тебя только шестьдесят рублей в год за квартиру-то набавить, а теперь за твое непочтение накину сто двадцать. Иван, чувствуешь? — отнесся купец к дворнику.

— Очень чудесно чувствуем, Трифон Мироныч.

— Ну, и штраф с нового срока.

Дворник и домовладелец вышли вон из квартиры через черную лестницу.[11]

17 СЕНТЯБРЯ

— С ангелом[12], Софья Дмитриевна, честь имею вас поздравить. Позвольте в сей день Веры, Надежды, Любви и Софии вам пожелать, чтобы ваша вера в любовь вашего супруга была так же крепка, как незыблемый гранит, а надежда на крупный выигрыш по пятипроцентному билету оправдалась в следующий же тираж. Что же касается до Софии, то есть премудрости, то вы ее сами собой олицетворяете не по наименованию только, но и на деле. Все сие мы видим в образцовом порядке вашего дома.

— Очень вам благодарна. Только вы уж насчет дома-то оставьте… Представьте вы себе, что мы как приехали с дачи, до сих пор не можем устроиться: даже занавески на окнах не повешены.

— Занавески, наплевать-с. И при занавесках может быть беспорядок, а я касательно того, что дом ваш всегда яко чаша переполненная, так и пенится избытком содержимого. Позвольте вам вручить пирожную сладость в виде хлеба-соли.

— Ах, что вы это! Напрасно беспокоитесь. А мы, должна вам сказать, при нашем неустройстве и гостей к себе сегодня не звали. Даже от стыда за наш беспорядок хотела всем отказывать, что, дескать, дома нет, в Новгород на богомолье уехала. Впрочем, милости просим. Покорнейше прошу садиться.

— Пирог, доложу, отменный. У Вебера взял. Немка продавщица сказала, что там что-то особенное внутри. Извольте только кушать на здоровье. У обедни изволили быть?

— Была. Да что, только срам один. Все поздравляют, а я к себе позвать не могу. Видите занавески-то… Вот и шторы не везде повешены. Начали у мужа в кабинете перебивать диван, материю содрали, а обойщик до сих пор еще не идет.

— А зачем зов, сударыня? Зов великое дело. К хорошим же и добрым людям и без зова придут. Ободранный диван тоже не при чем. Ежели в стуколку сразиться, то и сидя на ободранном можно. Еще иногда счастливее так-то. Я вот недавно у свояка на новой триповой мебели шестьдесят три рублика простукал.

— Курить не хотите ли?

— Покурить покурим-с. А я бы попросил бы у вас махонькую рюмочку водчишки. Час адмиральский, и вонзить в себя одну-единственную смерть хочется.

— С удовольствием. Хоть мы сегодня к себе никого не звали, но водка есть. Даже и пирог пекли. Только уж вы извините, что не с сигом и вязигой, а просто с капустой. Думаю: никого из гостей не будет, так зачем же? Сиги-то нынче полтора рубля маленькие, к вязиге приступу нет. Картофель и тот рубль четверик. Ну, когда это бывало?

— Уж и не говорите! Ужас, ужас. Просто словно перед светопреставленьем. А что насчет пирога с капустой — не беспокойтесь… С капустой-то я еще лучше… Особливо, ежели к нему паюсной икорки… Наверно, уж у вас есть?

— Нет, но я сейчас пошлю. Икра-то также в цене ужасной.

— Ежели посылать, то не стоит-с… Зачем же беспокоиться?

— Что за беспокойство! Девушка живым манером сбегает. Только предупреждаю: водку вам придется пить одному, потому мужа дома нет. Он в должности. «Никого, говорит, Сонюшка, мы к себе не звали, так я пойду».

— Жаль, жаль. Ну, да мы с графином чокнемся, а с груздочком насчет крепости поговорим.

— Представьте себе: ведь и груздочков я не покупала.

— А вот за икоркой-то будете посылать, так уж велите, кстати, и груздочков захватить. Груздочек вперемешку с селедочкой чудесно. Селедочка-то уж наверное есть?

— А вот я сейчас велю очистить. Да курите, пожалуйста!

Именинница ушла в другую комнату. До ушей гостя долетело ее восклицание: «Вот черт-то принес! Ни крестом, ни пестом отвязаться нельзя!» Гость проглотил эту пилюлю и в свою очередь прошептал: «Жадная тварь! Ну, да ладно, не отвертишься! И дернула меня нелегкая пирог ей принести!» Явился второй гость и поздоровался с первым.

— Дома именинница-то?

— Дома, только насчет угощения хочет отъехать. Самым нахальным образом закуску у ней выманил. И представьте, какая подлость: нарочно занавеси и шторы на окна не вешали, чтоб гостей к себе вечером не звать

— Ой!? А я ей пару арбузов вместо хлеба-соли принес. Вон там в прихожей лежат.

— Можете вы думать, ведь и я такого же дурака сломал с сладким пирогом.

— Когда так, я свои арбузы не отдам ей. Помилуйте, зачем же? Если я делаю приношение, то рассчитываю так, что могу вечером время провести и угоститься. Тогда я лучше эти арбузы Вере Афанасьевне… Она хоть сплетница и рассказывала моей жене о какой-то грродовихе, с которой будто бы я нахожусь в любовной связи, но все-таки у ней сегодня кухмистер ужин из трех блюд стряпает. Как только унесу я обратно эти арбузы? — задумался он. — Ведь она, пожалуй, потом выйдет провожать меня в прихожую, так при ней-то будет как-то неловко. Скажет: вот принес и обратно арбузы несет.

— А вы хватайте арбузы и уходите сейчас. Как будто бы вас здесь и не было.

— Но ведь вы говорите, что все-таки закуску успели у ней вытянуть. Рюмку-то водки при закуске и я выпил бы теперь с удовольствием. Особенно за компанию с вами. Знаете что: мы будем уходить вместе, а вы скажите ей, что эти арбузы ваши, что ей вы пирог принесли, а другой имениннице пару арбузов несете. Можете вы это сделать?

— Да она видела, что я пришел с одним пирогом и без арбузов.

— Ах, какая жалость! А ведь арбузы-то какие! Восторг!

— Тогда хватайте их, уходите скорей, отдайте их дворнику на хранение и потом снова вернитесь, чтоб закусить.

— Отлично! Да вы, батюшка, совсем гениальный человек на всякие изобретения!

Гость выскочил в прихожую, схватил арбузы, но тут же натолкнулся на хозяйку.

— Иван Петрович! Ах, боже мой! Я даже не слыхала, как вы и позвонились… Даже с арбузами вместо хлеба-соли… Напрасно только вы так балуете именинницу, право, не за что. Сегодня я именинница сухая, без угощения. Впрочем, спасибо.

Картина. [13]

ОБЩЕСТВО ДЛЯ ПОКРОВИТЕЛЬСТВА ДЕТЯМ

В Александровском рынке на пороге одной из лавок с готовым мужским и женским платьем купец учил уму-разуму своего лавочного мальчишку. Сбив с него шапку и вцепившись ему в вихры, он показывал, «как белье полощут». Мальчишка выл, а стоявший против лавки разносчик с лотком яблок, смотря на эту сцену, приговаривал: «Прибавь, прибавь и от меня ему на пряники. Он даве у меня, чуть только я отвернулся, яблоко с лотка спер». Публичное учение мальчишек уму-разуму — происшествие для рынка в сущности очень обыкновенное, но на этот раз к купцу-учителю подошел сосед по лавке и шепнул:

— Доримедонт Федосеич, удержи граблюхи-то свои, а то неровен час — пройдет мимо член общества покровительства да и притянет тебя за жестокое обращение.

— За жестокое обращение! — отвечал купец, отряхая руки от приставших к ним волос. — Да что ж он, скот что ли, что за него покровительственное общество будет заступаться? Вот ежели бы он был лошадь…

— Я не про скотское покровительство говорю, а теперь особое общество для покровительства детям. Так же притянут на цугундер, как и за скота, а потом либо штрафом доймут, либо изволь на казенные хлеба садиться.

Купец недоверчиво посмотрел на соседа.

— Мели, Емеля, твоя неделя! — сказал он.

— Что мне молоть! Я дело говорю. На, смотри, — возразил сосед и, вытащив из кармана газету, таинственно показал ему.

— Да вот что, — прибавил он, — пойдем-ка в трактир. Обширно потолковать нужно по сему случаю.

— От трактира никогда не отказываются, а только что ж там такое у тебя за симпатия?..

Вместо ответа сосед подмигнул глазом и сделал знак, чтоб он за ним следовал.

Пришли в трактир и забрались в самую дальную каморку. Сосед плотно притворил дверь.

— Фу, как сердце-то играет, словно овечий хвост! — проговорил купец. — Да говори, что у тебя там стряслось? Видно, опять напасть какая?

— Пожалуй что и напасть. Возьми и прочти.

Сосед положил на стол газету. В ней было отчеркнуто карандашом известие об открывающемся обществе покровительства детям. Купец прочел.

— Делать-то нечего — вот и затевают механику, — сказал он. — Только что ж ты мне насчет Федюшки-то глаза колешь: нешто он дитя? На него вон кухарка жалуется, что он ей проходу не дает и все заигрывает. Хорошо дитя!

— Там эту самую механику не докажешь, а несовершеннолетняя тварь — ну, значит, дитя. Да дело не в том, а какова музыка! У тебя шесть штук лавочных мальчишек и у меня пяток, у тебя мастерская для дамских готовых вещей с девчонками-ученицами и у меня то же самое. Ведь теперь покровительственные-то члены по квартирам шляться начнут да будут вынюхивать, каким манером ребятишек колотишь, каким инструментом, какая пища и одежа, как спят и есть ли постели… Понял?

— Так неужто мальчонку с девчонкой и потеребить нельзя?

— Теребить можно, только на все на это у покровительства будут свои правила. Лошадь, к примеру, дозволяется кнутом, а что насчет того, ежели закруткой пройтись или поленом — ни боже мой; то же снисхождение и для ребятишек. Ты чем дома с ними воюешь? Каким инструментом?

— Да больше аршином, но постоянного инструмента у меня нет, а что под руку попадется. У жены же наперсток в темя идет, а подчас и скалкой.

— А у покровительства правила будут: ухвати ребенка за ухо и, ущемив его промеж колен, стегай прутом, либо веревкой. Да главное-то пища и одежда. Ведь придется, пожалуй, шубы покупать ребятишкам-то. У тебя вповалку спят?

— Неужто ж им еще двухспальные кровати с музыкой покупать?!

— Ну, вот и за спанье вповалку ответим. Придут члены обозрение делать — притянут.

— Придут, так порядок известный: десять рублей помирил и пятнадцать в гору…

— Да, может, графы и князья покровительственными-то членами будут, так подмазку-то и не возьмут. А я думаю вот что: не записаться ли нам самим в члены покровительства-то ребят? Сунул им в общество красненькую десятку — да и прав. Неужто своего члена ревизовать станут? А там, внесши свою лепту, и воюй на свободе чем знаешь: скалкой так скалкой, аршином так аршином, а то и сапожной колодкой. Окромя того почет: член покровительства. На заседании, пожалуй, и с генералом придется рядом сидеть.