Помоги проекту - поделись книгой:
— Что? — сказала Селия.
— Все эти дурацкие подробности? — сказал мистер Келли.
— Он мне все рассказывает, — сказала Селия.
— Брось их, — сказал мистер Келли. — Переходи к твоему мужчине.
Когда Мерфи находил на листе то, что искал, его голова отправлялась в свой путь, ведущий вверх. Это, ясно, требовало больших усилий. Не дотянув капельку до полпути, он, исполненный благодарности за передышку, прервал движение и уставился на Селию. Она с удовольствием терпела это, пожалуй, минуты две, затем, раскинув руки, начала медленно вращаться, — «Brava!» — воскликнул мистер Келли, — точно манекен Русселя на Риджент-стрит. Описав полный круг, Селия обнаружила, как она с уверенностью и ожидала, что глаза Мерфи по-прежнему открыты и устремлены на нее. Но почти тотчас же они закрылись, будто от чрезмерного напряжения, челюсти крепко сжались, подбородок выдвинулся, колени прогнулись, подчревная область живота выпятилась, рот открылся, голова медленно запрокинулась назад. Мерфи возвращался к сиянию небесной тверди.
Путь Селии был ясен: к воде. Искушение войти в нее было велико, но она отринула его. Успеется. Она прошла примерно до середины между мостом Бэттерси и мостом Альберта и уселась на скамью между пенсионером из Челси и служителем при шарлатанском автомате «Эльдорадо», который, оставив свою жестокую машину, спустился вниз и наслаждался краткой интерлюдией в раю. Мимо, в ту и другую сторону, проходили артисты всех мастей: писатели, бумагомаратели, борзописцы, «негры», журналисты, музыканты, рифмоплеты, органисты, живописцы и декораторы, скульпторы и резчики, критики и рецензенты, крупные и мелкие, пьяные и трезвые, смеющиеся и плачущие, стайками и поодиночке. Караван барж, высоко нагруженных разноцветной макулатурой, который не то стоял на якоре, не то сел на мель, посылал ей над водой свой привет. Пароходная труба отвесила поклон мосту Бэттерси. Соединенные борт о борт буксир и баржа, радостно взбив пену, удалялись от Рича. Служитель «Эльдорадо» спал, размякнув бесформенной массой, пенсионер из Челси одергивал свой красный китель, восклицая: «Гори она в аду, эта погода, ввек ее не забуду». Часы на старой церкви в Челси нехотя проскрипели десять. Селия поднялась и пошла назад той же дорогой, что пришла. Но вместо того, чтобы проследовать прямо на Лотс-роуд, как она собиралась, она обнаружила, что ее тянет на Креморн-роуд. Он все еще стоял на выходе из Стэдиум-стрит, несколько изменив позу.
— Гори она в аду, вся эта история, — сказал мистер Келли, — мне ее вовек не запомнить.
Мерфи скрестил ноги, опустил руки в карманы, уронил листок и глядел прямо перед собой. Теперь Селия подъехала к нему по всей форме — «Несчастная девочка!» — сказал мистер Келли, — после чего они, счастливые, удалились, оставив июньскую карту звезд валяться в канаве.
— На этом мы включим свет, — сказал мистер Келли.
Селия включила свет и перевернула подушки мистера Келли.
С той поры они не могли обойтись друг без друга.
— Эй! — воскликнул мистер Келли. — Не перескакивай так с одного на другое, ладно? Вы, счастливые, удалились под ручку. Что дальше?
Селия полюбила Мерфи, Мерфи полюбил Селию, это был поразительный случай небезответной любви. Она вела свое летосчисление не с того момента, когда они удалились под ручку, или с каких-то там последующих происшествий, а с того первого, долгого, затяжного взгляда, которым они обменялись на выходе из Стэдиум-стрит. Она была условием их ухода и т. д., как ей не раз доказывал Мерфи в «Барбаре», «Баккарди», «Бэрокоу», хотя никогда — в «Брамантипе». Каждый миг, проведенный Селией вдали от Мерфи, казался ей вечностью, лишенной смысла, а Мерфи со своей стороны высказывал ту же мысль в еще более сильных выражениях, если только это возможно, говоря:
— Что ныне моя жизнь, как не Селия?
