Помоги проекту - поделись книгой:
Кэтрин Куксон
Птица без крыльев
Посвящается Хьюго и Энн, которые на протяжении долгих лет окружали меня заботой и вниманием
Дружба — бескрылая любовь
Магазин
1913 год, канун Рождества
— Витрина тебе удалась как никогда, просто загляденье. Детвору теперь от нее за уши не оттащишь, с утра до вечера от них отбоя не будет.
— Ты права, но ведь витрины для того и украшают на Рождество, чтобы дети могли полюбоваться на них. Взрослые редко заглядываются на витрины, им не до того.
— Это верно, а между прочим, который час?
Артур Конвей достал из кармана часы в серебряном футляре и открыл крышку.
— Я бы посоветовал тебе сходить наверх и перекусить, пока в магазине затишье. Ты точно уверена, что управишься одна сегодня вечером? Может быть, мне все же лучше остаться и…
— Не беспокойся ни о чем, если ты уйдешь, мир не перевернется. — Агнес тряхнула головой. — В обоих магазинах будет порядок.
— Но сегодня особый вечер. Кроме того, Нэн попросила отпустить ее пораньше, говорит, что мать больна. Хотя, честно говоря, не очень-то я этому верю, думаю, она хитрит. Скорее всего, у девчонки свидание.
— Но согласись, Нэн отпрашивается не так уж часто. И между прочим, мать у нее в самом деле нездорова. Бедная женщина так и не смогла до конца оправиться после потери сына.
— С тех пор как он утонул, прошло уже шесть лет, нельзя же так долго горевать.
— Разве? — Агнес удивленно подняла брови.
— Ну ладно-ладно, не будем углубляться в эту тему. Просто мне не хотелось бы оставлять тебя одну и заваливать работой.
— Но я же не одна, отец. Ты забываешь, что рядом, в табачном магазине, Артур Пибл. — Девушка с усмешкой кивнула на противоположную стену. — От его педантичности и вежливости меня прямо тошнит. А разговаривает он таким тоном, будто каждый день имеет дело со знатной публикой. — «Это будет ровно два пенса, благодарю», — передразнила она холодно-вежливую манеру Артура. — Он не меняет тон, даже когда продает дешевые сигареты. А Нэн сказала бы просто: «С вас пара пенсов, спасибо».
— Нэн не часто приходится видеть джентльменов.
— Верно, а если бы она общалась с ними почаще, то уж, поверь мне, смогла бы отличить настоящего джентльмена от надутого хлыща.
— А ты можешь? — Артур хитро посмотрел на дочь.
— Конечно, — кивнула она, вмиг посерьезнев. — Джентльмена издалека видно.
— Да, ты умная, рассудительная и очень дальновидная девушка, — иронично промолвил Артур.
— Но я, действительно, за версту могу почувствовать запах дорогого мыла, — по-прежнему без улыбки продолжала Агнес. — И потом, не такая уж я умная, ты бы назвал меня скорее глупой.
Девушка собралась было выйти, но отец остановил ее.
— Что это вдруг? — взяв дочь за руку, поинтересовался Артур.
— Для этого много причин. — Она тряхнула головой.
— Мне казалось, тебе нравится вести дела. — В некотором недоумении отец развел руками.
— Все так, но на этих магазинах свет клином не сошелся.
— Ты хочешь выйти замуж? — Артур прищурился, выпуская ее руку.
— Нет, — с ходу ответила Агнес. — А тебе бы этого хотелось?
— Как тебе сказать, дочка, — начал Артур, облизнув губы. — Порой мне кажется, что так было бы лучше для тебя. К тому же есть два жениха на выбор.
— Да, отец, хороши женихи, один лучше другого. Генри Столворту стукнуло сорок пять, в придачу у него две дочери, причем одна из них почти ровесница нашей Джесси. Конечно, — ядовито усмехнулась Агнес, — жених он выгодный, ведь в его руках оптовая торговля. Свяжи я с ним судьбу, наши дела пошли бы еще лучше.
— Язвить ни к чему. Тебе прекрасно известно, что у меня нет никакого корыстного интереса. Между нами говоря, я его просто не выношу. Скажу больше, именно поэтому последние год-два я целиком предоставил тебе заниматься закупками. Ну, а Пит? Что ты скажешь о нем? Пит Чэмберс — парень приятный, да и не дурак к тому же.
— Конечно, парень он подходящий, ко всему прочему, как говорит мама, ему идет доля прибыли от торгового судна. Правда, мы с тобой видели, что это за судно. Старая развалина, на ней только уголь возили, да и то не дальше Лондона. Но ты знаешь, что я бы не посмотрела на это, если бы Пит интересовал меня. Будь я влюблена, вышла бы за него, служи он хоть кочегаром на этой посудине. А еще, отец, можешь не сомневаться, Пит не очень расстроится, получив отказ, и найдет способ быстро утешиться: наберется как следует и примется распевать песни. Мы уже видели, как Пит переживает неудачи. Вспомни прошлый год, когда вся их троица едва не разорилась. Они зашли к нам в табачный магазин и купили самые дорогие сигары. Заметь, не мексиканские, не американские, а гаванские. Названия им ни о чем не говорили, главное, чтобы лучшие. — Девушка презрительно рассмеялась. — Они просили самый дорогой сорт, я им и продала те сигары. Помнишь, их было пять в упаковке, как образец? Эти сигары числились в книге заказов на одном из последних мест по цене четыре шиллинга восемь пенсов и никак не шли. Ты уже собирался пустить их по шиллингу и двум пенсам. Ну, а я взяла с них по шесть шиллингов, и все трое удалились, их так и распирало от гордости. А после Тедди Моулза подобрали в стельку пьяным, удивляюсь, как Питу удалось избежать подобной участи.
— Да, действительно, странно, — усмехнулся отец.
Агнес ответила улыбкой этому седому, худощавому мужчине с таким же, как у нее, цветом глаз. Когда-то и его волосы были каштановые с рыжинкой, а теперь стали тусклого мышиного цвета. Девушка мысленно перенеслась в далекое прошлое, представляя отца высоким, стройным и красивым молодым мужчиной. Ей пришли на память сказанные им перед этим слова: «Нельзя так долго горевать». Хотя у самого не получилось. Артур Конвей был вдовцом, когда вступил в брак с будущей матерью Агнес. В первый раз он женился на семнадцатилетней красавице, а в двадцать пять уже овдовел и десять лет, не в силах забыть о своем горе, оставался безутешным. Агнес не ведала о прошлом отца, пока три года назад после лишней доли алкоголя у него не развязался язык. Они сидели в кладовой, что примыкала к кондитерской. Отец признался, что услышанная в клубе песня напомнила ему его Нелли. В тридцать шесть лет он женился во второй раз, а через три года на свет появилась Агнес. Теперь ему перевалило за шестьдесят. От красивой наружности не осталось и следа, как и от былой веселости и жизнерадостности, сохранилась лишь прежняя осанка.
Как быстротечно время… Казалось бы, совсем недавно отец был озорным и веселым, а они с сестрой Джесси — детьми. Отец усаживал их к себе на спину и ползал на четвереньках по комнате, изображая лошадку. Агнес была на четыре года старше, но отец относился к дочерям одинаково. Так продолжалось до тех пор, пока Джесси два года назад не окончила школу. Агнес полагала, что отец станет приучать сестру к работе в магазине или на небольшой кондитерской фабрике, где варились карамель, леденцы и ириски. Но оказалось, у папы были другие планы. Он определил Джесси в школу секретарей, чтобы дочке не пришлось пачкать руки о липкие тянучки, а ее пальчики не пропитались бы запахом табака.
Как ни странно, но Агнес не завидовала сестре. Возможно, это объяснялось тем, что Джесси совсем не горела желанием учиться секретарскому делу. Их мать считала, что, коли у Джесси не лежит душа к работе в магазине, ей следует помогать по дому или научиться готовить. Это принесло бы определенную пользу, так как можно было бы сэкономить на жалованье Мэгги Райс, что работала у них полдня.
Агнес частенько задумывалась, чем руководствуется отец, выплачивая жалованье своим работникам. Она получала пятнадцать шиллингов в неделю, а Артур Пибл — всего на пять шиллингов больше, хотя ему приходилось содержать семью. За свою нелегкую многочасовую работу Нэн Хендерсон зарабатывала всего восемь шиллингов и шесть пенсов. В следующем месяце Нэн исполнилось двадцать, и Агнес надеялась, что отец повысит ей жалованье, поскольку девушка отлично справлялась с работой. Она была веселого, бойкого нрава и недурна собой. И Артур Конвей не мог отрицать, что благодаря Нэн к ним заглядывало изрядное количество покупателей, особенно в конце недели, когда к причалу подходило судно, и моряки по пути с пристани наведывались в магазин и не скупились на конфеты для своих подружек. Конечно, это не относилось к тем посетителям, которые прямиком направлялись в пивную.
Агнес прошла в кладовую.
— Закрывай ровно в девять, Гэги, — напутствовал ее отец. — Нет смысла засиживаться дольше. Если кто-то собрался за покупками, то успеет управиться до этого времени.
Ничего не ответив, девушка молча прошла сквозь кладовую с полками, плотно заставленными конфетами, и вышла в коридор. Там находилась дверь кладовой табачного магазина. Ее постоянно держали закрытой, чтобы стойкие запахи табака, сигарет и кожгалантереи не проникли в кондитерскую и не испортили товар. Агнес направилась в противоположный конец коридора к лестнице, ведущей наверх.
Над обоими магазинами располагались просторные и с большим вкусом обставленные жилые комнаты. Элис Конвей, мать Агнес, обладала двумя неоспоримыми достоинствами: была прекрасной кухаркой и умела с необыкновенным искусством создавать домашний уют. Жаль, что ее мастерство не распространялось на семейные отношения: у Элис слишком часто случались приступы дурного настроения.
Агнес давно приметила, что настроение матери обычно начинало портиться ближе к вечеру. Днем любимые занятия помогали Элис развеяться. Она с удовольствием готовила, пробуя все новые рецепты, в очередной раз меняла занавески на окнах или вязала салфетки, чтобы покрыть ими спинки кресел. Вечерами же часто становилась апатичной, брела в спальню и укладывалась в постель. Как правило, это случалось задолго до закрытия магазинов.
Спальня Элис была очень мила. Она располагалась над кондитерским магазином, в дальнем конце дома. Интерьер комнаты составляли двуспальная кровать, кушетка, большое мягкое кресло и гарнитур красного дерева, в который входили платяной шкаф, туалетный столик и умывальник. К спальне примыкала еще одна комната, размером поменьше, с односпальной кроватью и колыбелью. Теперь комнатой никто не пользовался, а когда-то давно в этой колыбели качали сперва Агнес, затем Джесси. Напротив бывшей детской помещалось недавно появившееся новшество — туалет. Им больше не приходилось совершать ночью долгие путешествия вниз по лестнице, выходить наружу и брести в темноте в дальний конец двора, где стояли три туалета. Одним из них, ближайшим к дому, пользовалась семья Конвей, другим — семейство Томми Гранта. Томми на протяжении долгих лет заведовал делами маленькой кондитерской фабрики, над которой и жил со своими домочадцами. Он был ярым противником нововведений, грозивших изменить привычный уклад его жизни. По мнению Томми, туалету было не место в доме, где готовились и хранились конфеты и продукты для их приготовления. Третий туалет находился в распоряжении жильцов одноэтажного здания в глубине двора. В этом доме сдавались комнаты приезжим, капитанам и их помощникам, а также всем тем, кому не хотелось останавливаться в гостинице. Некоторые моряки с женами на протяжении многих лет регулярно наведывались сюда.
«Дом», как его называли, приносил приличный доход. С тех пор как шесть лет назад Агнес окончила школу, в ее обязанности входило заботиться о белье для жильцов и вместе с Мэгги поддерживать в Доме чистоту и порядок.
Надо сказать, что Агнес с удовольствием присматривала за Домом. Хоть он и располагался рядом с фабрикой, все же это было отдельное хозяйство со своим доходом. Девушка с нетерпением ожидала каждого интервала между приездом постояльцев. Тогда у нее появлялась возможность посидеть у окна спальни, любуясь видом улицы, переходившей в главную магистраль. Взгляд Агнес простирался поверх крыш туда, где за четкими силуэтами церквей Святого Доминика и Святой Анны удавалось разглядеть сверкающую водную гладь между множеством судов и суденышек, деловито сновавших вверх и вниз по течению.
Это были те редкие случаи, когда девушка позволяла себе отвлечься от дел в магазине и побыть вне Дома. Здесь она могла уделить время исключительно себе. Разные мысли приходили ей в голову в такие минуты. Но все чаще она начала задумываться о будущем, о том, что ждет ее впереди. Агнес уже исполнилось двадцать два года. Все ее школьные подруги повыходили замуж. А будет ли у нее когда-нибудь своя семья? Агнес сильно сомневалась на этот счет. Но тем не менее не могла представить в роли мужа ни Пита, ни Генри. Все, что угодно, только не Генри Столворт. Агнес казалось, что лишь самая крайняя нужда способна сделать для нее привлекательным такого человека, как Генри. А может быть, ей уготована судьба сестер Кардингс? Все трое остались старыми девами и жили вместе в доме по соседству с табачным магазином отца Агнес и держали небольшой шляпный магазинчик. Или она станет похожей на Кристин Харди, которая работала в булочной своего отца. Кристин было за тридцать, и она смеялась сверх всякой меры, как считала Агнес. Возможно, к этому имел отношение Эммануэль Стил, чья сапожная мастерская помещалась между шляпным магазином и булочной. Ему уже явно перевалило за сорок, но он явно не спешил обзаводиться семьей. Холостяцкая жизнь, как видно, не тяготила мужчину, и он прекрасно обходился без жены: сам управлялся с домашними делами, а обедал и ужинал, как правило, вне дома. Поговаривали, будто Кристин так настойчиво навязывала ему свое общество, что Эммануэль в итоге обратил на нее внимание. Правда, в такой форме, которая явно не делала ей чести.
Их маленькая улочка, поднимаясь вверх по холму, выходила на более широкую улицу, в дальнем конце которой высилась кирпичная стена, как бы венчающая их Спринг-стрит. Ее железные ворота закрывали въезд на аллею, ведущую к внушительных размеров дому из кирпича.
Всякий раз, стоило матери Агнес завести разговор об этом доме и его обитателях, отец неизменно возмущался:
— К чему они нам? Надо водить компанию в своем кругу. А потом, чем плоха Спринг-стрит? В магазинах достаточно продуктов. Мы можем покупать здесь также обувь и головные уборы. Ассортимент достаточно разнообразен, чтобы порадовать как богатых, так и бедных.
— А как же насчет мяса и другой одежды, что носят между башмаками и шляпой? — пошутила однажды Агнес.
— Слишком ты остра на язык, — ответил ей тогда отец. — Как бы тебе не поплатиться за это.
Однако все живущие на Спринг-стрит могли себе позволить покупать все необходимое и в других местах. К тому же разве все прошедшие годы отец недостаточно хорошо кормил их и одевал?
И все-таки, сидя у окна в Доме и глядя вниз на реку, девушка размышляла о том, что полнота жизни определяется не только материальными ценностями. Неужели стоило работать лишь ради еды и одежды? Наверное, жизнь не ограничивалась только такими потребностями. Но что же ей требовалось еще, чего недоставало?
Подходящий ответ никак не находился, и это ставило Агнес в тупик. В первую очередь она считала, что ей необходимо свободное время, чтобы она могла спокойно подумать, почитать, понаблюдать за тем, как живут другие люди, как они переживают трудности, умудряются сводить концы с концами, каковы они в горе и в радости, как любят. Любовь! Да, это слово частенько приходило ей на ум.
Агнес перечитала много любовных романов и пришла к выводу, что в прошлом страстная любовь неизменно заканчивалась трагически. У нее сложилось впечатление, что за большую любовь неминуемо следовала расплата. Быть может, ей попадались такие книги, а в других все происходило по-другому. Возможно, следовало довольствоваться женскими журналами, которыми зачитывалась ее мать. Тогда она, наверное, верила бы в то, что влюбленные после свадьбы до конца жизни живут в любви и согласии. Но с тех пор как в шестнадцать лет Агнес окончила школу и глубже окунулась в домашние дела, она не раз могла убедиться, что семейная жизнь отнюдь не блещет яркостью и разнообразием. Пример родителей постоянно укреплял ее в этом мнении.
Казалось бы, два человека живут вместе и у них нет оснований жаловаться на жизнь. Их взгляды часто не совпадали, но они почему-то никогда не спорили. Не было случая, чтобы они смеялись по одному и тому же поводу. Агнес не могла представить их и нежными любовниками. Воображение обычно рисовало ей другую картину: две фигуры, застывшие в постели в холодном безразличном оцепенении. Она с трудом представляла родителей держащимися за руки, не говоря уже ни о чем другом. Возможно, их не хватало даже на то, чтобы пожелать друг другу спокойной ночи.
— Что это ты застыла посреди коридора?
Агнес вздрогнула, услышав голос матери, появившейся на пороге кухни.
— Я… просто задумалась.
— Вот как? Что-то частенько в последнее время ты стала задумываться. Удивительно, как тебе удается справляться с делами. И о чем же, если не секрет, ты так глубоко задумалась?
Элис Конвей отпрянула от неожиданности, когда дочь, резко повернувшись, воскликнула:
— Хочешь верь, хочешь нет, но я думала о тебе и отце, об этом доме, наших магазинах, а еще о своей жизни, о смысле ее.
Элис подчеркнуто медленно пригладила волосы, глубоко вздохнула и лишь потом заговорила:
— Ну знаешь, это всего лишь приступ раздражения, такое бывает. Ничего, пройдет. А что это тебе вдруг в голову взбрело?
— Нет, мама, дело не в раздражении, кроме того, эти мысли появились у меня не вдруг. Я уже давно об этом думаю, только никто ничего не замечает.
— В таком случае… — Элис сделала паузу. Наклонившись к духовке, она достала закрытый судок и водрузила его на стол перед дочерью. — Если тебя беспокоят подобные мысли, значит, пора замуж, — закончила она.
— Я так и знала, что ты это скажешь, мама. Уверена, ты посоветуешь мне выбрать мистера Столворта.
— Будешь искать дольше — попадется еще хуже.
— Ты права, я подожду, но не думаю, что может быть кто-то еще хуже. Хуже, кажется, некуда.
— Ты, моя милая, сама не знаешь, что несешь. Чего ты ждешь? Тебе уже двадцать два, и кроме того…
— Что ж, мама, договаривай. Да, я некрасивая, и мне далеко до достоинств Джесси.
— Это твои слова, значит понимаешь, что к чему. Поэтому тебе не стоит особенно привередничать и перебирать. Я не хочу сказать, что ты совершенно непривлекательна, нет, дело в твоем отношении к мужчинам. — Элис резко обернулась к дочери и продолжила свистящим шепотом: — Именно так, а чего ты, спрашивается, дожидаешься? Тебе следует постараться выбрать лучший из возможных вариантов и довольствоваться этим. Генри Столворт состоятельный человек. Он куда богаче твоего отца. Ему не только принадлежит оптовый склад, Генри — владелец собственности по всему городу. Его дочери скоро войдут замуж. Большого ума не надо, чтобы прибрать к рукам мужчину такого возраста. Будь ты хоть чуточку умнее, давно бы вышла замуж и жила в собственное удовольствие в Джесмонде. А ты на что надеешься, сама хотя бы знаешь?
Вспышка раздражения у Агнес улеглась. Возмущение сменилось желанием рассмеяться.
— Да, я очень хорошо знаю, что мне хочется. Во-первых, перекусить, а во-вторых — вернуться в магазин, потому что сегодня вечером отец в клубе.
Элис взяла ложку и приготовилась положить дочери баранье рагу, но помедлила и заметила:
— Ты еще слишком мало знаешь о жизни. Помоги тебе Бог, когда поймешь, что к чему. — Она уложила рагу с клецками на тарелку и подвинула к Агнес.
— Жаль, мама, что ты не вдова, — будничным тоном проговорила Агнес. — Тогда бы ты могла сама заполучить милягу Гарри.
Ложка с такой силой влетела в судок, что жирные капли дождем брызнули на белоснежную скатерть.
— Что ты несешь? — заикаясь от возмущения, с трудом выговорила Элис. — Вот выдумала! — И она сделала нечто неслыханное: швырнула ложку на скатерть и, круто развернувшись, гордо удалилась.
Агнес озадаченно смотрела вслед матери. Услышав грохот захлопнувшейся двери, девушка подумала: «Господи, а я задела ее за живое, но в чем здесь дело, вот вопрос?».
Агнес уставилась на дымящееся рагу. Есть совершенно расхотелось, но ей определенно следовало что-то в себя впихнуть. Если она хоть немного похудеет, то станет совсем прозрачной. И почему она такая тощая: ни груди, ни бедер, как у других девушек или женщин ее возраста? Джесси всего восемнадцать, а фигура — любо-дорого посмотреть.
В этот момент в комнату вошла Джесси, словно ее привлекли мысли сестры.
— Слушай, что случилось? — понизив голос, спросила она. — Мама страшно сердитая.
— Мы немного поговорили о том о сем.
— Мило же вы поговорили. Поспорили, наверное, а скорее всего, поругались. Мама в гостиной вяжет — крючок так и мелькает. Она всегда так быстро вяжет, когда сильно не в духе. Боже! — воскликнула Джесси при виде рагу. — Клецки с бараниной. Горячее три раза в день, да я же так растолстею.
— Как дела в школе?
— Лучше не спрашивай. — Джесси с отвращением затрясла головой. — Секретарь из меня никогда не получится. Я отстаю по всем предметам.
— Перестань, ты преувеличиваешь.
— Да нет же! У меня ничего не выходит. Ты пробовала когда-нибудь учить стенографию? А дальше что? Веселого мало сидеть потом за машинкой с утра до вечера и отстукивать всякую ерунду, наподобие этого: «Сэр, согласно вашему заказу отправляем двадцать бочек селедки в будуар вашей супруги. Просим вернуть чистую тару».
Поделиться книгой: