Помоги проекту - поделись книгой:
- Извините, а вы не подскажете, что здесь происходит?
Бабушка посмотрела на него как на марсианина.
- Ты чего, сынок? – спросила она. – Рождество ведь…
Рождество? Философ задумался. Он и раньше считал время величиной абстрактной, а в последние дни и вовсе потерял какие-либо привязки к нему. Какое же тогда сегодня число? Шестое? Или седьмое? Мозг отказывался давать правильный ответ, а впадать в интеллектуальный дискусс со своим внутренним Я по этому поводу Философ не собирался, поэтому просто ответил:
- А! Точно – Рождество!
Бабушка отодвинулась от него как от прокаженного.
Внутри церкви творилось какое-то действо, и Философ решил во что бы то ни стало взглянуть на него. Поэтому он принялся энергично пробираться к входу, расталкивая собравшихся. Те неодобрительно смотрели на него, но молчали.
Наконец он преодолел живой барьер из человеческих тел и оказался в церкви, правда, у самых дверей – дальше протиснуться не представлялось возможным. Внутри было душно, воняло жженым фимиамом и человеческим потом. У алтаря что-то бубнил священник. Почем опиум для народа? – хотел было спросить Философ, но рассудительно смолчал.
Над алтарем возвышалось здоровое распятие с Христом. Была люлька и фигуры волхвов. Похоже, здесь разыгрывалось представление о рождении Христа.
Тусклый свет церковных светильников раздражал Философа, а нудная речь священника вкупе со скучным действом вызывала зевоту, и он было собрался назад – туда, откуда пришел, то есть на улицу, но тут в толпе почувствовалось заметное оживление. Философ увидел какую-то чашу, которую передавали в толпе из рук в руки. Каждый пригублял из нее и отдавал соседу, а тот – своему соседу, и так далее, по цепочке. Вот это уже интересно, - подумал Философ, - а вдруг в ней церковное вино? Еще немного выпить не помешало бы.
- А что это такое? – обратился он к стоявшей рядом с ним древней бабуле.
- Как что? – невозмутимо ответила бабуля, - все пришедшие сюда вкушают Тела Христова.
- Так это тело Христа? – вновь обратился Философ к бабуле.
- А как же… - причмокнула та, и Философу показалось, что в глазах ее мелькнуло что-то хищническое.
Услышанное повергло Философа в шок.
- То есть вы едите Христа? – задал он вопрос, скорее себе нежели кому-то. – То есть он только что родился, а вы его уже едите, я правильно понял? – последнее он почти прокричал.
На какое-то мгновение в церкви воцарилась полная тишина. Философ почти физически ощутил, как его крик повис в воздухе. И тут же почуял неладное.
- Ты что такое говоришь? – запричитала бабка, - богохульник…
И тотчас по церкви пронесся гул:
- Богохульник, богохульник…
Философ почувствовал нависшую над ним угрозу. Где-то на грани сознания возникло и нервно забилось, постепенно обретая очертания, когда-то где-то слышанное малопонятное слово: АНАФЕМА. Толпа обернулась к нему и начала медленно на него надвигаться. Философу показалось, что его буравят насквозь раскаленные сверла. Это были их взгляды. Полные ненависти взгляды. Философ понял, что допустил очень серьезную ошибку. Ошибку, которая будет стоить ему если не жизни, то уж здоровья – точно. И он принял единственно верное решение – бросился наутек. Он не хотел, чтоб его съели как Христа.
Растолкав толпу, он вырвался из церкви и сломя голову рванул через церковный двор. К нему тянулись чьи-то руки, больше похожие на когтистые лапы чудовищ из ночного кошмара, а сзади неслось словно заклинание:
- Богохульник, богохульник…
Он пробежал метров двести и, наконец, позволил себе оглянуться. Погони не было. Слава богу, - подумал Философ, переводя дух и пытаясь восстановить сбившееся дыхание, но тут же поймал себя на мысли, - богу? Слава БОГУ? Тому самому, из-за которого меня только что чуть не убили? Ну уж нет!