В следующее воскресенье, когда Луна находилась в наибольшем сближении с другими небесными телами, в саду субтропических растений в Бэттерси-парке Мерфи сразу же, как только пробил колокол, сделал ей предложение.
Мистер Келли застонал.
Селия его приняла.
— Несчастная девочка, — сказал мистер Келли, — очень, очень несчастная.
Возлежа на «Городе солнца» Кампанеллы, Мерфи сказал, что всеми правдами и неправдами они должны пожениться до того, как Луна войдет в противостояние. Сейчас — сентябрь, Солнце вновь в созвездии Девы, а их отношения все еще не оформлены.
Мистер Келли не видел никаких причин, вследствие которых ему следовало сдерживать себя долее. Он подскочил на постели, отчего глаза у него открылись — он прекрасно знал, что они откроются, — и пожелал узнать, кто, что, где, посредством чего, почему, каким образом и когда. Поскреби старика и найдешь Квинтилиана.
— Кто он такой, этот Мерфи, — закричал он, — ради которого, как я полагаю, ты пренебрегаешь своей работой? Что он такое? Откуда явился? Что у него за семья? Чем он занимается? Есть ли у него деньги? Есть ли у него перспективы? Каковы его ретроспективы? Представляет ли он собой — имеет ли — что-нибудь вообще?
Обратившись сперва к первому вопросу, Селия ответила, что Мерфи — это Мерфи. Следуя далее строго по порядку, она поведала, что у него нет никакой профессии или рода занятий, что явился он из Дублина — «Боже мой!» — сказал мистер Келли, — она знает, что у него есть дядюшка, некий мистер Куигли, состоятельный бездельник, проживающий в Голландии, с которым он пытался завязать переписку; по ее наблюдениям, он ничего не делает, иногда у него бывают деньги — случайные выигрыши; он верит, что будущее сулит ему нечто великое, и никогда не ворошит старых историй. Он есть Мерфи. У него есть Селия.
Мистер Келли призвал на помощь все свои гормоны.
— На что он живет?! — завопил он.
— На небольшие пожертвования, — сказала Селия.
Мистер Келли откинулся на подушки. Он расшибся в лепешку. Теперь пусть хоть рушатся небеса.
Селия подошла теперь к той части своего изложения, объяснение которой мистеру Келли весьма ее удручало, поскольку она и сама не могла ее толком понять. Она знала, что, если каким-либо образом ей удастся втемяшить эту проблему в сей необъятный головной мозг, он выдаст решение, как часы. Расхаживая взад и вперед еще быстрее, напрягая мозги, которые, мягко говоря, были не так велики, она чувствовала, что подошла в своих делах к стечению обстоятельств даже более решающему, чем пересечение Эдит-Гроув, Креморн-роуд и Стэдиум-стрит.
— Ты все, что у меня есть на свете, — сказала она.
— Я, — сказал мистер Келли, — и, возможно, Мерфи.
— Никого на свете нет, — сказала Селия, — с кем бы я могла поговорить об этом, меньше всего с Мерфи.
— Ты меня успокаиваешь, — сказал мистер Келли.
Селия остановилась, подняла сжатые руки, хотя знала, что глаза у него закрыты, и сказала:
— Отнесись, пожалуйста, к этому со вниманием и скажи, что это значит и что мне делать?
— Стоп! — сказал мистер Келли.
Мобилизовать вот так, по первому требованию его внимание было невозможно. Внимание у него было рассеянное. Часть его была отдана слепой кишке, которая вновь взыграла, часть — конечностям, находившимся в дрейфе, часть — его детству и так далее. Все это нужно было призвать назад. Почувствовав, что наскреб достаточно, он сказал:
— Выкладывай!
Селия тратила каждое заработанное ею пенни, а Мерфи не зарабатывал ни единого. Его благородная независимость имела основанием договоренность с квартирной хозяйкой, во исполнение которой она посылала мистеру Куигли хитро состряпанные счета и отдавала разницу, за вычетом разумного комиссионного сбора, Мерфи. Это превосходное соглашение позволяло ему довольно сносно держаться в одиночку, но оно не годилось для семейного хозяйства, пусть даже самого экономного. Ситуация еще больше осложнилась из-за теней, возникших в связи с расчисткой территории, которые упали не столько на обитель Мерфи, сколько на домовладелицу Мерфи. И было совершенно ясно, что ничтожнейшая просьба, обращенная к мистеру Куигли, будет строго наказана.
— Стану ли я кусать руку, морящую меня голодом, — сказал Мерфи, — чтобы она меня задушила?
Определенно они могли бы вдвоем как-то исхитриться и зарабатывать хоть немного денег. Мерфи так и считал и бросил на нее взгляд, исполненный такого грязного понимания, что Селия пришла в отвращение от самой себя и все же по-прежнему нуждалась в нем. Мерфи питал глубокое уважение к недоступным пониманию свойствам личности и отнесся к провалу попытки внести свою лепту очень мило. Если она считала, что не может, ну что же, значит, не может, и все тут. Либерал без всякой меры, таков он, Мерфи.
— Пока что я поспеваю, — сказал мистер Келли. — Вот только насчет его лепты…
— Я так старалась это понять, — сказала Селия.
— Но что наводит тебя на мысль, что лепта предполагалась? — сказал мистер Келли.
— Говорю тебе, он ничего от меня не скрывает, — сказала Селия.
— Происходило у вас нечто подобное? — сказал мистер Келли. — «Я плачу тебе высшую дань, какую мужчина может платить женщине, а ты устраиваешь сцену».
— Слушай, что ветер носит.
— Будь ты проклята, — сказал мистер Келли. — Говорил он так или нет?
— Недурно. Как ты только догадался? — сказала Селия.
— Догадался, в мягкое место, — сказал мистер Келли. — Формула такая.
— Покуда один из нас понимает, — сказала Селия.
Согласно тому, что он называл «Археем», Мерфи поступал исключительно так, как он хотел, чтобы поступали с ним. Он был, следовательно, огорчен, когда Селия высказала предположение, что он мог бы попытать удачи, занявшись чем-то приносящим более высокое вознаграждение, нежели самосозерцание в процессе нисхождения в славную могилу и обследование звездного свода, и заявила, что не примет выражения муки на его лице в качестве ответа.
— Я на тебя давил? — сказал он. — Нет. Ты на меня давишь? Да. Разве одно тождественно другому? Любимая моя.
— Можешь ты сейчас закруглиться как можно быстрее? — сказал мистер Келли. — Этот Мерфи меня утомляет.
Он умолял ее поверить, что он говорит правду, — он не может зарабатывать. Разве он уже не спустил в таких попытках небольшое состояние? Он умолял ее поверить, что он вечный профессор в отставке. Но это был не просто экономический вопрос. Были метафизические соображения, в их мрачном свете казалось, что настала ночь, в течение которой ни один из Мерфи не может работать. Был ли Иксион, согласно контракту, обязан поддерживать колесо в хорошем рабочем состоянии?[3] Оговаривалось ли условие, что Тантал должен еще и есть соль?[4] Мерфи что-то об этом никогда не слышал.
— Но мы не можем жить дальше вообще без денег, — сказала Селия.
— Промысел промыслит, — сказал Мерфи.
Невозмутимая нерадивость промысла, ничего пока не промыслившего, довела их до такого накала чувств, какого Уэст-Бромптон не видывал со времен выставки на Эрлс-Корт. Говорили они мало. Порой Мерфи пускался было в рассуждения, порой, может, даже доводил их до конца, выводя некое заключение, трудно сказать. Однажды рано утром он, к примеру, сказал: «Наемник спасается бегством, потому что он наемник». Это вот заключение? Или еще: «Что отдаст человек за Селию?» Это заключение?
— Несомненно, это были заключения, — сказал мистер Келли.
Когда денег не стало совсем, а до состряпания очередного счета оставалась еще неделя, Селия заявила: или Мерфи найдет работу, или она от него уходит и возвращается к своей. Мерфи сказал, что работа означает конец их обоих.
— Заключение первое и заключение второе, — сказал мистер Келли.
По возвращении на улицу, Селия пробыла там недолго, — Мерфи написал ей, умоляя вернуться. Она позвонила и сказала, что вернется, если он займется поисками работы. Иначе бесполезно. Он повесил трубку, когда она еще не кончила говорить. Потом опять написал, говоря, что он изголодался и поступит так, как она хочет. Но поскольку у него нет никакой возможности отыскать в себе самом какие бы то ни было резоны для того, чтобы работа приняла вид некой определенной деятельности, не будет ли Селия столь любезна раздобыть набор побудительных стимулов, основанных на единственной системе за пределами его собственной, которой он мало-мальски доверяет, — системе небесных тел. На Беруикском рынке есть свами, который за шесть пенсов составляет по датам рождения великолепные гороскопы. День и год этого злосчастного события ей известны, а время не имеет значения. Наука, переварившая Иакова и Исава, не станет настаивать на точном моменте
— А теперь я звоню ему, — сказала в заключение Селия, — чтобы сказать, что эта штука уже у меня, а он пытается заткнуть мне глотку.
— Эта штука? — сказал мистер Келли.
— То, что он велел мне достать, — сказала Селия.
— Ты боишься назвать ее? — сказал мистер Келли.
— Это все, — сказала Селия. — Скажи мне теперь, что делать, потому что мне надо идти.
Поднявшись на кровати в третий раз, мистер Келли сказал:
— Приблизься, дитя мое.
Селия села на край кровати, их руки переплелись на покрывале, они молча смотрели друг на друга.
— Ты плачешь, дитя мое, — сказал мистер Келли. Ни единая мелочь не ускользала от его внимания.
— Как может человек, если любит тебя, продолжать в таком духе? — сказала Селия. — Скажи мне, как это возможно.
— Он говорит о тебе то же самое, — сказал мистер Келли.
— Своему занятному старичку, — сказала Селия.
— Прошу прощения, — сказал мистер Келли.
— Не важно, — сказала Селия. — Не тяни — скажи, что мне делать.
— Приблизься, дитя мое, — сказал мистер Келли, несколько выпроставшись из окутывавших его покровов.
— Проклятье, я и так близко, — сказала Селия. — Ты что, хочешь, чтобы я к тебе залезла?
Синий блеск глаз мистера Келли в самой глубине его глазниц неподвижно застыл в одной точке, затем подернулся классической пеленой прорицателя. Он поднял левую руку с еще не просохшими слезами Селии и положил ее распростертой ладонью вниз на макушку своего черепа — это была посылка. Тщетно. Он поднял правую руку и, вытянув указательный палец, уместил его на носу. Потом он вернул обе руки в отправную точку, на покрывало, где они пребывали вместе с руками Селии, глаза его вновь заблестели, и он произнес:
— Расстанься с ним.
Селия сделала движение, собираясь встать. Мистер Келли прижал ее запястья к покрывалу.
— Обруби то, что связывает тебя с этим Мерфи, — сказал он, — пока не поздно.
— Отпусти меня, — сказала Селия.
— Положи конец сношениям, которые непременно окончатся фатально, — сказал он, — пока еще есть время.
— Отпусти меня, — сказала Селия.
Он отпустил ее, и она встала. Они в молчании пристально посмотрели друг на друга. Мистер Келли ничего не упустил, его глубокие морщины пришли в движение.
— Склоняю голову перед страстью, — сказал он.
Селия пошла к двери.
— Пока ты здесь, — сказал мистер Келли, — может, дашь мне хвост моего змея. Отсоединилось несколько ленточек.
Селия пошла к буфету, где он хранил своего змея, вынула его и оторвавшиеся ленточки и принесла к нему на постель.
— Как ты говоришь, — сказал мистер Келли, — слушай, что ветер носит. Завтра я запущу его так, что он скроется из вида.
Он рассеянно перебирал кольца хвоста. Он уже принял нужную позу, напрягая взор, чтобы увидеть пылинку, которой был он сам, стоявший, упершись пятками в землю, сопротивляясь силе, неодолимо увлекавшей его в небо. Селия поцеловала его и пошла.
— С Божьей помощью, — сказал мистер Келли, — совсем из вида.
Теперь, подумала Селия, у меня нет никого, кроме, возможно, Мерфи.
3
По удивительному совпадению Луна была полная и находилась в перигее, на 29 тысяч миль ближе к Земле, чем за четыре последних года. Ожидали невиданных приливов. Управление Лондонского порта хранило спокойствие.
Селия добралась до замкнутого двора уже после десяти. У него в окне не было света, но ее, знавшую его пристрастие к темноте, это не беспокоило. Она уже и руку подняла, чтобы постучать знакомым ему стуком, но тут дверь распахнулась, и мимо нее вниз по ступенькам прогромыхал мужчина, от которого сильно несло спиртным. Выход из двора имелся только один, и после недолгих колебаний он им воспользовался. Своей пружинящей походкой он взрывал землю, брызгавшую у него из-под пяток, как будто ему не терпелось пуститься бегом, но он не смел. Селия вошла в дом, все еще испытывая в душе возбуждение от несовместимости его свинцового лица и алого шарфа, и включила в коридоре свет. Тщетно — лампочку кто-то унес. Она стала в темноте подниматься по лестнице. На площадке остановилась, чтобы дать себе последний шанс, последний шанс себе и Мерфи.
Она не видела его с того дня, когда он заклеймил работу как конец их обоих, а теперь вот явилась и, крадучись, пробиралась к нему в темноте, чтобы привести в исполнение предсказание самозваного прорицателя об успехе и процветании за шесть пенсов. Он сочтет ее за Фурию, явившуюся по его душу, или даже за судебного пристава с ордером о наложении ареста на его имущество. Но приставом была не она, а Любовь. Она всего лишь помощник судебного пристава. Разница эта настолько успокоила Селию, что она села на верхнюю ступеньку площадки в кромешной тьме, поглотившей привычное окружение. Как все было иначе на берегу реки, когда баржи посылали ей привет, пароходная труба отвешивала поклоны, буксир и баржа пели ей «да». Или они хотели сказать «нет»? Тонкое различие. А в чем, к примеру, была бы разница, если бы она поднялась по лестнице вверх, к Мерфи, или вновь спустилась вниз, во двор? Разница между, на его взгляд, ее способом погубить их обоих — и его способом, на ее взгляд. Нежная страсть.
Из комнаты Мерфи не слышалось ни звука, но ее, знавшую его пристрастие к неподвижности в течение долгого времени, это не беспокоило.
Она порылась в сумочке, ища монетку. Если она нащупает орла большим пальцем, то поднимется наверх, если же другим, чертовым пальцем — спустится вниз. Она нащупала орла чертовым пальцем и встала, собираясь уходить. Ужасающий звук донесся из комнаты Мерфи, некий обвал столь отчаянного свойства, что она выронила сумку, за которым после недолгой тишины последовал вздох более жалостный, чем любой стон. Мгновение она не шелохнулась — силы оставили ее. Едва они вернулись, Селия подхватила сумочку и помчалась, как она полагала, на выручку. Предзнаменование, данное ей монетой, осталось, таким образом, втуне.
Мерфи пребывал в том же состоянии, в каком он был описан в последний раз, с той, однако, разницей, что качалка теперь находилась над ним. В таком перевернутом положении единственной точкой его соприкосновения с полом было уткнувшееся в пол лицо. Грубо говоря, его поза походила на позу собирающегося войти в воду очень неопытного ныряльщика, с той лишь разницей, что его руки были не вытянуты вперед для рассечения воды во избежание удара, а связаны за спиной. Были возможны лишь самые мелкие движения — облизывание губ, переворот на другую щеку, лежащую в пыли, и так далее. Из носа хлестала кровь.
Не теряя времени на праздное созерцание, Селия развязала шарфы и со всем проворством, на какое только была способна, сняла с него кресло. По мере того как спадали державшие его оковы, он часть за частью обмякал, пока совсем не распростерся на полу в позе распятия, тяжело дыша. Громадное розовое родимое пятно на высшей точке его правой ягодицы повергло ее в изумление. Она не могла понять, как это никогда прежде его не замечала.
Поделиться книгой: