Помоги проекту - поделись книгой:
Из широких штанин
Это мы, как есть, юмористы,
Населенье как группа риска,
И поэтому все, как один.
Это нас, как паспорт с пропиской,
Достают из широких штанин.
Юмористов, пожалуй, излишки —
Сосчитать я их вряд ли смогу,
Только юмор в коротких штанишках
Уже слышится по утюгу.
Из штанишек своих вырастают
И надеются все, как один —
Спят и видят, реально мечтают
Вылезать из широких штанин.
Много их, юмористов московских,
Что сумела земля наплодить,
Только где ж столько взять Маяковских,
Чтобы всех их в карман посадить?!
Хоббиты – евреи
На самом деле хоббиты – евреи.
У нас не каждый Федя Бондарчук.
Я с каждым днём зверею и зверею —
Видать, евреи были Гек и Чук,
На самом деле, хоббиты – евреи,
Один лишь русский – Федя Бондарчук.
Что сказок русских может быть мудрее?
Они – литературная заря,
Но в них снуют опять одни евреи —
И колобок, и три богатыря.
Я же опять дурею и дурею —
Скажи ты мне, товарищ дорогой —
Кто ж, в самом деле, если не евреи
Сам Змей Горыныч с Бабою Ягой?
Я вовсе не устану удивляться,
Когда евреи всюду начеку,
Но только вот скажи, куда ж деваться
Он них несчастному Бондарчуку?
Ворона с сыром, Маша, три медведя —
На них всё той же нации печать —
Вот и пошёл в задумчивости Федя
Скорей иврит усердно изучать.
На посошок
Не Пахмутова, жаль, не Добронра,
но всё-таки пора, май френд, пора, —
«С утра зовут в дорогу
пейджера!..»
Есть для продувки ваших пейджеров
такие одностишья – будь здоров!..
Не Пахмутова, жаль не Добронра,
Труба зовёт: Пора, май френд, пора!
Не Достое, не Лермо, не Толст
Но всё-таки не грех, майн фройнд, по сто!
Я не Есе, не Тютч, не надо лести!
Ну а за фройндшафт можно и по двести!
Хоть я не Дюм, не создал «Монте-Кристо»,
До кучи же неплохо и по триста!
…С утра зовут в дорогу пейджера,
За Буни по пятьсот и в путь пора!
За Маяко, Тургене – как во сне —
На посошок, однако, за Вишне!
Ну а затем за всех за нас нелишне —
Не одностишье вышло – многостишье.
Муля
…Как Муля, что нервировал
(а зря!)
Фаины несравненной героиню…
Раневской несравненные творенья,
Как Муля, он нервирует народ,
Читая вслух свои стихотворенья.
На стихи Сергея Острова
По рюмашке
…Моя одинока избушка,
старушка твердит о своём;
какая, там, Господи, кружка,
по рюмочке – и запоём.
Написал стихов немало
На своём-то на веку;
Только няни не хватало —
Той, что с кружкой начеку.
Если вдохновенье реже
Нарушает мой покой,
Крикну: «Няня, кружка где же?» —
И стихи текут рекой.
Я – поэт, хотя не Пушкин,
Но пишу я – будь здоров!
Не хватает только кружки,
Чтоб творил поэт Остров!
Кем в итоге стал бы Пушкин?
Это тот ещё вопрос —
Он без няни, да без кружки —
Что машина без колёс.
Не даём себе поблажки —
За тетрадки – и вперед!
Нету кружки – по рюмашке!
Пушкин с зависти умрёт.
Две макушки
С рожденья были две макушки —
как две жены, что впереди…
Сам Александр Сергеич Пушкин
Такого не имел, поди…
Макушки две. С женами сложно.
Одна отстала, отстраняясь…
. . . . . . . . . . . . . .
Другая соскочила с дуба…
Стихи, конечно, не игрушки —
Без всяких-яких, без химер.
Сам Александр Сергеич Пушкин
Тому нагляднейший пример.
Он, безусловно, мастер слова —
Не превзошел никто иной,
Но вот Наталья Гончаров
Была единственной женой.
Поэт Остр
В семейной жизни «чёрт – не брат»:
С рожденья было две макушки,
И, явно, жёнами богат.
И повезло б ему сугубо,
И повезло б ему вдвойне —
Коль жёны не упали б с дуба,
И нынче был бы при жене.
2011
От носа до пят
… Ты – трезвый и пьяный, от
носа до пят,
не знаешь своих конституций…
. . . . . . . . . . . . . . .
Осталось острить —
пить, курить, говорить…
И жить по законам НеОМА.
Поэт, протрезвевший от носа до пят,
Вдруг понял, в чём жизни основа.
И Ом, и Ньютон отдыхают, молчат
И ждут откровений Остр
В Ньютонах уже актуальности нет —
Бывают ребята покруче —
Острить и курить, выпивать на обед
Ньютон вас, увы, не научит.
Пусть в школе законы Ньютона твердят,
Поэт вас научит иному —
Когда захмелеет от носа до пят,
Даст фору Ньютону и Ому.
Когда захмелеет от носа до пят,
Тут формулы, словно хмельные,
И Омы не властны, Ньютоны молчат
И пишут законы иные.
Остров и Прометей
Событий злая перспектива
набрякшей тучей над судьбой;
. . . . . . . . . . . . . . .
Держусь за небо и за сушу,
дышу нечаянностью дней…
Когда в мою не лезут душу,
я – Прометей!
Набрякли тучи в небе хмуро,
Я выдаю стихи томами —
Трепещет вся литература:
Я – Зевс, играющий гром
И жизнь моя не будет фарсом,
Не вздумай в душу лезть ко мне!
Я – Бог войны, и стану Марсом
И засияю при Луне.
Я – Зевсом вновь спущусь на сушу,
Наперекор гром
Когда ж в мою полезут душу —
Я снова становлюсь Остр
Отцы-огурцы
Этот – в Испании, та – в
Аргентине.
Речи и встречи смакуют доныне…
Помнят изыски отцов-огурцов…
Боготворят марафет молодцов.
Я изучаю труды поколений —
Прежних поэтов и бардов-певцов,
Всё изучив без сомнений и лени,
Понял изыски отцов-огурцов.
Пушкин великий окинул вниманьем
Опыт пустынников знал до основ!
Жён непорочных земные скитанья.
Опыт иной изучает Остр
Пушкина строки – что надо, в порядке —
Истину ищут в пустынях отцы,
А у Остр
То ли певцы, то ль отцы-огурцы.
Лысый поэт
Я не поладил с небесами,
несу своё неестество —
когда мы сами с волосами —
для лысых – это ремесло.
Я не поладил с небесами —
Не вьётся локон, как назло.
Легко тому, кто с волосами,
А лысым – труд и ремесло.
Ведь к волосатым, без сомненья,
Успех с удачей так и прут!
У лысых, видно, лишь терпенье
И труд все беды перетрут.
А были ль деды с волосами?
Анализируем родство.
В кого пошли – не знаем сами,
Неся своё неестество.
Случится ль хмурый день осенний,
Случится ль летняя жара,
Пышноволосый, как Есенин —
Стих производит на гора.
Не вьётся локон на макушке —
Все дни работай напролёт,
А кто кудрявый, словно Пушкин —
Стихи строчит, как пулемёт.
Когда просохну
…Я буду пить, пока не сдохну.
Не Вечный жид, и не мудрец.
Я буду пить, я не просохну…
Я протрезвею, наконец…
Живу не так, как было прежде —
Не Вечный жид, и не мудрец,
Я буду пить, но есть надежда,
Что протрезвею наконец.
Ведь говорят, что время лечит,
И в это твёрдо верю я —
Не Моисей, и не Предтеча,
И даже не пророк Илья.
Но верю: только протрезвею —
Произойдёт, в конце концов —
Я переплюнуть всех сумею:
Пророков, магов, мудрецов.
Я брошу пить, просохну вскоре,
И на аллее мудрецов
Мне по колено будет море
Среди поэтов и творцов.
Воскресну я и обомлею:
Душа дрожит, строка бежит —
На поэтической аллее
Я вечный бард и Вечный жид.
И я талантливо и ново
Создам, что Вам не по плечу —
И орден, как венец терновый,
Посмертно, может, получу.
2011
Пророк и поэт
Да, был Поэт – невольник чести.
Там было всё, как есть. На
месте…
Здесь между розовых дубрав
мятётся трезвый Иосаф…
Порой стихи выходят боком,
Выходят боком – да каким!
Поэт помчался за пророком,
Но трезв, как лист, Иоаким.
Нет, что-то в мире не на месте,
Пророк опять-таки не прав.
Поэт всегда невольник чести —
Не то, что трезвый Иосаф.
Сюжет повсюду одинаков —
Давно попали в трезвый плен
Что Исоаф, и что Иаков —
Из всех двенадцати колен.
Да, нелегко, видать, пророку.
Поэту ж трудно по утрам:
«In Vino Veritas» по Блоку,
И по Острову – двести грамм!
За воротник
…Водопадом по уступам!
Ну-ка, девочки, на крик!
Взяли мётлы —
и – по ступам!
Наливай за ворот, Nick!
Nick за ворот наливает —
Он на то, видать, и Nick.
А поэт стихи слагает,
Что-то льёт за воротник.
Водопадам – по уступам,
Наливали – будь здоров!
«Взяли мётлы и по ступам!» —
Всем командует Остров.
Кто-то мётлы, кто-то ступы,
Кто стихов тетрадь берёт,
Ну a Nick пускает тупо
Двести граммов в оборот.
И, естественно, при этом
Так наладились дела!
Стих несётся за поэтом,
За метлой летит метла.
Классик
Я – Скотт Фицджеральд. Ночь
нежна;
не ухватить её за пальцы.
Меня проворит, словно зайца,
не девочка и не жена.
Я одинок, как белый волк;
меня – как яблоко на тёрке…
. . . . . . . . . . . . .
А в Москворечье благодать:
сияет солнце, небо сине…
Употреблять тебя как «Ять»
я предпочту отныне.
Жизнь протекает в перепалке,
Хоть я писательских кровей —
Как персик в соковыжималке,
Как в тёрке яблоко, ей-ей!
Поклонницы кричат, в натуре:
«Он переплюнул всех, ого!
Он – Фицджеральд в литературе,
А, может быть, Виктор Гюго!»
Запомни, школьный мой учитель!
Меня строка уносит вдаль,
Ане какой-нибудь Стендаль!
В литературе мысли чётки,
Не зря, видать, творил и жил,
И к тем друзьям, что «Трое в лодке»,
Я тоже руку приложил.
В мои творенья надо верить,
Как «Ять» меня воспринимать —
Меня аршином не измерить,
Умом, как видно, не понять!
От поэзии к прозе
Я ревнив и брезглив,
мне шальное авто
подавали к полночному бреду…
. . . . . . . . . . . . .
Эй, водила, молю, не гони по рублю…
. . . . . . . . . . . . . .
Я пешком – не смешно —
не туда, где грешно,
где мозги набекрень в хороводе…
. . . . . . . . . . . . .
Жизнь торчком. И волчком
закружит голова,
перейдя от поэзии к прозе.
Я ревнив и брезглив – ты со мной не шути,
Я читаю стихи на морозе,
А не то наяву иль в полночном пути
Перейду от поэзии к прозе.
И тогда, извини, жизнь помчится торчком,
И мозги набекрень в хороводе,
Всем придётся вертеться со мною волчком,
И не будет согласья в народе.
«Эй, водила! – кричу, – Не гони лошадей!»
Жизнь и так погоняет бредово,
От моих-то острот, от моих-то идей
Станет лихо не только Острову!
От поэзии к прозе тогда перейду,
Не задумавшись ни на минуту.
Я ревнив и брезглив – в стихотворном бреду
Поздоровится вряд ли кому-то.
Поэт и пресса
…сегодня едут не ко мне —
чего-то я не на коне.
Не на козле, не в «мерседесе»…
И прессе это ни к чему…
Мне так приятно одному…
Сегодня я не в «Мерседесе»,
Я на своих двоих хожу,
Уже поднадоевшей прессе
На дверь, пожалуй, укажу.
Увы, сегодня я не в теме,
Хотя всегда высок IQ
Но в теле-радиосистеме
Не дам, однако, интервью.
Я откажу сегодня прессе,
Стихи пишу я – будь здоров!
Не отвлекайте! Я в процессе!
Я, как-никак, поэт Остров!
Автомордрет
Не умер. Не прошу ухи.
Не поминаю мать-берёзу.
Мне плохо – я пишу стихи.
Мне хорошо – слагаю прозу.
Когда я не прошу ухи,
Не поминаю мать-берёзу,
Тогда готов писать стихи
Или, по крайней мере, прозу.
Но если голоден и зол —
Вот-вот кусну или залаю,
Беру уху, сажусь за стол
И всех со смаком посылаю.
Поэту
Стандартно быть
Стандартно жить.
Стандартно выть
о фарисействе…
Судить о гения злодействе
и Моцарта усальерить…
Знать обо всём. Былое взвесить.
Стандартно жить. Стандартно быть.
Прочитан Пушкин – удантесить
И Моцарта усальерить.
Писатель должен дать созданью
Живую кровь, живую плоть,
А Преступленью – Наказанье,
Раскольникова – расколоть.
Писатель должен ярче, выше
Свои творенья создавать,
За Карлсоном – летать на крышу
И братьев Гримм – гримировать.
Когда ж по классике полазить,
О Достоевском не забыть,
И «Братьев…» вмиг окарамазить,
«Казаков» срочно отолстить.
Онегина же оевгенить
И развернуть сюжета нить,
«Му-му» нещадно отургенить,
Каренину – укоренить.
Как заострил Остров строкою,
Так гениев замкнулся круг,
И нету классикам покоя,
Ведь гений – парадоксов друг.
Кириллица и мефодьица
… Популярность ваша, братцы,
так похожа на иглу,
по которой ВСЁ проходит
и уводит в никуда…
от кириллиц до мефодьиц
в опочившие года.
Поэт строчит, старается,
Ведь творчество – процесс,
Порою пробирается
Сквозь слов дремучий лес.
Из леса слов, как водится,
Не наломаешь дров —
Кириллицу с мефодьицей
Использует Остров.
Осваивать приходится,
Когда душа горит,
Кириллицы, мефодьицы
И идиш, и иврит.
И рифма с рифмой сходится,
Выходит – будь здоров!
И чисто по-мефодьевски
Творит поэт Остров,
И все стихотворения
Выходят – просто «Ах!» —
Островское творение —
Кириллицын размах!
Истинный поэт
… Поэт – нетрезвый, неприличный,
Неправильный, неэстетичный,
Непоэтичный по судьбе.
Не в севе дело – в молотьбе.
Поэт приличный – что за скука!
Ведь для него во всём запрет.
Он не поэт. Такая штука
Вердикт бесспорен – не поэт!
Будь он к тому же эстетичен,
Хорош собой – помилуй Бог!
Да это просто неприлично —
Он от поэзии далёк.
А если трезв, не хватит лишку! —
С ним говорить-то надоест!
Слов нет, позвольте – это слишком!
Вы на поэте ставьте крест.
Поэт – нетрезвый, неприличный,
Неправильный, неэстетичный —
Ни одного изъяна нет!
Вот это – истинный поэт!
Свистло
… Мое свистло засвиристело,
А значит долго не умрет…
Поэт за дело взялся смело —
Поэту медлить не с руки:
Его свистло засвиристело,
И застишарили стишки.
Точал заточенные точки
И междометья между мет,
И застрочили лихо строчки:
Видать, не даром, он – поэт.
Зарифмовались рифмы рьяно,
И с ямбом заиграл хорей,
И пьяным было фортепьяно,
Стихи ж Острова – всё острей.
И песня песенно запела,
И свет засветлился светло,
И свиристель засвиристела,
Как засвистевшее свистло.
… Поэт аферы с афоризмом
Не изолгавшись излагал,
Вел диалог с неологизмом,
И слоги в слоганы слагал.
Беда и лабуда
Стихи – напрасные труды.
Коктейль беды и лабуды.
Поэт трудился от балды —
Без устали строчил,
И кучу разной лабуды
В итоге получил.
Решил, что вовсе не беда,
Что получилась лабуда.
Когда не шуточны труды,
И лира не молчит,
Нелабуду от лабуды
Не всякий отличит.
В основе, вроде, лабуда,
А стих выходит хоть куда!
Поэт и бабы
Вокруг меня плясали бабы…
Пора бы. Выплески души
Переползли через ухабы —
Судьба, махнём и разреши!
Поделиться книгой: