Сотник из будущего. Эстляндия

– Да знаем мы его, знаем, ты лучше дальше рассказывай, на что нам про все эти женихания слушать?

– Так что рассказывать-то? А дальше уже сам путь до нашего Новгорода был. Ну а потом как раз про женитьбу рассказ, вы уж извиняйте. Комбриг с нашей Мартой-Марией в храме Антониева монастыря обвенчались, церковь там такая красивейшая, други! А перед этим они, конечно, с Лёнькой покрестились в православие, всё чин по чину, все как и положено, и её Эмма-служанка тоже вместе с Мартой наш православный крест приняла. Ну а дальше было посольство литвинское, и потом уже долгий путь домой. У вас-то тут как? Как жили-то вы, братцы? – и он обвёл глазами друзей, плотно набившихся в небольшой комнатушке.

На печурке в большом горшке грелся традиционный ягодно-медовый взвар, который помешивал длинной ложкой Сёма. А по всей комнате и даже, пожалуй, по всей казарме выпускного четвёртого курса разносился запах пирогов.

– Доставайте, братцы, чай, уже разогрелись в духовке, как бы не ссохлись они там. – Кивнул Лёшка сидящим у дверцы духовой пещерки.

Три огромных пирога, откинув заслонку, выложили на столик и начали их на нём резать.

– М-м-м! – У всех потекли слюнки.

– Вот это пирог, вот это я понимаю! – восхитился Оська. – Никада прежде я такой не едал, даже когда с мамкой жил, – и в его глазах отразилась грусть.

– Налетай, братва! – скомандовал Митяй. – И ты давай, Славка, тяни свой кус, чай, не перваш-головастик теперича, так что заканчивай нам тута вот стесняться!

– Ну что тебе рассказывать-то, Мить? – спросил друга Петруха. – Вам ведь и слушать всё это неинтересно будет. Два месяца у нас здесь ломовая работа шла. В грязи, в мокроте и в поте лица мы возились. Всё ратное учение побоку пошло, главным было – это урожай спасти. Таскали мокрые снопы с полей на овин, веяли там зерно и сушили. Овощи выковыривали из огородов и мыли их, опять же сушили, а потом закладывали в бурты. Вот только неделю как перед вашим приходом все свои работы уже закончили. Всё, что могли, то сумели сохранить, ну а что-то пропало, что уж тут поделать, – и он развёл руками. – Мы вот боимся подумать, что же по всей остальной земле будет? По рассказам ладейщиков, ведь и в Смоленском, и в Торопецком, и в Полоцком княжестве до сих пор, не прекращаясь, обложной дождь льёт. Северные земли Владимирского, Ростово-Суздальского, Черниговского, Рязанского княжеств все в сплошном ненастье. Мы-то запаслись тут на года, а что же с простым людом вокруг будет? У многих ведь родичи, братья, сёстры, мамки с батьками там остались. Как же с этим теперь быть, Мить?

– Ну что я вам скажу, братцы? – Нахмурился взводный. – Зная своего батьку, думаю я, что без вспоможения людей мы не бросим. Иначе для чего же столько зерна и всякого припаса на хранение у себя заложили? И ведь не только у нас, а и в стольном Новгороде, и в Торопце, и на Ладоге – везде всё, что было свободным из складов, то теперь уже припасами забито. Ещё и зимой, я слышал, санными караванами из Булгарии и из дальних Киевских земель рожь сюда вывозить будут. Там приказчики Путяты хорошо пробежались, просто вывезти они пока ничего не смогли.

– Ну, тогда ладно. – Зашевелились парни. – Чай, не допустим людского мора, поможем своим землякам!

Глава 8. Поместные советы

– Ну что, братцы, вот мы все вместе наконец-то здесь собрались! – открыл общий поместный совет Сотник. – Понятно, что ещё в Орешке полусотня с ладожанами осталась, не все ещё ладейщики сюда подтянулись, но это уже мелочи. Бригада и школа уже дома, уважаемые наши хозяйственники и ремесленные тоже на месте, значит, можно перед вами говорить и совет со всеми держать. – Андрей окинул взглядом большой зал штаба, где на скамьях и на стульях сидело более полусотни человек. Были тут и командиры в воинской форме при наградах и планках «за ранение», сидели и серьёзные ремесленные старшины, а кое-где виднелись и выборные от крестьянских хозяйств. Представительство было здесь полным, и все с огромным вниманием слушали командира бригады и хозяина всей этой земли.

– За этот год нам, господа совет, многое уже удалось у себя сделать. В воинской части бригада помогла Новгороду разбить шведов и их союзников тавастов на их же землях и потом отразить нападения уже на наши. Отстроена нами крепость Орешек, запирающая от набегов всю русскую Ладогу. Племя карелов полностью перешло под управление Господина Великого Новгорода, и они принимают православный крест. Бригада наша растёт, и мы даже были вынуждены прекратить в неё набор, пока полностью не решён вопрос с продовольствием и на улице творится вот такое. Отсюда сразу же перейду я к делам хозяйским, ибо сами понимаете, что не бывать крепкой дружины, коли у неё пузо от голода свело. То, что творится на улице, это жуть жуткая, и вы сами теперь всё прекрасно понимаете. Надеюсь, что все вопросы, почему мы убили столько строительного материала на овины, риги, тока, склады, амбары и всевозможные сушильни, сами собой отпали? – и он посмотрел на старшину всех плотников Луку Тесло.

Тот только заёрзал на своём месте и пригнул голову, спрятавшись за спиной, сидящего впереди, широкоплечего кузнеца Никиты.

– Парфён Васильевич мне уже доложился по всем запасам, и теперь совершенно ясно, что гниль урожая и падёж скота от бескормицы, мы у себя здесь не допустим. Питаться мы сможем безо всяких ограничений. На посевную следующего года зерно и семя тоже есть. Приплод можно расширять, и скотину забивать нам не придётся. Остаются даже большие избыточные запасы на будущие года. Но вопрос – сможем ли мы смотреть со стороны, как будет вымирать простой люд в окрестностях, да и вообще во всех окружающих нас землях Руси? А мор будет, и будет ещё какой! Крестьяне вон меня прекрасно сейчас понимают, ибо они от сохи и от земли испокон веков привыкли жить, – и Сотник посмотрел на согласно кивающего огородника Архипа. – Народ урожай в этом году не собрал. Всё зерно и овощ, какой только был у крестьянина, у него в мокрых полях сгнили. Сена, соломы и веток он на зиму не смог заготовить, – и выставив руку, начал загибать пальцы. – Сентябрь, октябрь – люди будут доедать остатки того, что ими было припрятано на «чёрный день», смешивая всё это с трухой и с опилками. Ноябрь, декабрь – крестьяне забьют всю свою скотину, ибо кормить её будет уже нечем, а она у них будет реветь и мучиться. Январь! – и Сотник зажал пятый палец. – В январе есть будет вообще нечего, всё и так уже давно подметено под ноль! А впереди ещё два самых лютых зимних месяца, а вот загнуть пальцы на руках я уже не могу, ибо не знаю, сможет ли вообще народ перенести голод дальше. Как вы сами-то думаете, что будет, как же тут выжить-то люду простому, а, братцы?

– Ну-у, в больших-то городах, может, и протянут они ещё январь и февраль, Иванович, – произнёс задумчиво Парфён. – Там ведь склады есть большие, посадские, те, что на осадной месяц, в случае чего завсегда специально закладываются начальными людьми. Да и у богатых купцов, и у зажиточных господ завсегда тоже излишки свои есть. А ещё мы зерна из немецких земель кое-куда завезли немало. Победует, конечно, народ, помучится, но думаю, что в больших городах он протянет до марта, а то и до самого апреля.

– Ага, протянет он, – проговорил скрипучим голосом Варун. – Да как только голод начнётся, так вся округа в энти самые большие города со всех дальних пятин сберётся. Вот в декабре-то и побредут все на Новгород, на Торжок, Руссу, Холм, Ладогу и на Демьян. – Загибал пальцы на руках командир разведки. – А более всего, ведомо, в стольный Новгород люди пойдут, ну и то же самое в других княжествах и в землях, конечно же, будет. Там, где только двадцать, тридцать тысяч горожан было, в два раза по стольку теперь, думаю, уже люда соберётся. А что потом будет, вы это здесь можете сами себе сейчас представить? – и он обвёл взглядом зал.

Многие сидели, задумчиво теребили свои бороды да чесали затылки.

– А начнётся бунт, кровавый и безудержный, – сам же и ответил на свой вопрос Фотич. – Людям надо жрать, а жрать будет нечего! Такой огромности едаков ни один город попросту не выдержит. И все те запасы, что были уже заложены во всех амбарах и в посадских складах, сметут всего за один лишь месяц, ну а потом уже придёт время и для господских подворий. До конца зимы уже во всех городах еды не останется. А в марте, когда у нас ещё стоят морозы и вовсю метёт пурга, на северную Русь придёт лютая голодная смерть!

В зале повисла тишина. Ни один человек, замерев, не шелохнулся. У каждого сейчас перед глазами стояла картина совершенно реального и уже случавшегося в русской истории страшного бедствия.

– А что делать-то? – выдохнул Первуша Кривой, представитель от крестьян-полеводов. – Как христианам-то нам можно помочь, а, господа совет? Чай, ведь грех будет, тута сидячи, кисели овсяные распивать да пузо зимой на печи своё почёсывать, а? – и он в каком-то простецком своём удивлении обвёл огромный, набитый людьми зал.

– Да не дадим мы народу помереть! Поможем всем миром, чем только сможем! Надобно выручать люд русский! – послышались возгласы, и всё собрание забурлило.

– Тихо! – негромко произнёс Сотник и приподнял руку. Постепенно шум стих, и все теперь напряжённо ждали, что же им скажет сам комбриг. – Народ свой в беде бросать мы, конечно, не будем. Не по-христиански это, не по-людски, – и он, встав из-за стола, заходил перед большой навешанной на стену самодельной картой Северной Руси. – Но и в словах Варуна Фотича тоже много горькой правды. Сколько бы ни было в стольном Новгороде зерна, хоть завези ты его в три раза больше, чем ранее, но полностью грядущий голод уже в нём не сдержишь. У нас столько зерна попросту здесь нет, да нам и довезти-то его даже туда не дадут – вырвут, вынесут всё, а любую охрану перебьют. Да и как ты будешь сечь обезумевший люд, я вот этого не представляю. Сколько могли, мы уже из немецких земель через Путяту Селяновича зерно на Русь завезли. Теперь же вот будем действовать так! – и он, приняв решение, сурово оглядел зал. – С сегодняшнего дня на землях всего поместья и в ближайших, соседних с ним, объявляется карантин! Кто прошел начальные образовательные курсы, тот это слово и его значение уже и так знает. Но для всех я его всё равно здесь разъясню. Наше Андреевское на три года закрывается от всего внешнего мира. Все выходы за его пределы – только с разрешения руководства поместья. Никого просто так к Андреевскому тоже не допускать! Выставить на всех тропах, на дорогах и на трактах кордоны и засады! Варун Фотич, по этим карантинным вопросам я назначаю тебя старшим! – и заместитель Сотника по разведке привстал с места.

– Нужно продумать, как можно закрыть наше поместье не просто от прохода или прихода сюда массы людей, которые всё равно разнесут его в клочья, если будут знать, что тут что-то для них есть. А вообще сделать так, чтобы сюда не хотели и даже просто боялись близко подойти! Пугать людей железом – это, конечно, не выход. Думаю, что самое правильное было бы пустить слух, что здесь живёт сама чёрная смерть! – и десятки сидящих в недоумении и страхе перекрестились. – А делать нечего, господа совет, иначе мы просто не удержим тут людской вал. Нас сметут, а наши запасы всё равно ничего не решат. Понятно, что неприятно отгораживаться от общей земли, но делать это нам нужно! Фотич, распространяйте слух, что в нашем поместье идёт страшный мор от какой-то неизвестной и жуткой болезни и все, кто просто подходит к Андреевскому, обречены будут на страшную смерть. Везде, по всей ближайшей округе развесьте тысячи чёрных клочков ткани, вешайте там черепа животных, кости, бересту с предупреждениями, все то, что даёт со стороны видимость происходящего здесь чего-то такого жуткого и непонятного. Всё, что вы задумаете, пускайте немедленно в ход. Не мне тебя учить, Фотич, ты в таких делах уже получше моего соображаешь. Все выходы за пределы поместья открытых дозоров и карантинных заслонов – только лишь в чёрном. Лица закрывать масками или повязками по самые глаза! Тимофей Андреевич, – обратился комбриг к первому заместителю, – готовьте рейдовые группы. Как только прекратятся эти дожди и морозом прихватит землю и реки, так сразу же начинайте объезды окружающих земель. На два дня пути от поместья берите под учёт и контроль каждое лесное росчище, сельцо, хутор или погост. С советами и с расспросами особо ни к кому не лезьте, народ там будет везде обозлённый. Но как только вы увидите, что кто-то уже до самого края доходит, забирайте с собой в поместье при условии переселения к нам на три года. А уж дальше, коли захотят, так потом домой обратно вернутся. Насильно никого не неволь, только чтобы сами и только при большом желании или же согласии.

– Ясно. – Кивнул Тимофей. – Сделаем, Андрей Иванович. Это ведь отряды не только верхоконными должны быть, но ведь и упряжные с ними тоже нужно отправлять?

– Ну-у, наверное, – подумав, согласился Сотник. – Тогда включайте в каждую группу зимние оленьи или конские упряжки. Тут вы уж сами подумайте, как это будет лучше сделать. Так, плотникам и печникам будет особое задание. Опыт сооружения больших домов у вас уже есть, вон как казармы на два этажа ловко вы тут отгрохали, – и он глянул на Луку. – Любо-дорого на вашу работу посмотреть! Теперь принимайтесь за сооружение общих домов-приютов, назовём их коротко, ну, скажем, «общежитиями». Начиная с декабря, с января, думаю, что при большом притоке народа селить его нам уже будет некуда. Понятно, что где-то мы сами ужмемся и уплотнимся, но всё это нас не спасёт. Нам нужно ещё с десяток таких вот больших общежитий на множество отдельных, небольших комнаток при общих коридорах. Там будет нужен хороший обогрев и кухни для приготовления пищи. А рядом придётся ставить уборные и места, где можно помыться и постираться. Много что нужно будет нам ещё продумать. При большой скученности народа у нас могут вспыхнуть болезни. Нашим медикам нужно быть готовыми к санитарной обработке всех прибывающих и к строгому постоянному контролю за чистотой! Не то мы тут доиграемся, и правда, не дай Бог, действительно сама чёрная смерть придёт, она ведь тесноту и грязь ох как любит! Поэтому здесь самая сильная строгость необходима! Слышите меня, Елизавета?

– Так точно, господин подполковник! – Вскочила с места бригадный медик. – С самого начала придётся всем людям объяснять, почему у нас тут так заведено! Ничего, головастиков… хм… прошу прощения, курсантов первых курсов ведь приучаем, и простой люд тоже поймёт, коли ему всё правильно объясним. А потом уже и нам проще будет добиваться от всех порядка. Справимся, Андрей Иванович! – уверила командира главная лекарша.

– Ну, добре! – согласился Сотник. – Парфён Васильевич, заселяющиеся люди будут приходить в себя, лечиться и восстанавливаться у нас, всё это по-христиански, и всё это правильно. Но как только они совсем оживут, нужно будет сразу же думать, где мы им сможем дать какую работу. Сам же понимаешь, от безделья здоровый человек станет непременно дурью страдать, а это у нас ну никак не позволительно. Они, конечно же, никакие не рабы и не холопы, и мы их вовсе не собираемся неволить ломовым трудом, но работать они должны и должны, помимо того, соблюдать здесь у нас самый строгий порядок. И тут уже этот вопрос ложится на заместителя по тылу Лавра Буриславовича. Любая пьянка, драка, хуление властей или же хулиганство у нас никак не допустимы и будут караться самым серьёзным образом. Об этом нам тоже нужно подумать наперёд. Через три года мы, конечно же, эти вожжи отпустим, а пока поместье переводится на карантин и на особое военное, осадное положение. Мы вступили в страшное время, господа совет. И оно сейчас, повторюсь, ещё вот только, только сейчас начинается. Следующий год будет благоприятный для крестьянства, но семян и зерна для посевов у него уже не будет совсем, так же, впрочем, как и скотины. Всё это, как мы уже ранее говорили, исчезнет вот этой вот нынешней зимой. И затем Север Руси вступит в два года сплошного голода, не считая ещё и этого полугодия, которое и так уже не все смогут пережить. А потом на ослабленную Русь придут крестоносцы, ну а там уже недалече и до монголов будет. Вот так-то вот, братцы, такой вот мой невесёлый для вас сказ. Так что крепко думайте, господа совет, очень крепко! И ещё два особливых дела для всех. У нас здесь, в поместье, немало служивых людей из бригады и из школы, у кого их близкие далече живут. Мне вон уже задали вопрос: а что с их близкими всеми-то теперь будет? И то ведь верно, господа, они ведь, наши, все здесь будут жить, в поместье, в сухости и тепле. Будут есть, будут пить сладко, а их матери, отцы, братья и сёстры в это самое время будут от голода умирать где-то? Неправильно это, не по-человечески-то! У меня бы и у самого в таком случае кусок хлеба в рот не полез и никакая служба не шла. Значит, нужно нашему штабу продумать, – и Сотник кивнул поднявшемуся Филату Савельевичу, – продумать дальние выходы за нашими близкими. Вы наш девиз все знаете: Андреевская бригада своих не бросает! Будем вывозить своих всех! – и Сотник рубанул по столу рукой. – Не позднее декабря месяца, готовьте дальние отряды спасения! Ну и уже последнее для всех. Это как в басне: когда лев заболел, всегда найдётся куча шакалов и гиен, готовых его растерзать или хотя бы хорошо потрепать шкуру. Вот Русь как раз сейчас в таком же образе льва и выступает. Поэтому нам, накопившим воинскую силу, умение, навыки и лучшее оружие, сейчас сам Бог велел заступиться за этого «нашего льва». Сил у нас, конечно же, нет таких, как у этого царя зверей. Но постоять за русскую землю мы сможем, у нас уже у самих острые клыки и стальные когти длинные выросли! Поэтому всем воинским подразделениям бригады!..

И в зале разом встало более трёх десятков людей в воинской форме.

– Готовиться к жестоким боям в ближайшие три года! Нам предстоит выбить клыки у гиен и у шакалов, что будут к нам лезть. Нужно не допустить натиска врага с запада. Рыцари-крестоносцы уже готовят свой завоевательный поход в Прибалтике. Нам же предстоит их встретить и выбить с русских земель, если они на них зайдут. Готовьте, братцы, своих людей к большим битвам!

А теперь я порошу остаться здесь всех гражданских, а от бригады – тыловых и розмыслов. Все же остальные воинские мужи могут быть пока свободны.

В зале сидело сейчас меньше двух десятков людей. Основная масса их была одета в самые что ни на есть обычные кафтаны и только на нескольких была воинская форма.

– Ну что, господа хозяйственный совет. Во-первых, спасибо вам большое за ваш огромный труд. Пока мы шведов и лесовиков на Ладоге и в Тавастии гоняли, вы тут работали у нас не покладая рук и в поте лица. Только лишь имея такой крепкий и надёжный тыл, как у нас, можно было вот так доблестно, как наши славные воины, сражаться. Потому как мы были сытые, накормленные отменной пищей, облачённые в крепкую и надёжную броню, да ещё и с дальнобойным и лучшим оружием в руках и на прекрасных конях верхом. А что бы нам так было-то не воевать? – и Сотник при всех встал из-за стола и глубоко поклонился. Многим присутствующим стало просто как-то даже неловко от этого величания. – Ну вот, а теперь новые испытания уже к нам подходят, и мы их все, конечно же, вместе преодолеем, потому как дружны и крепки, потому как едины в своих помыслах и в стремлениях. Чем я могу вам помочь, что нужно вам, хозяева земли русской? Как и чем бы облегчить ваш нелёгкий труд можно?

С места загомонили:

– Да всё есть, всё хорошо, грех жаловаться, Андрей Иванович! Эвон сколько всего теперича у нас, и так вон с голодухи, как некоторые, здесь не пухнем!

С места вскочил встрёпанный и вспотевший от волнения Архипка.

– Андрей Иванович, правда, ведь грех жаловаться нам. Теперича надежда большая у нас есть, что переживут наши семьи все вот эти вот лихие годы. За одно то, что предупредил ты о нём, тебе от нас самый низкий поклон. А по помощи… – и он посмотрел на шикающих на него работных представителей. – Ну что вы, в самом деле, сказать мне слово не даёте? Меня Иванович сам знает, я ведь просто так глотку драть не буду, всё только по делу ему скажу!

– Говори, говори, Архип, ну, право слово, ну чего вы человеку рот-то затыкаете? – с улыбкой сказал Сотник.

– Ну да. – Кивнул огородарь. – Вот именно, что нечего мне тут его затыкать. А скажу я только, Андрей Иванович, что надобно нам поболее бы тягловой скотины иметь в хозяйствах. Без неё, родимой, ну очень тяжело нам нашу работу делать. Нет, я ничего не скажу, по одной коняшке-то у каждого из нас уже есть. Но это как обычно бывает: у кого-то там кобыла ожеребилась и её в работу уже не впряжёшь, у кого-то вдруг жеребец захромал, да и мало одной-то лошадки на всё огромное хозяйство, а на людских плечах на земле-то всё ведь не вывезешь. Опять же анструмента железного у нас маловато, плуг вон по рукам с хозяйства на хозяйство прыгает, и кажный норовит его подольше у себя продержать, а весной ведь любой день на вес золота! Кос и серпов тоже вот пока что маловато. Бочек, кадок у меня как у огородаря – так и вообще раз-два да и обчёлся. А они же мне нужны и для квашения овоща, и для полива, да мало ли для чего ещё они потребны, – разошёлся смоленский крестьянин. – Ну, ты уж извиняй меня, Андрей Иванович, ежели я сейчас что не так тута сказал. Прошу прощения тогда, – и он, поклонившись, бухнулся на скамью, покраснев от волнения.

– Даже не извиняйся, Матвеевич. – Покачал головой Андрей. – Всё ты сейчас правильно сказал. Вам нужно давать больше помощи, слишком у вас тяжёлый и важный для нас труд. Мы вот с Парфён Васильевичем и с Лавром Буриславовичем прикинем всё, посчитаем серьёзно, – и он поглядел и на мирового, и на воинского хозяйственников, – да крепко потом подумаем, сколько вам ещё лошадей в хозяйства передать сможем, правда ведь, друзья?

– Ну, из последнего похода в финские леса мы новых лошадей мало долей добычи получили. – Зачесал голову Буриславович. – Ну, ладно, ладно. – Поднял он руки перед возмущённым Парфёном. – Лошадок эдак двадцать, да ладно, пущай тридцать, мы вам, конечно, выделим, чего уж там! У нас так-то добрых жеребят от хорошей породы много нонче народилось. Будут вам кони для крестьян. – Махнул он решительно рукой.

– Ну, вот и славно, – обрадовался Сотник такой податливости своего воинского заместителя по тылу. – Одно ведь дело делаем, Лавруш. Да ладно, не жмись уж ты!

– Ну, ещё пяток лошадок найду, Андрей Иванович, но это уже точно всё! Извиняй, сам же только что недавно нам таких задач здесь понаставил, а они все только лишь на конях решаемы.

– Хорошо, – согласился Андрей. – Земледельцы и сельские хозяйственники могут быть свободны. Только если Рузиль Имамеевич, как главный животновод, здесь пока пусть задержится.

– Ну, вот, друзья, и до вас дело дошло. – Улыбнулся Андрей. – Отчёт по работе заводов и артелей Парфён Васильевич мне уже представил. Все ваши потребности он там подробно прописал, сейчас мы тут не будем об этом всём говорить. Я к вам к каждому вскоре приду и уже на вашей земле и в вашей личной артели или же в мастерской с вами не спеша побеседую. У каждого из вас есть свои проблемы, задумки и пожелания, и с каждым из них нужно будет разбираться вдумчиво. Главное то, что наши производства наконец-то заработали в полную силу и выдают такую продукцию, которой не стыдно торговать не только на Руси, но и во всех дальних Европах и в Азиях. Мы теперь не гоним на продажу один лишь воск, мёд, шкуры, пряжу и полотно, а делаем хорошие и готовые вещи, которые идут за счёт этого втридорога и покрывают нам все наши внутренние расходы. И нужно нам всё время развиваться, господа ремесленный совет. Если мы будем выпускать ту продукцию, что сейчас гонят все, то наши конкуренты, ну, то есть эти соперники по хозяйству, соседи, или как хошь ты их там назови, нас обязательно вскоре опередят и сделают всё это лучше, чем мы здесь. У них ведь и мастера опытные, и материал богатый буквально под ногами. Ты вон копни поглубже в той же Швеции, Богемии или в Силезии, а там руда лежит какая-нибудь. Или вот грызани гору шахтой, а там уже и залежи каменного угля откроются. И расстояния у них не в пример нашим. За три седмицы можно будет всю эту Европу из конца в конец на лошадях пройти. А у нас здесь на Новгородчине полгода требуется до некоторых «медвежьих концов» добираться. Нам позарез нужно делать новое и держать его секреты изготовления до поры до времени в строгой тайне. Но для этого будут нужны хорошие знания. А чтобы их получать, надлежит вести большие изыскания и нарабатывать опыты, и уже потом все эти накопленные знания пускать на пользу в дело. Так что мы, господа совет, подошли сейчас вплотную к созданию Академии. Это слово, пришедшее к нам от эллинов, означает собрание умных людей, которые всё как раз сообща обмозговывают, изучают до полного своего понимания, а потом всё записывают и передают эти знания уже простым людям. Придёт время, когда науки будут передаваться в простых школах всем малолетним, а более сложные науки – подросткам-недорослям в училищах и даже взрослым людям в самых высших заведениях. Но до этого пока ещё очень далеко, сейчас, как я сказал, нам нужно копить знания. По Совету Академии: я продумаю и отберу туда самых грамотных людей от каждого нашего дела. Для начала они сообща будут собираться пару вечеров в неделю, потом, как уже дело пойдёт, можно будет и вообще их освободить от нынешней работы, лишь бы они серьёзно наукой и изысканиями занимались. Но это, я повторюсь, всё в будущем. На нынешний момент у нас начнётся большое дело – это стекловарение и «стеклоделанье». В поместье вместе со своей семьёй заехал стеклодув и стеклодел из Богемии Мартин Горст. Мастер этот весьма опытный, и технологией варки, выдувки и отливки стекла он владеет отменно. С нами он готов поделиться своими знаниями и обучит столько людей, сколько будет нужно. Всё это, конечно же, не за просто так – мы ему и его семье здесь даём кров, защиту и безбедную жизнь. Он же сможет у нас заниматься своим любимым семейным делом. Вы и сами понимаете, какой это сложный труд – стеклоделанье, сколько тут хитрости и сколько наук знать нужно. Так что я просто рад безмерно такому вот удачному повороту. Сам я и мечтать ранее не мог, что мы сможем здесь наладить это дорогое и такое востребованное стекольное производство. Стекло к нам шло из-за моря с огромной переплатой. Сами мы с Аристархом Константиновичем и с Осипом попытались было его у себя варить, печей вон понастроили, песку белого натащили, но, – и Сотник развёл руками, – ничегошеньки-то у нас тут не вышло. Так ведь, господа? – и он посмотрел на главного печника грека и на его друга из посадских гончаров.

– Очень сложное дело, – подтвердил печник. – Не тот материал мы подобрали, видно, под стекло, теперь-то понятно, что нам был нужен другой.

– Не-ет, – протянул, не соглашаясь с ним, Осип. – Материал как раз что и тот, а вот температуру в печах мы так и не смогли поднять до нужной, не плавилась в наших печах та порода, что основу стеклу даёт.

– Тише, тише, господа. – Поднял руку Сотник, пресекая на корню готовый уже начаться традиционный спор. – Не кипятитесь только тут. Вот вам и будет интересно посмотреть на деле, в чём же там загвоздка была. Немец Мартин прибыл сюда со всем своим инструментом, с приспособами и с материалами на первое время. А главное, он заехал с секретами, кои держит до поры в своей голове. С ним же будут работать и два его сына-близнеца, а вам, Парфён Васильевич, нужно оказать всё – подчеркну: всё – вспоможение, лишь бы поскорее начать такое нужное для нас дело. Стройте мастерские, ладьте особые печи и котлы, всё, что хотите, делайте, но к январю месяцу чтобы стекольная мастерская дала свой первый стекольный вар! Ну ладно, с этим пока у нас всё. Второе дело – тоже очень важное. Вы обращали внимание, как мы держим у себя те знания, которые нам передали наши предки или которые мы уже сами получили от жизни? – и Сотник взглянул в зал.

Аристарх задрал голову и важно пророкотал:

– Вот в Греции были сотни библиотек, где хранились знания и мудрые мысли, накопленные людьми за многие века. Почти всё это было утрачено в тёмные времена, а то, что сохранилось, лежит сейчас в монастырях и переписывается вручную монахами.

– Всё верно, – подтвердил Сотник, – многое было утрачено, а что-то лежит за монастырскими стенами. У нас на Руси знания передавались в основном из уст от деда к отцу, от отца к сыну и уже потом шли поколениями дальше. Знания тем не менее копились, но многое из наук и секретов мастеровых держалось да и сейчас держится в строгом секрете и доступно очень немногим. Мы умеем писать на берестяных и на пергаментных свитках, но одна книга из того же пергамента – это считай, что целое стадо скотины. Пока его из шкур выделаешь, там полгода времени пройдёт, а потом ещё писать сколько нужно этой особой кисточкой. Стоимость пергамента просто неимоверная, оставлять знания на бересте – это тоже не выход. Ладно, вон в школе или на курсах пишут у нас стилом на вощаных досках, а потом всё стирают и переписывают по новой. Но из всего этого хорошей книги ведь не сделаешь, а книг нам потребуются многие тысячи, – и он заметил, как зашевелились в зале. – Не верите, поди, сейчас, что такое громадье книг можно будет сделать, а вот поди ж ты, и нам тут у себя их придётся выпускать. Одна только ваша академия будет их десятки за год готовить, а потом ещё и множить. Наша наука без книгоделанья будет оставаться мёртвой, она просто не сможет донести все свои знания до множества людей, как мы этого сами хотим. Так что встаёт вопрос: нужны нам умения и опыт, как же можно делать дешёвую бумагу. И главное, как делать её очень и очень много. А помимо неё, нужно понять, как делать ещё чернила. Те, что мы используем сейчас на пергаменте из сажи, это, конечно же, не выход. Скорописи на них нет, смываются они довольно быстро и выцветают или же загущеваются мигом. Так что первым делом для академии назначается наука, как можно делать бумагу и всё остальное, что потребно для письма. Нужно будет потратить время, материалы, провести сотни самых разных опытов, но всё-таки найти лучший способ, как всё это можно у себя делать. Сейчас вот такой опыт есть у арабов и у китайцев. В Европе тоже что-то такое начинает получаться, но всё это пока что очень дорого и медлительно. Так что нужно думать и искать свой собственный удачный способ. Для нашей академии будут выстроены свои здания и опытные мастерские. Нашим строителям уже такие задания даны. И давайте определим время сбора академиков, ну, скажем, каждый четверг после обедни всех устаивает? Ну, добре. – Увидев, как закивал согласно народ, покачал головой Сотник. – И последний на сегодня совет – пороховой. Все, кроме пороховых и пушкарных советников, могут быть сегодня свободны.

Зал опустел. Сидело в нём теперь только всего около десятка человек.

– Устали уже, господа, заседать, вон сколько мы тут вас держим, а у вас там дела в хозяйстве стоят. Но надо потерпеть ещё немного, потом так долго мы уже тягомотиться с вами не будем. Итак, по пушкам дело ещё с лета сдвинулось. Когда в бронзовое литьё кованную из доброй стали нашими кузнецами казённую часть начали вплавлять, вот всё тогда и получилось. Как теперь, ствол выдерживает ли выстрелы?

– Выдерживает, – подтвердил старший из розмыслов Онисим. – За последние два месяца литейщиками Зосимом и Фёдором было отлито четыре пушечных ствола, и в каждом из них стоит кованный людьми Никиты казённик, никаких разрывов более у нас не было. Все пушки прошли испытания двойным зарядом от положенного.

– Отлично. – Удовлетворённо кивнул Сотник. – С пушками вы не спешите, лучше делайте их медленно, но качественно. Как мы ранее и определялись по названиям, калибр у этих пушек мы оставляем прежним. Весь он должен быть всего трёх видов. Первый – это для малых пушечек с кулак ребёнка, ну или с яблоко, а по новым нашим мерам – равный пятидесяти пяти миллиметрам. Второй – для средних пушек – девяносто миллиметров. И третий – для больших в сто двадцать пять. Выдерживайте вы его строго, иначе от неточностей будут потом сложности с боеприпасом, да и вообще много калибров мы себе пока позволить никак не сможем. Что у нас с лафетами, с ложами под эти пушки?

– Под малые и средние пушки лафеты уже отработаны, господин подполковник, – доложился Онисим. – Отдачу они выдерживают отменно, получились не такими уж громоздкими и тяжёлыми, можно их легко на санях возить. По полю, конечно, посложнее будет, но недавно мы с Гудымом поставили на них по четыре широких колеса, и если не сильная грязь, то можно уже и вдесятером среднюю пушку по полю толкать. А вот по большим пушкам всё уже гораздо сложнее, слишком уж они громоздкими у нас выходят. Зимой-то куда ни шло, на специальных волокушах вполне даже можно вытащить их на поле боя, а вот летом… я даже и не знаю, как быть, – и Онисим огорчённо вздохнул.

– Ну что же, будем думать. Глядишь, и найдётся какое решение, может быть, те же оси поменять, колёса больших размеров поставить? Вы опыты такие ставили? – уточнил у мастеров Андрей.

– Да по-всякому мы уже пробовали, – нахмурившись, проскрипел Лука Мефодьевич. – Они после бабаха так лягаются, что все оси нам на лафетиях разбивают. Ох и сила же от энтого выстрела, я скажу, ну и сила!

– Ладно, будем искать выход, – произнёс Сотник. – Время у нас пока есть, мы их в бой кидать и показывать сейчас не собираемся. Так что годков пять для отладки орудий и наработки навыков обращения с ними у нас ещё пока есть. Вы сейчас приступайте к изготовлению дальнобойных онагров, про которые мы ещё давеча весной говорили. Это для нас будет временная замена пушек. Понятно, что по силе они им не равны, но хоть что-то для усиления войска, а всё же дадут. Нужно их четыре-пять штук к следующему лету иметь. Ох и чую я – горячее-то лето у нас будет! Пороховщики, что у вас с таким нужным нам зельем сейчас?

С места поднялся заместитель по тылу Лавр Буриславович.

– Доложусь по отдельным частям порохового зелья, командир. Селитры мы имеем пока что десять пудов, вся она вывезена к нам готовой Путятой Селяновичем. Своя в селитряницах ещё у нас не вызрела, Рузилем Имамеичем заделано было десять особых огромных буртов. Туда же свезены все отходы со всей усадьбы: навоз, тухлятина, даже, прошу прощения, всю мочу мы в них вылили изо всех общих уборных. Всё это закрыто сверху соломой, закидано опять же поверху навозом и потом ещё присыпано известью. По верху и по бокам выставлены там плотные навесы. Вонь рядом с ними стоит такая, что за сто шагов аж нос воротит. Когда можно будет проверить, Андрей Иванович, а ну как уже вызрело там это зелье?

– Рано, – отмахнулся Сотник. – Ещё пару лет нам точно нужно, чтобы кристаллы… ну-у, этот порошок такой белый там осадком высыпал. Терпим пока и завозим к себе селитру через Селяновича. Другого способа сейчас у нас здесь нет. Десять пудов всего селитры… – Покачал он головой. – Мало это, конечно же, для нас, очень мало! Половина из этого потребуется нам уже этим летом, а тут ещё и испытания пушек проводить. Нда-а, – огорчённо протянул Сотник. – Нужно ведь где-то искать селитру, без неё у нас никакого дела не выйдет.

– Зато серы и древесного угля у нас много наготовлено, – продолжил доклад Буриславович. – Серы с италийских земель Селянович сюда от души нагнал. Два полных сарая ею уже у нас забито. Углежоги Васильевича крушины много нашли и тоже наготовили нужного уголька почти столько же, сколько и самой серы. Помимо того, поташа в достатке наделано, канифоли, дёгтя и скипидара. С югов, из дальних Дербентских земель, пришло к нам с десяток больших кувшинов со смоляной вонючей жидкостью. Есть запасы льняного масла и топлёного жира. При получении команды розмыслы готовы приступить делать особые снаряды – «бомбы», о которых вы нам давеча говорили и которые уже ранее кидали при штурме Любека, выкуривая из замка данов.

– Ну, тогда на сегодня всё, все советы на этом закрыты. С каждым мы ещё побеседуем лично, господа, – и Андрей распустил людей по домам. А за окошками уже сгустились осенние сумерки.

Глава 9. Зима

С середины ноября на Новгородские земли пришли сильные холода. Но ещё две недели сверху шла мелкая ледяная крупа. А потом ударил такой сильный мороз, который за два дня сковал ледяным панцирем все реки, ручьи и болота. Деревья и земля трескались, пропитанные сверх всякой меры влагой. Непроходимые ранее пути и дороги с приходом холодов начали открываться, и во все стороны из поместья пошли летучие отряды к Торжку, Смоленску, Демьянску, Руссе, в Псковские, Рязанские и Ижорские земли. В их задачу входило найти родственников своих бойцов и школьников, загрузить их в нарты из оленьих упряжек и вывезти потом в Андреевское.

– В большие селения не заходить! Держаться всем в кулаке, ночлег разбивать подальше от людей, – инструктировал эти отряды Сотник. – Приглядывайтесь ко всему, присматривайтесь, но сами в досужие разговоры ни с кем не вступайте. Для всех вы купеческие караваны из Суздаля с сильной охраной, ищущие зерно. Но зерна нигде нет, вот вы и возвращаетесь теперь пустыми домой. А люди, что вывозятся на санях, – ну а людей вы с собой прихватили за хорошую плату. Что уж вам, совсем пустыми, что ли, домой возвращаться?

Уходило в дальнюю дорогу девять отрядов. В каждом из них было по два десятка верховых воинов и по десять саней конных и оленьих упряжек.

Дозорные и рейдовые группы ушли по окрестностям ещё раньше. На всех подступах к усадьбе выставлялись теперь карантинные посты и засады. Десятки рулонов-штук чернёной и красной материи пошли на мелкую ленту, развешенную вокруг поместья.

– Чёрная смерть! Чёрная смерть между Яжелбиц, Крестцов и Лычково бродит! – понеслась весть по Деревской пятине, а потом и по всей Новгородчине. Люди этих мест стали бояться, всё непонятное и подёрнутое страшной мистикой казалось им опасным и пугающим.

Как и предполагалось, к декабрю месяцу у многих жителей сёл, хуторов, росчищ и погостов из окрестных пятин закончились последние запасы зерна, которые до последнего придерживали, ещё надеясь отсеяться весной. Но теперь надежды дожить до неё уже не было, а о посевах можно было и вовсе забыть. Многие начали забивать последнюю птицу и скотину. Оставалось ещё только вываривать до вонючей кашицы старые шкуры и обувь да пытаться продержаться хоть немного или же искать пищу там, где она должна была быть.

– В город, в город надо идти! – слышалось во многих избах причитание страдальцев. – Там монастырские подвалы глубокие, зерном доверху засыпаны в склянь! Там в крепостях на случай вражьей осады тьма зерна заготовленного есть! Там богатые купцы рожь на чёрный день припасли в своих огромных амбарах. Вот где можно продержаться до лета, чай, не звери они, не дадут православному люду вконец вымереть!

Первые партии «доходящих до конца» из окружающих поместье селений начали прибывать в усадьбу уже в конце ноября. Грязные худющенькие тела детишек, закутанные в рванину, принимались самыми первыми, за ними уже шли их родители. Всех их для начала кормили жидкой тюрей на курином бульоне, затем мыли, стригли и обрабатывали от вшей. Потом одевали в простую и тёплую одежду и заселяли в бараки-общежития. В каждой комнате дежурил посменно курсант воинской школы, следящий за состоянием новых жильцов, ибо санитаров на всех не хватало. Людей кормили и отпаивали горячим. Главным было дать им восстановить силы, всё остальное уже будет потом.

Подходило время отправки дозорного эскадрона в Новгород. Поход на Дерпт от Пскова князь Ярослав не отменял. Около столицы уже начали собираться дружины из Владимиро-Суздальского и Переславль-Залесского княжеств. В самом же городе сейчас назревал бунт. Переполненный толпами голодных, прибывших из всей округи беженцев, он бурлил на площадях и посадах, бил в вечевой колокол и искал виноватых во всех своих бедах. Не будь под рукой у князя и господней верхушки нескольких тысяч профессиональных воинов из этих вот собранных дружин, то всепоглощающий пожар разрушения охватил бы Новгород уже в декабре месяце.

Дозорный эскадрон готовился к выходу из поместья в сторону Пскова, именно там ему предполагалось соединиться с дружинами Ярослава, и уже затем, вобрав к себе псковской полк ополчения, дождавшись князя, всем вместе им следовало ударить по немецкому Дерпту.

* * *

– Андрей Иванович, четвёртый выпускной курс в поход просится, у них как раз должна начинаться двух месячная полевая практика. Может, отправим ребят с эскадроном, чтобы они опыта набрались? – обратился к комбригу начальник воинской школы. – Василий Андреевич – командир хороший, не допустит, чать, чтобы они лишнего там рисковали, а им самим от того всё польза будет.

– Хм… – Почесал Сотник лоб. – Большой войны всё равно, думаю, не будет. Ребята все лёгонькие, обозные навыки они отменно и давно выучили, а закрепить их на большом выходе действительно полезно им будет. Зато по дополнительному пуду муки, а то и по два, можно будет в каждые сани загрузить. Ладно, Кочет Свирьевич, – наконец определился Андрей. – У нас восемь десятков и ещё плюс двое из четвериков. Доведи до них, что завтра в пять утра от нашей усадьбы по всему большому карантинному кругу объявляется общий старт для всего их четвёртого курса. Те двадцать пять курсантов, которые преодолеют все трудности пути и придут первыми, получат в награду право идти в поход. Все же остальные буду проходить лесную практику в дозорах здесь. И предупреди парней, что бежать им просто так никто не даст, по пути им будут всячески мешать и устраивать им засады. Вот пусть и выкручиваются, как только могут. Из условий – только то, чтобы в группы они более пяти человек не сбивались. Ну и это, аккуратнее пусть будут, у них, как-никак, уже боевая сталь в руках, чтобы наших там засадников ненароком бы не поранили.

– Всё понял, доведу до всех, Андрей Иванович. – Кивнул Кочет и направился, хромая, на общее построение школы.

– Один день, даже половина, на подготовку осталась! – крикнул ему вслед Сотник. – Не опекай их там лишнего, поручик, пусть сами выкручиваются, они без пяти минут как выпускники!

* * *

Воздуха лёгким не хватало. Грудь ходила ходуном, словно мехами загоняя такой нужный уставшему телу кислород. Вот уже пятые сутки шла эта выматывающая гонка. Позади была уже половина пути. Миновав вершину путевого треугольника у Крестцового погоста, лыжники приняли на юго-запад в сторону Лычково. Первая засада выметнулась из сугроба возле Яжелбиц, ребята были свежими и отбились от хлещущих шестами пластунов довольно легко. Только Митяй получил с оттяжкой по хребту, отступая самым последним.

Вторая засада слетела с сосен под озером Ямным – отбились они и от неё. И опять не повезло их старшему. Огромный, отливающий лиловым цветом синяк показывал место удара лешака под левым глазом.

Его пятёрка из лучших друзей – Маратки, Петрухи, Игнатки и Оськи – решила держаться вместе, невзирая ни на что, и шла она теперь в самой середине гонки. Далеко вперёд неё ушли группки и единицы из природных лесовиков, с детских соплей привыкших бегать на лыжах. У этой же пятёрки был Маратка, он как мог старался, вылезая из кожи вон, но природному степняку не хватало лыжной сноровки, и теперь он тянул их всех назад.

– Бросьте меня, братцы, уходите сами вперёд, из-за меня же не поспеете к концу! – хрипя, просил он в очередной раз своих друзей.

– Да пошёл ты, – обозленно ругнулся Оська. – Ты за кого тут нас принимаешь-то, берендеич?! Вместе везде были, и в этот поход тоже вместе пойдём!

– Хватит болтать! – рыкнул Митяй. – Силы берегите, оболтусы. Петро! Пошёл вперёд, через пять вёрст привал готовь. Пару часов роздых на днёвке нужно будет дать, – и резко опережая четвёрку друзей, по примятому десятками лыж снегу вперёд устремился их лучший бегун.

Митяй, как лидер группы, выбрал свою тактику, разбив мысленно весь большой внешний карантинный треугольник из двухсот восьмидесяти вёрст на примерно равные восемь отрезков пути. Группа шла без резких рывков, ориентируясь на самого слабого своего лыжника. Вперёд по команде всегда выдвигался самый быстрый Пётр, который сам, будучи из потомственных заонежских охотников, выполнял главную роль во всей группе. На нём была подготовка ночлега и днёвок. Когда ребята до них дотягивали, всех их здесь уже ждал костёр и горячий мясной взвар в котелке. Затем был отдых, и уже после него группа двигалась дальше. Плетясь в самом начале гонки позади всех команд, через три дня такой грамотной тактики их пятёрка уже переместилась в крепкую середину и постепенно начала набирать темп. Многие просто не выдерживали большой нагрузки, отдав основные силы в своём первом рывке. Да, видать, и «засадники» хорошо погоняли «лидеров».

– Всё, братцы, собрались – и вперёд! Петя, тебе, как обычно, костёр затушить, прибрать здесь всё и потом нас догнать. Оська, возьми мешок разведчика у Маратки. Игнат, на тебе будет полог. Группа, вперёд! – и опять потянулись снежные вёрсты.

На седьмой день пятёрка уже выходила в голову гонки. Впереди, конечно, были группки и единицы лесовиков, но сил на последний рывок хватало, и ребята готовились ускориться.

– Группа, внимание! Справа цель – пять сотен шагов! – рявкнул Петька, оглядывая окрестности с обрывистого берега Поломети.

«Блин, ну, ведь пара десятков вёрст до нашей Ямницы осталось, а там будет уже и усадьба, – с досадой подумал Митяй. – Опять эти засадники, чтоб им! Это ведь уже четвёртые по счёту!»

– Группа, к бою! – и он сорвал со спины самострел. Но вокруг было на удивление тихо, не выпрыгивали со свистом из сугробов пластуны, норовя влепить по ногам или по телу палкой. Не били по рукам и по груди тупые стрелы. Вокруг царило полное безмолвие.

– Что там, Петь? – выдохнул Митяй, забираясь к другу.

– Да вон на реке то ли сани, то ли ещё непонятное чего стоит. А вокруг них кто-то в чёрном лежит, – ответил курсант и протянул руку в том направлении, где действительно что-то темнело.

– Группа, разобраться по берегу, идём полукругом! – отдал команду старший звена, и пятёрка поползла к цели.

На льду стояли небольшие сани, а возле оглоблей лежали без движения исхудавшие мужчина и женщина. В санях вдруг кто-то шевельнулся. Подкравшись, Митяй заглянул вовнутрь. В какой-то трухе из обглоданных веток и обрывок от тряпок и шкур внутри саней лежали семеро детишек возрастом от двух и до десяти лет от роду. Самая старшая из всех, девочка, гладила головку малыша и, поправляя на нём рванину, что-то тихонько шептала. Лицо у неё было обтянуто кожей, и на нём лишь светились внутренним живым огнём большие глаза. Такими же исхудавшими были и все те, кто сейчас тут был рядом.

– Петя, проверь старших! Ребята, глядим малышей! – резко бросил команду Митяй и перегнулся через борт саней. – Кто ты, милая? Откуда вы будете?

– Дядечка, мне бы хлебца Ванечке дать, он уже с ночи совсем не плачет и холодненький весь, – еле выдохнула слабым голоском девчушка и снова погладила малыша. Митяй потрогал его головку. Она была ледяной.