Совсем не прогрессор

Идеальный пациент. Половина солдат, угодивших в госпиталь, страдает нервными расстройствами, а у него будто все по верхнему уровню. И меня это радует. Радует? Она даже перестала изучать текст. Вот именно. А в чем дело? Чего это меня так заело? Вроде никаких особых причин. Ай, девочка, да просто понравился. Сразу не дошло, а ведь на Васю чем-то похож. Не копия, а будто родной брат. Самое интересное, может так и оказаться. Знаю я эти детдома и как туда попадают.

Хотя глупость. Не те люди, чтобы сына бросать. Противные, заучившие вусмерть свои идеологические догмы, но ребенка не бросили бы. Зачем зря наговаривать.

Так… Нарушение сна отсутствует. Еще один симптом ЧМТ не подтвердился. Тоже интересно. Спит как сурок. Или медведь зимой. Круглые сутки. Полезно вообще-то. Вроде во сне ему что-то вспоминается. Толком объяснить не может или не хочет. Но хоть не орет «Несите патроны!» и «Я этим сукам!..». Спокойный.

Ретроградная амнезия — дело странное. Иногда память быстро возвращается, иногда проходят месяцы и даже годы. Если, кроме этого, последствий не наблюдается — ерунда. Под статью подводить не будут. Запишут в медицинскую карточку про периодический контроль, и все. На последующую жизнь не влияет. Хотя случается, через десятилетие контузия аукается.

— А, ты уже здесь, — пробурчал мужской голос.

Галина вздрогнула от неожиданности и подняла голову.

— Работаешь, — сказал прислонившийся к притолоке Титаренко.

Вид у него был самый обычный. Расстегнутый ворот форменной рубахи и криво сидящий халат в подозрительных пятнах. Когда он оторвался от стены и, слегка шатнувшись, направился к столу, она поняла: опять выпил. Вонючий выхлоп изо рта не удивил. Совершенно нормальное состояние. Проблема одна — чем дальше, тем хуже. Она еще помнила времена, когда он если и принимал на грудь, так не на работе.

Замечательный диагност и неплохой человек, искренне заботящийся о больных и раненых, — и гарнизонная служба без малейших шансов на продвижение. Здесь пьют все. Многие спиваются. К красным рожам, дикому поведению и семейным скандалам она привыкла давно. Титаренко было жалко. Человек не хуже нее видел, куда катится, и не желал остановиться. Сломался. Вот как завернули рапорт о переводе в Военно-медицинскую академию, так и запил. И ведь не сам напрашивался: сверху запросили именно его. Да здешнему генералу все эти мерехлюндии до того самого места. Пожелал сгноить здесь — сгноит. Пиши хоть сто тыщ рапортов. От него по инструкции зависит резолюция на повышение категории, и он никогда не подпишет. Уж очень ему не нравится словосочетание Иван Иосифович. Скот вроде ее бывшего тестя. Не заслуги, а анкета интересует. Как будто мужик выбирал родителей. Не умотал папа на манер остальных в дальние края, так радоваться надо — патриот. Нет, все равно есть в нем для кадровиков нечто подозрительное.

— Кузнецова из третьей палаты и капитана Сивого на выписку, — упираясь руками в стол и наклонившись вперед, приказал доктор. — За Хохловым внимательно понаблюдай. Не нравятся мне его почки. Вечером специально зайди.

Галина послушно кивнула. Почему он ей дает указания, а не делился с Пазенко, переспрашивать мысли не возникло. Тому на всех плевать. Начальник. А тут еще и выходной. Закроется в кабинете — и спать завалится.

— За Степным к концу недели машина придет, — помолчав, добавил Иван Иосифович. — Я дозвонился. Сколько можно его здесь держать. Давно пора переводить в реабилитацию.

— Он…

— Да, — сказал Титаренко с досадой, — я знаю. А что делать? Майор на каждой планерке визжит — показатели портит и место занимает. Ладно, еще этот новенький его есть заставляет и регулярно беседует. Вроде начал выплывать. Может, там легче будет. Среди таких же. Почему мать не приехала?

— Я посылала телеграмму. И в военкомат.

— Я знаю. Тошно мне, — пожаловался. — Ничего сделать было нельзя, а все равно тошно. Молодой пацан, а жизнь под откос.

В открытую дверь проскользнула Люба и радостно поздоровалась. С утра у нее всегда было прекрасное настроение.

— Здрасте, — недовольно буркнул Титаренко. — Я пошел. — Он распрямился и замер вполоборота: — Слушай, все спросить хочу: почему ты вечно в форме ходишь? Даже не на работе? Какая радость разгуливать в погонах прапорщика?

Только пьяный мог спросить, подумала Галина. На соседних этажах живем, а тут в голову премудрую стукнуло.

— А чтоб видно было, — глядя ему в глаза, сказала, — Иван Иосифович, — отчество произнесла подчеркнуто. — Район такой. Бить будут не по паспорту, а по морде.

— Кто ж тебя не знает в гарнизоне! — Он махнул рукой. — А… — И вышел, не прощаясь.

Ну что хотел, то и получил. А до Любы не дошло. Оно и к лучшему.

— Майор не появлялся? — оживленно спросила та.

— Нет пока.

— Вот и прекрасно.

Дальше она начала творить свой обычный звуковой фон. Ее сейчас перебивать нельзя. Расстроится. В нужных местах удивляться и вопросительно мычать. Иначе будет потом весь день дуться. Жалко, что ли, пару раз поддакнуть.

Подробный отчет о вчерашнем дне. Общение с матерью. Кухня, магазины. При этом она сноровисто раскладывала таблетки по маленьким стаканчикам. Галина ставила галочки возле соответствующего имени. С этим делом было строго. Лекарства — вещь опасная. А в серьезных заведениях и наркотики присутствуют. Иные не слишком умные солдатики норовили наглотаться или, наоборот, выплюнуть. Кто не торопился в родную часть, кому захотелось дури попробовать. Люди разные, и побуждения очень редко высокоморальны и духовны.

Да и за дверью госпиталя за иные таблетки могли неплохо заплатить. Не столь большая сложность вколоть глюкозу вместо морфина и толкнуть ампулу налево. Поэтому они всегда этим занимались вдвоем. Для контроля. Она еще в медучилище видела кино из американской жизни. Режиссер был страшно прогрессивный, и жизнь в Штатах ужасна, но запомнилось, как тамошние мусора всегда ходили вдвоем. Вот на собственном примере и догадалась о причине. Чтобы один всегда имел возможность настучать на второго. Будь хоть три раза друзьями, но когда всерьез надавят, никуда не денешься. Свидетель. Уже так легко на лапу не возьмешь. Им и смены постоянно меняли наверняка из тех же соображений.

Система была давно отработана. На тележке для каждой палаты отдельная тарелочка с номером. А на стаканах наклейки с фамилиями. Поверх старой, плохо отодранной, лепится новая. И захочешь — не перепутаешь. А что именно вручают очередному раненому герою, тому ведать не положено. В нормальной больнице страдающие любят приставать с расспросами. Здесь проще: рот открыл — ап! Запил! Нам лучше знать, чем тебя кормить. Все равно не злоупотребляем. Фонды не резиновые, и лишнего не дадут. И зря держать на койке не будут.

В беспрерывном журчании мелькнул очередной «робко смотрящий» ухажер. Бедная девочка. Интересно, у нее хоть кто-то был? А про Закон о демографии ей в школе не объяснили? К тридцати каждая гражданка должна иметь не меньше двух детей. Лучше, конечно, больше. Поощряется. И деньгами и квартирой… К тридцати пяти — трех. При отсутствии детей — направление на искусственное оплодотворение. Уклониться нельзя. Автоматическое понижение категории. Мать-героиня, естественно, получает повышение в статусе.

Хуже всего неспособным рожать по медицинским причинам. Далеко не всё лечится. Страшное дело творится иногда в гинекологии. Подменяла пару раз — насмотрелась на всю жизнь. Не дай бог. Случалось, вены резали или вешались. Муж бросает. А она в чем виновата? В государственном постановлении и потере статуса для семьи? Какая сука озаботилась расширенным воспроизводством русского населения столь оригинальным способом?! Мужиков вот не касается.

Да, за бездетность налог берут. Зато гуляй себе сколько угодно. Никаких алиментов, кроме как для официальных жен. Походы налево даже поощряются. А презервативов в продаже днем с огнем не найдешь. Отсутствие в продаже изделия номер два за четыре копейки со стойким запахом резины повышает рождаемость и не считается дефицитом.

Единственное хорошо — профилактику венерических заболеваний после первоначальной вспышки поставили на высший уровень. Осмотры для всех регулярные. Это только в медицинских журналах можно и найти, в «Правде» или «Огоньке» столь низменными вещами не озабочены. А что? Мужикам хорошо. Всегда найдется готовая. Ей рожать пора, а последствия мужика не колышут.

Солдаты им нужны, а про чувства кто подумал? Ей вот повезло с Васей. Была любовь. Летала, а не ходила. И он не побоялся против родительской воли пойти. Все официально. Не просто так — жена. И Надька вышла на загляденье. От нее — ничего, кроме волос, вся в отца. Говорят, так и должно быть. От любви красивые дети получаются. Умные, удачливые.

Господи, чего меня опять понесло, да еще в эту сторону. Два с лишним года обходилась. Так возраст, сказала сама себе. Двадцать восемь стукнуло. Пора и задуматься. Совсем не хочется назад, в негражданство. Я еще проживу, но Надька чем виновата. Вот и выходит — думать пора о втором. А на горизонте никого приличного. Один Титаренко еще так-сяк, но от алкаша в жизни рожать не буду, да и он страшно правильный. Женке изменять не захочет. А больше — жок.[4] Не с первым же попавшимся. Противно. И в гарнизоне назавтра все знать будут, — и так косятся.

Не успели вернуться с обхода, как взвыл телефон. Какой-то юморист установил в сестринской не обычный аппарат, а с диким ревом. Не иначе, в детстве уколы больно ставили. Надо ж было постараться и найти с таким звуком. Единственный на весь корпус сумасшедший телефон. Все остальные трезвонили вполне благопристойно и имели на днище рычажок, уменьшающий звук. Этот был из каких-то старых военных запасов. Видимо, спящих на боевом посту у баллистической ракеты военнослужащих по-другому было не поднять. Завхоз категорически отказывался менять. Работает — вот и пользуйтесь. Новые модели он приберегал для ублажения высокого начальства.

— Хирургия, — с придыханием сообщила Люба, снимая трубку. — А… понятно. Конечно. — Брякнула трубку на рычаг. — Зайди к Пазенко, у него список лекарств. Еще чего-то по мелочи. Надо отнести их в психушку.

— С какой стати? — возмутилась Галина. — Пусть получают в аптечном складе.

— Воскресенье сегодня. Закрыто. Завтра вернут.

— А расписываться кто будет?

— Вот он и будет. Начальник. Твое дело с краю. Выполняй указания.

Галина мысленно плюнула и, бросив ручку на стол, поднялась. Вечная история. В армии гоняют молодых, в хирургическом отделении — ее. Что толку, что она Любе до сих пор вынуждена объяснять простейшие вещи, а когда у той очередь уколы ставить, заслуженные офицеры, побывавшие за речкой, норовят спрятаться в туалете. Старшая сестра — именно она. И быть Любе старшей, пока четвертая категория в виде чуда не упадет Галине с неба. То есть никогда.

Через час, получив все необходимое и соответствующую бумажку с оригинальной подписью (вот пусть начальник и отвечает за нарушение инструкции), она вышла в коридор и быстро осмотрела бредущих с обеда из столовой. Рожи, как всегда в таких случаях, одухотворенные. Половина, набив брюхо, размышляет на тему покурить, вторая собирается завалиться вновь на койки.

Так… офицеры нам без надобности, на костылях и скособоченные тоже ни к чему. Опа… На ловца и зверь бежит. Экспонат с сопровождением. С чего это он парнишку под защиту взял?

— Низин, — окликнула хромающего по коридору сержанта с подносом в руках, — отнесешь тарелки и возвращайся. Евгений накормит, — в ответ на недовольный взгляд дала указания. — Евгений, ты понял?

— Так точно, — бодро согласился тот. Женька никогда не спорил и всегда готов был услужить. Через денек-другой пора гипс снимать, и ему очень не хотелось назад в часть. Очень прозрачно не прочь задержаться подольше.

Сашка тоже не стал проявлять возмущения. Быстро вернулся к нетерпеливо поджидающей медсестре, взял в руку тяжелый металлический чемоданчик и послушно двинулся следом. В другое время и в другом месте он бы еще подумал, но сейчас совершенно не тянуло качать права и кричать про тяжкие ранения и горькую судьбу.

Первые дни он занимался исключительно отсыпанием. Вставал на жрачку, забегал в туалет и опять валился на койку. Может, виной потеря крови, а может, просто наверстывал все многочисленные недосыпы за три предыдущих года. Без разницы.

Он был способен давить подушку круглые сутки. Благо не казарма и над ухом не орут. Даже в столовку ходить не заставляют, но этого уж пропустить никак нельзя. Денег все едино нет, и купить на стороне не получится. Да и кормят вполне прилично. Не ресторан, но и не армейская пересылка, где имел в свое время удовольствие куковать две недели. Там было нечто страшное.

Рассказов он наслушался еще до армии предостаточно, однако видел такое только в одном месте. Есть старослужащие, есть молодые. У каждого свое четкое понимание обстановки, и живут по писаным и неписаным правилам. Есть устав — и параллельно существуют понятия. Нормально. Все через это проходят. Довести до скотского состояния или петли запросто любого, но это редчайший случай. ЧП никому не хотелось, и определенную границу переходили очень редко. Особенно в частях, участвующих в боевых действиях. Недолго ведь и пулю в спину словить от слетевшего с нарезки.

Там было не так. Долго на пересылке никто не задерживался, многие шли на пополнение или из больниц. Соответственно всем на всех было начхать. Куча молодых, все из разных частей, на кухне безбожно воровали продукты. Что там творилось, вошло в черные легенды, и никто никогда не посмеет напечатать в газете. Это вам не сладенький «Армейский вестник» в ящике по выходным. Беспредел.

Регулярно кого-то били, могли навешать и офицерам. Даже трибунал не останавливал. Все на самом деле запросто делается чисто. В лицо тебя не знают, а если устроить темную, то и концов никаких. Офицеры знали и боялись. Старались ни во что не вмешиваться. Кроме парочки реальных зверей, самих готовых без всякой причины порвать первого встречного. Приходилось присутствовать.

Раз в неделю обязательно обнаруживался труп, и его списывали на несчастный случай. Разбираться желающих не обнаруживалось. Почти наверняка убийца уже ушел с пересылки и проделал фокус напоследок, а свидетелей не было никогда.

Еще на пересылке бесконечно воровали. Люди сбивались в команды по родам войск, по возрастам и просто по личным симпатиям. Это называлось «кушать вместе». Кучей и защищаться легче, и самим… хм… при случае воровать.

Его давно не удивляли подобные воспоминания. Во сне много чего приходило, но как бы со стороны. Он присутствовал, но про себя по-прежнему очень мало знал. Хорошенько покумекав, сообразил: возвращаются самые яркие воспоминания. Хорошие и плохие вперемешку. Хотя хороших кот наплакал: ни про то, ни про другое выворачиваться перед врачами не тянуло.

При расспросах послушно рассказывал, не подчеркивая подробностей. Ну его… Главное, процесс амнезированных событий носит обратимый характер. Формулировку он запомнил и старательно подтверждал диагноз, выдавая информацию дозированно и тщательно следя, чтобы не сказать чего лишнего на тему дыр в памяти. Не каждый день сны приходили, а врачам требуется положительная динамика. Не стоит их разочаровывать. Да и задерживаться дольше необходимого ни к чему.

Вчера проснулся и неожиданно понял — все. Состояние, когда готов спать в любое время и в любом положении, хоть вниз головой, прошло. Пробудилось желание осмотреться. Пора начинать опять жить. Предложение пройти неизвестно куда даже порадовало. Припахивание солдат для разнообразной помощи медперсоналом — в порядке вещей. Их бы и полы мыть заставляли, да все-таки в большинстве раненые, и этим занимались вольнонаемные. «Черные» в госпиталь могли попасть разве чудом — здесь трудились на полах люди со вполне славянской внешностью. Не часто такое увидишь. А для него подобное предложение — еще и возможность вырваться из осточертевших стен. В соседнее здание? Прекрасно! На солнышко выйти.

Он шел на шаг позади и с интересом поглядывал в спину Гале. Когда они стояли рядом, было видно — она ниже него на голову. При этом прямая осанка и постоянно гордо поднятая голова создавали иллюзию высокого роста. Тонкая шейка и вечно выбивающийся локон волос из-под сестринской шапочки давали ощущение беззащитности и притягательности. Это только казалось. При желании она могла и обрезать любого. Причем прямо не ругалась, но потом весь в дерьме. А при всей привлекательности, по отзывам, была самой знающей из здешних медсестер и на работе страшно деловитая.

— Я закурю, — придерживая дверь, сказал вопросительно-утвердительно. Не дожидаясь ответа, он поставил чемоданчик и чиркнул спичкой, прикрываясь от ветра.

— А сигареты откуда? — поинтересовалась Галина. — У Женьки отобрал?

— Шмонать молодых на предмет пайки и курева — западло, — сердито ответил Сашка. — В долг взял. И не у него. Он сам голый.

Галина кивнула. Вячеслав-десантник стесняться не станет. Это было известно всему отделению. У кого брал в долг, она тоже настаивать не стала. Прекрасно знала. Личный бизнес Татьяны. Совсем у бабы совести нет. Любую вещь достанет и принесет. С двойной ресторанной наценкой. Иногда и больше. Половина солдат у нее в кабале и летают по указаниям. И не всегда безобидным. Она всерьез подозревала, что пропавший морфий в прошлом месяце не случайно сперли. Ровно столько, чтобы до расследования не дошло и замели под ковер, списав. Майору скандал ни к чему. А два десятка ампул легко продать на черном рынке. При желании там все достать легко. И опиум продается.

Да и по другим надобностям она их использовала. Пятеро ее детей имели разные отчества, и Татьяна этого совершенно не скрывала. Попробуй при ее внешности найти нормального мужчинку. А здесь за год полк перебывает. Выбирай по вкусу. Некоторые еще и рады стараться.

— Не бери больше. Хуже некуда отдавать, если взять неоткуда. А долги — дело чести, не так ли? С первого числа прибудут тебе твои одиннадцать рублей. Я видела перевод денежного довольствия на госпиталь.

— Тринадцать, — автоматически отреагировал Сашка. — За специальность надбавка.

— И какая у тебя специализация? — Бровь вопросительно поднялась.

Он запнулся и беспомощно улыбнулся. Очередная дыра.

— Я связист.

— Ладно, — небрежно отмахнулась, — голова имеется — думай. Я сказала — ты услышал. Пошли дальше.

У отдельно стоящего корпуса с железными решетками на окнах она нажала на звонок. Дверь тоже была стальная, с окошком-глазком. Сашка никогда не видел тюрьмы, гауптвахта не в счет, однако вид очень напоминал его представления о соответствующем учреждении. Стало любопытно, куда они пришли. На их корпусе висела соответствующая табличка с пояснениями, и на этажах тоже. А здесь — пустота.

— Кто? — спросил висящий сбоку динамик.

— Прапорщик Дмитриева, с лекарствами.

— Ничего не сказали, — неуверенно ответил голос.

— Давай открывай! Ваши звонили. А то развернусь и уйду. А благодарности тебе прилетят.

Зажужжало, и Галина толкнула дверь.

— Это со мной, — сообщила она сидевшему у входа за столом дежурному. Обычный вертухай. Ничего оригинального. Форма армейская. Одна лычка. Год на службе.

— Здесь подождет, — твердо сказал солдат. — Не положено.

— Ладно, постой, — забирая у Сашки чемоданчик, согласилась. — Не уходи.

Вертухай довольно хохотнул. Без слов понятно, шутка юмора. Дверь заперта, и без Гали не выпустит. И внутрь не пустит.

Сквозь зарешеченную дверь был виден обычный больничный коридор. В глубине двое в стандартных пижамах энергично махали руками. То ли спорили, то ли обсуждали жрачку в столовой. Издалека не разберешь. Торопливо пробежал невысокий парнишка и нырнул в туалет. Догадаться было несложно. Все корпуса строились по одному плану. В одном побывал — во втором не заблудишься.

— Закуришь? — доставая пачку из кармана, спросил Сашка.

— Запрещено, — с тоской в голосе поведал вертухай. — Спрячь. Выйдешь — на улице закуришь. Здесь… Такие суки, мля…

— Паршивая служба? — недоумевая, с сочувствием спросил. Первый раз обнаружил на входе в больничное отделение часового. У них двери просто запирали на ночь, а днем во двор или на другой этаж — никаких сложностей. Понятное дело, не во время процедур и обхода. В свободные часы.

— Хуже не бывает! Все на цырлах ходят. Хоть дедушка, хоть грач. Поверишь, возбухает кто — прямо праздник. Можно повеселиться. Навешать дурику по самое не могу. А ты с хирургии?

— Ага. Из-за речки привезли.

— Вам там весело, — позавидовал ефрейтор.

Тебя бы туда, подумал Сашка со злостью. АБМ[5] в руки — да под обстрел. Там тебе не тут. Сразу назад в скуку захочется.

Парнишка выскочил из туалета, держа руки перед собой, проскочил десяток шагов, внимательно изучил ладони, крутя туда-сюда, и, решительно развернувшись, бегом кинулся обратно.

— Чего это он?

— Руки мыть поскакал.

— А что у него с руками? Вроде красные.

— Ничего, — с удовольствием сообщил вертухай. Ему явно не так часто выпадала возможность потрепаться, и он был рад слушателю. — Самые обычные руки. Правда, если тереть долго, еще и не такими красными станут. Иногда до крови раздирает. И это еще хуже. Ему ведь все отмыть хочется. Кровь отмыть, — видя недоумение Сашки, пояснил. — Ему кажется, руки грязные. Не отмывается. С утра до вечера трет. А так безобидное чмо. Тихий.

— Так это дурка? — дошло до Сашки.

— А ты думал, секретная база! — Ефрейтор обрадованно заржал. — Нет. Здесь шизанутых держат. Или с серьезными черепно-мозговыми нарушениями. Осколок в башку прилетит — и привет. Хотя по-разному бывает. Одного привозили, представляешь, насквозь мозги пуля прошла. А он нормальный. Видимо, вполне способен обходиться без этого, — вертухай постучал себе по голове.

— Ты на себе-то не показывай.

— А! Я не суеверный. Точно говорю — судьба у каждого своя. На роду написано — не минуешь. С ранением в голову выживают редко. Это уж как повезет. Физические нарушения не в счет. А у подавляющего большинства наших клиентов винтиков от рождения не хватает. Ерунда, что с аномалиями развития аборт делают.

Выставляется, понял Сашка. Нахватался и перед благодарным слушателем выпендривается.

— Не все определить возможно, — проникновенно сообщил ефрейтор. — Человек с виду правильный, а где-то чего-то не хватает. Тут его по башке и раз! Оно и лезет наружу. Ты людей убивал? Своими руками?

— Да.

— И много?