Помоги проекту - поделись книгой:
Компьютерра
16.09.2013 - 22.09.2013
Колонка
Голубятня: О железном излишестве и смущённом сознании
Сегодня у меня не пойми какая по тональности Голубятня — то ли радостная, то ли печальная. Поскольку я сам до конца еще не разобрался, не могу и лопотать адекватно — то ли мажорными фанфарами, то ли минорным нытьём.
Дело в том, что мой Macbook Pro 17″ с матовым экраном окончательно испустил в дух, так и не придя в сознание, и это плохо. В результате пришлось срочно покупать новый ноутбук, и это хорошо. Ноутбук чудовищно дорогой, и это плохо. Зато он совершенно умопомрачительный, и это хорошо. С деньгами у меня сегодня, как и у всей страны, — очень хреново, поэтому свалившиеся как снег на голову непредвиденные расходы — это очень и очень плохо. Производительность моей работы на новом ноутбуке после недели, проведенной на Sony Vaio Z с «Виндой», с ходу возросла раз в 20, не только потому, что Mac-среда для меня привычная, но и потому, что технические характеристики нового ноутбука на порядок (а может — и более) выше моего старого ноутбука образца 2009 года. И это хорошо. Денег все равно жутко жалко, несмотря на удовольствие, и это плохо. Ну и так далее до бесконечности.
Самое поразительное — это, конечно, поведение испустившего дух старого ноутбука. На прошлой неделе я рассказывал, как за день до отъезда из Молдавии главный «струмент» моего труда на ровном месте отказался запускаться и превратился в кирпич — редкое состояние компьютерного гаджета, мне лично знакомое только по общению с Sony PSP.
Сразу по возвращении в Москву отнёс Macbook в мастерскую вместе с «Айпадом» сына, стекло которого я умудрился расколоть также неделей раньше. (И кто-то ещё будет говорить, что астрологические транзиты не оказывают влияния на жизнь человека?) Стекло мне заклеили через час, а вот под ноутбук попросили сутки на диагностику. Сутки плавно перетекли в другие, потом в третьи. На четвертый день мне позвонили и честно признались, что не то что починить, а даже понять, что случилось с моим ноутбуком, чудо-мастера не могут: кирпич кирпичом при полном отсутствии внешних признаков заболевания.
Я, конечно, подивился талантам местных умельцев, оперирующих под яркой бравурной вывеской (не буду называть, чтобы не отнимать у людей хлебушко-маслушко), вежливо отказался от предложения передать ноутбук кому-то там ещё другому, прокатился в мастерскую и забрал покойника.
Спешил по понятным причинам: хотел поскорее добраться до жесткого диска, чтобы перекинуть всю информацию на новый ноутбук, с неизбежностью покупки которого к тому моменту я уже полностью примирился. Дело в том, что неспособность умельцев провести результативную аутопсию лишь усилила мою догадку, которая после штудирования форумов давно уже превратилась в уверенность: в моем ноутбуке сдохла видеокарта.
Во-первых, именно эта поломка тянется мрачным шлейфом за всеми Macbook Pro выпусков 2008–2009 годов: дискретная карта Nvidia в них в прямом смысле слова «закипает», причем не по вине Apple, а из-за брака Nvidia.
Во-вторых, первые ласточки пролетали ещё годом ранее: сначала ноутбук отказывался работать на автономном питании при включенной дискретной карте (только от сети, в противном случае вырубался в течение 10 секунд), затем периодически компьютер стал отключаться даже на интегрированной карте в том случае, когда на неё приходилась большая нагрузка (видеомонтаж AVCHD, например).
Поскольку замена видеокарты (даже если не погорели сопутствующие или какие-нибудь смежные узлы на материнской карте) обходится раза в полтора дороже, чем ст
Выбор нового «струмента» на удивление оказался простым. Потому как с моими приоритетами и вкусами выбирать особенно было не из чего. Либо новый «Макбук», либо Dell Precision. 17-дюймовый Dell (модель М6700) отпадал сразу: вес 3 кг 760 г (!) и смешная в РФ цена 105 тысяч рублей, так что оставался 15,6-дюймовый (M4700). Это Intel Core i7-3000, 15.6 LED», 1920×1080, 8192 Mb, 750 Gb, AMD FirePro M4000-v1024Mb, DV DRW, Wi-Fi, упакованные в безрадостного вида коробку весом 2,87 кг. Цена вопроса — 68 тысяч. Слово «безрадостный», впрочем, не передаёт всего ужаса картины: Dell M4700 — это монстр, вышедший аккурат из визуальных предпочтений середины 90-х годов прошлого века. Видимо, так и выглядят эстетические предпочтения инженерной братии в представлении знатока дизайна и видного ИТ-пророка Майкла Делла.