Воистину парадоксален мир. Философ не очень-то верил в бога, но, даже если допустить, что он существует, причем здесь тогда все эти люди? Эти чудовища? Он еще раз бросил взгляд в сторону церкви – изгнав мятежника, толпа вновь погрузилась в свое действо. Философ почесал затылок. Кажется, он начинал понимать смысл выражения «нищие духом».
Вот ведь чуть не встрял, - подумал Философ, - после такого и напиться не грех. Он достал сигарету и закурил. Потом посмотрел на холодное звездное небо. Небо, которое только что безучастно взирало на то, как его, Философа, чуть не разорвали на куски и не съели. Философ показал небу кулак и пошел в ту сторону, где ночную тьму прорезали огни круглосуточного магазина.
***
ЗАЧАСТУЮ МИР, В КОТОРОМ МЫ ОЧУТИЛИСЬ БЕЗ НАШЕГО НА ТО СОГЛАСИЯ, НЕ ОЧЕНЬ-ТО НАМ ПО ДУШЕ, И ЕДИНСТВЕННЫЙ СПОСОБ ИЗБЕЖАТЬ ПРЯМОГО СТОЛКНОВЕНИЯ – НАРКОТИКИ ИЛИ АЛКОГОЛЬ.
Мысли.
Сколько же дней я пил? Месяцев, лет, тысячелетий?
Я просыпаюсь под вечер, разбитый, усталый и одинокий. Я вижу в окно, как огромное безумное солнце катится за крыши домов, оставляя на небе кроваво-красный ожог.
Единственный вопрос, который сейчас мучает меня: почему? Почему я здесь один? Один во всем этом мире. И почему мне так плохо? Я иду на кухню попить воды.
Я открываю кран и жду, пока вода пробежит. Рукой нащупываю стакан на столе рядом и придвигаю его к себе, сам, не отрываясь, смотрю на струю, бьющую из крана. Она пузырится и, разбиваясь о раковину подобно потоку водопада с множеством брызг, уходит в сливное отверстие. Я думаю о том, что это так похоже на мою жизнь: падение, брызги и один путь – в канализацию. ВСЕ МЫ ХОТИМ ЧЕГО-ТО БОЛЬШЕГО, ЧЕМ ТО, ЧТО ЖИЗНЬ МОЖЕТ НАМ РЕАЛЬНО ПРЕДОСТАВИТЬ.
Я судорожно пью и ставлю стакан назад на стол. Нетвердым шагом иду к холодильнику. Холодильник так же пуст, как и мое сердце.
Я одеваюсь и иду на улицу. Внешний мир оглушает меня какофонией звуков, мешаниной голосов, симфонией вечерних шумов. Мимо проносятся машины, лица людей. Или лица людей-машин? Я не знаю.
Я захожу в магазин, покупаю две бутылки дешевого вина, упаковку сосисок и батон. Продавщица смотрит на меня как на привидение. Что ж, она права: привидением я сейчас и являюсь.
Выйдя из магазина, я наталкиваюсь на маленькую девочку лет пяти-шести. Она проносится мимо меня вся в слезах с криками:
- Они меня бросили, они меня бросили…
Я не знаю, кто ее бросил и за что, но слышу в ее голосе бескрайнюю обиду и отчаяние. Мне искренне жаль ее, это ее первое столкновение с одиночеством.
- Они меня бросили, они меня бросили…
Этот мир приручает нас, подобно диким котятам, взращивает нас, одаряет лаской – только для того, чтобы однажды бросить на произвол судьбы. Или вышвырнуть на помойку – кому как нравится. Мы – лишь игрушки в его руках. И мы одиноки. Одиноки так, что единственное наше спасение – смерть. Или иллюзия…
Мы ищем себеподобных, тех, кого мы хотим любить, окружать заботой и вниманием, - с одной лишь целью: уйти от одиночества, сбежать из цепких когтей пустоты, что свила себе гнездо внутри каждого из нас. Мы неспособны сделать другого человека счастливым, ибо сами несчастны. Мы можем подарить ему лишь иллюзию. И сами поверить в нее. Наша жизнь иллюзорна, но нам зачастую не хватает смелости признать это.
Я возвращаюсь домой, погруженный в эти тяжелые раздумья. Еще одна блуждающая в темноте душа. Брошенная всеми. И я знаю, что я буду сегодня делать. И завтра, и послезавтра…
Я буду пить.
Грязная история.
Почему размеренной обеспеченной жизни некоторые люди предпочитают алкоголь или наркотики? Можно дать тысячу ответов на этот вопрос, но далеко не факт, что хоть один из них окажется верным. Возможно, их просто не устраивает размеренная обеспеченная жизнь. По крайней мере, Ботаник склонялся именно к такой точке зрения.
Ботаник был в своем роде уникумом. Ему довелось целых три раза учиться на первом курсе биологического факультета, но ни один из них так и не закончился преодолением Рубикона, то есть переходом на следующий курс. И дело было вовсе не в том, что Ботаник был неспособен учиться, просто как-то не срасталось – и все. Ботаника интересовала жизнь во всем многообразии своих форм, именно поэтому он выбрал предметом своего изучения биологию, но, как только начинался очередной семестр, научные изыскания Ботаника сводились главным образом к изучению различных форм похмелья. И он ничего не мог с этим поделать, ибо было в этом что-то глубоко иррациональное, что-то такое, что не вписывалось в рамки ни одной известной ему теории.
Утро часто заставало Ботаника в столь печальном состоянии, что он скорее ощущал, нежели понимал, что смерть наступает гораздо раньше того, как особь прекращает свое биологическое существование. Он умирал почти каждое утро. И в первую очередь это касалось окружающего мира и людей. Они как бы уходят на второй план, исчезают что ли, и ты для них тоже – не больше, чем привидение. Взаимное исключение – так это можно назвать.
Вот и сегодня все игнорировали Ботаника, словно тот давно уже умер, и единственное, что отягощает окружающих своим присутствием, - лишь его труп. Ботаник попытался это осмыслить. Мысли собрались в комок и тут же разлетелись, как ворох сухой листвы, поднятый ветром. В глазах зарябило, Ботаник почувствовал, как судорога прошлась по его телу. Одна за другой умирали несчастные клетки его многострадального организма.
В первую очередь игнорировала Ботаника его девушка, по крайней мере, так ему показалось. Когда он смог встать и вышел на кухню, она вместо того, чтобы предложить ему хотя бы кофе (о пиве он и не мечтал), посмотрела на него, как на пустое место, и ушла в комнату. Что это с ней? – подумал Ботаник, провожая ее взглядом. Мы поссорились? Каждое утро Ботаник задавал себе вопросы, на которые не мог найти ответа (что я творил вчера? неужели это я? это было вчера? и т.п.).
Возможно, я угодил в параллельный мир, - решил Ботаник. Вообще-то он не был сторонником эзотерики, но долгие запои утвердили его в убеждении – параллельные миры существуют (особенно это касалось тех случаев, когда он просыпался с бодуна в незнакомых ему местах, среди незнакомых людей, не помня ни нынешнюю дату, ни кто он, ни что он, ни как сюда попал). Во всяком случае, в том состоянии, в котором пребывал сейчас Ботаник, идея о параллельном мире не казалась такой уж фантастической.
Ботаник обнаружил на столе пачку сигарет и, выудив дрожащей рукой из нее одну, закурил. По кухне поползли клубы табачного дыма. Черт, что же все-таки вчера произошло?
Вспомнить не удавалось. Ботаник посмотрел на улицу через окно: по ту сторону грязного стекла серой кляксой расплывался пасмурный февральский день.
- Перекати мое тело, мама, - я обезвожен насквозь, - глухо пропел Ботаник.
Внутри зашевелился и полез наружу тяжелый комок горестных мыслей, Ботаник еле сдержал его. Скрученный спазмом пищевод выстрелил резкой болью, от которой Ботаник сморщился. Мое биологическое тело умирает, - обреченно констатировал он.
Сигарета в его руках давно уже превратилась в изогнутую полоску пепла, Ботаник швырнул ее в раковину. За окном заорала одинокая ворона, ее надтреснутый голос долетел до Ботаника чистейшим сгустком печали. Он уронил голову на руки, пряча лицо в потных ладонях. Ему было очень плохо. Он был солдатом разбитой армии, оказавшимся на территории врага.
Дверь в кухню с грохотом распахнулась, словно по ней саданули ногой. Этот грохот отдался в мозгу Ботаника очередной порцией боли. Он нехотя оторвал лицо от ладоней и поднял голову. На пороге стоял Ефрейтор, сжимавший в каждой руке по полторалитровой бутылке пива. На его лице застыло миссионерское выражение.
- Здорово, солдат, - прокричал, как показалось Ботанику, Ефрейтор, - что помираешь?
Ботаник чуть повел головой.
- Ну, это мы сейчас поправим, - усмехнулся Ефрейтор, проходя в кухню, - да… дал ты вчера джазу…
Ботаника обожгла неприятная мысль: он что-то знает. Что-то такое нехорошее, что творил накануне Ботаник. Он воззрился на Ефрейтора. Тот уселся на подоконник, открыл одну бутылку (другую бережно поставил рядом) и, сделав несколько глотков, протянул ее Ботанику, сам же полез в карман за сигаретами.
Ботаник глотнул из бутылки, не сводя глаз с Ефрейтора. Тот прикурил от зажигалки и теперь смотрел в окно, изредка затягиваясь. Ботаник глотнул еще и тоже достал сигарету.
- А что вчера было? – осторожно спросил он.
Ефрейтор выпустил облако дыма, потом протянул руку за бутылкой, Ботаник передал ее ему.
Ефрейтор надолго присосался к бутылке, Ботаник наблюдал, как судорожно ходит его кадык. Наконец, Ефрейтор оторвался, затянулся и посмотрел на Ботаника, ухмыляясь:
- Ты что вообще ничего не помнишь?
Ботаник принял из его рук бутылку, глотнул пива и отрицательно помотал головой:
- Не-а…
- Ну ты даешь… - изрек Ефрейтор. – И что, Алиска тебе ничего не сказала?
- Нет… Она, похоже, вообще со мной не разговаривает.
Ефрейтор засмеялся:
- Да уж… Неудивительно, что не разговаривает, ха-ха-ха…
- Почему? – Ботаник еще глотнул пива. Похоже, дело принимало серьезный оборот.
Ефрейтор засмеялся еще громче:
- Ха-ха-ха… ты… ха-ха-ха… ты…
- Что я? – нетерпеливо спросил Ботаник.
- Ты… ха-ха-ха… ты… - Ефрейтор заходился в припадке смеха, - ты… ты… ты ж насрал в ее комнате, - наконец выдавил он и вновь принялся смеяться.
- То есть? – Ботаник недоумевал, - В каком смысле насрал?
Ефрейтор выхватил из его рук полторашку, сделал несколько глотков, потом отдышался и, наконец, приняв серьезный вид, сказал:
- В прямом… ты реально наложил кучу посреди ее комнаты.
Услышанное повергло Ботаника в шок. Он всерьез начинал полагать, что превратности запоя вынесли его в какую-то иную Вселенную, где события были ему неподконтрольны.
- Ты хочешь сказать, что я произвел акт дефекации на полу ее комнаты?
- Именно, - Ефрейтор сделал пару глотков и передал бутылку Ботанику, - это я и хочу сказать… Нет, я, конечно, сам не видел, но Алиска…
- Что Алиска?
- Да ты бы видел ее лицо с утра… - Ефрейтор усмехнулся. – Сижу я, значит, здесь часов так в шесть утра… все разбрелись, я пиво пью, и тут врывается Алиска с перекошенным таким лицом… ну, думаю, - что-то случилось не иначе, ну и спросил в чем дело…
- И она?
- Ну она и рассказала, - Ефрейтор сунул в рот очередную сигарету и закурил, - мол ты ночью проснулся, встал с кровати, вышел на середину комнаты, спустил трусы и принялся… как бы это сказать… испражняться, вот… а потом еще и кофточкой ее подтерся – она на стуле висела…
ЭТО ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МИР! ЭТО ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МИР! ВСЕ НЕВЗАПРАВДУ. ИЛИ ВЗАПРАВДУ? ЧЕРТ ЕГО ЗНАЕТ.
Поделиться книгой: