Похождения Тома Соуэра

Роскошное гостепріимство мистриссъ Дугласъ было соблазнительною приманкой, которая, вмѣстѣ съ уговорами Тома, взяла верхъ надъ всѣмъ прочимъ. Но было рѣшено не говорить никому о ночной затѣѣ.

Но Тому пришло на мысль, что именно въ эту ночь Гекъ могъ явиться и подать сигналъ. Это весьма расхолаживало его ожиданія, но онъ все же не могъ отказаться отъ удовольствія побывать у вдовы Дугласъ. «И зачѣмъ лишать себя этого?» — разсуждалъ онъ. — Въ эту ночь сигнала не было, почему же будетъ непремѣнно теперь? Задуманная продѣлка не подлежала сомнѣнію; зачѣмъ было жертвовать ею ради невѣрной надежды на кладъ? Подобно всякому мальчику, онъ рѣшилъ дѣло въ пользу большаго соблазна, отложивъ на этотъ день всякую дальнѣйшую думу о шкатулкѣ съ деньгами.

Паровой паромъ остановился въ трехъ миляхъ ниже отъ поселка, у входа въ лѣсистую долину, и причалилъ здѣсь. Веселая толпа высыпала на берегъ и скоро вся лѣсная чаща и всѣ обрывистыя высоты огласились крикомъ и хохотомъ. Были переиспытаны всевозможные способы раскраснѣться и добѣгаться до устали, но мало по малу всѣ рѣзвившіеся стали возвращаться къ мѣсту стоянки, вооружась страшнымъ аппетитомъ. Началось истребленіе вкусныхъ яствъ, затѣмъ послѣдовалъ пріятный отдыхъ и болтовня подъ тѣнью развѣсистыхъ дубовъ. Наконецъ, кто-то крикнулъ:

— Кто хочетъ въ пещеру?

Всѣ хотѣли. Тотчасъ вынута была пачка свѣчей и началось общее карабканье въ гору. Входъ въ пещеру находился на вершинѣ холма, образуя отверстіе въ видѣ буквы А. Дубовая дверь въ него была не заперта. За нею находилось небольшое помѣщеніе, холодное, какъ ледникъ, и выложенное самою природой крѣпкимъ известнякомъ, съ котораго сочилась сырость. Было что-то романтическое и таинственное въ противуположности глубокаго мрака, окружавшаго находившихся здѣсь, и зеленой долины, разстилавшейся подъ ними и позлащенной солнечными лучами. Но впечатлѣніе отъ этой картины было непродолжительно и возня началась снова. Лишь только кто-нибудь зажигалъ свѣчу, всѣ кидались на него, аттака и оборона продолжались нѣсколько времени, скоро свѣча задувалась или вырывалась изъ рукъ, и тогда поднимался хохотъ и новая охота за одержавшимъ побѣду. Но всему наступаетъ конецъ. Всѣ двинулись теперь внизъ по лѣстницѣ въ главную галлерею и мерцающій рядъ свѣчей тускло освѣтилъ высокіе скалистые своды, почти вплоть до самой вершины ихъ въ шестидееяти футахъ отъ пола. Эта главная галлерея была шириною не болѣе, какъ въ восемь-десять футовъ. Черезъ каждые нѣсколько шаговъ по обѣимъ ея сторонамъ виднѣлись тоже высокіе, но съуживающіеся переходы. Вся эта Макъ-Дугласовская пещера была не что иное, какъ громадный лабиринтъ извивающихся переходовъ, которые переплетались между собою и не приводили никуда. Говорили, что человѣкъ могъ плутать здѣсь цѣлые дни и ночи среди этой перепутанной сѣти расщелинъ и проваловъ и все же не найти конца этому подземелью; можно было спускаться ниже и ниже, совсѣмъ подъ землю, но находить все то же, одинъ лабиринтъ подъ другимъ и ни одного изъ нихъ съ выходомъ. Не было никого, кто зналъ бы вполнѣ это подземелье. Это была невозможная вещь. Большинство молодыхъ людей изучило часть его, но рѣдко кто рѣшался переступить за это изслѣдованное пространство. Томъ Соуеръ зналъ не больше другихъ.

Общество прошло около трехъ четвертей мили по главной галлереѣ, потомъ нѣсколько паръ и группъ ускользнули въ боковые проходы, пробѣгая по мрачнымъ расщелинамъ и нагоняя врасплохъ товарищей въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ проходы перекрещивались. Можно было прятаться тутъ другъ отъ друга въ теченіе получаса, не выходя изъ «извѣстной» части пещеры.

Мало по малу, одна кучка за другой возвращались къ выходу. Всѣ запыхались, смѣялись, были обкапаны саломъ съ головы до ногъ, выпачканы глиной и въ полномъ восхищеніи отъ удавшейся прогулки. И всѣхъ поразило, что никто не замѣтилъ, какъ пролетѣло время: уже совершенно смеркалосъ, паромный колоколъ звонилъ уже съ полчаса, призывая къ отъѣзду. Но такой конецъ дневныхъ похожденій былъ очень романиченъ и понравился, такъ что, когда паромъ отчалилъ, унося съ собою веселый грузъ, никто, кромѣ шкипера, не сожалѣлъ ни крошки о потерянномъ времени.

Гекъ стоялъ «на часахъ», когда паромные фонари промелькнули мимо пристани. Шума на бортѣ вовсе не было, потому что молодежь сидѣла смирно, какъ сидитъ обыкновенно всякій утомившійся до смерти. Гекъ не могъ угадать, что это за судно прошло и почему оно не остановилось у общей пристани, но скоро пересталъ думать объ этомъ, сосредоточивъ вниманіе на своемъ собственномъ дѣлѣ. Ночь была темная, небо заволакивалось тучами. Пробило десять часовъ, шумъ отъ повозокъ стихъ, мелькавшіе огоньки стали гаснуть, бродившіе пѣшеходы скрылись, весь поселокъ погрузился въ сонъ, предоставляя одному сторожившему мальчугану вѣдаться съ безмолвіемъ и призраками. Пробило и одиннадцать; огни погасли и въ харчевнѣ; наступила полная темнота. Гекъ ждалъ… и это ожиданіе казалось ему очень долгимъ, очень томительнымъ. Ничего не происходило. Онъ начиналъ колебаться. Стоило-ли ждать?.. Былъ-ли какой-нибудь толкъ въ этомъ?… Не бросить-ли все и уйти?

Раздался какой-то шорохъ. Онъ насторожился въ тоже мгновеніе. Дверь, выходившая въ закоулокъ, отворилась тихонько. Гекъ кинулся тотчасъ за-уголъ кирпичнаго склада. Черезъ минуту двое какихъ-то людей прошмыгнули мимо него и одинъ изъ нихъ, какъ будто несъ что-то подъ мышкой. Это была шкатулка, навѣрное! Такъ они уносили сокровища! Звать теперь Тома? Эта было бы нелѣпо: пока сбѣгаешь за нимъ, они уйдутъ уже далеко и ихъ никогда не найдешь. Нѣтъ, лучше не отставать отъ нихъ, идти за ними слѣдомъ; благодаря темнотѣ, они ничего не замѣтятъ… Разсудивъ такимъ образомъ, Гекъ вышелъ изъ своего уголка и пустился за уходившими. Онъ крался босыми ногами тихо, какъ кошка, выпуская «тѣхъ» впередъ лишь настолько, чтобы не потерять ихъ изъ вида.

«Тѣ» прошли вдоль рѣки на протяженіи трехъ кварталовъ, потомъ повернули влѣво, на поперечную улицу, и пустились прямо по ней, вплоть до дорожки, поднимавшейся по Кардифскому холму. Вступивъ на нее, они миновали домикъ стараго валлійца, стоявшій на полдорогѣ, и стали, не колеблясь, подниматься все выше. «Вотъ оно что, — думалъ Гекъ. — они хотять зарыть шкатулку въ старой каменоломнѣ». Но они миновали и каменоломню, добрались до самой вершины холма, юркнули тутъ въ кусты кожевеннаго дерева и исчезли въ темнотѣ. Гекъ послѣдовалъ за ними, сокращая свое разстояніе отъ нихъ, въ надеждѣ на то, что теперь его не увидятъ. Онъ сдѣлалъ такъ нѣсколько шаговъ, потомъ пріостановился немного, боясь, что зашелъ уже слишкомъ далеко; двинулся снова, снова остановился… прислушался… ни звука… только, казалось ему, слышитъ онъ біеніе своего собственнаго сердца… Изъ-за холма раздалось гуканье филина… худое предзнаменованіе!.. Господи, неужели все было потеряно?.. Онъ хотѣлъ уже бѣжать прочь очертя голову; вдругъ, шагахъ въ четырехъ отъ него, кто-то прокашлялся. Сердце у Гека чуть не выпрыгнуло, но онъ проглотилъ его назадъ, только трясся такъ, какъ будто его схватила разомъ дюжина лихорадокъ, и ослабѣлъ почти до невозможности держаться на ногахъ. Онъ зналъ, гдѣ находится: въ пяти шагахъ отъ лѣстницы, которая вела во дворъ дома мистриссъ Дугласъ.

— Хорошо, — подумалъ онъ, — пусть они зароютъ здѣсь, не трудно будетъ найти.

Раздался тихій голосъ, очень тихій голосъ, голосъ Инджэна Джо.

— Чтобъ ее дьяволъ взялъ! У нея гости, должно быть… видишь огни, хотя уже и поздно.

— Я не вижу.

Это былъ голосъ незнакомца того, который былъ съ Джо въ заколдованномъ домѣ. Смертельный ужасъ сжалъ сердце Геку; такъ вотъ куда было направлено «мщеніе!» Онъ хотѣлъ бѣжать, но ему вспомнилось, что вдова Дугласъ оказывала ему добро не одинъ разъ, а эти люди собирались ее убить, можетъ быть! Онъ желалъ, чтобы ему хватило смѣлости пойти предостеречь ее, но онъ зналъ, что не хватитъ: они могли подмѣтить его и придушить. Все это и еще многое пронеслось у него въ умѣ въ теченіе той минуты, которая протекла между замѣчаніемъ незнакомца и возраженіемъ Джо:

— Не видишь, потому что тебѣ кустъ заслоняетъ… Становись сюда… Видишь теперь?

— Вижу… Да, тамъ кто-то въ гостяхъ… Лучше бросимъ дѣло.

— Бросить, когда я навсегда ухожу изъ этихъ мѣстъ! Бросить… и не найти потомъ уже никогда, можетъ быть, подобнаго случая! Я говорю тебѣ опять, какъ уже прежде говорилъ! мнѣ ея мошны не надо… бери ее себѣ! Но ея мужъ меня оскорблялъ… былъ жестокъ со мною не разъ… Главное, онъ былъ тѣмъ судьею, который осудилъ меня за бродяжничество. И это еще не все! Это только милліонная часть обиды! Онъ выпоролъ меня… выпоролъ на глазахъ у всей тюрьмы, какъ какого-нибудь негра!.. И весь городъ могъ смотрѣть на это! Выпоролъ!.. понимаешь ты это?.. Онъ натѣшился надо мною, но умеръ. Я отплачу теперь ей.

— О, не убивай ее!.. Не дѣлай ты этого!

— Убивать?.. Кто тебѣ говоритъ объ убійствѣ?… Его я убилъ бы, будь онъ тутъ. Но если хочешь мстить женщинѣ, убивать ее не зачѣмъ… это вздоръ! Надо только попортить ей личико: вырвать ноздри или оторвать уши, какъ свиньѣ!

— Послушай, это…

— Свое мнѣніе оставь при себѣ! Это и для тебя будетъ побезопаснѣе. Если она изойдетъ кровью при этомъ, такъ уже не моя вина. И плакать я тоже не буду. И ты, любезный, поможешь мнѣ… изъ дружбы… для этого ты и здѣсь; одинъ я не справлюсь. А если ты вздумаешь вилять… я тебя убью! Понялъ?.. А если тебя убью, то и ее вслѣдъ за тобой… и тогда уже некому будетъ разсказывать, кто тутъ орудовалъ.

— Хорошо, если уже рѣшено, пусть будетъ… Только уже чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше… Меня дрожь пронимаетъ.

— Развѣ можно тотчасъ, когда тамъ гости? Но ты смотри у меня! Я за тобой наблюдаю… А торопиться нечего; обождемъ, пока потушатъ огни.

Гекъ зналъ, что теперь наступитъ молчаніе… болѣе ужасное, чѣмъ всякіе разбойничьи толки. Онъ затаилъ дыханіе и сталъ отступать осторожно назадъ: упирался твердо и осмотрительно всей ступенью, качаясь сперва долго, изъ стороны въ сторону, на одной ногѣ и чуть не падая туда или сюда; потомъ повторялъ тоже упражненіе на другой ногѣ, чтобы отступитъ еще на шагъ. Вдругъ, подъ нимъ хрустнула какая-то вѣтка. Онъ замеръ на мѣстъ и сталъ прислушиваться, но ничто не шелохнулось; господствовала прежняя тишина. Онъ былъ безконечно благодаренъ судьбѣ и добрался такъ, пятясь, до кустовъ кожевеннаго дерева. Здѣсь онъ повернулся съ такими же предосторожностями, какъ при поворотѣ корабля, и тутъ уже пошелъ скорымъ шагомъ, хотя все еще съ опаской. Только у каменоломни уже, переставъ бояться, онъ пустился во всю свою молодецкую прыть внизъ съ холма, къ домику валлійца, и принялся колотить къ нему въ дверь. Изъ оконъ высунулись головы старика и его двухъ дюжихъ сыновей.

— Что за шумъ?.. Кто стучитъ?.. Чего надо?

— Впустите скорѣе!.. Я долженъ сказать…

— Да кто будешь?

— Гекльберри Финнъ… Скорѣе впустите!

— Гекльберри Финнъ, вотъ тебѣ разъ! Имячко-то не такое, передъ которымъ отворяются всѣ двери!.. Но впустите его, ребята… Пусть скажетъ, что тамъ такое.

— Прошу васъ только, не сказывайте никому, что это я донесъ вамъ… — проговорилъ Гекъ прежде всего, вступивъ въ комнату. — Прошу васъ, не сказывайте… не то, меня убьютъ… Но вдова была ласкова ко мнѣ, и не разъ… и я хочу вамъ сообщить… Только вы ни слова обо мнѣ… Я все скажу, если вы пообѣщаете не упоминать, что это я…

— Клянусь св. Георгіемъ! У него что-то важное, иначе онъ не посмѣлъ бы такъ явиться! — воскликнулъ старикъ. — Говори же, малый, мы тебя не выдадимъ.

Черезъ нѣсколько минутъ, старикъ и его сыновья, захвативъ оружіе, крались уже по вершинѣ холма и вступили, на ципочкахъ, въ кусты кожевенника, держа ружья въ рукахъ. Гекъ сопровождалъ ихъ только до этого мѣста. Онъ притаился тутъ за большимъ камнемъ и сталъ прислушиваться. Прошло нѣсколько времени въ томительной, полной ужаса, тишинѣ; потомъ, внезапно, раздались выстрѣлы, крикъ… Гекъ не сталъ дожидаться разъясненій, вскочилъ на ноги и пустился внизъ съ холма, сломя голову.

ГЛАВА XXXI

Съ первымъ проблескомъ разсвѣта въ воскресенье, Гекъ пробирался уже снова на холмъ и постучался тихонько въ домикъ старика валлійца. Всѣ тамъ еще спали, но это былъ сонъ, какъ говорится, висѣвшій только на волоскѣ, вслѣдствіе волненія, пережитаго этими людьми ночью. Изъ окна раздался окликъ:

— Кто тутъ?

Гекъ отвѣтилъ тихмъ, испуганнымъ голосомъ:

— Пустите меня, прошу васъ! Это я, только Гекъ Финнъ!

— Передъ такимъ именемъ, эта дверь можетъ отворяться всегда, днемъ и ночью, мой лалецъ!.. Милости просимъ!

Нова была такая рѣчь для мальчугана-бродяги. И не слыхивалъ онъ никогда болѣе пріятной. Онъ не могъ даже припомнить, чтобы кто-нибудь встрѣтилъ его, хотя разъ, тѣми двумя словами, которыми заключилъ свое привѣтствіе этотъ старикъ.

Дверь быстро отворилась и мальчикъ вошелъ. Его пригласили сѣсть, а хозяинъ и его два молодца-сына поспѣшили одѣться.

— Я думаю, ты порядкомъ голоденъ, дружокъ, — сказалъ старикъ, — но завтракъ у насъ поспѣетъ къ восходу солнышка, и горяченькій, съ пыла будетъ. Ты обожди… А я съ дѣтьми думалъ, что ты придешь переночевать у насъ.

— Я такъ испугался, что убѣжалъ, — отвѣтилъ Гекъ. — Я пустился на утекъ, какъ только заслышалъ выстрѣлы, и не останавливался, пока миль трехъ не отмѣрилъ. А теперь, я пришелъ, чтобы разузнать, что было… А забрался такъ рано потому, что боялся наткнуться на тѣхъ дьяволовъ… даже если они уже и не живы!

— Ну, бѣдняга, видно, что эта ночь тебѣ даромъ не обошлась… Но, вотъ тебѣ постель, отдохнешь на ней, когда позавтракаешь. Нѣтъ, милый мой, тѣ живы остались… о чемъ мы отъ души сожалѣемъ. Видишь-ли, мы знали отлично, гдѣ ихъ схватить, ты намъ разсказалъ; мы и стали подкрадываться къ нимъ, пока были уже всего въ пятнадцати шагахъ отъ нихъ… въ этой тропѣ среди кожевника, было темно, какъ въ погребѣ… тутъ, какъ разъ, чувствую я, что чихну. Могло-ли быть что подлѣе! Удерживался я, сколько могъ, но ничего не подѣлаешь! Приходилось чихнуть… и чихнулъ! Я шелъ впереди, поднявъ пистолетъ, и когда чихнулъ, эти мошенники шарахнулись въ сторону. Я крикнулъ: «Пали ребята!» и самъ выпалилъ туда, гдѣ заслышался шелестъ. Сынки тоже самое. Но разбойники уже кинулись прочь, мы за ними лѣсомъ. Я полагаю, что мы ихъ не задѣли. Они тоже выпустили по одной пулѣ въ насъ, но тоже не попали ни въ кого. А когда уже не стало болѣе слышно, гдѣ они бѣгутъ, мы перестали гнаться за ними, а пошли подняли на ноги констэблей. Тѣ нарядили караулъ на берегъ, а когда совсѣмъ разсвѣтетъ, то самъ шерифъ поведетъ облаву въ лѣсу. Мои сыновья пойдутъ туда же съ другими… Мнѣ хотѣлось бы, чтобы ты описалъ намъ этихъ злодѣевъ; это будетъ большою подмогой. Но ты не могъ разглядѣть ихъ въ темнотѣ, я думаю?

— О, я видѣлъ ихъ, потому что шелъ за ними изъ самаго нашего поселка.

— Отличью! Опиши же ихъ, дружокъ, опиши!

— Одинъ изъ нихъ глухонѣмой испанецъ, котораго видали, разъ или два, въ нашихъ мѣстахъ, а другой, оборванецъ…

— Довольно и этого, мальчикъ, мы знаемъ, о комъ ты говоришь! Они попались мнѣ, на-дняхъ, тутъ же, въ лѣсу, за домомъ вдовы, и поспѣшили улизнуть поскорѣе… Идите скорѣе, ребята, передайте шерифу… а позавтракаете уже завтра утромъ!

Молодые люди отправились тотчасъ же. Гекъ бросился имъ вслѣдъ, восклицая:

— О, Бога ради, не говорите никому, что это я донесъ! Не говорите, прошу васъ!

— Хорошо, Гекъ, если ты такль просишь. Но тебя только похвалили бы за это.

— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Не говорите, прошу!

Когда они ушли, старикъ сказалъ:

— Они не скажутъ… и я не скажу. Но отчего ты не хочешь, чтобы это знали?

Гекъ, не желая объяснять всего, сказалъ только, что ему было извѣстно слишкомъ многое объ одномъ изъ этихъ людей, и что онъ не хотѣлъ, чтобы этотъ человѣкъ узналъ, что онъ такъ многое знаетъ… За это знаніе его, Гека, убьютъ; въ этомъ и сомнѣнія нѣтъ.

Старикъ пообѣщалъ ему еще разъ сохранить тайну, но спросилъ:

— Съ чего же это ты вздумалъ идти за итти слѣдомъ, мой милый?.. Подозрительны они тебѣ показались?

Гекъ помолчалъ немного, сочиняя осторожный отвѣтъ.

— Видите-ли, — началъ онъ, — я никуда не годящій… По крайней мѣрѣ, всѣ такъ говорятъ и я не могу тутъ перечить… Вотъ, иной разъ я даже спать не могу, все раздумываю, что же это будетъ и нельзя-ли мнѣ начать жить по другому… Такъ я не спалъ и въ эту ночь… никакъ не могъ заснуть и пошелъ, около полуночи, все въ тѣхъ же мысляхъ, по улицѣ, къ тому старому кирпичному складу, что близь «Харчевни Трезвости»… и присѣлъ тутъ, чтобы подумать еще, все о томъ же. Вдругъ, проходятъ эти два человѣка украдкою, совсѣмъ близко отъ меня и несутъ что-то. Я догадался, что краденое. Одинъ изъ нихъ курилъ, другой спросилъ у него огня: они остановились, какъ разъ противъ меня, и пока тотъ раскуривалъ свою сигару, я разсмотрѣлъ… при свѣтѣ отъ сигаръ… ихъ лица… и узналъ въ томъ, который былъ повыше, того глухонѣмого испанца… Я узналъ его по сѣдымъ бакенбардамъ и пятну надъ глазомъ… А другой былъ такой грубый оборванецъ въ лохмотьяхъ…

— Ты могъ разсмотрѣть, что онъ въ лохмотьяхъ, при одномъ свѣтѣ отъ сигаръ?

Гекъ запнулся на минуту, но отвѣтилъ:

— Право, не знаю… только мнѣ показалось, въ лохмотьяхъ.

— Ну, и они пошли, а ты…

— А я за ними… да. Такъ оно было. Мнѣ хотѣлось знать, что они замышляютъ… Они крались все, крались… я слѣдомъ за ними до самой той лѣстницы къ вдовѣ, а тутъ притаился въ темнотѣ и услышалъ все… Оборванецъ просилъ пощадить вдову, а испанецъ клялся, что изуродуетъ ее, какъ я уже разсказывалъ вамъ и вашимъ…

— Какъ! это все глухонѣмой говорилъ?..

Гекъ проврался опять страшнымъ образомъ! Онъ всячески старался не подать старику ни малѣйшаго намека на дѣйствительную личность испанца, но его языкъ рѣшился, должно быть, подвести его, во чтобы то ни стало!.. Надо было какъ-нибудь выпутаться, по старикъ не сводилъ съ него своихъ глазъ, и бѣдный Гекъ «втюриваіся» все больше и больше. Валліецъ перебилъ его, говоря:

— Дружокъ мой, не бойся меня; я не трону и волоса съ твоей головы, ни за что на свѣтѣ! Нѣтъ… и я защищу тебя… да, защищу. Этотъ испанецъ не глухъ и не нѣмъ; ты проговорился объ этомъ нечаянно и теперь ужь назадъ словъ не воротишь. Я вижу, что ты знаешь кое-что на счетъ этого человѣка, но хочешь скрывать почему-то… Довѣрься же мнѣ, скажи всю правду; ты можешь положиться на меня, я тебя не выдамъ.

Гекъ взглянулъ на честные глаза старика, потомъ нагнулся и шепнулъ ему на ухо:

— Это не испанецъ… Это Инджэнъ Джо!

Старикъ чуть не спрыгнулъ съ своего кресла и проговорилъ, немного погодя:

— Теперь понятно. Когда ты толковалъ объ отрѣзанныхъ ушахъ и разорванныхъ носахъ, я счелъ это за твои прибавки, потому что бѣлый народъ не мститъ такимъ образомъ. Но индѣецъ, дѣло другое!

Въ продолженіи завтрака, разговоръ шелъ все о томъ-же предметѣ и старикъ сказалъ, между прочимъ, что онъ прежде, нежели лечь спать, взялъ фонарь и пошелъ вмѣстѣ съ своими сыновьями осмотрѣть лѣстницу и сосѣднее съ нею мѣсто, чтобы отыскать слѣды крови. Ея не оказалось, но они нашли большую связку…

— Чего?..

Будь это слово молніей, оно не вылетѣло бы съ болѣе поразительною быстротою изъ побѣлѣвшихъ губъ Гека. Онъ ждалъ отвѣта, вытаращивъ глаза и затаивъ дыханіе. Старикъ остолбенѣлъ въ свою очередь… на три секунды… пять… десять секундъ… потомъ проговорилъ:

— Разбойничьихъ инструментовъ… Но, что съ тобой?..

Гекъ опустился на мѣсто, тихо, но глубоко переводя дыханіе, и чувствуя неизмѣримое счастье. Валліецъ смотрѣлъ на него серьезно, съ любопытствомъ, и повторилъ:

— Да, связку разбойничьихъ инструментовъ. Это тебя успокоиваетъ, повидимому. Но чего ты такъ перетрусилъ?.. Что же могли мы найти, по твоему мнѣнію?

Гекъ былъ припертъ къ стѣнѣ. Надъ нимъ тяготѣлъ вопросительный взглядъ… Чего не далъ бы мальчикъ въ эту минуту за подходящій матеріалъ для отвѣта! Но ничего не оказывалось, а тотъ взглядъ все глубже и глубже буравилъ его… Въ головѣ Гека промелькнулъ нелѣпѣйшій отвѣтъ, но взвѣшивать его было некогда, и онъ пробормоталъ чуть слышно, такъ ужь, наудачу:

— Учебники изъ воскресной школы, молжетъ статься…

Бѣдный Гекъ былъ слишкомъ разстроенъ для того, чтобы улыбнуться, но старикъ залился громкимъ, веселымъ хохотомъ, — такъ, что все внутри у него колыхалось, съ головы и до ногъ, и сказалъ потомъ, успокоясь, что посмѣяться такимъ образомъ, все равно, что деньги въ карманъ положить, потому что это избавляетъ отъ траты на доктора. Онъ прибавилъ:

— Бѣдняжка, какой ты блѣдный, измученный; ты совсѣмъ ни на что не похожъ. Не мудрено, что и завираешься; сбился ты съ толку. Но это пройдетъ, отдохнешь и выспишься, и все какъ рукой сниметъ, я надѣюсь.

Гекъ злился на себя за то, что такъ опростоволосился и обнаружилъ такое волненіе. Вслушиваясь въ разговоръ у лѣстницы, онъ уже переставалъ думать, что предметъ, вынесенный разбойниками изъ харчевни, былъ непремѣнно той драгоцѣнной шкатулкой; но, все же, онъ только предполагалъ, что это не она, полнаго убѣжденія его въ томъ еще не было, и потому извѣстіе о найденной связкѣ лишило его всякаго самообладанія. Но, въ общей сложности, онъ былъ доволенъ этимъ маленькимъ случаемъ, доставившимъ ему возможность удостовѣриться вполнѣ, что найденное было не «тѣмъ», и душа его весьма успокоилась. Въ сущности, все шло отлично: сокровища оставались въ «нумерѣ второмъ», разбойниковъ поймаютъ и засадятъ въ этотъ же день, и Гекъ съ Томомъ добудутъ деньги этой же ночью, безъ всякаго затрудненія и помѣхи.

Едва успѣлъ кончиться завтракъ, какъ раздался стукъ въ дверь. Гекъ спрятался тотчасъ же, потому что не хотѣлъ, чтобы заподозрили хотя малѣйшее его отношеніе къ ночнымъ происшествіямъ. Старикъ впустилъ въ комнату нѣсколькихъ джентльменовъ и дамъ, между которыми находилась и сама вдова Дугласъ. Въ то же время, цѣлыя толпы народа направлялись къ вершинѣ холма, чтобы оглядѣть лѣстницу. Было очевидно, что слухи обо всемъ уже разошлись.

Валлійцу пришлось разсказывать пришедшимъ всю ночную исторію, но когда мистриссъ Дугласъ стала горячо выражать ему свою благодарность, онъ сказалъ ей:

— Ни слова объ этомъ, сударыня. Есть другое лицо, которому вы, можетъ быть, болѣе обязаны, нежели мнѣ и моимъ сыновьямъ, но это лицо не позволяетъ мнѣ назвать его. Только благодаря ему, сами-то мы тамъ очутились.

Понятнымъ образомъ, такія слова возбудили столь сильное любопытетво, что оно почти затмило собою главный предметъ. Но старикъ не смутился тѣмъ, что оно разъѣдало все нутро прибывшихъ и заразило потомъ, черезъ нихъ, и всѣхъ обывателей въ мѣстечкѣ; онъ своей тайны не выдалъ. Разузнавъ все остальное, мистриссъ Дугласъ сказала:

— Я легла въ постель, почитала передъ сномъ, а потомъ такъ крѣпко заснула, что и не слыхала всего этого шума. Отчего вы не разбудили меня?

— Мы сочли это лишнимъ. Нельзя было ожидать, что эти молодцы воротятся снова; при этомъ, мы подобрали ихъ рабочіе инструменты. Зачѣмъ же было васъ будить и пугать до смерти? Мои три негра просторожили у вашего дома во всю остальную часть ночи. Они только что воротились теперь.

Явились новые посѣтители и старику пришлось повторять тотъ же разсказъ, и еще не однажды въ продолженіи двухъ часовъ.

Во время вакацій закрывалась и воскресная школа, но церковь вся наполнилась спозаранку въ это воскресенье. Всѣ толковали объ ужасномъ дѣлѣ, но, по доходившимъ вѣстямъ, разбойниковъ и слѣдъ простылъ. По окончаніи проповѣди, жена судьи Татшера подошла къ мистриссъ Гарперъ, выходившей изъ церкви вмѣстѣ съ прочей толпою, и сказала ей:

— Неужели моя Бекки все еще спитъ? Я такъ и думала, что она совсѣмъ уморится.

— Ваша Бекки?..

— Ну, да… (Она посмотрѣла съ удивленіемъ). Развѣ она не ночевала у васъ?

— Нѣтъ…

Мистриссъ Татшеръ поблѣднѣла и присѣла на скамью, какъ разъ въ ту минуту, когда тетя Полли, весело болтая съ одною пріятельницей, поравнялась съ говорившими.

— Добраго утра, мистриссъ Татшеръ! — сказала она. — Добраго утра, мистриссъ Гарперъ! А я одного мальчугана не досчитываюсь. Вѣрно мой Томъ ночевалъ у которой-нибудь изъ васъ?.. А теперь и побоялся придти въ церковь. Достанется ему за то отъ меня!

Мистриссъ Татшеръ слабо покачала отрицательно головой и поблѣднѣла еще болѣе.

— Онъ у насъ не былъ… — проговорила мистриссъ Гарперъ съ видимымъ смущеніемъ. На лицѣ тети Полли выразилось замѣтное безпокойство.

— Джо Гарперъ, ты видѣлъ моего Тома сегодня по утру?

— Нѣтъ…