Как бы ни привлекал меня матовый экран, предельные характеристики железа и репутация надёжной рабочей лошадки во флагманской линейке Dell, три антифактора все-таки перевесили: жуткая внешность, вес и Windows. Последнее обстоятельство, конечно, тоже сказалось после недели мучений, проведенной накануне с Sony Vaio Z под Windows 7.
Выходит, деваться некуда: Macbook Pro. Скажу честно: если бы не удивительная ситуация, сложившаяся на российском рынке в сентябре с ценами, я бы, наверное, наступил на горло перфекционизму и отправился-таки менять видеокарту или материнскую плату на своём мёртвом ноутбуке. От безысходности, потому что у меня как были, так и остались не то чтобы претензии, однако же весьма существенная сдержанность в отношении линейки Retina. В первую очередь — это абсолютная неремонтопригодность. Даже замена аккумуляторной батареи превращается в рисковую операцию, поскольку эта батарея наклеена на корпус, а под ней расположен ещё и шлейф тачпада. Про матрицу вообще не говорю: меняется исключительно в сборе со всей крышкой.
Иными словами, Macbook Pro Retina, будучи без малейшего преувеличения (собственно говоря, в этом никто никогда и не сомневался) абсолютно лучшим ноутбуком, существующим последние полтора года на мировом рынке, является нерациональным приобретением. И этим сильно напоминает любой предмет роскоши (от спортивной машины до швейцарских часов): обслуживание стоит таких денег, что нужно ОЧЕНЬ любить Совершенство, чтобы решиться на такой подвиг.
У меня подвига не получилось, потому что до сих пор переживаю иррациональность приобретения. Единственное, что успокаивает, так это помянутая ценовая конъюнктура, которая позволила купить новый ноутбук за очень хорошую цену. Если вы отправитесь в российский магазин Apple, то ужаснётесь: моя модель — Macbook Pro Retina ME665 (обновленная в 2013 году серия) с четырёхъядерным Intel Core i7 2,7 ГГц, память 16384 Мб DDR3L, 1600 МГц, SSD на 512 Гб и 15-дюймовым экраном с разрешением 2880×1800 — стоит там… 109 тысяч 990 рублей!!!
У всех остальных «официалов» цена варьирует от 98 тысяч до 135!!! Я даже представить не могу, на каких идиотов рассчитаны подобные ценники. Впрочем, догадываюсь, что дело тут не в россиянах, а в политике Apple, которую я не в состоянии рационализировать. Сравните наши цены со стоимостью той же модели в родном американском App Store — $2 799 (93 200 рублей):
Даже на Amazon.com стоимость ME665 находится в том же порядке цен ($2 599).
Ну а теперь самое интересное: сегодня в Москве можно купить запечатанную коробку с ME656 LL/A (модель для американского рынка) за 77–78 тысяч рублей, что соответствует $2 300. 110 тысяч и 77 тысяч — согласитесь, большая разница.
Причина столь фантастических по привлекательности предложений, на мой взгляд, объясняется грядущими ожиданиями обновления линейки Macbook Pro 15 на гипотетической презентации 15 октября. Грех было не воспользоваться удачным совпадением.
Что касается самого ноутбука, то тут ничего оригинального мне добавить не получится, потому как всё давно уже сказано: совершенство — оно совершенство и есть. 15,4-дюймовый ноутбук феноменальной мощности уровня рабочей графической станции, весящий 2 килограмма, невообразимой грациозности, изящества и субтильности (толщина по всему корпусу — 18 миллиметров!) и с разрешением экрана 2880 на 1800 пикселей — это просто чудо.
Единственное, что я всё-таки хотел бы отметить, так это WOW-эффект экрана. Даже после нового «Айпада» (также с разрешением Retina) он шокирует какой-то нереальной яркостью и сочностью красок. Добавьте сюда реальные 5 часов работы от одного заряда (анонсировано 7 часов, но это, видимо, при всех выключенных интерфейсах связи и на минимальной яркости: для меня это совершенно бессмысленный modus laborandi) — и вы получите идеальную комбинацию для извлечения наслаждения из общения с компьютерами.
Младшая сестра-дурнушка наконец-то собралась замуж
В пятницу компания Twitter в запредельно местечковой и неуместной форме оповестила мировую общественность о намерении выйти наконец-то на биржу. Оповестила — ну кто бы сомневался! — игривым твитом:
Я специально сохранил на скриншоте несколько комментариев, чтобы у читателей сложилось адекватное представление об уровне аудитории, на которую сервис микроблогов, видимо, желал произвести впечатление своим сенсационным признанием.
В том, что оно «сенсационное», сомнений нет никаких, поскольку разговоры о выходе на биржу этой социальной сети ведутся уже как минимум года три. Впрочем, реакция Twitter на эти разговоры была столь же неуместной, как и пятничный твит. Создавалось впечатление, что компания ощущает себя кем-то вроде невесты на выданье, невесты, явно пересидевшей в девичестве, однако мнения о себе высокого и не по фасаду капризной и разборчивой: то ей жених не приглянулся (венчурные капиталисты попадаются шибко жадные), то погода для свадебного банкета неподходящая (рыночная конъюнктура хромает).
На самом деле Twitter можно было понять — и три года назад, и сегодня. Компания как не была уверена в верности биржевого сценария тогда, так не уверена и сейчас, иначе новость, обладающая потенциалом захватить первые страницы всех профильных ИТ и финансовых изданий, и подавалась бы адекватно (а не в жеманно-ёрнической манере) и резонанс вызывала бы соответствующий.
А так… А так всё получилось скомканно и без сюрпризов: пара–тройка путаных комментариев «специалистов» рынка на обочине большой прессы, шуточки-прибауточки на площадках социальных сетей да неуклюже-неловкая попытка знатока go public-гешефтов Цукерберга предсказать будущее.
С Цукера мы, пожалуй, и начнём наш разбор полетов. Приемного отца «Фейсбука» спросили в минувшую среду на конференции TechCruch Disrupt в Сан-Франциско о том, как бы так «Твиттеру» удачнее изловчиться, чтобы вывести свое дело на биржу. Отец ответил такую чушь, что невозможно удержаться от дословного цитирования: «Необходимо знать всё о своей компании. Нужно сфокусироваться на том, чтобы делать правильные вещи».
Любой ответственный человек, наверное, под землю провалился бы от стыда после такой реплики, но Цукерберг, во-первых, аутист, во-вторых, у него много миллиардов долларов, поэтому ему можно. Тем более что ему ещё и всё равно.
Ну а если серьёзно, то CEO Facebook ответил так, как только и можно было ответить, — никак! Потому что Twitter ничего нельзя посоветовать по данному вопросу, и он об этом сам прекрасно знает, оттого и тянет до последнего.
Что же «не так» с социальной сетью, которая насчитывает более 200 миллионов подписчиков? Как такой потенциал может бояться либо испытывать сложности от процедуры go public? Попробуем разобраться.
Начнем с мотивации. На самом деле не всё так однозначно с добровольным превращением частной компании в публичную. Разумеется, на информационную поверхность по большей части попадают лишь правильные (вернее — политкорректные) мотивы: развивать бизнес, выйти на новые уровни, недостижимые в рамках частного владения, приносить пользу людям, ну и тому подобные глупости. Не буду оспаривать абсурдность тезиса о «недостижимых уровнях»: лучше об этом послушать аргументацию Майкла Делла или присмотреться к бизнесу Cargill, Koch Industries, Mars, Bechtel или Ernst & Young (почти обо всех этих гигантах я писал в «Бизнес-журнале», поэтому при желании читатели могут углубиться в красочную фактуру, иллюстрирующую неоспоримые преимущества частной формы собственности над публичной).
Скажу лишь, основываясь на знании бесчисленных корпоративных биографий, что в 9 случаях из 10 главным мотивом go public выступает такое простое человеческое желание, как жажда разбогатеть! Именно под это желание подводится потом теоретическая база из общественно-полезных и гражданско-патриотических мотивов, которые так любят обсуждать «специалисты».
Ставим вопрос ребром: почему владельцы Twitter (Джек Дорси, Виз Стоун и Дик Костоло) так долго не решаются выйти на биржу? Да потому, что они не уверены в успехе мероприятия! При этом истинная мотивация для получения публичного статуса совершенно не имеет значения: при любой мотивации — от жажды денег до амбиций общественной пользы — шансы Twitter на успешное IPO очень маленькие. И дело тут не в конъюнктуре рынка, а в специфике самого бизнеса.
О том, что эта специфика вызывает реальные затруднения, можно судить по комментариям «специалистов», которые последовали после пятничного анонса. Если отбросить шелуху терминологической фени, то мы увидим точно такую же бессмыслицу, что и в «рекомендации» Цукерберга. Для иллюстрации я выбрал не абы кого, а Брайана Блау, аналитика — ни много ни мало — Gartner.
Начинает Брайан издалека: «Это превосходный шаг для Twitter. Компания растет, выходит из пеленок, мужает… такие вот дела. И это (выход на биржу.
Короче, вы понимаете: людям нечего сказать! Вообще нечего! Почему? Всё очень просто: тип социальной сети Twitter и в самом деле уникален, причем эта уникальность может существовать только до тех пор, пока не начнется её коммерциализация! Как только компания Twitter станет публичной, ей придется радикально менять всю парадигму бизнеса, потому что у публичной компании одна-единственная парадигма — постоянно (и к тому же желательно как можно быстрее) демонстрировать прибыль перед акционерами!
Тонкость в том, что этим акционерам вовсе не обязательно выплачивать дивиденды, однако демонстрировать прибыль нужно нон-стоп. Стоит лишь на мгновение остановиться, как начнется обвал акций, акционеры не смогут заработать на капитализации, начнут сбрасывать бумаги по второму кругу, и в конце концов компания выйдет из фавора на рынке — а это равносильно физическому уничтожению, потому что вернуться в фавор за всю историю фондового рынка удавалось единицам.
Из этого расклада биржевых карт вытекают и все дефекты публичного бизнеса: тотальная коммерциализация бизнеса, предпочтение доллару, заработанному сегодня, перед 10 долларами, но в отдаленной перспективе, постоянные гешефты с отчётностью (перенос пассивов всеми правдами и неправдами на грядущие периоды, учёт доходов будущих периодов не по факту кредитования счёта, а по подписанию договора и проч. бесчисленные хитрости, обеспечивающие праздничную квартальную отчётность).
Проблема Twitter в том, что эта социальная сеть не поддается коммерциализации традиционными способами. Интерфейс её таков, что в нём физически невозможно размещать рекламу: разве только спамить, рассылая непрошеные твиты. Интересно, сколько продержится пользователь в Сети, если его начнут заваливать рекламными твитами: день? неделю? месяц? Но потом же всё равно сбежит!
Никто не сомневается, что Twitter очень хочется выйти на биржу. И все затяжки и задержки вызваны тем, что компания пока еще не знает наверняка, какую бы придумать хитрость, чтобы выйти на максимально безболезненную для пользователей коммерциализацию социальной сети. Буквально накануне анонса запланированного IPO сервис микроблогов купил MoPub — компанию, разработавшую единую платформу для консолидации разнообразных форм мобильной рекламы.
Очевидно, что Twitter, отчаявшись «рекламизировать» собственную веб-площадку, делает теперь ставку на интерфейс мобильных приложений. Тренд, безусловно, модный, однако, на мой взгляд, такой же безнадёжный. Дело ведь не в площадках и интерфейсах, а в принципе, на котором держится вся привлекательность социальной сети по обмену краткими сообщениями: люди не для того пошли на добровольную жертву принудительной лаконичности (140 знаков!), чтобы наблюдать, как их твиты разбавляют баннерами или контекстной рекламой. Как только это начнется (а начнётся в случае выхода на биржу непременно и сразу!), тут же все из Twitter и побегут.
Единственная реалистичная надежда на ненавязчивую коммерциализацию — это тонкая работа с хештегами и целевой рекламой, обладающей максимально высокой степенью «попадания». Задача сложнейшая, но реалистичная. Думаю, «Твиттер» давно ею озаботился и наверняка что-то там серьёзное наработал, раз решился, наконец, выходить на биржу. Проблема, однако, в том, что никакие наработки ещё не были обкатаны на практике. А значит, придется играть вслепую, причём в реверсивном порядке: сначала выходить на биржу, затем коммерциализировать социальную сеть.
Даже если эта коммерциализация будет проводиться предельно тонкими методами (та самая точечная целевая реклама и манипуляция хештегами), никто не возьмётся предсказать, как отреагируют пользователи даже на столь тактичное посягательство на привычный статус ads-free любимой соцсети.
Одним словом, как ни крути, а IPO Twitter обещает стать предельно рискованным предприятием, и я лично ни за какие коврижки не согласился бы разделить стартовые риски этой авантюры.
Голубятня: Рецепт успеха Великого Гэтсби
В мае состоялась премьера «Великого Гэтсби», пятая по счету экранизация романа Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда (предыдущие были в 1926, 1949, 1974 и 2000 гг.), снятая австралийским режиссером Базом Лурманном. Зрители знают Лурманна по единственному и очень странному фильму — Moulin Rouge! (2001) с Николь Кидман в главной роли. У австралийца есть еще несколько полнометражных и с полдюжины короткометражных картин, однако все они совсем неприметны.
Экранизацию База Лурманна можно смело считать успешной и не только потому, что кассовые сборы получились блестящими (бюджет 105 млн долларов, продажи на август — уже 145 млн), а потому, что фильм однозначно понравился зрителям, причем независимо от гражданской и национальной принадлежности. Я читал множество восторженных отзывов о «Великом Гэтсби» от американских зрителей, равно как и выслушал страстные похвалы от соотечественников. Сам я фильм посмотрел вчера вечером, и он мне однозначно понравился, поэтому с чистой совестью рекомендую к просмотру всем любителям
Вообще же это великий парадокс нашего времени, которое позволяет создавать эстетический продукт весьма добротного качества без малейшего намека на глубину. Раньше это было немыслимо: любое художественное произведение, лишенное эстетической мощи и напряжения мысли, выглядело жалко и убого. Сегодня все спасают технологии. Компьютерная графика, реально не отличимая от реальности, возможности операторской съемки, которые каких-нибудь 15 лет назад выглядели фантастикой, способны компенсировать любые издержки сюжета, диалогов и даже актерской игры (хотя с последним — сложнее).
«Великий Гэтсби» База Лурманна — очень высококачественное кино, причем на всех уровнях: монтаж, камера, костюмы, компьютерная графика — на пределе современных возможностей. Игра актеров умопомрачительна, потому как сами актеры гениальны: Леонардо ДиКаприо (в роли Джея Гэтсби), Тоуби Макгуайр (Ник Каррауэй), Джоэл Эджертон (Том Бьюкэнан), Кэри Маллиган (Дэйзи Бьюкэнан) и даже едва мелькнувший в эпизоде Амитабх Баччан (Меер Вольфшайм) бесподобны в каждом своем жесте и реплике.
Вся эта алхимия отливается в два с половиной часа визуального наслаждения, дополненного роскошной звуковой дорожкой. Не случайно soundtrack фильма, изданный на CD, пользуется едва ли не большей популярностью, чем сама картина. Особенно мне бы хотелось выделить молодую певицу, которую однозначно ожидает великое будущее (если, правда, она не сопьется: в 13-летнем возрасте ее уже лечили от серьезного алкоголизма) — Лану дель Реи, исполняющую в фильме композицию «Young and Beautiful»).
Что же тогда в «Великом Гэтсби» не так? Читатель наверняка догадался, что Старый Голубятник чем-то недоволен, иначе не было бы столько суперлатива (у меня всегда так: начинаю захваливать без меры, будь уверен — дело не чисто :)
Я даже не знаю, с чем у фильма больше проблем: со Скоттом Фитцджеральдом или и желанием режиссера во что бы то ни стало всем понравиться. Наверное, и с тем, и с другим. Дело в том, что писатель, которого шаблонно называют «певцом эпохи джаза», являет собой образец житейской трагедии. Свою жизнь Скотт сравнивал с cracked plate, разбитой тарелкой: мучительное и долгое восхождение к славе и борьба за руку и сердце любимой женщины, короткий период ошеломительного успеха, богатства и беспечности, которые сменяются невыносимым горем — любимая жена Зельда начинает тихо сходить с ума и под конец полностью лишается рассудка. Сам Фитцджеральд умер от разрыва сердца в возрасте 44 лет.
Трагедия жизни отпечаталась в каждом слове писателя. Все его романы переполнены такой неизбывной тоской и беспросветной печалью, что они просто не передаются адекватной транскрипцией (скажем, средствами кинематографии) без того, чтобы не разрушить сюжетную канву произведения.
Получается парадоксальная ситуация: если мы хотим адекватно передать дух романа Фитцджеральда (то, что я когда-то, адаптируя в литературоведении теорию Вальтера Беньямина, определил как «ауру художественного произведения»), необходимо жертвовать сюжетом, поскольку этот дух скрывается в слове и языке, которые умирают в сценарном диалоге. В кино правит балом визуальный ряд, а это — сюжет и графика, но никак не слово.
Поделиться книгой: