Егерь императрицы. Гвардия, вперёд!

— Смирн-на! — рявкнул тот, взяв фузею на караул.

Усталый офицер козырнул и прошёл мимо.

— Во-от, ну хоть так, — проговорил сержант. — Совсем вы тут в гарнизонной тиши обленились. Ничего-о, теперь-то с нами веселей будет.

Возле слияния Ингула с Бугом высились на берегу корабельные остовы, словно диковинные скелеты огромных вытащенных на сушу рыб. Тут кипела жизнь. Даже ночью при свете факелов копошились у стапелей, штабелей брусьев и досок люди. Слышалось тюканье топоров и визг множества пил. Работники отложили в сторону свои инструменты и с любопытством взирали на огромную растянутую колонну из солдат и повозок.

За два года отсутствия Алексея город сильно разросся. Вдоль прямых улиц стояли большие каменные и деревянные дома — как государственные, так и личные. Много было не завершённых, около которых виднелись штабеля кирпича и горы тёсаного камня. Ближе к центру, возле большой площади белели строения каменных торговых рядов и виднелся Потёмкинский Спасский дворец.

Статский советник Михаил Леонтьевич Фалеев принял Егорова без промедления, велев провести в кабинет. Одетый в длинный шёлковый халат, он обнял его как старого знакомого.

— Ну вот, а я же говорил, что мы с вами ещё увидимся, Алексей Петрович, — проговорил он, оглядывая обветренного, красного с мороза полковника. — Рад, очень рад! Столько лет ваши егеря тут квартировались и Бугскую линию от турок стерегли. Небось, сроднились уже с Николаевом? Теперь вот до самого Днестра земля наша, но море оно во-он, сосем рядом. Всегда, знаете ли, сударь, хорошо для защиты крепкий гарнизон иметь, тем более из таких славных воинов, как ваши егеря.

— Спасибо, Михаил Леонтьевич, и я искренне рад нашей встрече, — склонил голову Алексей. — Сомневаюсь, конечно, что турки осмелятся более тут появиться. А с каждым новым спущенным вами на воду́ кораблём опасаться того можно всё меньше и меньше. Вы славно потрудились над укреплением нашего флота, да и всего этого края. Так что можно, полагаю, не опасаться никакого врага. Но коли уж начальство нас сюда определило на постой, значит, ему виднее, где нам быть.

— Да, да, — махнул рукой градоначальник. — Я получил депешу из столицы о расквартировании вас у себя в городе. Мы тут уже посмотрели, что можем для вас сделать. Где-то на тысячу человек освободим новопостроенные казармы, ну а всех остальных к обывателям подселим. Помнится, ваш полк с южной стороны, тогда ещё станицы, располагался? Сейчас там пригород, и он очень расстроился, зайдя далеко в степь. Вот давайте и не будем традицию нарушать, отдадим вам для расселения эту же его часть. Скоро мой помощник со своими людьми сюда прибудет, вот он и займётся этими вопросами. А вас мы просим к завтраку.

— Михаил Леонтьевич, спасибо вам за приглашение, я бы с превеликим удовольствием, но понимаете, у меня тут семья, дети, — извиняясь проговорил Егоров. — Я последние два года войны их не видел, а сейчас они в какой-то вот версте от меня.

— Ну что же, понимаю, — вздохнул Фалеев. — Тогда не буду вас задерживать, Алексей Петрович, но обещайте прийти со всеми своими офицерами на торжественный приём, скажем… — Он задумался и взмахнул руками, словно дирижируя. — Скажем, через пару недель, двадцать пятого февраля, в субботу. Будет много музыки, хороший стол, а после ужина мы устроим бал. Обществу было бы очень интересно посмотреть на своих защитников, сломивших османов на Дунае и завоевавших нам такой долгожданный мир. Вот вас с вашей супругой, Алексей Петрович, и ждём. Да, и конечно — всех ваших офицеров, хоть женатых, а хоть и холостых. У нас, знаете ли, тут тоже дворянских и купеческих дочерей на выданье предостаточно, а достойных кавалеров раз-два и обчелся. И не смейте мне отказывать, сударь! — покачал он головой. — Этот ваш отказ я уже точно не приму!

— Хорошо, Михаил Леонтьевич, — улыбнулся Алексей. — Ещё раз спасибо вам за приглашение, мы будем рады присутствовать на вашем торжественном приёме. А сейчас позвольте мне откланяться? Все вопросы о квартировании полка, о довольствии и прочие, хозяйственного толка, может решить с вашим помощником мой главный полковой интендант премьер-майор Рогозин Александр Павлович. Он как раз находится сейчас внизу, в приёмной.

— Ну вот и славно, — улыбнулся градоначальник. — Не смею вас задерживать, господин полковник. Спешите к своей семье. Я думаю, для них это будет огромным сюрпризом.

Запрыгнув в сани к ожидающему в них Гусеву, Алексей тронул правящего лошадьми вестового:

— Гони, Никита! Не забыл, надеюсь, дорогу?

— Обижа-аете, Алексей Петрович! — пробасил тот и громко гикнул. — Эге-ей! Вперёд, родимые! Но-о! Немного до дома осталось!

Сердце Алексея билось всё сильнее. Вот она большая, кривая улица, ведущая к его переулку. Ещё немного — и у оврага за поворотом будет его дом. Звёзды на небе погасли, а с востока уже немного посветлело. По улице в сторону верфи шли группки работных людей. Многие из них, завидев сидящих в санях господ офицеров, останавливались и, сняв шапки, кланялись.

Вот и дом. Над крышей из печной трубы поднималась струйка дыма. Чуть светилось маленькое, шириной с локоть, застеклённое окно. Сани всё ещё продолжали катиться, а Лёшка, не в силах больше сдерживаться, уже выпрыгнул из них. Стукнула калитка, под ноги, заливаясь звонким лаем, кинулась какая-то маленькая шавка. Алексей, не обращая на неё внимания, спешил к крыльцу. Дверь дома распахнулась, и из её щели выступила с масляной лампой в руках закутанная в шаль Катарина.

— Кто там?! — тревожно воскликнула она, завидев подбегающего военного, но вдруг охнула и бросилась вперёд. — Лё-ёшка! Лё-ёшка! Лё-ёшенка! Ты?! Ты!

Лампада, шипя, полетела в снег, рядом скакала с заливистым лаем мохнатая собачонка. Вышедшие из саней Гусев с Никитой смущённо отвернулись от прильнувшей друг к другу в крепких объятиях пары, а двое всё продолжали стоять на крыльце.

— Мама, мама, кто там? — послышался приглушённый испуганный детский голос. Из-за спины Катарины со свечой в руках показалась девчушка, за белую льняную ночнушку которой держались два пацанёнка.

— Папка приехал, дети! Папа наш! — воскликнула Катарина. — Идите быстрее сюда!

— Поехали, Никита, — Гусев тронул вестового за плечо. — Не будем им мешать, не до нас им сейчас, потом с Катариной Николаевной поздороваемся. А сейчас к моим катим.

Потрескивали поленья в печи. Светили все три зажжённые лампады, освещая комнату. Вся семья Егоровых сидела посреди неё у обеденного стола.

— А вы ведь не мой папа, а где мой папа? — Один из сидящих на коленях у Алексея мальцов, внимательно глядя ему в глаза, перебирал руками золотые орденские кресты. — Моего папу Курт зовут, а вы Алексей, где же он? Когда он за мной придёт?

— Теперь я тоже твой папа, Егорка, — проговорил тихо Алексей, гладя его по светлым мягким волосам. — Мама Катарина ведь не будет против?

— Что ты такое говоришь, — смахнула та слезинку со щеки. — Меня мамой он своим самым первым словом назвал. Наш это сын. Наш.

— Конечно наш! — воскликнул сидящий на другом колене отца Николашка. — Ты чего это, Егорка, забыл, что ли, мы же с тобой братья? Забыл, да?! Настька, а ну скажи, правда ведь мы с Егоркой братья?!

— Вы, может, и братья, Колька, а вот я ему сестра! — важно надув щёки, заявила та. — Старшая сестра! Так что вы слушаться меня должны!

— Ага! Конечно! Слушаться! — воскликнул малец. — Чего это сразу-то слушаться?! Нас двое с Егоркой братьев, и мы с ним мужчины, а мужчины они всегда главнее девчонок. Правда ведь, Егорка?

— Ага, — подтвердил тот, кивнув светлой головёшкой. — Главнее, да-а.

— Ну вы, мужчины, хватит с девочками ссориться, — усмехнулся Алексей. — Сейчас я вас всех гостинцами буду одаривать, ждите, — и пошёл к двери.

— Мама, а папа Курт сегодня не придёт? — подбежав к Катарине, спросил её тихо Егорка. — Я ведь так по нему соскучился, — и, всхлипнув, прижался к обнявшей его женщине.

— Уе-ехали! Вот ведь Барбосы! — воскликнул, входя в дом с двумя объёмными мешками, Алексей. — Всё у калитки оставили и укатили. Даже в дом не зашли! Ну ладно, увидимся ещё. Серёгу понять можно, к своим ведь спешил. Та-ак, вот ещё один боевой конь для моего второго и такого же любимого сына, — поставил он совершенно похожую на первую лошадку-каталку на пол. — Точно-точно такая же, какую дядя Серёжа с дядей Радованом вам в ту зиму привезли. Теперь вам, ребятки, и ссориться, и делить её не нужно, у каждого своя есть. Был бы Ильюха здесь, и ему бы такую же привёз, — сказал он с улыбкой. — Но парню четырнадцать, он там, в кадетах, небось, давно боевого коня седлает. Так, а это что такое? — и он вытащил из одного мешка перевязанный разноцветными лентами рулон нежно-кремового шёлка. — Ну как, на два самых лучших платья моим дорогим дамам хватит?

— Да тут и для Милицы с мамой даже останется! — воскликнула в восторге, перебирая шёлк, Катарина. — Ткань тонкая, благородная, а рулон вон какой большой!

— У Милицы свой шёлк будет, даже не сомневайся, — усмехнулся Алексей, — правда, расцветки другой. А так, смотрите, конечно, сами. Главное, за две недели успейте платье пошить. Градоначальник торжественный приём устраивает, всем нам, полковым офицерам, предписано на нём присутствовать. А кому посчастливилось быть женатым и у кого жёны живут в Николаеве, тем надлежит быть обязательно с ними. И это не обсуждается! — попытался остановить он возражение Катарины.

— Ну две недели ведь всего, Лёшенька! — воскликнула та. — Да разве же за это время успеешь что-нибудь тут приличное пошить?

— Ничего не знаю! — отмахнулся тот. — Мы люди военные, к дисциплине приученные, а градоначальник тут первый государев человек. Сказал быть с жёнами — значит, с жёнами. Неужто во всём городе искусных мастериц не найти? Если уж совсем всё плохо, в Херсон с Милицей к дядюшке шёлк отправьте. Там город побольше, сумеют небось платья пошить. Думаю, дядя и сам завтра-послезавтра с тётушкой Антонией приедет, как только узнает, что его родня с войны вернулась.

— Он-то, конечно, приедет, ну как я шёлк незнамо кому буду отправлять? — покачала головой Катарина. — Платье это ведь тебе не мундир, который где-то подшил, где-то распустил — и любому носи. Тут одних только примерок нужно хорошо если с десяток сделать.

— Как же всё сложно-то с вами, — вздохнул Алексей. — Не то что с егерями дело иметь — всё понятно и просто, да, ребятки? — и подмигнул подбежавшим сыновьям. — Так, что там ещё у нас? А вот, — и он достал плоскую кожаную коробочку. Открыв её крышку, Алексей взял в руки нить крупного жемчуга, подошёл сзади к Катарине и надел белоснежное ожерелье на шею жены. — Нравится? — подмигнул он Насте.

— Да-а, — восхищённо прошептала та, любуясь украшеньем.

— Мама, ты такая у нас красивая!

— А вот и для другой моей красавицы подарок, — и вынув из мешка холщовый мешочек, он достал бусы, сплетённые из яркого бисера.

— А нам, а нам?! — прыгали рядом мальчишки. — Настьке вона чего! А нам?!

— А вот это уже теперь вам, — и отец достал два одинаковых кожаных ремешка с небольшими серебряными пряжками и ножнами-чехольчиками. — Как у военных ремни, настоящие, амуничные! А сюда вот вы сабельку вставите. Выстругаем вам сабли?

— Да-а! — закричали мальчишки в восторге.

— Ну, тут ещё плотное шерстяное сукно, как говорят, настоящее, английское. Из него тоже пошить всякое можно, — проговорил он, выкладывая отрез ткани из мешка. — Это для тёщеньки, — отложил он в сторону шаль. — Это Милице, дяде Михайло, тётушке Антонии. А это нам для дома, — и поставил на стол диковину — отделанный в массивную малахитовую оправу часовой циферблат. — Часы. Теперь можно будет точно знать, сколько времени. Ох и дорогу-ущая штука! Если только в Потёмкинском Спасском дворце такие же есть, ну и, может, у самого градоначальника. Никому, кроме папы и мамы, руками не трогать! — погрозил он сорванцам пальцем. — Ну и теперь сладости: сушёная хурма и вяленая дыня, изюм, пастила, всякие засушенные фрукты, шербет с орехами, халва кунжутная, — доставал он из большого дорожного кожаного мешка холщовые поменьше.

— Лучше бы в хаты на постой определили, — глядя на массивные своды казармы, проговорил Горшков. — Там как-то привычнее, роднее, что ли. А тут такие стены толстенные, каменные, массивные, и потолок высокий.

— Это ты, Фрол, просто раньше никогда в таких не жил, — ответил ему сидящий рядом на топчане Кожухов. — Нам-то в крепостях не раз такое видеть доводилось. Так ведь, Иван Пахомович? Помнишь, в ту войну как в Измаиле и в Журже стояли?

— Было дело, — кивнул сержант. — Да ладно, сухо, тепло и сытно. Чего ещё служивому надо? Тем более, поговаривают, что ненадолго мы здесь задержимся, — понизил он голос. — Меня полковой писарь, Павел Фомич, по секрету предупредил, чтобы не очень-то тут приживались. Дескать, к лету, как только дороги просохнут, так опять куда-то маршем погонят. Вот только куда, он и сам не знает. Вот так-то вот, братцы.

— Дороги просохнут, — задумчиво повторил Кожухов. — Это значит, где-то в начале мая? Ну, тогда нам меньше трёх месяцев до того марша осталось. Ла-адно, будем знать. Нужно обувку всем подбить, ротные повозки поправить.

— Это да, в конце марта и начнём, — кивнул сержант. — Пока же и передохнуть можно. Ну что, робята, — оглядел он сидящих на топчанах ротных унтеров. — Пока их благородия на своих квартирах обустраиваются, вот чего вам скажу. Непорядка я никакого не потерплю, от него самыми первыми нижние чины и страдают. Господа-то они там, на своих верхах, дела решают, а мы, унтера и ветераны из разумных и опытных егерей, должны сами здесь за служебным устоем смотреть. Так что глядим, чтобы без всякой пьянки в артелях, чтобы чистота была, все мундиры и амуниция прибраны, про оружие я уже и вообще молчу. Где какое послабление можно будет дать, я вам о том и сам скажу. Бестолковые, они, конечно же, будут, война-то вон закончена, вроде как отдых. Дуранёт кто-нибудь обязательно — тут даже и к бабке не ходи, и так ясно. Вон Горшков лыбится, сам из таких недавно в капралы выбился, понимает, о чём я говорю. Это я к чему? Лучше, робята, нам самим это дело на корню пресекать, чем до ротного и полкового начальства дурь дойдёт. Тут в больших гарнизонах карцеры и гауптвахты ох какие! Здоровье в их подвалах потерять можно. А за сурьёзные провинности, сами знаете, разговор всегда короткий. Хорошо если арестантская рота, а то и вовсе петлю на шею — и скамейка из-под ног. Ну ладно, всё, идите к своим капральствам и плутонгам, скоро барабан «отбой» пробьёт. Горшков, завтра твоё отделение я на караульную службу подал. Так что почиститесь, в порядок всё приведите. Не хмурься, зато потом недели три заступать не придётся. Вот ещё чем хороши большие казармы — народу в них много, так что в наряды на службу надобно реже заступать. Ну всё, ступайте, — и сержант расправил на топчане набитый сеном матрац.

— Скоро вы? Там горячее уже на стол подают, — в комнату, где дядя Михайло осматривал Алексея, заглянула Милица. — Ой, мама! — прошептала она, увидев большой багровый рубец.

— Задёрни занавески, коза! — воскликнул дядя и заслонил своим телом Лёшку. — Ну что это такое?! Сейчас ещё немного, и мы освободимся. Тут совсем не болит? — нажал он в верхней части рубца. — Ага, хорошо, хорошо, а если поглубже? Замечательно, все рёбра срослись ровно. Хорошо, что сколов совсем не было. Как скальпелем клинок по ним прошёл, безо всякого раздробления. Ну и, разумеется, корсет поработал. Полгода, говоришь, ты его не снимал?

— Почти, — кивнул Алексей, — словно бы сросся с ним. Зажило уже давно всё, а Илья Павлович всё не разрешает снимать. Чешется ужасно, так бы и содрал с тела. Нет, говорит, носи дальше.

— И правильно говорил, — покачал одобрительно головой Войнович. — Был бы он мягок с тобой, не уверен, что такого бы справного офицера увидел. Ну что я могу сказать в заключение? Счастливо ты отделался, Алексей. Больше такой удачи может и не быть. Чуть глубже бы сталь зашла — и всё, осталась бы Катарина вдовой, а ваши дети сиротами. Беречь себя нужно.

— Поберегусь, — проговорил глухо Алексей. — Спасибо вам за заботу и за Дьякова. Надеюсь, забирать его у меня не будете обратно в Херсон?

— А вот это пусть он уже сам решает, — пожал плечами дядя Михайло. — Война закончилась, может, ему теперь здесь, в госпитале будет интереснее, чем у тебя? В любом случае обещаю на Илью Павловича не давить, последнее слово всё равно будет за ним. Ну что, пошли ко всем? А то скоро нас дамы сами силком вытащат.

За большим столом было тесно, здесь собрались все самые близкие люди. Не было только лишь Курта.

Глава 9. Пакет из военной коллегии

Дни перед торжественным приёмом у градоначальника Николаева были наполнены суетой. Катарина и Милица помимо домашних дел носились по местным мастерицам со своими платьями, а господа офицеры занимались обустройством личного состава полка. Оба батальона сумели втиснуть в новопостроенные городские гарнизонные казармы. Дозорную роту, интендантских, штабных, комендантский плутонг, пионеров-оружейников и отборных стрелков расселили по хатам в южный пригород Николаева.

— Это вам ещё повезло, господин премьер-майор, что эскадра в Севастополе на зимовку встала, — промолвил старший гарнизонный каптенармус. — Флотских едва ли пару сотен из формируемых экипажей, а офицеров — их вообще по пальцам двух рук пересчитать можно. Казармы полупустые стояли, в них только лишь гарнизонный батальон жил и рекруты, которых на войну гнали. Войне-то всё, конец, а они тут, у нас застряли. Незнай куда потом отправят, пока вот здесь, гуртуются. Так сколько, говорите, вам пороха и свинца нужно?

— Пудов десять для фузей, только доброго, не подмоченного, и пять крупнозернистого, артиллерийского, пожалуй, должно хватить, — на память выдал Рогозин. — Ну и для ухода ружей топлёного сала пару пудов — желательно, конечно, бараньего, после двойной проварки. Да, ещё свинца, пудов пятнадцать на первое время, никак не меньше нам нужно.

— Ваше высокоблагородие, господин премьер-майор, да где же я всего столько найду вам?! — воскликнул старый служака. — У меня и трети от порохового припаса тут нет! А уж топлёного бараньего сала и отродясь не было! А уход ружей, так их кирпичиком, в пыль растёртым, поскрябать получше, а уж потом и обычным свиным смазать. У станичников свиное сало спросить можно.

— Вот сами свои ружья и скрябайте кирпичом, — нахмурился Рогозин, — а егерские никак не позволительно им драть, потом никакой точности боя не будет. Дашь порох со свинцом?!

— Пудов пять ружейного найду, ну и крупнозернистого столько же, — вздохнув, проговорил каптенармус. — А вот свинца, извиняйте, у нас совсем мало. Дюжина пластин только осталась. Нового завоза-то ещё не было, только если половину от всего запаса возьмёте. И куда вам всего столько? Войны-то ведь нет, в кого же пулять?

— Тоже мне запасы, — хмыкнул майор, — а нам, егерям, без постоянной стрельбы никак нельзя, хоть война, да хоть и мир. Потому как стрелковый навык всё время нужно поддерживать. У нас ведь полк совсем не простой, сама императрица повелела особым его называть. Хочешь про то историю услышать?

— Конечно хочу! — аж привстал со своего места гарнизонный интендант.

— Тогда к той половине свинца ещё три пластины докладывай, — твёрдо глядя ему в глаза, проговорил Рогозин.

— Господин премьер-майо-ор! — протянул обиженно каптенармус и потом махнул рукой. — Ладно, ещё две найду.

— Какая ты красивая! — Лёшка подхватил на руки Катарину и закружил её по комнате. — А в этом шёлковом платье… м-м-м…

— Алексей! Алексе-ей! Лё-ёша! Отпусти, ну дети же смотрят! — воскликнула та. — Помнёшь ведь платье! Мы его только-только в порядок привели!

— Да ладно, немного ведь не грех, мужу-то?! — усмехнулся Алексей, отпуская жену. — А ну-ка, дети, скажите честно — мама у нас самая красивая?

— Да-а! — хором прокричали те.

— А ты, папенька, самый красивый из всех мужчин, — покраснев, проговорила Настя. — Вон как у тебя ярко золотые кресты и шейная пластина блестят. А банты на груди какие яркие!

— А мне больше всех сабля нравится, — прошептал Егорка, поглаживая золотой эфес со свисающей с него Георгиевской лентой. — А у первого моего папы, у папы Курта, тоже такая красивая сабля была?

— Ещё даже и лучше, — обнял его Алексей. — И винтовальное ружьё превосходное, я потом тебе из него стрельнуть дам, как только немного подрастёшь.

— А мне, а мне?! — запрыгал от волнения Коленька. — Папенька, а мне пострелять дашь?

— Обязательно! — усмехнулся тот. — Все постреляете и из штуцера, и из фузеи с пистолями.

— Ура-а! — закричала обрадованная детвора.

Со двора раздался стук, дверь открылась, и вовнутрь дома шагнула бабушка Йованна с маленьким Вовой на руках. Следом запрыгнула за порог Софочка, и уже в самом конце — Милица.

— Вы ещё совсем даже не одетые! — прямо с порога прокричала она. — Катарина! Ну опоздаем же! Без нас ведь там начнут!

— Не начнут, — отмахнулся Алексей, подавая шубу жене. — Мы там самые главные гости, ради нас и холодный дворец оживили, прогрели! Всё-всё, выходим, выходим, — поднял он вверх руки. — Сани давно готовы уже. Одну минуту! Дети, всем слушаться бабушку! Сильно не шалить! Кто будет себя хорошо вести, получит потом сладости.

Жизнь провинциального, только-только отстраиваемого на южной границе империи города была скучна. Всё в нём вращалось вокруг строительства корабельных верфей и закладываемых на них огромных судов. Совсем скоро этот город станет воистину прекрасным, с прямыми, спроектированными столичными архитекторами улицами, многочисленными аллеями, фонтанами, парками, дворцами и каменными домами. Но всё это будет потом. Пока же вокруг была большая стройка и вечно занятые своими делами мужчины. И тут вдруг торжественный приём, музыка, бал! И к тому же где?! В само́м, только что построенном, Потёмкинском дворце! Женщины Николаева расцвели. Причём зимой, в самый разгар холодов и метелей. Они порхали по дворцовым залам как яркие диковинные бабочки в своих широких платьях и кружевах под музыку расположившегося на балконе оркестра. Сидели на мягких скамеечках в кругу таких же, как и они, и со вдохновением обсуждали каждого входящего, не забывая обмахиваться пышными веерами. Рядом с каждым из таких кружков любезничало несколько местных кавалеров. Остальные же толпились кучками по всему дворцу и, что-то живо обсуждая, громко смеялись.

— Господа офицеры! — рявкнул Егоров, скинув шинель Никите. — Идём колонной на приступ сего дворца! Никому не робеть! На вас весь цвет Николаева смотрит! Вперёд, егеря-волкодавы!

— Ура-а! — шутливо прокричали три десятка мужчин в зелёных мундирах и затопали за командиром, галантно державшим за руку свою даму.

Музыка смолкла, и пара сотен находящихся во дворце человек, широко открыв глаза, уставились на эту величественную процессию.

Впереди, с четырьмя золотыми крестами и серебряной медалью на груди, невысокий, со шрамом на лице полковник вёл прекрасную женщину в нежно-кремовом шёлковом платье. Следом за этой парой выступал подполковник с такой же красивой дамой, но в платье из голубого шёлка. После них уверенно шагали в ряд по четыре офицеры-егеря. У всех у них на груди сверкали в свете множества свечей золотые кресты.

С этой секундой шансы завоевать сердца местных дам у гарнизонных и флотских офицеров резко упали, не говоря уже о присутствующих тут же статских.

— Господа! Милые дамы! — выкрикнул, выходя навстречу новым гостям, Михаил Леонтьевич Фалеев. — Рад вам всем сообщить, что в наше городское общество влились герои Турецкой войны, офицеры отдельного особого полка егерей, во главе с их доблестным командиром, кавалером орденов Святого Георгия и Святого Владимира, а также золотых крестов за взятие Очакова и Измаила, полковником Егоровым Алексеем Петровичем с его прекрасной супругой Катариной. Поприветствуем же наших отважных воинов, принесших нам только недавно победу в кровавой войне! — и он захлопал в ладоши.

Секунда — и огромный зал наполнился шумом аплодисментов.

— Дорогая, ну не танцую я, ну какой из меня танцор, — оправдывался Лёшка. — Давал когда-то в юности, в поместье у батюшки, плут француз уроки. Да я уже и позабыл всё давно.