Помоги проекту - поделись книгой:
Компьютерра
15.04.2013 - 21.04.2013
Колонка
Парадокс Уоллеса, или Почему мы обладаем столь крупным мозгом
В результате естественного отбора дикарь был бы наделён мозгом, лишь слегка превосходящим мозг обезьяны, тогда как на деле его мозг лишь ненамного меньше мозга философа. Итак, мы можем сделать вывод, что дикарь обладает мозгом, который при совершенствовании и развитии способен выполнять намного более сложную работу, чем от него обычно требуется.
Альфред Рассел Уоллес
В этой колонке я начну обсуждение проблемы, вызывающей у меня затруднение. Это затруднение связано не с самим парадоксом Уоллеса, одна из формулировок которого вынесена в эпиграф. С моей точки зрения, на сегодня найдены удовлетворительные объяснения причин интеллектуальной мощности нашего мозга. Главное, что мне непонятно, — почему факторы, которые столь благотворно влияли на нашу предшествующую эволюцию, не оказывают соответствующего воздействия на наши социальные реалии. Но об этом — позже, вероятно — в следующей колонке.
А в этой колонке поговорим о парадоксе Уоллеса. Мы наблюдаем современных людей и видим, что их мозг способен на осуществление чрезвычайно сложных операций, которые, вероятно, намного превосходят сложность задач, которые решали наши предки в период нашего эволюционного становления. Мозг может показаться избыточным, да ещё и чрезвычайно дорогим эволюционным приобретением. Грубо говоря, вес мозга составляет только 2 процента от веса нашего тела, но он потребляет 20 процентов расходуемой нами энергии — это уже серьёзно. Коли так, вопрос, вынесенный в эпиграф, кажется вполне обоснованным.
Осталось напомнить, что мозг «дикаря» (палеолитического представителя нашего вида) был не меньше, а больше мозга современного человека. Эволюционный перелом произошёл где-то 30-40 тысяч лет назад: до этого момента размер мозга в нашей эволюционной линии увеличивался, а после он начал уменьшаться! Причины такого уменьшения достаточно убедительно обсуждаются. Но почему же до этого переломного момента мозг столь последовательно увеличивался?
Как известно, объяснение свойств живых существ как следствия эволюции вследствие естественного отбора независимо пришло в головы Чарльзу Дарвину и Альфреду Расселу Уоллесу. До сих пор спорят, благородно ли Дарвин поступил с адресованным ему письмом Уоллеса с изложением основ новой теории. Похоже, в самой знаменитой книге Дарвина, в «Происхождении…», были определённые заимствования идей Уоллеса. Уоллес был по-настоящему благороден; именно он является автором термина «дарвинизм».
Отцы-основатели современного эволюционизма разошлись в вопросе о происхождении человека. И Дарвин, и Уоллес сочли, что человек слишком разумен, чтобы развитие его интеллекта можно было объяснить простым действием естественного отбора. Дарвин попытался объяснить развитие нашего разума с помощью новой концепции полового отбора. Уоллес предпочёл констатировать, что развитие нашего разума остается необъясненным и его объяснение требует учёта дополнительных факторов.
Дальнейшее развитие эволюционной биологии показало (как и во многих иных вопросах) проницательность Дарвина. Впрочем, окончательно закрывать вопрос пока рано. Говоря о происхождении человеческого разума, мы описываем уникальный процесс, недоступный прямому наблюдению и эксперименту. Если сейчас мы имеем теоретические модели, удовлетворительно описывающие этот процесс, это не означает, что в будущем не появятся новые, ещё более успешные объяснения. Моё описание накопленных в этой области представлений будет по необходимости очень кратким. Если эта тема заинтересует вас подробнее, рекомендую обратиться хотя бы ко второму тому двухтомника Александра Маркова об эволюции человека.
Рассмотрим, к каким категориям могут относиться объяснения того, почему в эволюции нашего вида развился наш огромный мозг. Конечно, первым делом надо рассмотреть возможность того, что создание «сверхмозга» носило приспособительный характер. Но среда не является чем-то единым, и её можно разделить на внепопуляционную и внутрипопуляционную. Мы говорили о том, что отбор может быть групповым и индивидуальным; наконец, не надо забывать о половом отборе. Те или иные признаки могут развиваются в ходе приспособительной эволюции, направленной не на них самих, а на какие-то иные, более-менее тесно с ними связанные свойства. Наконец, какие-то признаки (вероятно, только достаточно простые) могут развиваться просто случайно.
Итак, возможные объяснения развития определённого признака таковы:
приспособительное:
групповое: повышающее выживаемость популяции в её среде;
индивидуальное: повышающее шансы на выживание и размножение особи:
повышающее приспособленность особи ко внешней для популяции среде;
повышающее приспособленность особи ко внутрипопуляционной среде;
повышающее привлекательность особи для половых партнёров;
побочный эффект эволюции иных признаков;
случайно возникшее свойство.
Последний вариант (случайное развитие) можно отбросить. Цена обладания энергоёмким мозгом столь высока, что такой признак не мог развиться случайно. Тенденция, обеспечившая его развитие, должна была пересилить отбор, направленный на экономию энергии.
Побочный эффект? Я могу поверить, что способность решать уравнения является побочным эффектом способности выслеживать добычу по следам, но такой признак, как огромный размер мозга, наличием корреляций внутри организма не объяснить. Наоборот, увеличение размеров мозга потребовало глубокой перестройки многих других функциональных «узлов» организма, которые казались неизменными. К примеру, чтобы голова новорожденного смогла пройти в отверстие малого таза, пришлось выработать набор решений ad hoc, включающих «складной» череп у плода (чреватый нарушениями кровоснабжения мозга) и «раскладной» (раскрывающийся в лонном симфизе) таз у роженицы, чреватый нарушениями опорно-двигательной функции.
Наверное, к этой категории объяснений можно отнести аргумент, связанный с возрастанием интенсивности обучения в современной социальной среде. Мы научились учить наших детей, и потому та неврологическая основа, которая обеспечивала функции, важные для «дикаря», которого упоминает Уоллес, сейчас способна решать более масштабные задачи. Иными словами, во время нашего становления эволюционировал мозг с иными, более слабыми способностями, чем тот, что характерен для нас сейчас; тогдашние и нынешние способности являются, в общем, разными признаками. Кстати, этот аргумент полезен для объяснения нынешнего уменьшения размера мозга: при нормальном обучении нам его хватает и так.
Но всё же, пускай с поправкой на меньшую эффективность обучения, крупный головной мозг должен быть следствием прямой приспособительной эволюции. Групповой отбор его не объяснит; если групповой отбор и внёс какой-то вклад в эволюцию этого признака, этот вклад не был решающим (групповой отбор вообще волей-неволей оказывается менее мощным, чем индивидуальный). Итак, надо выбирать между отбором на приспособленность ко внепопуляционной среде, ко внутрипопуляционной среде и половым отбором.
Сама по себе парадоксальность парадокса Уоллеса связана с тем, что отбор на соответствие внепопуляционной среде, как кажется, недостаточен для объяснения развития столь сложного мозга. Что осталось? Внутрипопуляционный и половой отбор. И тут-то мы видим мощные факторы, которые могли обеспечить эволюцию нашего мозга.
Начнём с полового отбора, саму концепцию которого Дарвин предложил в связи с проблемой эволюции человека. И сегодня мы видим, что многих женщин привлекают мужчины с высоким интеллектом, хорошим чувством юмора и выраженными творческими способностями. Не говорите, что жёны умников, шутников и творцов часто сожалеют о том, что связали свою жизнь со своими непрактичными мужьями, а не, к примеру, с занудными богачами. Жалеют. Но всё же раз за разом ведутся на уловки умников, шутников и творцов…
А ещё в самых разных культурах мужчины, которые хотят понравиться женщинам, начинают использовать более сложные речевые конструкции, чем обычно, а также шутить и демонстрировать творческие таланты — способность к танцу, пению, музицированию, стихосложению, живописи и т.п. Вы думаете, это случайность?
Сказанное относится к сегодняшнему дню, но у нас есть основания предполагать, что так было и раньше. Посмотрите лекцию Денниса Даттона на TED’е об эволюционной теории красоты. Вы могли себе представить, что сложные и красивые каплеобразные ашельские рубила, которые наши предки делали в течение головокружительно долгого периода времени (начавшегося 2,5 млн лет назад и закончившегося 1,4 миллиона лет назад), обычно не носят следов износа от использования? Так для чего делались эти рубила? Чтобы показать кому-то свои экстраординарные умения. Кому? Вероятно, потенциальному партнёру, точнее, партнёрше. По Даттону, приём «Почему бы тебе не зайти ко мне в пещеру, я бы показал тебе мои топоры?!» отлично работает до наших дней.
Нет оснований сомневаться, что половой отбор внёс свой вклад в усложнение поведения людей, которое потребовало увеличения их мозга. Но, вероятно, этот фактор был не единственным. Я согласен с теми, кто считает приспособление ко внутрипопуляционной среде самой существенной причиной увеличения нашего мозга.
В самых разных примитивных обществах успех в выживании и размножении тесно связан с социальным статусом, с результатом взаимодействия с соплеменниками. Характернейшая особенность человека — его способность устанавливать индивидуальные отношения со множеством разных людей. Эти отношения учитывают предысторию, личные особенности контрагентов, включают прогнозирование их реакций с использованием модели их психики.
«Приматы прекрасно сознают переменчивость своего общественного мира — часто даже лучше, чем мира физического. Так, зелёные мартышки до смерти боятся питонов, но не способны при этом распознать свежий след питона. С другой стороны, они чётко отслеживают генеалогию и историю своей группы. Если две мартышки поссорятся, их родичи обидятся и будут ещё несколько дней задирать друг друга». Карл Циммер. «Эволюция. Триумф идеи»
Важная разница в приспособлении ко внепопуляционной и внутрипопуляционной среде состоит в том, что вторая намного динамичнее. Если вы научились прыгать с ветки на ветку, ветки от этого не изменятся. Если вы сможете переиграть (например, обхитрить) своих сородичей, вы оставите много потомков, которые (с определённой вероятностью) унаследуют ваши таланты. Им придётся взаимодействовать друг с другом, в социальной среде, которая станет ещё сложнее. Именно поэтому гипотеза экологического интеллекта, связывающая нашу эволюцию с приспособлением ко внешней среде, выглядит намного менее убедительной, чем гипотеза социального интеллекта.
Итак, именно внутрипопуляционные взаимодействия открывают перед интеллектом индивидов почти бесконечную перспективу эволюционного совершенствования. Результатом этой эволюции является развитие так называемого макиавеллиевского интеллекта (или интеллекта Макиавелли) – способности добиваться достижения своих целей в изменчивой социальной среде. Никколо Макиавелли, флорентийский политик и мыслитель начала XVI века, заслужил славу аморального циника, но, вероятно, был весьма достойным человеком. Впрочем, в его представлениях о правильном способе действий на первом месте находится не моральность, не следование принципам, а успех. Эволюция «рассуждает» так же.
Можно ли сказать, какой уровень макиавеллиевского интеллекта окажется достаточным для игрока, стремящегося обыграть других макиавеллиевских игроков в сложной и переменчивой социальной среде? Модель сознания других игроков позволяет распознавать обманы; возрастание проницательности требует совершенствования способов обмана. Такой гонке вооружений нет конца.
Трудами английского антрополога Робина Данбара показано, что размер неокортекса (прогрессивной части коры головного мозга) у приматов тесно связан с размером их групп. Численность группы, соответствующая размеру нашего мозга, составляет около 150 особей (так называемое число Данбара). Кажется, действительно, более крупные группы людей не допускают индивидуализированные отношения всех своих членов друг с другом. Однако и 150 индивидуализированных связей — это по-настоящему много, и их обеспечение требует очень сложного неврологического аппарата.
Как работают эти связи? Они позволяют учитывать предысторию отношений с каждым одноплеменником, оценивать его репутацию, передавать разнообразные сведения о его поступках с помощью механизма слухов и сплетен, строить обоснованные прогнозы о его возможных будущих действиях.
Важно то, что половой отбор и отбор на макиавеллиевский интеллект переплетаются и начинают поддерживать друг друга. Высокий интеллект становится маркером приспособленности, привлекающим партнёров; носители этого маркера оставляют больше потомков и ещё более усложняют социальные взаимодействия в популяции.
И всё-таки для меня ключевым следствием описанного здесь объяснения парадокса Уоллеса является то, что феномен учёта индивидуальной репутации известных нам людей уходит корнями в наше эволюционное прошлое, связан с самой причиной развития нашего интеллекта.
Работает ли феномен репутации в современном обществе так, как этого можно было ожидать?
О пользе фиктивных кандидатов наук вкупе с докторами
Иду по дорожке неспешно, старясь не пыхтеть, порой даже удаётся сказать одну-две фразы покороче. Дорожка ведёт к Малому Седлу, что на вершине парка, поднимая за сто метров пути на два, чаще на пять, а порой и на пятнадцать метров, отсюда и моя торжественная поступь. Таких, как я, много, поскольку парк известный, кисловодский, и едут сюда пить нарзан и гулять по дорожкам люди, озабоченные здоровьем. Или просто хотят рассеяться, вот как я.
Идём, рассеиваемся. Не факт, что каждый дойдёт до цели, не каждому и полезно достичь вершины. Терренкур – штука серьёзная, главное — не навредить. А мимо то обгоняя, то навстречу бегут спортсмены, на форме у которых написано «Россия», «Украина» или просто «Владимир». Неподалеку расположена олимпийская база, вот и тренируются спортсмены в условиях среднегорья. То там, то сям видны группки по три, четыре, восемь человек, которым тренер что-то втолковывает, показывая бумаги с графиками и результатами. Краем глаза слышишь «А вот на Европе…», а повезёт — разберёшь слово «Сочи». Вероятно, далеко не все будут стартовать на Олимпиаде, некоторым, по виду, в юниорах бегать и бегать, но бегут на Малое Седло, и ветром от них – как от самолёта на сверхзвуке.
И обыкновенные, неспортивные обыватели смотрят вслед спортсменам со смесью зависти, восхищения и желания.
Среди нас, бредущих по дорожкам, кого только нет. Наверняка найдутся и люди науки. Кандидаты, доктора, профессоров дюжина или две. Вполне возможно, что и академики есть, но сейчас не принято носить нарочитую шапочку, так что различить академика среди неакадемиков сложно. Ну и что? Скажи вслух, громко: «Глядите, кандидаты наук идут!», многие ль оглянутся? Идут и идут себе, неузнаваемые, никому не интересные, разве что себе и близким родственникам. Никто не смотрит на них с завистью и восхищением. И с докторами та же картина. Люди науки редко становятся объектом поклонения публики. Много ли фан-клубов у российских учёных, много ли преданных поклонников, кочующих параллельно с учёным от симпозиума к симпозиуму? Нет, народ решительно предпочитает учёным спортсменов, и спроси любого, хотел бы он пробегать марафон за мастерское время или же вместо этого иметь диплом кандидата каких-нибудь наук, боюсь, большинство выберет марафон. И не стоит объяснять это незрелостью молодости: с возрастом, пожалуй, цена способности пробежать марафон будет только расти.
Обличать обывателей, ругать их за косность и простоту вряд ли стоит. Выгода здорового тела понятна изначально. Тысячи поколений естественного отбора свидетельствуют в пользу могучих мускулов, здоровых зубов и острых когтей. С научным же складом ума — ума, разгадывающего абстрактные загадки природы вроде вычислений расстояния до ближайшей галактики, ясно не вполне. Как относились к абстрактному теоретику в племенах, населявших планету двадцать тысяч лет назад? Боюсь, как к ботанику в пролетарском районе. Практический ум, способность распознать необходимое и пути наилучшего подхода к нему – это иное, это, скорее, политика, а вот чистая наука, какова привлекательность её носителей? Тут без покровительства просвещённого монарха не обойтись, а до просвещённых монархов неолитическому обществу зреть и зреть.
И лишь в эпоху Возрождения, когда польза от наук становится очевидной, учёный потихоньку набирает социальный вес. Хотя и тогда учёный в зеркале литературных произведений современников — фигура преимущественно юмористическая. Изредка мистическая: не заключи Фауст договор с нечистым, кто б его знал, этого Фауста? Или кто-то помнит вклад в науку рискованного доктора? Вспомните, как отозвался Сумароков на смерть Ломоносова.
В эру индустриализации учёный на время превращается в героя, но чаще не положительного, а в злого гения: то мертвецов начнёт оживлять, то разводить крыс величиною с волка, а то и сразу примется бороться за трон Властелина Мира, используя в качестве аргумента невидимость, Машину Внушения, полчища железных воинов и прочие плоды своего извращённого ума. В этой ипостаси он и по сей день живёт на экранах кинотеатров: Голливуд, распробовав сюжет однажды, возвращается к нему снова и снова. Отгрызёт нужный кусок, прикопает, чтобы протухло (он, как медведь, любит тухлятинку), и уйдёт лет на пятнадцать. А потом опять воротится. Но фильма серьёзного и новаторского ждать всё тяжелее. Трудно представить, что фильм уровня «Девяти дней одного года» снимут сегодня. Хотя, если помечтать как следует…
Сегодня человек с учёной степенью – явление обыденное. Мелкий и средний чиновник – кандидат, крупный зачастую и доктор наук. Организаторские способности чиновников делают процесс вхождения в науку практически нечувствительным: отдать нужные распоряжения нужным людям и, при необходимости, отслеживать процесс. Люди менее значительные пишут сами – в жизни пригодится. Скопировать, вставить, проверить согласованность стыков. И лишь немногие пишут своё – не обязательно, впрочем, дельное. В итоге на учёного стали смотреть как на чиновника, то есть оценивая его шесток в общественной иерархии. Влияет ли на денежные потоки, а если влияет, то как. МНС в подобных условиях — человек почти обречённый.
И как молодой красивой девушке распознать, фирменный перед ней учёный или самодельный? Со спортсменом всё ясно уже по тому, как он бежит по дорожке. Нет, можно при желании столь же нечувствительно стать и мастером спорта (в шахматах липовые и сплавные турниры давно практикуются, обличаются и опять практикуются), но ни на ринг, ни в турнир с бумажкой идти не стоит. А вот бумажному, или, лучше сказать, «документальному», учёному и кафедрой заведовать можно, и университетом, и даже целым министерством. Если доверят.
Общедоступность образования не в том, что оно бесплатно. Общедоступность образования в том, что сегодня каждый (или почти каждый) способен честно, то есть не нарушая установленных правил, получить университетский диплом. Непременным условием демократической общедоступности образования является снижение планки, и оно, снижение, — не вина, а заслуга учебных заведений, от начальной школы до губернского университета. Поставь планку так, чтобы преодолеть её могли лишь пять процентов абитуриентов, и тут же обвинят в элитарности, отрыве от народа, ущемлении прав. Имеешь право на высшее образование? Ну так и получай, что имеешь. Если бы вдруг решили сделать общедоступным участие в Олимпиаде, то, идя по стопам высшей школы, снизили бы олимпийский норматив. Поднял двадцать пять килограммов или прыгнул на три метра в длину – получи медаль и звание заслуженного мастера спорта. А что медали картонные, это само собою. К счастью, или к несчастью, но в спорте общедоступность покамест трактуют иначе и мастера спорта составляют весьма небольшую часть нашего окружения.
Но суть не в том, что престиж науки упал настолько, что само слово «престиж» кажется неуместным. Суть в том, почему он упал. Если десятки миллионов людей на планете ежегодно получают дипломы о высшем образовании, а многие из них становятся «документальными» учёными, значит, это кому-нибудь да нужно?
Мне кажется, что это нужно всем. Нам, обывателям: диплом кандидата наук если и не обогащает жизнь сколь-либо заметно, то позволяет хоть в зеркало смотреть без укоризны. И тем, кто реально расширяет базу знаний, в результате чего, к примеру, появляются реальные лекарства. Конечно, такое бывает очень редко, но всё же бывает.
Я не знаю, где находятся истинные люди науки, я даже не готов утверждать, что это люди. Порой мнится, что знания приходят к нам извне – или не приходят вовсе. Направление истории зависит от того, шепнёт Мефистофель Фаусту ту или иную формулу, покажет ли во сне ту или иную таблицу — или же промолчит. Но для них, шепчущих, «документальные» учёные выполняют роль фальш-брони, принимающей на себя удар кумулятивного заряда и сохраняющего целостность брони настоящей. Или ложной цели, что выпускает фронтовой бомбардировщик, отвлекая от себя самонаводящиеся ракеты. «Бей учёных» сегодня в России уже не прокричат: слишком много ответственных за крики сами внесены в соответствующие документы ВАКа. То ж и в странах Запада.
И потому мы спокойно можем пользоваться плодами науки, не особенно заботясь, где оные произрастают. Слегка тревожит лишь то, что и домашние хрюшки тоже поглощают продукты безо всякой мысли об их происхождении. А легче им было бы, если б они это знали?
За холмами человеческих отношений и разума: шедевр Кристиана Мунджиу
Пятница, день рецензий и — последний фильм Кристиана Мунджиу «За холмами». Если кто-то пропустил этот шедевр, настоятельно рекомендую исправить несуразность и посмотреть в ближайшие выходные. Сразу хочу предупредить, что киноязык румынского режиссера сложен и требует не столько физического, сколько большего душевного напряжения: равнодушно и спокойно наблюдать два с половиной часа за развитием действия «За холмами» (După dealuri) невозможно.
Кристиан Мунджиу — молодой режиссер, принадлежащий к так называемой «румынской новой волне» (Noul val românesc) кинематографа, которая поднялась вместе с победой фильма «Трафик» Кэтэлина Митулеску, завоевавшего в 2004 году Золотую пальмовую ветвь в Канне в категории короткометражного кино. Фильмы новой румынской волны обласканы наградами самого престижного европейского форума: в 2005 году «Смерть господина Лэзэреску» Кристи Пую получила премию Un Certain Regard. В 2006 году «12:08 к востоку от Бухареста» (в оригинале A fost sua n-a fost?) Корнелиу Порумбою был удостоин Золотой операторской камеры. В 2007 «4 месяца, 3 недели и 2 дня» Кристиана Мунджиу завоевал гран-при фестиваля — Золотую пальмовую ветвь (впервые в истрии румынского кино). В том же году «California Dreamin’» Кристиана Немеску взяла Un Certain Regard. И так далее — список достижений «новой волны» длинный, кому интересно, ознакомится самостоятельно.
Фильм «За холмами» получил на 65-ом Канском кинофестивале в 2012 году награды в номинациях «лучший сценарий» и «лучшая актриса», причем последний приз разделили обе главных героини картины — Космина Стратан и Кристина Флутур.
«За холмами» — это история отношений двух подруг из сиротского приюта. Одна (Алина в исполнении Флутур) уехала на заработки в Германию, вторая (Войкица в исполнении Стратан) ушла в монастырь. Через несколько лет Алина возвращается в Румынию, чтобы забрать подругу, к которой испытывает совершенно мирскую привязанность (при просмотре в голову постоянно лезут навязанные нашей извращенной цивилизацией мысли о лесбиянстве любви, однако, конечно же, этой мерзости в отношениях девушек нет, а есть просто любовь, какая возможна между двумя самыми близкими существами, выросшими в сиротском доме).
Войкица, однако, за несколько лет отсутствия Алины успела так глубоко врасти душой в уклад жизни православного монастыря, что ни о какой поездке в Германию не помышляет. Даже с любимой подругой. В результате Войкица пытается мягко перетянуть Алину на свою сторону, всячески задерживает подругу в монастыре, видимо, в надежде открыть такие тонкие мотивы религиозного быта, которые бы заставили ее остаться навсегда.
Алина в монастыре оставаться не хочет (и это еще мягко сказано!), всех окружающих ее монашек во главе с матушкой-смотрительницей и батюшкой (которого все называют «папой») воспринимает в лучшем случае как инопланетян (в худшем — как врагов) и медленно но верно приближается к тяжелому нервному срыву. «Неправильную» девушку монастырские люди сдают в больницу и на сцену выходит новый персонаж (один из ключевых в киноязыке Мунджиу) — родимое государство.
Родимому государству заниматься рядовой своей гражданкой некогда, поэтому Алину закалывают вусмерть галоперидолом и быстренько выписывают. После этого Алина попадает обратно в монастырь, где за «лечение» берется батюшка и проводит довольно редкий для православной практики сеанс изгнания бесов. Бесов из Алины изгоняют долго и обстоятельно, в течение нескольких дней, после чего девочка благополучно отдает богу душу.
Я позволил себе полный спойлер, поскольку не уверен, что у многих читателей хватит мужества выдержать два с половиной часа того кошмара, что творится на экране. Смотреть фильмы Мунджиу вообще сложно. Я помню после «4 месяцев, 3 недель и 2 дней» — истории о том, как в советской Румынии девочка самостоятельно проводила аборт из-за того, что доктор в последний момент умыл руки (в последние годы коммунистического маразма «Золотой эпохи» Чаушеску в стране аборт был запрещен законодательно и за нарушение запрета полагались серьезные тюремные сроки) — я приходил в себя несколько дней.
Фабула фильма «За холмами» также не вымышленная, а документальная: в 2005 году в румынском монастыре Танаку после сеанса экзорцизма, проведенного старцем Даниэлом Короджану, скончалась юная монахиня Ирина Корнич, и эта история буквально взорвала румынское общество. Далее произошло то самое «50 на 50″, когда одна половина общества принялась обвинять другую в чудовищном ретроградстве и первобытной дикости, а другая — в сатанизме, западных извращениях и отпадении от нравственности и духовной чистоты. Поляризация общества, однако, не помешала отправить на нары настоятеля и четырех матушек (Короджану получил семь лет тюремного заключения, из которых отсидел четыре, после чего был освобожден за примерное поведение, матушкам впаяли по пять лет).
Фильм Кристиана Мунджиу создан по мотивам романов Татьяны Никулеску-Бран («Исповедь в Танаку» и «Книга Судей»), основанных на анализе монастырской трагедии 2005 года. Кристиан, однако, использовал журналистское расследование Татьяны Никулеску-Бран лишь как отправную точку, а выводы режиссера далеки от доминирующих в обществе примитивных черно-белых представлений.
Начнем с того, что Кристиан Мунджиу вообще никого не обвиняет и не порицает. Ни в одном из кадров фильма вы не найдете плоского и прямолинейного пафоса с гневными разоблачениями государства, бездушных чиновников, церкви и мракобесов в рясах. Скажу больше: все агенты фильма (в литературоведческом смысле этого слова — второстепенные персонажи, оказывающие прямое воздействие на судьбу героев) — лечащий врач в поликлинике, матушка и отец-настоятель, товарки-монашки и проч. — вызывают у создателей фильма искреннюю симпатию, которая передается и зрителям. Ни один из агентов не желает Алине и Войкице зла! Все наивно и аккуратно стремятся к добру, поступая так, как велит им сердце: вкалывают галоперидол, потому что других подходящих лекарств в больнице больше нет, привязывают собачьими цепями к нарам и изгоняют дьявола, потому что видят собственными глазами, как «дьявол» разрывает бедную девушку изнутри и т.д.
Мотив «никто никогда ни в чем не бывает сознательно виновен» — один из ключевых для всего творчества Кристиана Мунджиу. Он звучит постоянно во всех его фильмах и сводится к представлению о мире как о театре. В театре есть действующие актеры и пассивные декорации. Роль последних — задавать настроение и обрисовывать пространство, да и то, в большинстве случаев, весьма условно. Действие развивается только за счет слов и поступков актеров, живых людей.
Кристиан Мунджиу переносит эту эстетику на свое кино и мы видим, что «государство» как таковое, «монастырь» как таковой, «православие» как таковое — это совершенно нейтральные сами по себе конструкции. Может даже и положительные с учетом истории и прочих обстоятельств. Дальше, однако, у Мунджиу появляется парадокс: не только декорации нейтральны, но и агенты-актеры тоже не мотивированы злом! Скажем, в фильме «4 месяца, 3 недели и 2 дня» врач предоставляет девочке самостоятельно делать себе аборт не потому что он изверг или сильно испугался уголовной ответственности, а потому что он надеется, что пакостница испугается и не решится на самоистязание. Так уж получилось, что девочка не испугалась и довела черное дело до логического конца.
Героиня Кристины Флутур Алина в начале фильма выглядит вполне нормальной и здоровой девушкой. Может быть, склонной к истерии, но тому есть множество оправданий по сюжету. Медленно, но верно Алину доводят до полного умопомешательства, после чего пытаются «спасти». Кто доводит? Что доводит? Декорации (монастырь)? Идеи (православие)? Люди (батюшка-матушка, психиатр, монахини)? А все вместе доводит! «Жизнь — это магическая амальгама человеческих влияний, мотивов, поступков и внешних обстоятельств«, — вот совершенно гениальная формула художественного языка Кристиана Мунджиу, одного из очень немногих режиссеров современности, сумевших подняться над социально-нравственным пафосом и избежать обвинений обществу.
Поделиться книгой: