В крещенски-голубую прорубьМелькнул души молочный голубь.Взволненный, долгий сердца вздох,Его поймать успел ли Бог?Испуганною трясогузкойПрорыв перелетаю узкий.Своей шарахнусь черноты…Верчу глазами: где же ты?Зовет бывалое влеченье,Труда тяжеле облегченье.В летучем, без теней, огнеПустынно и привольно мне!* * *Разбукетилось небо к вечеру,Замерзло окно…Не надо весеннего ветра,Мне и так хорошо.Может быть, все разрушилось,Не будет никогда ничего…Треск фитиля слушай,Еще не темно…Не навеки душа замуравлена —Разве зима – смерть?Алым ударит в ставниСтрастной четверг!* * *Это все про настоящее, дружок,Про теперешнее время говорю.С неба свесился охотничий рожок,У окна я, что на угольях, горю, —Посмотреть бы на китайскую зарю,Выйти вместе на росистый на лужок,Чтобы ветер свежий щеки нам обжег!Медью блещет океанский пароход.Край далекий, новых путников встречай!Муравейником черно кишит народ,В фонарях пестрит диковинный Шанхай.Янтареет в завитках душистых чай…Розу неба чертит ласточек полет,Хрусталем дрожит дорожный table d'hôte.[33]Тучкой перистою плавятся мечты,Неподвижные, воздушны и легки,В тонком золоте дрожащей высоты,Словно заводи болотистой реки. —Теплота святой, невидимой рукиИз приснившейся ведет нас пустотыК странным пристаням, где живы я да ты.ГетеЯ не брошу метафоре:«Ты – выдумка дикаря-патагонца», —Когда на памяти, в придворном шлафореПо Веймару разгуливало солнце.Лучи свои спрятало в лысинуИ негромко назвалось Geheimrath'ом,[34]Но ведь из сердца не выкинуть,Что он был лучезарным и великим братом.Кому же и быть тайным советником,Как не старому Вольфгангу Гете?Спрятавшись за орешником,На него почтительно указывают дети.Конечно, слабость: старческий розариум,Под семидесятилетним плащом Лизетта,Но все настоящее в немецкой жизни – лишь комментариум,Может быть, к одной только строке поэта.ЛермонтовуС одной мечтой в упрямом взоре,На Божьем свете не жилец,Ты сам – и Демон, и Печорин,И беглый, горестный чернец.Ты с малых лет стоял у двери,Твердя: «Нет, нет, я ухожу», —Стремясь и к первобытной вере,И к романтичному ножу.К земле и людям равнодушен,Привязан к выбранной судьбе,Одной тоске своей послушен,Ты миру чужд, и мир – тебе.Ты страсть мечтал необычайной,Но, ах, как прост о ней рассказ!Пленился ты Кавказа тайной, —Могилой стал тебе Кавказ.И Божьи радости мелькнули,Как сон, как снежная мятель…Ты выбираешь – что? две пулиДа пошловатую дуэль.Поклонник демонского жара,Ты детский вызов слал Творцу.Россия, милая Тамара,Не верь печальному певцу.В лазури бледной он узнает,Что был лишь начат долгий путь.Ведь часто и дитя кусаетКормящую его же грудь.ПушкинОн жив! у всех душа нетленна,Но он особенно живет!Благоговейно и блаженноВкушаем вечной жизни мед.Пленительны и полнозвучны,Текут родимые слова…Как наши выдумки докучны,И новизна как не нова!Но в совершенства хладный каменьЕго черты нельзя замкнуть:Бежит, горя, летучий пламень,Взволнованно вздымая грудь.Он – жрец, и он веселый малый,Пророк и страстный человек,Но в смене чувства небывалойК одной черте направлен бег.Москва и лик Петра победный,Деревня, Моцарт и Жуан,И мрачный Герман, Всадник МедныйИ наше солнце, наш туман!Романтик, классик, старый, новый?Он – Пушкин, и бессмертен он!К чему же школьные оковыТому, кто сам себе закон?Из стран, откуда нет возврата,Через года он бросил мост,И если в нем признаем брата,Он не обидится: он – простИ он живой. Живая шуткаЖивит арапские уста,И смех, и звон, и прибауткаВлекут в бывалые места.Так полон голос милой жизни,Такою прелестью живим,Что слышим мы в печальной тризнеДыханье светлых именин.Святой Георгий(кантата)А. М. Кожебаткину [35]
ПенойПерсеев коньу плоских приморийбелеет, взмылясь…Георгий!Слепя, взлетаетоблаком снежным,окрылив Гермесов петаз[36]и медяные ноги —Георгий!Гаргарийских гор эхоАдонийски вторитсеребра ударам,чешуи победитель,Георгий!Мыться ли вышла царева дочь?мыть ли белье, портомоя странная?В небе янтарном вздыбилась ночь.Загородь с моря плывет туманная.Как же окованной мыть порты?Цепи тягчат твое тело нежное…В гулком безлюдьи морской чернотыплачет царевна, что чайка снежная.– Прощай, отец родимый,прощай, родная мать!По зелени любимоймне не дано гулять!И облака на небене буду я следить:мне выпал горький жребий —за город смерть вкусить.Девичьего укоране слышать никогда.Вкушу, вторая Кора,[37]гранатова плода.Рожденью Прозерпинывесною дан возврат,а я, не знав кончины,схожу в печальный ад!Боги, во сне ли?Мерзкийвыползок бездны на плоской мели,мирнейсвернувшейся рыбыблестит в полумраке чешуйчатой глыбойзмей —Сонная слюнамедленным ядомсинеет меж редких зубов.Мягким, сетчатым задомподымая бескостный хребет,ползет,словно оставаясь на месте,к обреченной невесте.Руки прикрыть не могут стыд,стоит,не в силах охать…По гаду похоть,не спеша, как обруч,проталкивается от головы к хвосту.Золотой разметался волос,испуганный голоспо-девьи звенит в темноту:– Ты думаешь: я – Пасифая,[38]любовница чудищ?Я – простаядевушка, не знавшая мужьего ложа,почти без имени,даже не Андромеда!Ну что же!Жри меня —жалкая в том победа! —Смерть разжалобить трудно,царевна, даже Орфею,[39]а слова непонятны и чуднызмею,как саранче паруса,Напрасно твоя косазолотом мреет,розою щеки млеют,и забыла гвоздика свои лепесткина выгибе девьих уст, —гибель,костный хруст,пакостной мякоти чавканье(ненавистный, думаешь, брак?),сопенье, хрип и храп,пенной вонь слюны,зубов щелк,и гибель, гибель, гибельволочет тебе враг!Вислое брюхо сосцатоподнялось…– Ослепите, ослепите,боги, меня!Обратно возьмитеужасный разум!Где вы? где вы?где ты, Персей?Спите?Не слышите бедной девы?!Нагая, одна,скована…Разите разом,топором,как овна.Скорей,Зевс,гром!!!Пепели, пепели!Как Семела,[40]пускай пылаю,но не так,подло,беззащитно,одиноко,как скот,дохну!!! —Мягко на грудь вскочила жаба,лягушечьи-нежная гада лапа…Пасти вихрь свистныйблизкой спицейколет ухо…Молчит, нос отвернувдальше от брюха.– В вечернем небе широкая птицареет, – верно, орел. —Между ног бесстыдно и склизкопополз к спине хвост…– О-о-о!!!Богов нет!Богинь нет!(Камнем эхо – «нет!»).Кто-нибудь, кто-нибудь!Небо, море,хлыньте, прикройте!Горе!Не дайте зверю!Гад, гад, гад!Проснитесь!Слушай, орел, —свидетель единственный, —я верю (гибель – залогом),верю:спустится витязьтаинственный,он же меня спасет.Молюсь тебе, неведомый,зову тебя, незнаемый,спаси меня, трисолнечный,моря белого белый конник!!!Аллилуйя, аллилуйя,помилуй мя. —Глаза завела,замерлапредсмертно и горько.Жилы – что струны.Вдругостановился ползучий холод– откраснела за мысом зорька —Смерть?Снова алеет твердь…(Сердце, как молот,кузнечным мехом:тук!)разгорается светсверху, не с горизонта,сильней, скоро брызнетсмехом.Свету навстречу встает другая пена понта…Жизни…отлетавшей жизни вестник? —Герой моленый?Змей, деву оставив, пыхает на небо…Смотрят оба,как из мокрого гроба.Серебряной тучейтрубчатый хвостзакрывает янтарное небо(золотые павлины!),наверху раскинулись задние ноги,внизу копья длинная искра…быстро,кометой,пущенной с небесной горы,алмазной лавиной…шесть ног,грива,хвост, шлем,отрочий лик,одежды складкис шумом голубино-сладкимпрядают, прядают!..Четыре копыта прямо врылись в песок.Всадник встал в стременах, юн и высок.На месте пустом,на небесное глядя тело(веря, не верит,не веря, верит),пророчески руки раскинув крестом,онемела.Ржанье – бою труба!Золотой облакзакрывает глаза,иногда разверзаясь молнией, —уши наполненысвистом, хрипом,сопеньем диким,ржаньем, бряцаньем,лязгом.Тромбово, тромбовотарабанит копытом конь —Тра-ра —комкает, комкаетузорной узды узел…Тра-ра!Стреллет —глазвзгляд.Радугой реет радостный рай.Трубит ангел в рожок тра-рай!И вот,словно вдребезги разбиливсе цепочки, подвески, звезды,стеклянные, золотые, медные,на рясном кадиле, —последний треск, —треснула бездна,лопнуло небо,и ящеротвалился, шатаясь,и набок лег спокойно,как мирно почивший пращур.– Не светлый ли облак тебя принес?– Меня прислал Господь Христос.Послал Христос, тебя любя.– Неужели Христос прекрасней тебя?– Всего на свете прекрасней Христос,И Божий цвет – душистее роз.– Там я – твоя Гайя, где ты – мой Гай,В твой сокровенный пойду я рай!– Там ты – моя Гайя, где я – твой Гай,В мой сокровенный вниди рай!– Глаза твои, милый, – солнца мечи,Святой науке меня учи!– Верной вере откройся, ухо,Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!– Верной вере открыто ухоВо имя Отца, и Сына, и Святого Духа!– Чистые души – Господу дань.Царевна сладчайшая, невестой встань!– Бедная дева верой слаба,Вечно буду тебе раба!Светлое трисолнечного света зерцало,Ты, в котором благодать промерцала,Белый Георгий!Чудищ морских вечный победитель,Пленников бедных освободитель,Белый Георгий!Сладчайший Георгий,Победительнейший Георгий,Краснейший Георгий,Слава тебе!Троице Святой слава,Богородице Непорочной слава,Святому Георгию славаИ царевне присновспоминаемой слава!Фаустина[41] Серебристым рыба махнула хвостом,Звезда зажелтела в небе пустом, —О, Фаустина![42]Все ближе маяк, темен и горд,Все тише вода плещет об борт —Тянется тина…Отбившийся сел на руль мотылек…Как день свиданья от нас далек!Тень Палатина!Ветром запах резеды принесло.В розовых брызгах мое весло.О, Фаустина!Базилид[43] Даже лошади стали мне слонов огромней!Чепраки ассирийские давятВспененных боков ущелья,Ужасен зубов оскал!..И ливийских солдат веселье,Что трубой и горлами вождя славят,Тяжело мне,Как груз сплющенных скал.Я знаю, что был Гомер,Елена и павшая Троя.ГероиЖрали и дрались,И по радуге боги спускались…Муза, музищаПлоской ступней шагала,Говоря во все горло…Милая МузенькаПальчиком стерлаДопотопные начала.Солнце, ты не гори:Это ужасно грубо,– Только зари, зари, —Шепчут пересохшие губы, —Осенней зари полоской узенькой!Сегодня странный день.Конечно, я чужд суеверий,Но эта лиловая тень,Эти запертые двери!Куда деваться от зноя?Я бы себя утопил…(Смерть Антиноя!)Но ужасно далеко Нил.Здесь в садуВырыть прудок!Будет не очень глубок,Но я к нему приду.Загородиться ото всего стеною!Жизнь, как легкий из ноздрей дымок,Голубок,Вдали мелькнувший.Неужели так и скажут: «Умер»?Я никогда не думал,Что улыбку променяю на смех и плач.Мне противны даже дети,Что слишком шумно бросают мяч.Я не боролся,Был слаб,Мои руки – плети,Как неграмотный раб,Слушал набор напыщенных междометий.И вдруг,Мимо воли, мимо желаний,разверзся невиданных зданийСветозарный ряд,Из бледности пламя исторг.Глашатаем стал бородатый бродяга,И знание выше знаний,Чище любви любовь,Сила силы сильнейшая,Восторг, —Как шар,Кругло, круто,Кричаще, кипящеКудесно меня наполнили.Эон,[44] Эон, Плэрома,[45]Плэрома – Полнота,До домного до дома,До тронного до трона,До звона, громозвона,Ширяй, души душа!Сила! Сила! Сила!Напряженные мышцы плети!Громче кричите, дети,Красный бросая мяч!Узнал я и смех и плач!Что Гомер?Сильней лошадей, солдат, солнца, смертии Нила, —Семинебесных сферКристальная гармония меня оглушила,Тимпан, воркуй!Труба, играй!Вой, бей!Вихрь голубей!Орлов клекот!Стон лебедей!Дух, рей,Вей, вей,ДверейРайских рай!Рай, рай!В руке у меня был полированный камень,Из него струился кровавый пламень,И грубо было нацарапано слово: «Αβραξασ»[46]УчительРазве по ристалищам бродят учители?Разве не живут они в безмятежной обители?(Голубой, голубой хитон!)Хотите ли воскресить меня, хотите лиУбить, уста, что покой похитили?(И никто не знает, откуда он).Мало ли прошло дней, много лиС того, как его пальцы мои трогали?(Голубой, голубой хитон!)С каких пор мудрецы причесываются как щеголи?В желтом сияньи передо мной не дорога ли?(И никто не знает, откуда он).Полированные приравняю ногти к ониксу, —Ах, с жемчужною этот ворот пронизью…(Голубой, голубой хитон!)Казалось, весь цирк сверху донизуНавстречу новому вздрогнул Адонису.(И никто не знает, откуда он).Из Вифинии[47] донеслось дыхание,Ангельские прошелестели лобзания,Разве теперь весеннее солнцестояние?АссизиМесяц молочный спустился так низко,Словно рукой его можно достать.Цветики милые братца Франциска,Где же вам иначе расцветать?Умбрия, матерь задумчивых далей,Ангелы лучшей страны не видали.В говоре птичьем – высокие вести,В небе разводы павлинья пера.Верится вновь вечеровой невестеТень Благовещенья в те вечера.Лепет легчайший – Господне веленье —Льется в разнеженном благоволеньи.На ночь ларьки запирают торговцы,Сонно трубит с холма пастух,Блея, бредут запыленные овцы,Розовый час, золотея, потух.Тонко и редко поет колокольня:«В небе привольнее, в небе безбольней».Сестры сребристые, быстрые реки,В лодке зеленой сестрица луна,Кто вас узнал, не забудет вовеки, —Вечным томленьем душа полна.Сердцу приснилось преддверие рая —Родина всем умиленным вторая!РавеннаМеж сосен сонная Равенна,О, черный, золоченый сон!Ты и блаженна, и нетленна,Как византийский небосклон.С вечерних гор далекий звонБлаговестит: «Благословенна!»Зарница отшумевшей мощи,Еле колеблемая медь,Ты бережешь святые мощи,Чтоб дольше, дольше не мертветь,И ветер медлит прошуметьВ раздолиях прибрежной рощи.Изгнанница, открыла двери,Дала изгнанникам приют,И строфы Данте АлигьериО славном времени поют,Когда вились поверх каютАллегорические звери.Восторженного патриотаЗагробная вернет ли тень?Забыта пестрая забота,Лениво проплывает день,На побледневшую ступеньЛегла прозрачная дремота.Не умерли, но жить устали,И ждет умолкнувший амвон,Что пробудившихся ИталииЗавеет вещий аквилон,И строго ступят из иконАполлинарий и Виталий.[48]Мою любовь, мои томленьяВ тебе мне легче вспоминать,Пусть глубже, глуше, что ни день яВ пучине должен утопать, —К тебе, о золотая мать,Прильну в минуту воскресенья!ИталияВорожея зыбей зеленых,О первозданная краса,В какую сеть твоя косаПаломников влечет спасенных,Вновь умиленных,Вновь влюбленныхВ твои былые чудеса?Твой рокот заревой, сирена,В янтарной рощи Гесперид[49]Вновь мореходам говорит:«Забудьте, друга, косность тлена.Вдали от пленаЛепечет пенаИ золото богов горит».Ладья безвольная присталаК костру неопалимых слав.И пениться, струя, устав,У ног богини замолчала.Легко и алоВонзилось жалоТвоих пленительных отрав.Ежеминутно умирая,Увижу ль, беглый Арион,Твой важный и воздушный сон,Италия, о мать вторая?Внемлю я, тая,Любовь святая,Далеким зовам влажных лон.Сомнамбулически застылиПолуоткрытые глаза…– Гудит подземная грозаИ крылья сердца глухо взвыли, —И вдруг: не ты ли?В лазурной пыли —Отяжеленная лоза.Тразименские тростники[50]Затрепещут тразименские тростники, затрепещут,Как изменники,Что болтливую болтовню разболталиУ рекиО гибели прекрасной богини,Не о смешной Мидасовых ушей тайне.В стоячей тинеОни не знали,Что румяная спит Фетида,Не мертва, но покоится дремотно,Ожидая золотого востока.Мужественная дева воспрянет,Протрет лавандовые очи,Удивленно и зорко глянетСивиллой великого Буонаротта(Не напрасны были поруки!),И озеро багряных пораженийРимскую медь воротит,И трепетуны-тростники болтушкиУмолкнутПри возврате родимого солнца.АдамЯ. Н. Блоху [51]
В осеннем кабинетеТак пусто и бедно,И, радужно на светеДробясь, горит окно.Под колпаком стекляннымИгрушка там видна:За огражденьем страннымМужчина и жена.У них есть ручки, ножки,Сосочки на груди,Вокруг летают мошки,Дубочек посреди.Выводит свет, уводитПигмейская заря,И голый франтик ходитС осанкою царя.Жена льняные косы,Что куколка, плетет,А бабочки и осыТанцуют хоровод.Из-за опушки козыПодходят, не страшась,И маленькие розыРумяно вяжут вязь.Тут, опершись на кочку,Устало муж прилег,А на стволе дубочкаПред дамой – червячок.Их разговор не слышен,Но жар у ней в глазах, —Вдруг золотист и пышенКруглится плод в руках.Готова на уступки…Как любопытен вкус!Блеснули мелко зубки…О, кожицы надкус!Колебля звонко колбу,Как пузырек рекой,Адам ударил по лбуМалюсенькой рукой!– Ах, Ева, Ева, Ева!О, искуситель змей!Страшись Иеговы гнева,Из фиги фартук шей! —Шипящим тут зигзагомВдруг фосфор взлиловел…И расчертился магомОчерченный предел.Сине плывут осколки,Корежится листва…От дыма книги, полкиТы различишь едва…Стеклом хрусталят стоны,Как стон, хрустит стекло…Все – небо, эмбрионыКанавкой утекло.По-прежнему червонцемИграет край багет,Пылится острым солнцемОсенний кабинет.Духами нежно веетНевысохший флакон…Вдали хрустально реетПротяжный, тонкий стон.О, маленькие душки!А мы, а мы, а мы?!Летучие игрушкиНепробужденной тьмы.Пещной отрокДай вспомнить, Боже! научиУзреть нетленными очами,Как отрок в огненной печиЦветет аврорными лучами.Эфир дрожащий, что роса,Повис воронкою воздушной,И ангельские голосаВ душе свиваются послушной.Пади, Ваал! пади, Ваал!Расплавленною медью тресни!Лугов прохладных я искал,Но жгучий луг – еще прелестней.Огонь мой пламенную печьВ озерную остудит влагу.На уголья велишь мне лечь —На розы росные возлягу.Чем гуще дымы – легче дух,Оковы – призрачны и лживы.И рухнет идол, слеп и глух,А отроки пещные живы.Из книги «Параболы» (1923)
* * *Как девушки о женихах мечтают,Мы об искусстве говорим с тобой.О, журавлей таинственная стая!Живых полетов стройный перебой!Обручена Христу Екатерина,[52]И бьется в двух сердцах душа одна.От щек румянец ветреный отхлынет,И загораются глаза до дна.Крылато сбивчивое лепетанье,Почти невысказанное «люблю».Какое же влюбленное свиданьеС такими вечерами я сравню!* * *Туман и майскую росуСберу я в плотные полотна.Закупорив в сосудец плотно,До света в дом свой отнесу.Созвездья благостно горят,Указанные в Зодиаке,Планеты заключают браки,Оберегая мой обряд.Вот жизни горькой и живойИстлевшее беру растенье.Клокочет вещее кипенье…Пылай, союзник огневой!Все, что от смерти, ляг на дно.(В колодце ль видны звезды, в небе ль?)Былой лозы прозрачный стебельМне снова вывести дано.Кора и розоватый цвет —Все восстановлено из праха.Кто тленного не знает страха,Тому уничтоженья нет.Промчится ль ветра буйный конь —Верхушки легкой не качает.Весна нездешняя венчаетГлаву, коль жив святой огонь.Муза – орешина[53] Шелестом желтого шелка,Венерина аниса (медь – ей металл) волною,искрой розоватой,радужным колесом,двойника поступью,арф бурными струнами,ласковым,словно телефонной вуалью пониженным,голосом,синей в спине льдиной(«пить! пить!» пилит)твоими глазами,янтарным на солнце пропеллероми розой (не забуду!) розой!реет,мечется,шепчет,пророчит,неуловимая,слепая…Сплю, ем,хожу, целую…ни времени,ни дня,ни часа(разве ты – зубной врач?)неизвестно.Муза, муза!Золотое перо(не фазанье, видишь, не фазанье)обронено.Раздробленное – один лишь Бог цел!Безумное – отъемлет ум Дух!Непонятное – летучий Сфинкс – взор!Целительное – зеркальных сфер звук!Муза! Муза!– Я – не муза, я – орешина,Посошок я вещий, отрочий.Я и днем, и легкой полночьюК золотой ладье привешена.Медоносной вьюсь я мушкою,Пеленой стелюсь я снежною.И не кличь летунью нежнуюНи женой ты, ни подружкою.Обернись – и я соседкою.Любишь? сердце сладко плавится,И плывет, ликует, славится,Распростясь с постылой клеткою.* * *А. Радловой [54]
Серым тянутся тени роем,В дверь стучат нежеланно гости,Шепчут: «Плотью какой покроемМы прозрачные наши кости?В вихре бледном – темно и глухо,Вздрогнут трупы при трубном зове…Кто вдохнет в нас дыханье духа?Кто нагонит горячей крови? »Вот кровь; – она моя и настоящая!И семя, и любовь – они не призрачны.Безглазое я вам дарую зрениеИ жизнь живую и неистощимую.Слепое племя, вам дано приблизиться,Давно истлевшие и нерожденные,Идите, даже не существовавшие,Без родины, без века, без названия.Все страны, все года,Мужчины, женщины,Старцы и дети,Прославленные и неизвестные,Македонский герой,Гимназист, даже не застрелившийся,Люди с метриками,С прочным местом на кладбище,И легкие эмбрионы,Причудливая мозговых частицПоросль…И русский мальчик,Что в Угличе зарезан,Ты, Митенька,Живи, расти и бегай!Выпейте священной крови!Новый «Живоносный Источник» – сердце,Живое, не метафорическое сердце,По всем законам Беговой анатомии созданное,Каждым ударом свой конец приближающее,Дающее,Берущее,Пьющее,Напояющее,Жертва и жертвоприноситель,Умирающий воскреситель,Чуда чудотворец чающий,Таинственное, божественное,Слабое, родное, простейшееСердце!Новый Озирис[55] Поля, полольщица, поли!Дева, полотнища полощи!Изида, Озириса ищи!Пламень, плевелы пепели!Ты, мельница, стучи, стучи, —Перемели в муку мечи!Жница ли, подземная ль царицаВ лунном Ниле собирает рожь?У плотин пора остановиться, —Руку затонувшую найдешь,А плечо в другом поймаешь месте,Уши в третьем… Спину и бедро…Но всего трудней найти невестеЗалежей живительных ядро.Изида, Озириса ищи!Дева, полотнища полощи!Куски раздробленные вместе слагает(Адонис, Адонис загробных высот!)Душа-ворожея божественно знает,Что медом наполнен оплаканный сот.И бродит, и водит серебряным бреднем…Все яви во сне мои, сны наяву!Но сердце, Психея, найдешь ты последним,И в грудь мою вложишь, и я оживу.Пламень, плевелы пепели!Поля, полольщица, поли!В раздробленьи умирает,Целым тело оживает…Как Изида, ночью бродим,По частям его находим,Опаляем, омываем,Сердце новое влагаем.Ты, мельница, стучи, стучи, —Перемели в муку мечи!В теле умрет – живет!Что не живет – живет!Радугой сфер живет!Зеркалом солнц живет!Богом святым живет!Плотью иной живетЦелостной жизни плод!* * *По черной радуге мушиного крылаБессмертье щедрое душа моя открыла.Напрасно кружится немолчная пчела, —От праздничных молитв меня не отучила.Медлительно плыву от плавней влажных снов.Родные пастбища впервые вижу снова,И прежний ветерок пленителен и нов.Сквозь сумрачный узор сине яснит основа.В слезах расплавился злаченый небосклон,Выздоровления не вычерпано лоно.Средь небывалых рощ сияет ГеликонИ нежной розой зорь аврорится икона!* * *Врезанные в песок заливы —кривыи плоски;с неба ускакала закатная конница,ивы,березки —тощи.Бежит, бежит, бежитдевочка вдоль рощи:то наклонится,то выгнется,словно мяч бросая;треплется голубаяленточка, дрожит,а сама босая.Глаза – птичьи,на висках кисточкой румянец…Померанецжелтеет в осеннем величьи…Скоро ночь-схимницамахнет манатьей[56] на море,совсем не античной.Дело не в мраморе,не в трубе зычной,во вдовьей пазухе,материнской утробе,теплой могиле.Просилиобе:внучка и бабушка(она – добрая,старая, все знает)зорьке ясной подождать,до лесочка добежать,но курочка-рябушкаулетела,в лугах потемнело…«Домой!» —кричат за рекой.Девочка все бежит, бежит,глупая.Пробежала полсотни лет,а конца нет.Сердце еле бьется.Наверху в темноте поетсясладко-пленительно,утешительно:– Тирли-тирлинда! я – Психея.Тирли-то-то, тирли-то-то.Я пестрых крыльев не имею,но не поймал меня никто!Тирли-то-то!Полно бегать, мышонок мой!Из-за реки уж кричат: «Домой!»АриаднаУ платана тень прохладна,Тесны терема князей, —Ариадна,[57] Ариадна,Уплывает твой Тезей!Лепесток летит миндальный,Цепко крепнет деревцо.Опускай покров венчальныйНа зардевшее лицо!Не жалей весны желанной,Не гонись за пухом верб:Все ясней в заре туманнойЗолотеет вещий серп.Чередою плод за цветом,Синий пурпур кружит вниз, —И, увенчан вечным светом,Ждет невесты Дионис.* * *Вот барышня под белою березой,Не барышня, а панна золотая, —Бирюзовато тянет шелковинку.Но задремала, крестики считая,С колен скользнула на траву ширинка,Заголубела недошитой розой.Заносчиво, как молодой гусарик,Что кунтушом в мазурке размахался,Нагой Амур широкими крыламиВ ленивом меде неба распластался,Остановись, душа моя, над нами, —И по ресницам спящую ударил.Как встрепенулась, как захлопотала!Шелка, шитье, ширинку – все хватает,А в золотом зрачке зарделась слава,И пятки розоватые мелькают.И вдруг на полотне – пожар и травы,Корабль и конница, залив и залы,– Я думал: «Вышьешь о своем коханном!»Она в ответ: «Во всем – его дыханье!От ласки милого я пробудиласьИ принялась за Божье вышиванье,Но и во сне о нем же сердце билось —О мальчике минутном и желанном».* * *Стеклянно сердце и стеклянна грудь,Звенят от каждого прикосновенья,Но, строгий сторож, осторожен будь;Подземная да не проступит мутьЗа это блещущее огражденье.Сплетенье жил, теченье тайных вен,Движение частиц, любовь и сила,Прилив, отлив, таинственный обмен, —Весь жалостный состав – благословен:В нем наша суть искала и любила.О звездах, облаке, траве, о васГадаю из поющего колодца,Но в сладостно-непоправимый часК стеклу прихлынет сердце – и алмазПронзительным сияньем разольется.ЛюбовьЛюбовь, о подружка тела,Ты жаворонком взлетела,И благостна, и смела,Что Божеская стрела.Теперь только песня льется,Все вьется вокруг колодца.Кто раз увидал Отца,Тот радостен до конца.Сонливые тени глуше…Восторгом острятся уши,И к телу летит душа,Жасмином небес дыша.Звезда АфродитыО, Птолемея Филадельфа фарос,[58]Фантазии факелоносный знак,Что тучный злакИз златолаковых смарагдов моряВозносится аврорной пыли парусИ мечет луч, с мечами неба споря.И в радугу иных великолепий,Сосцами ряби огражденный круг,Волшебный плугВплетал и наше тайное скитанье.Пурпурокудрый, смуглый виночерпийСулил магическое созиданье.Задумчиво плылиПо сонному лонуК пологому склонуЗеленых небес.Назло АквилонуО буре забылиУ розовой пылиЗардевших чудес.Растоплено время,На западе светел —Далек еще петел —Пророческий час…Никто не ответил,Но вещее семя,Летучее бремяСпустилось на нас.К волне наклонился…Упали ветрила,Качались светилаВ стоячей воде.В приморий НилаСвященно омылся,Нездешне томилсяК вечерней звезде.И лицо твое я помню,И легко теперь узнаюПепел стынущий пробораИ фиалки вешних глаз.В медном блеске парохода,В винтовом движеньи лестниц,В реве утренней сиреныСлышу ту же тишину.Ангел служит при буфете,Но в оранжевой полоскеВиден быстрый нежный торок[59]У послушливых ушей.Наклонился мальчик за борт —И зеленое сияньеНа лицо ему плеснуло,Словно вспомнил старый Нил.Эта смелая усмешка,Эти розовые губы,Окрыленная походкаИ знакомые глаза!Где же море? где же фарос?Океанский пароходик?Ты сидишь со мною рядом,И не едем никуда,Но похоже, так похоже!И поет воспоминанье,Что по-прежнему колдуетАфродитина звезда.СумеркиНаполнен молоком опал,Залиловел и пал бесславно,И плачет вдаль с унылых скалКельтическая Ярославна.Все лодки дремлют над водой,Второй грядою спят на небе.И молится моряк седойО ловле и насущном хлебе.Колдунья гонит на лунуВолну смертельных вожделений.Grand Saint Michel, protége nous![60]Сокрой от сонных наваждений!Родина ВергилияМедлительного Минчо[61] к МантуеЗеленые завидя заводи,Влюбленное замедлим странствие,Магически вздохнув: «Веди!»Молочный пар ползет болотисто,Волы лежат на влажных пастбищах,В густые травы сладко броситься,Иного счастья не ища!Голубок рокоты унылые,Жужжанье запоздалых пчельников,И проплывает тень Вергилия,Как белый облак вдалеке.Лети, лети! Другим водителемВедемся, набожные странники:Ведь ад воочию мы видели,И нам геенна не страшна.Мы миновали и чистилище —Венера в небе верно светится,И воздух розами очистилсяК веселой утренней весне.КолизейЛунный свет на КолизееВидеть (стоит una lira[62])Хорошо для forestieri[63]И скитающихся мисс.Озверелые затеиТеатральнейшего мираПомогли гонимой вереРай свести на землю вниз.Мы живем не как туристы,Как лентяи и поэты,Не скупясь и не считая,Ночь за ночью, день за днем.Под окном левкой душистый,Камни за день разогреты,Умирает, истекая,Позабытый водоем.* * *На площадке пляшут дети.Полон тени Палатин.В синевато-сером светеТонет марево равнин.Долетает едкий тмин,Словно весть о бледном лете.Скользкий скат засохшей хвои,Зноя северный припек.В сельской бричке едут двое,Путь и сладок, и далек.Вьется белый мотылекВ утомительном покое.Умилен и опечален,Уплываю смутно вдаль.Темной памятью ужален,Вещую кормлю печаль.Можжевельника ли жальВ тусклом золоте развалин?* * *Любовь чужая зацвелаПод новогоднею звездою, —И все ж она почти мила,Так тесно жизнь ее сплелаС моей чудесною судьбою.Достатка нет – и ты скупец,Избыток – щедр и простодушен.С юницей любится юнец,Но невещественный дворецЛюбовью этой не разрушен.Пришелица, войди в наш дом!Не бойся, снежная Психея!Обитель и тебе найдем,И станет полный водоемЕще полней, еще нежнее.* * *У печурки самовары,Спит клубком сибирский кот.Слышь: «Меркурий» из СамарыЗа орешником ревет.Свекор спит. Везде чистенько.Что-то копоть от лампад!«Мимо сада ходит Стенька».Не пройтиться ли мне в сад?Круглы сутки все одна я.Расстегну тугой свой лиф…Яблонь, яблонька родная!Мой малиновый налив!Летом день – красной да долгий.Пуховик тепло томит.Что забыла там, за Волгой?Только теткин тошный скит!* * *Барабаны воркуют дробноЗа плотиной ввечеру…Наклоняться хоть неудобно,Васильков я наберу.Все полнеет, ах, все полнеет,Как опара, мой живот:Слышу смутно: дитя потеет,Шевелится теплый крот.Не сосешь, только сонно дышишьВ узком сумраке тесноты.Барабаны, может быть, слышишь,Но зари не видишь ты.Воля, воля! влажна утроба.Выход все же я найдуИ взгляну из родимого гробаНа вечернюю звезду.Все валы я исходила,Поднялся в полях туман.Только б маменька не забылаЖелтый мой полить тюльпан.РождествоБез мук Младенец был рожден,А мы рождаемся в мученьях,Но дрогнет вещий небосклон,Узнав о новых песнопеньях.Не сладкий глас, а ярый крикПрорежет темную утробу:Слепой зародыш не привык,Что путь его подобен гробу.И не восточная звездаВзвилась кровавым метеором,Но впечатлелась навсегдаОна преображенным взором.Что дремлешь, ворожейный дух?Мы потаенны, сиры, наги…Надвинув на глаза треух,Бредут невиданные маги.ПоручениеЕсли будешь, странник, в Берлине,у дорогих моему сердцу немцев,где были Гофман, Моцарт и Ходовецкий(и Гете, Гете, конечно), —кланяйся домам и прохожим,и старым, чопорным липкам,и окрестным плоским равнинам.Там, наверно, все по-другому, —не узнал бы, если б поехал,но я знаю, что в Шарлоттенбурге,на какой-то, какой-то штрассе,живет белокурая Тамарас мамой, сестрой и братом.Позвони не очень громко,чтоб она к тебе навстречу вышлаи состроила милую гримаску.Расскажи ей, что мы живы, здоровы,часто ее вспоминаем,не умерли, а даже закалились,скоро совсем попадем в святые,что не пили, не ели, не обувались,духовными словесами питались,что бедны мы (но это не новость:какое же у воробьев именье?),занялись замечательной торговлей:все продаем и ничего не покупаем,смотрим на весеннее небои думаем о друзьях далеких.Устало ли наше сердце,ослабели ли наши руки,пусть судят по новым книгам,которые когда-нибудь выйдут.Говори не очень пространно,чтобы, слушая, она не заскучала.Но если ты поедешь дальшеи встретишь другую Тамару[64] —вздрогни, вздрогни, странник,и закрой лицо свое руками,чтобы тебе не умереть на месте,слыша голос незабываемо крылатый,следя за движеньями вещей Жар-Птицы,смотря на темное, летучее солнце.Летающий мальчик[65] Звезда дрожит на нитке,Подуло из кулис…Забрав свои пожитки,Спускаюсь тихо вниз.Как много паутиныПод сводами ворот!От томной каватиныКривит Тамино рот.Я, видите ли, Гений:Вот – крылья, вот – колчан.Гонец я сновидений,Жилец волшебных стран.Летаю и качаюсь,Качаюсь день и ночь…Теперь сюда спускаюсь,Чтоб юноше помочь.Малеванный тут замокИ ряженая знать,Но нелегко из дамокОбратно пешкой стать.Я крылья не покину,Крылатое дитя,Тамино и ПаминуСоединю, шутя.Пройдем огонь и воду,Глухой и темный путь,Но милую свободуНайдем мы как-нибудь.Не страшны страхи эти:Огонь, вода и медь,А страшно, что в квинтетеМеня заставят петь.Не думай: «Не во сне ли?» —Мой театральный друг.Я сам на самом делеВедь только прачкин внук.* * *Вот после ржавых львов и реваНастали области болот,И над закрытой пастью зеваВзвился невидимый пилот.Стоячих вод прозрачно-дикиБелесоватые поля…Пугливый трепет Эвридики[66]Ты узнаешь, душа моя?Пристанище! поют тромбоныПодземным зовом темноты.Пологих гор пустые склоны —Неумолимы и просты.Восточный гость угас в закате,Оплаканно плывет звезда.Не надо думать о возвратеТому, кто раз ступил сюда.Смелее, милая подруга!Устала? на пригорке сядь!Ведет причудливо и тугоК блаженным рощам благодать.* * *Я не мажусь снадобьем колдуний,Я не жду урочных полнолуний,Я сижу на берегу,Тихий домик стерегуПосреди настурций да петуний.В этот день спустился ранним-раноК заводям зеленым океана, —Вдруг соленая грозаОслепила мне глаза —Выплеснула зев Левиафана.[67]Громы, брызги, облака несутся…Тише! тише! Господи Исусе!Коням – бег, героям – медь.Я – садовник: мне бы петь!Отпусти! Зовущие спасутся.Хвост. Удар. Еще! Не переспорим!О, чудовище! нажрися горем!Выше! Выше! Умер? Нет?…Что за теплый, тихий свет?Прямо к солнцу выблеван я морем.* * *Весенней сыростью страстной седмицыПропитан Петербургский бурый пар.Псковское озеро спросонок снится,Где тупо тлеет торфяной пожар.Колоколов переплывали слиткиВ предпраздничной и гулкой пустоте.Петух у покривившейся калиткиПерекликался, как при Калите.Пестро и ветренно трепался полог,Пока я спал. Мироний мирно плыл.Напоминание! твой путь недолог,Рожденный вновь, на мир глаза открыл.Подводных труб протягновенно пенье.Безлюдная, дремучая страна!Как сладостно знакомое веленье,Но все дрожит душа, удивлена.* * *Брызни дождем веселым,Брат золотой апреля!Заново пой, свирель!Ждать уж недолго пчелам:Ломкого льда неделя,Голубоватый хмель…При свете зари невернойЗагробно дремлет фиалка,Бледнеет твоя рука…Колдует флейтой пещернойО том, что земли не жалко,Голос издалека.МузаВ глухие воды бросив невод,Под вещий лепет темных лип,Глядит задумчивая деваНа чешую волшебных рыб.То в упоении звериномСвивают алые хвосты,То выплывут аквамарином,Легки, прозрачны и просты.Восторженно не разумеяПлодов запечатленных вод,Все ждет, что голова ОрфеяЗлатистой розою всплывет.[68]Мы на лодочке каталисьО. А. Глебовой-Судейкиной [69]
«А это – хулиганская», – сказалаПриятельница милая, стараясьОслабленному голосу придатьВесь дикий романтизм полночных рек,Все удальство, любовь и безнадежность,Весь горький хмель трагических свиданий.И дальний клекот слушали, потупясь,Тут романист, поэт и композитор,А тюлевая ночь в окне дремала,И было тихо, как в монастыре.«Мы на лодочке катались…Вспомни, что было!Не гребли, а целовались…Наверно, забыла».Три дня ходил я вне себя,Тоскуя, плача и любя,И, наконец, четвертый деньЗнакомую принес мне лень,Предчувствие иных дремот,Дыхание иных высот.И думал я: «Взволненный стих,Пронзив меня, пронзит других, —Пронзив других, спасет меня,Тоску покоем заменя».И я решил,Мне было подсказано:Взять старую географию РоссииИ перечислить(Всякий перечень гипнотизируетИ уносит воображение в необъятное)Все губернии, города,Села и веси,Какими сохранила ихРусская память.Костромская, Ярославская,Нижегородская, Казанская,Владимирская, Московская,Смоленская, Псковская.Вдруг остановка,Провинциально роковая позаИ набекрень нашлепнутый картуз.«Вспомни, что было!»Все вспомнят, даже те, которым помнить —То нечего, начнут вздыхать невольно,Что не живет для них воспоминанье.Второй волноюПеречислитьВторой волноюПеречислитьХотелось мне угодниковИ местные святыни,Каких изображаютНа старых образах,Двумя, тремя и четырьмя рядами.Молебные руки,Очи горе, —Китежа звукиВ зимней заре.Печора, Кремль, леса и Соловки,[70]И Коневец Корельский, синий Сэров,Дрозды, лисицы, отроки, князья,И только русская юродивых семья,И деревенский круг богомолений.Когда же ослабнетЭтот прилив,Плывет неистощимоДругой, запретный,Без крестных ходов,Без колоколов,Без патриархов…Дымятся срубы, тундры без дорог,До Выга[71] не добраться полицейским.Подпольники, хлысты и бегуныИ в дальних плавнях заживо могилы.Отверженная, пресвятая ратьСвободного и Божеского Духа!И этот рой поблек,И этот пропал,Но еще далекДевятый вал.Как будет страшен,О, как велик,Средь голых пашенНовый родник!Опять остановка,И заманчиво,Со всею прелестьюПрежнего счастья,Казалось бы, невозвратного,Но и лично, и обще,И духовно, и житейски,В надежде неискоренимойВозвратимого – Наверно, забыла?Господи, разве возможно?Сердце, ум,Руки, ноги,Губы, глаза,Все существоЗакричит:«Аще забуду Тебя?»И тогда(Неожиданно и смело)ПреподнестиСтраницы из «Всего Петербурга»,[72]Хотя бы за 1913 год, —Торговые дома,Оптовые особенно:Кожевенные, шорные,Рыбные, колбасные,Мануфактуры, писчебумажные,Кондитерские, хлебопекарни, —Какое-то библейское изобилие, —Где это?Мучная биржа,Сало, лес, веревки, ворвань…Еще, еще поддать…Ярмарки… тамВ Нижнем, контракты, другие…Пароходства… Волга!Подумайте, Волга!Где не только (поверьте)И есть,Что Стенькин утес.И этимСамым житейским,Но и самым близкимДо конца растерзав,Кончить вдруг лирическиОбрывками русского бытаИ русской природы:Яблочные сады, шубка, луга,Пчельник, серые широкие глаза,Оттепель, санки, отцовский дом,Березовые рощи да покосы кругом.Так будет хорошо.Как бусы, нанизать на нитьИ слушателей тем пронзить.Но вышло все совсем не так, —И сам попался я впросак.И яд мне оказался новМоих же выдумок и слов.Стал вспоминать я, например,Что были весны, был Альбер,[73]Что жизнь была на жизнь похожа,Что были Вы и я моложе,Теперь же все мечты бесцельны,А песенка живет отдельно,И, верно, плоховат поэт,Коль со стихами сладу нет.Из книги «Форель разбивает лед» (1929)
Форель разбивает ледА. Д. Радловой [74]
Первое вступление
Ручей стал лаком до льда:Зимнее небо учит.Леденцовые цепиЛомко брянчат, как лютня.Ударь, форель, проворней!Тебе надоело ведьСолнце аквамариномИ птиц скороходом – тень.Чем круче сжимаешься —Звук резче, возврат дружбы.На льду стоит крестьянин.Форель разбивает лед.Второе вступление
Непрошеные гостиСошлись ко мне на чай,Тут, хочешь иль не хочешь,С улыбкою встречай.Глаза у них померклиИ пальцы словно воск,И нищенски играетПо швам жидовский лоск.Забытые названья,Небывшие слова…От темных разговоровТупеет голова…Художник утонувший[75]Топочет каблучком,За ним гусарский мальчик[76]С простреленным виском…А вы и не дождались,О, мистер Дориан,[77] —Зачем же так свободноСадитесь на диван?Ну, память-экономка,Воображенье-boy,Не пропущу вам даромПроделки я такой!
