Помоги проекту - поделись книгой:
Вернулся еще один патруль, и еще.
Солнце взошло, отряды возвращались домой один за другим, и это чудо становилось подозрительным. Как стало возможно, что они не потеряли ни одного? К полудню все группы были подсчитаны. Все, кроме группы Белироса. У Кару в горле застрял ком.
— Где они были? — спросила она Тен в своей комнате, делая над собой усилие, чтобы вернуться к работе.
— Что ты имеешь в виду? Они ходили к горам Хинтермост, — сказала волчица, но Кару знала, что это ложь. Помимо того, что они вернулись слишком рано, слишком живыми, их настроение было каким-то неправильным. Настроение было серьезным.
Со своего места она увидела как солдат Вирко, который своими спиралевидными бараньими рогами немного напоминал ей Бримстоуна, направился за валун, упал на колени и его вырвало. Звук рвоты раздался и затих, пробежав волной в сторону двора, где остальная компания тихо переговаривалась. Их разговор стал еще тише. Казалось, они избегают смотреть друг другу в глаза.
Амзаллаг сидел под аркой и чистил меч. Когда Кару посмотрела вниз через час или чуть позже, он все еще чистил его. Его движения были отрывистыми, яростными.
Однако, именно Разор заставил ее рот наполниться слюной. Что бы отряды ни делали за последние полтора дня, это добавило чванливости в его рептилий шепот (за эти полтора дня никак нельзя было успеть добраться до Хинтермоста и вернуться назад). А еще он нес мешок. Это был полотняный коричневый мешок, тяжелый и чем-то заполненный и... с какими-то непонятными пятнами. Цвет этих пятен было сложно определить из-за коричневого цвета мешка. Сдерживая рвотные позывы, Кару поняла, что это были за пятна, и какого они цвета. И неважно насколько сильно она ругала себя за свое невежество несколько дней назад, она не хотела знать ничего большего, чем сейчас.
Кару поняла, что все еще держит зубы антилопы в своей руке и положила их, продолжив идти к окну. Тен бесцельно огрызнулась на нее, но Кару не могла сосредоточиться. Это было неправильно.
Неправильно.
Неправильно.
И вот, наконец, когда жаркий день начал убывать, часовой вновь протрубил. Зири. Кару мгновенно оказалась за окном, в воздухе. Небо было чистейшего голубого цвета, безоблачное и прозрачное. В нем ничего не спрячешь.
А еще оно было пустым. Девушка растерянно повернулась к башне часового. На дежурстве стояла Оора, и она вообще не смотрела в направлении портала. Рядом с ней появился Волк, и Оора показала вниз, вдаль. Кару пришлось прикрыть глаза, чтобы увидеть то, на что смотрят они. Когда она разглядела, то глубоко вздохнула: «Нет. Нет, нет. Нет».
Люди, двое, скользили по осыпающейся насыпи.
И они направлялись прямо к крепости.
БЕЗУМНАЯ АЛХИМИЯ
На этот раз, когда ангелы пришли за ними, Свева вглядывалась в их глаза, но в них не было огня. Она пробежалась по их доспехам и не увидела лилии. Другие ангелы. Вот досада.
Ведь до безопасного места оставалось всего ничего...
И она действительно думала, что они преуспели. Горы были настолько большими, ощущалось, что они ближе, чем кажется, и что они уже в пределах досягаемости. А потом на вершине склона, который должен был стать последним (последним перед тем, как земля превратится в те великие гранитные пади, которые были, словно стены самого мироздания), им открылся вид на другую долину, лежащую у их ног. Еще одно широкое пространство, которое нужно пересечь, еще одно возвышение, по которому нужно подняться. Это было похоже на обман.
Но это действительно было последнее препятствие. Свева могла видеть то самое место, где ряд огромных выпуклых камней встречался с лугом.
— Они выглядят, словно пальцы на большой жирной ноге, — сказала она лишь пару минут назад, улыбаясь вместе с остальными. Она покружила Лель и ребенок засмеялся.
— У гор есть пальцы ног, — пропела она. — Мы добрались до пальцев ног у гор. — Свева гарцевала, прижимая маленькую Каприн к груди, продолжая напевать эту счастливую чушь. «Интересно, между пальцев у этих гор воняет», — подумала она, когда Саразал заплакала:
— Свии!
Она посмотрела, они были там. Ангелы. Плохие ангелы.
Свева по-прежнему балансировала между ненавистью и надеждой, которой и в помине не существовало несколько дней назад. Однажды они уже повстречали милосердие; разве это не может повториться? Милосердие, что она познала, сотворило безумную алхимию: капля ее может растопить озеро ненависти. Ведь до того, как произошли события в овраге, серафимы были для нее чем-то большим, чем просто работорговцы, чем безликие крылатые убийцы.
Когда эти серафимы, с уже раскаленными докрасна мечами и беспощадностью во взгляде, свалились вниз, ей не составило труда закричать:
— Убейте их!
Рат прыгнул.
Ангелы не видели его. Они ухмылялись, эта пара в сияющих доспехах. Они видели стадо Капринов, парочку Дама, несколько старых и седых Харткиндов — их легко убить. А тут Дашнаг? До конца подъема ему осталось совсем немного; они не видели его до тех пор, пока он не оказался на них, уже находящихся в пределах досягаемости меча до жертв. Он повалил их на землю, борясь с ними и разрывая их.
Они надрывались от крика.
Свева не хотела смотреть, но она заставила себя, именно поэтому она увидела, что один из них высвободил руку и поднял свой меч, ударив им Рата в спину. Она сунула Лель Саразал, бросилась с ножом на работорговца и воткнула в него клинок. Она вонзила его прямо в щель между доспехами. Клинок вошел в подмышечную впадину, глубоко. Он выронил свой меч.
И умер.
«Так вот каково это», — подумала она, когда ее отвага переросла в дрожь. Ощущение было ужасным. Нож был скользким, а к горлу подступала съеденная ею пища. Саразал схватила ее за плечо:
— Сви, пойдем!
Настойчиво. А потом они плыли сквозь тени, все они. Тени разворачивались, сплетались. Над головой появились еще ангелы. Свева откинула голову назад.
Еще больше ангелов.
Рат взревел. Свева посмотрела на сестру, на Лель, на Нур с ее раскинутыми руками, пытающуюся добраться до своего ребенка. Посмотрела на всех Капринов и пожилую пару Харткиндов. Она вцепилась в свой клинок и показала на каменные пальцы.
— Бежим! — прокричала она. И они побежали.
Она осталась стоять рядом с Ратом.
«Посмотри на меня», — подумала она со странной холодной надменностью. Все было пронзительным и несомненным. Терзания были ужасными, она никогда не поверила бы, что будет стоять, когда есть возможность бежать. Свева любила бегать. Но и просто стоять тоже было неплохо. Она посмотрела на Рата. Тот взглянул на нее. Она подумала, что он мог бы прогнать ее, настояв на том, чтобы она ушла, но он не сделал этого. Может быть, Рат просто считал, что в этом нет смысла, что там тоже небезопасно, но, может быть... может быть, он просто не любил быть один. В конце концов, он был всего лишь мальчишкой.
Свева улыбнулась ему, и они продолжили стоять. Стоять так близко к окончанию своего путешествия, что почти ощущали водную пыль от водопадов. Они были в тени, отбрасываемой ангелами, и вряд ли смогли бы из нее выйти невредимыми.
Если, конечно, опять не случится чудо.
Когда фигуры пересекли линию деревьев, Свева едва ли могла в это поверить. Если бы она не видела их раньше, она испугалась бы их куда больше, чем ангелов. Они были гораздо страшнее серафимов.
Это были призраки. Воскресшие. Химеры.
Спасители. Это было так похоже на ту ночь, когда шел караван рабов, но сейчас был день, и она могла очень четко их рассмотреть. Она узнала некоторых из них: вот грифон, который открыл ее кандалы, бык-кентавр, который раскрутил металлическую скобу, связывавшую Саразал. Свева искала еще одного — рогатого красавца, который вложил ей в руку этот нож, — но его она не видела.
Повстанцев было пятеро, втрое меньше, чем ангелов, но они прорвались сквозь серафимов, словно их погибель.
После первого столкновения и звука первых падающих тел (тел врагов), Рат обернулся к Свеве и настоятельно попросил ее уйти. Его глаза горели.
— Я знал, что они вернутся, — сказал он горячо. — Я знал, что они не бросят нас. Иди, Свева. Догони остальных. Позаботься о них и попрощайся с ними от меня. — Он положил огромную когтистую лапу ей на плечо. — Счастливо.
— А как же ты?
— Как я уже говорил, я искал повстанцев, — Рат был счастлив. Свева поняла, что именно этого он и желал все это время. — Я собираюсь присоединиться к ним, — сказал он.
Так он и сделал. Когда Свева убежала, Рат остался и бросился в бой вместе с мятежниками.
И погиб вместе с ними там, у подножия горы.
Его бросили вместе со всеми в большую кучу.
И сожгли.
ВЕЗУНЧИК ЗИРИ
— Пойдем, — сказал Азаил. — Мы ничего больше не можем сделать.
Больше? Как будто они что-то сделали. У них просто не было возможности. Слишком много Доминионов, слишком открытые земли. Акива покачал головой и ничего не сказал. Может быть, его ночные полеты и заставили народ покидать свои края, может быть, то, что он был так близко, заставило их все-таки схорониться в оврагах и подземных ходах, убегая от ангелов. Этого он никогда не узнает. Он все сейчас видел перед собой.
Небо было голубым, как бывает весной, а горы чистыми. Первозданными. Здесь и там дым все еще поднимался столбами. С этой высокой скалы мир казался кружевом из вершин деревьев и лугов. Рукава рек в солнечных лучах казались венами из чистого света, своими изгибами обрисовывающими контуры холмов. Горы и небо, дерево и речные потоки. А еще искры от крыльев, когда эскадрильи Доминиона двигались с места на место, разнося огонь. Но там было сыро, все заросло папоротником: пелена тумана и водопады. Его нелегко будет сжечь.
В подобном месте, с таким видом, сложно было представить и принять то, что произошло здесь сегодня. Кровавые мазки.
Их было так много. Стервятники могли учуять кровь за многие мили отсюда. Судя по их количеству (и по их рвению, когда они нарезали свои привычные спирали), сегодня в воздухе их было очень много.
— А там наши птички, — сказал Акива.
Азаилу было понятно, о чем он.
— Уверен, кому-нибудь удалось спастись, — сказал он. Прошло время прежде, чем Акива понял, что он сказал это в присутствии Лираз. Она смотрела на них. Он же ждал, что она что-то скажет, но Лираз просто отвернулась и посмотрела на вершины.
— Поговаривают, что ты там летать не можешь, — сказала она. — Ветер очень силен. Только штормовики на это способны.
— Мне интересно, что же по другую сторону, — сказал Азаил.
— Может быть, та сторона — это зеркало этой и по ту стороны серафимы загнали своих химер в туннели. Они встретятся где-то посередине, в темноте и поймут, что безопасного места не существует во всем мире. И нет счастливого конца.
— Или, — выпалил Азаил рьяно, — может быть, по ту сторону нет никаких серафимов. И есть счастливый конец. Не для нас.
Она резко отвернулась от вершин. Ее любопытный тон стал жестким:
— Ты не хочешь, чтобы мы существовали, да? — взгляд ее метался от одного к другому. — Думаете, я этого не замечаю?
Азаил, поджав губы, взглянул на Акиву:
— Я все-таки хочу, чтобы мы существовали, — сказал он.
— Так же как и я, — сказал Акива. — Всегда хотел.
Его мысли опять вернулись в то небо в другом мире, когда он остановил их, преследующих Кару, чтобы заставить себя сказать им (наконец-то) правду. Сказать, что он полюбил химеру, мечтал о другой жизни. Он рискнул и поставил на то, что его сестра нечто большее, чем просто оружие Императора. Что, если она и не примет мысль о возможной гармонии, то не отвернется от него. Неужели он думал, что был единственным, кто устал от смертей? Посмотри на Азаила. А сколько еще таких же?
— Но лишь лучшие из нас.
— Лучшие из нас? — спросила Лираз. — Посмотри на нас, Акива, — она подняла свою руку, чтобы продемонстрировать татуировку: — Мы не можем притворяться. Мы отмечены тем, что сотворили.
— Лишь убийства. Ни одной метки во имя милосердия.
— Даже, если бы и была, я не стала бы ее носить, — сказала она. Акива встретился с ней взглядом и увидел в ее глазах нечто, похожее на муку.
— Стоит только начать, Лир. Милосердие порождает милосердие так же, как насилие порождает насилие. Мы не можем требовать от вселенной, быть лучше нас.
— Нет, — тихо сказала она. На мгновение ему показалось, что она продолжит, пойдет дальше, потребует от него раскрыть тайну. Признаться ей? Но она повернулась и лишь сказал: — Давайте-ка убираться отсюда. Там куча горящих тел и я не хочу нюхать их вонь.
Зири смотрел на пламя. Сам он находился на вершине гребня в безопасном укрытии деревьев.
Безопасность. Это слово звучало абсурдно. Не было никакой безопасности. Ангелы могут весь мир спалить в огне и покончить с этим. Все, что он за последние месяцы видел, лишь пожары. Крестьянские фермы, целые реки, пропитанные горючими веществами. Бегущие дети, мечущиеся и кричащие — в огне — до тех пор, пока еще могут бежать и кричать. А вот теперь и друзья.
Он так яростно сжал нож, что, казалось, его пальцы могут уничтожить кожу на рукояти до стали. А потом и саму сталь. «Безопасность», — снова подумал он. Это было больше, чем абсурд, это было кощунство. Это был своего рода наказ в этом задании: оставаться в безопасности.
Белирос приказал ему прятаться.
В каждой битве должен быть кто-то, кто схоронился, кто в подобных случаях соберет души убитых. Это была честь, глубочайшее доверие — держать в руках бессмертие своих товарищей. Но это была и пытка.
«Везунчик Зири», — с горечью подумал он. Он знал, почему Белирос выбрал именно его. Для солдата было такой редкостью сохранить свое истинное тело; командир лишь дал ему шанс сохранить его подольше. Будто бы Зири до этого было дело. Куда хуже было одному остаться в живых. Он должен был смотреть на эту резню и не иметь возможности сделать хоть что-нибудь. Даже мальчишка Дашнаг вступил в схватку (и весьма неплохо), но не Зири, несмотря на то, что и тело, и разум рвались в бой.
Лишь одно нарушение он позволил себе — это прирезать серафима, который преследовал девушку Дама (олень-кентавр), хорошенькую, словно куколка. Это была та самая девушка, которой он помог освободиться от работорговцев в холмах Маразел. И у нее в руке был тот самый клинок, что он ей дал. Зири подумал о том, что они зашли так далеко и были так близки к смерти здесь. Он увидел их группу, состоящую из Дама и Капринов, исчезающих в щели между скалами. И это было замечательно. Именно эта мысль, за которую он держался, помогала ему смотреть на то, как гибли его товарищи. Смотреть и понимать, что смерть их не была напрасной.
Каждый из этих пяти стоил пятерых, да и мальчишка Дашнаг добавил свою лепту. Зири смотрел, как ангелы глазели, разинув рты, на трупы и показывали на них пальцами. Особенно на Искандера, чтобы перетащить которого, потребовалось трое серафимов. Они стащили трупы в кучу, а потом, словно мясники, отрубили им руки, прежде чем поджечь. Отрубили и забрали (зачем? трофеи?), потом подожгли всю поляну и смотрели, как пламя пожирает тела. Теперь Зири ощутил и запах — сладковатый запах обугленной травы смешивался с запахом жженого меха, рогов и, что ужасно, запахом горелого мяса. Он представил души своих товарищей, парящие над поляной, сохраняющие хрупкую связь с их горящими телами так долго, насколько это возможно.
Зири не мог больше ждать. Огонь ускорил исчезновение, да и прошло уже много часов. Не стало бы совсем поздно. Если Зири надеялся спасти своих товарищей, ему следовало заняться этим сейчас.
Ангелы ждали с утра и до полудня, но потом, наконец, собрались и, поднимаясь в небо со всей своей мерзкой грацией, улетели прочь.
Он неуклонно двигался вниз по склону, стараясь держаться в тени, и к тому времени, когда подошел к краю поляны, враг исчез с горизонта. Зири огляделся. Огонь серафимов — это адская штука. Горение было столь жарким, что от тел ничего не осталось. Поднявшийся ветер перемешал пепел и швырнул его в глаза Зири, но, что было еще хуже, слишком мало осталось от душ, чтобы было за что зацепиться. Он зажег четыре конуса для курений в кадиле и сжал его крепче. Пять солдат и один доброволец. Зири надеялся, что собрал их всех. И мальчика тоже.
Он сделал все, что было в его силах. Он закрыл кадило, закрутив его, и повесил на петле за спиной. Осмотрел небо. Оно было пустынным, но Зири знал, что ему следует дождаться темноты, чтобы взлететь — больше прятаться, больше выжидать. Доминион был повсюду, по-прежнему распространяя послание Императора со страшной эффективностью и, как он уже видел... с наслаждением.
Раньше, в самом начале действий мятежников, Зири ненавидел вырезать улыбки Военачальника на мертвых телах, но сейчас все, о чем он мог думать, это о том, что ангельские развлечения не должны остаться без ответа.
А что, если равнозначный ответ станет и его черным наслаждением? Что об этом подумает Кару? Нет. Зири с усилием отогнал эту мысль. Он не испытывал от этого никакого удовольствия, но он не мог винить Кару в ее презрении. Его удивило тогда у реки, как глубоко ее слова ранили его — то, как она посмотрела на него, как она ушла. Он был охвачен стыдом и гневом — как могла она презирать его? — но он не мог больше обманывать себя. Когда Белирос отвел патруль в сторону и спросил, пойдут ли они с ним (хотят ли они отдать мирное население на заклание врагу или спасти его), первая мысль Зири была о Кару. Сможет ли он стереть презрение с ее лица и заменить его чем-нибудь другим. Уважением? Одобрением? Гордостью?
Может быть, он все еще тот влюбленный маленький мальчик.
Зири покачал головой. Он повернулся в сторону деревьев, где было его укрытие. И увидел их, стоящих и наблюдающих за ним: трех ангелов со скрещенными руками.
Поделиться книгой: