Помоги проекту - поделись книгой:
Кристи закашливается. Воздух и так невыносимо влажный, теперь еще дымный.
Человек в аляске бежит к стене дворика, запрыгивает. Хватается за край, подтягивается, перекидывает ногу. Через секунду его уже нет. Через несколько секунд Кристи слышит рокот отъезжающего мотоцикла. Он переводит взгляд на остальных. Молодая женщина еле жива, вцепилась в рукав приятеля. Тот опять сидит сиднем. Из помещения во дворик начинает валить народ.
Кристи не двигается, глядит на Ноэля: тот замер за столом, сильно завалившись вперед, голова его при этом как-то нелепо накренилась. Он похож на человека, который перепил и вырубился. Во лбу — дырка от пули, из нее сочится красненькая струйка. Кристи переводит взгляд на пиво, на пепельницу. Сигарета по-прежнему дымится. Он поднимает ее, затягивается. И думает, что за всю солидную карьеру курильщика ему никогда не курилось приятнее теперешнего.
Он оглядывается. Народ бесцельно мокнет под дождем. Все в шоке, все чего-то ждут. Разговаривают: друг с другом или по мобильным. Раскрыли зонты, укутались в куртки.
Напарник Кристи опять легонько тычет его в бок.
— Ну и ну! — восклицает он, приподнимая кружку. — Прям… едрен-матрен!
2
По одному из мобильных звонят парню из Долфинз-Барна, «деловому партнеру» Ноэля. Деловой партнер набирает некоего гражданина, проживающего в Стонибаттере, а житель Стонибаттера ставит в известность своего кузена, обитающего в Крамлине. Тот, в свою очередь, звонит знакомому из Доланстауна.[4] Не проходит и пяти минут, а весь Дублин уже в курсе. Ну, положим, не весь — следующий выпуск новостей в десять или одиннадцать вечера исправит это недоразумение, — но все, кому нужно, оповещены.
Мать Ноэля, Катерина, узнает о случившемся от своего брата, тоже Ноэля. Брата эта новость застает в центре города, в баре отеля. Ему звонит Джеки, когда он жарко спорит с коллегой Пэдди Нортоном, председателем правления «Винтерленд пропертиз». Несмотря на неловкость ситуации, Ноэль жестом просит прощения, выходит. Потом звонит Катерине, аккуратно сообщает ей печальное известие, говорит, что будет у нее через двадцать минут. Сестра в истерике, но что он может поделать? У него самого голова кругом от этих новостей.
Идет к многоярусной парковке, что на той же улице; поднимается на лифте на последний уровень.
Вообще-то, странно: его племянник был, бесспорно, изрядным засранцем — непредсказуемым, неуживчивым и, по правде говоря, чокнутым (хотя в этом, если вдуматься, он недалеко ушел от своего папаши), — но дебилом он не был, и уж в чем в чем, а в делах вел себя крайне осмотрительно.
Как же он так вляпался?
В голове одни догадки. Большинство бандитских разборок происходит по одной из трех причин: не поделили землю, без спросу забрали наживу, не сошлись характерами. В данном случае подходят все три варианта, но, зная племянника, старший Ноэль склоняется к последнему.
Он садится в кроссовер, быстро рулит по пяти ярусам вниз — шины визжат при каждом повороте. Вечерний Дублин гуляет. Выехав на Друри-стрит, Ноэль попадает в настоящую пробку. Он в бессилии валится на руль.
Как это все некстати! Некстати резь в глазах, некстати…
Машины трогаются, проезжают пару ярдов, останавливаются.
Ноэль трет глаза, думает о том, что случилось в баре. И это тоже некстати. Пэдди Нортон, тычащий себе в грудь пальцем, бессмысленный спор, длящийся вот уже несколько дней. И Джеки так некстати позвонил: получилось, будто он сбежал. Будто…
Ноэль качает головой.
Вот перспектива нового проекта пришлась бы кстати. С Ричмонд-Плазой, как с любой большой стройкой, проблем хватает. Но раньше ведь они всегда решались. И сейчас решатся.
Племянник мертв — вот это действительно худо.
На подъездах к Джордж-стрит пробка немного рассасывается. Ноэль опять берется за мобильник: ему нужно с кем-нибудь поговорить. Он набирает Джеки, спрашивает, нет ли новостей.
— Нет. И, честно говоря, меня это настораживает. Я позвонил, но не добился ни одного внятного слова.
Старший инспектор с Харкорт-стрит Джеки Мерриган — добрый друг Ноэля. Имея доступ к святая святых полицейского управления, он помогает Ноэлю с ценной для строительного бизнеса информацией, а также вот уже больше года чисто по-дружески держит Ноэля в курсе вопросов иного толка.
— Ты думаешь, — спрашивает Ноэль, — заказуха?
— Похоже на то. Думаю, да.
— Жуть!
— Все признаки налицо.
Ноэль замолкает, качает головой:
— Боже мой, до сих пор не могу прийти в себя. Когда ты позвонил, я выпивал с Пэдди Нортоном. Я просто встал и вышел, не говоря ни слова.
— Понимаю, Ноэль.
— Господи, что за напасть! Еду к сестре.
— Естественно. — Затем следует пауза. — Передай ей, пожалуйста, мои соболезнования.
— Обязательно передам. Перезвоню позже.
Ноэль вешает трубку. Не успевает отложить телефон, вспоминает: оставил папку на барной стойке.
Черт.
И что теперь? Звонить Нортону? Заскочить к нему домой? Забрать папку? Придется. Утром ведь конференц-связь с парижским офисом.
Черт.
Но сейчас не время думать об этом. Не время. Кладет телефон в карман.
Через несколько минут он сворачивает с Южной Кольцевой, перемахивает через канал, выезжает на Клоуэр-роуд и встает на прямую и в этот момент совершенно свободную трассу, ведущую в Доланстаун.
3
Катерина сидит дома одна; ее шатает от новостей. До звонка она потягивала водку с колой, теперь пьет просто водку, причем мощными глотками. Ставит бокал на столик, берется за телефон. Звонит Ивон — одной из сестер, живущей неподалеку, сообщает о случившемся. Ивон секунду ошарашенно молчит, потом собирается. Просит дать ей пятнадцать минут, говорит, что позвонит Мишель с Джиной и приедет. Тогда Катерина звонит своей соседке, миссис Коллинз — та обещает, что зайдет и посидит с ней до прибытия Ивон.
Телевизор по-прежнему включен. До звонка Ноэля Катерина в сотый раз смотрела «Друзей».[5] Сейчас ей, конечно, не до них, но телик она не выключает — пусть себе работает, пока кто-нибудь не явится: все-таки компания. Пульт из руки она тоже не выпускает — он успокаивает: с ним ей кажется, что она занята, что способна влиять на ситуацию. И над всем: над звонками, над бесцельным шатанием по дому, над «Друзьями» — текут ее безостановочные слезы, то молчаливые, беззвучно скатывающиеся по щекам, то громкие, на всю катушку, буйные, захлебывающиеся. В какой-то момент Катерина замечает свое отражение в зеркале и не на шутку пугается. Неужели она так старо выглядит? Неужели превратилась в старуху?
Это неправда! У кого-то другого убили сына! Хотя, учитывая род занятий Ноэля, она и раньше, надо признаться, — десятками мрачных вечеров сотнями мрачных красок — рисовала себе подобную картину. Просто рисуй не рисуй, а в реальности все… совсем не так.
Первой появляется миссис Коллинз. Катерина моментально сожалеет о том, что позвала ее. Соседка добра, но, как бы получше выразиться, приторно добра. Такая задушит добротой. Вот и сейчас: она только ступила на порог, а в коридоре уже нечем дышать. Вскоре приезжает Ивон, перенимает вахту у миссис Коллинз. За это ей огромное спасибо, но дальше она отнимает у Катерины водку со словами, что, мол, один-два стаканчика — еще ничего, но больше — уже перебор. Скоро приедут копы, говорит она, увезут тебя, скорее всего, на опознание. К тому же выпить ты всегда успеешь. Затем она идет на кухню ставить чайник — чайник, мать твою. Провались он пропадом, этот чайник!
Катерина готова шваркнуть чайник об пол.
— Вот и славно. Что может быть лучше, — произносит миссис Коллинз, которая явно не понимает, куда себя приткнуть, и следует на кухню за Ивон, — чем чашечка доброго чая.
Чашечка гребаного доброго чая доканывает Катерину. Она пытается отвлечься, бросает взгляд на фотографии в углу гостиной. Поднимается с дивана, подходит к полкам, разглядывает.
Невероятно! Когда родился Ноэль, ей было восемнадцать. Вы только поглядите, что за красотка! Все парни в округе мечтали лишь об одном — завалить ее — и волочились почем зря. Так что, когда Катерина залетела, никто не удивился. Удивились выбору: почему, спрашивается, надо было залетать от такого придурковатого урода, как Джимми Демпси? Сама Катерина не парилась. Как только на свет появился малыш, ей стало абсолютно все равно; когда Джимми свалил в Англию, она даже вздохнула с облегчением. Это было ее дитя. Не Демпси, а Рафферти, к тому же Ноэль Рафферти, полный тезка ее брата.
Фотографии расставлены в хронологическом порядке; она рассматривает их поочередно, одну за другой.
«Господи, — думает Катерина, кусая губы, — сыночек мой. Взгляните: вот малыш, вот мальчик, здесь уже подросток. Вот его жизнь… вот и
Она опять захлебывается в рыданиях, отворачивается. Подходит Ивон с чаем. Катерине хочется послать ее куда подальше, сказать, что чая не надо, но она этого не делает, берет чашку в руки.
Раздается дверной звонок.
Ноэль.
Он только вошел, а Катерина уже мчится из гостиной в коридор, встречает его. Там они стоят не меньше минуты, крепко и горько обнимаются.
Катерина боготворила брата всю жизнь. Последние годы они видятся реже, чем раньше, или, скорее, реже, чем ей того хочется. Он вечно по уши в работе: если не спит, то на совещании, или на заграничной пьянке, или просто на объекте. Ее вдруг осеняет, что дело не только в работе. Что-то другое мешает им общаться, всегда мешало. Просто она не решалась признаться себе в этом.
С возрастом биография сына становилась все круче, а упоминаний в прессе и прочей дряни все больше. Может, брат стеснялся их родства, стыдился его?
И что?
Да ничего. Катерина запуталась, но мысли не отбрасывает, просто на время отпускает ее. Она стоит в объятиях Ноэля, обласканная мягкостью его костюма, опьяненная дурманом одеколона, и спрашивает себя: вдруг в глубине души брат обрадовался, что нерадивый племянник больше не будет его позорить?
Подумала — и самой стало страшно. И стыдно.
Первым размыкает объятия Ноэль, берет лицо Катерины в ладони, заглядывает ей в глаза.
— Я скорблю вместе с тобой, Катерина, — произносит он.
Ее лицо опять скукоживается, объятия возобновляются. Из кухни появляется Ивон. Они с Ноэлем кивают друг другу. В итоге все перебираются в гостиную, рассаживаются по диванам. Ведут себя на удивление чопорно, будто находятся на официальном приеме.
В воздухе жуткий напряг. С чего — непонятно.
Тут миссис Коллинз поднимается, и все становится на свои места.
— Я исчезаю, — шепчет соседка, кивая Ивон и Ноэлю.
Бросает взгляд на Катерину и резко отводит глаза. Секунда — и ее уже нет. Наконец-то они втроем.
Семьей.
Но долго это не длится.
Опять звонят в дверь, у Катерины опять щемит сердце. Это Мишель или Джина, предполагает она.
Ивон отправляется в коридор, а брат с сестрой остаются на месте: молчат, гладят друг друга взглядами, прислушиваются.
Дверь открывается.
— Добрый вечер, мэм.
Голос низкий, с сильным акцентом — сами мы не местные, блин.
Ноэль встает.
— Полиция, — спокойно произносит он.
Выходит из гостиной.
Катерина прислушивается: в прихожую вошли двое, может трое, копов. Говорят немного. Она представляет: стоят, наверное, там, грозятся, корчат рожи, качают головой. Потом наступает страшный момент: двое полицейских заходят в гостиную. Поверх формы — желтые люминесцентные куртки, они в них похожи на телепузиков. Лица у обоих виноватые, как у кокер-спаниелей. За ними в комнату входит следователь в штатском, ростом пониже, возрастом постарше, в темно-синем костюме. Полиция в этом доме не впервые, но чтобы ее пустили через порог — такого не бывало. Катерину начинает трясти. Она представляет, как среагировал бы Ноэль, но молчит. Нет сил сопротивляться; в голове так много всякого, что сейчас для нее гораздо важнее: воспоминания, образы, фразы. Вот бы водки сейчас!
Куда Ивон ее задевала?
— Миссис Рафферти?
Миссис? Не стану поправлять.
Катерина поднимает взгляд. Они мнутся в гостиной. Присесть им никто не предлагает.
— Что? — спрашивает она.
Вперед выходит следователь:
— Боюсь, миссис Рафферти, у нас для вас плохие новости.
Она понимает: он просто выполняет свой долг, это всего лишь формальность, — но не может не представлять, как отреагировал бы Ноэль, будь он сейчас здесь: «Слушай, ублюдочная полицейская крыса, посвежее новостей не найдется?»
4
«БМВ» Пэдди Нортона запаркован на Уиклоу-стрит, рядом со зданием «Луи Копленда».[6] Хозяин автомобиля сидит напрягшись, очумело пялится на мобильник. Не может отойти от шока: как, во имя всего святого, мог Ноэль Рафферти очутиться в баре сорок пять минут назад?
И что теперь прикажете делать?
Он мнется, кладет телефон на папки, лежащие рядом, лезет в карман, достает оттуда маленькую серебряную таблетницу. Открывает ее, выстукивает на ладонь две таблетки наролета.[7] Подносит их ко рту, отправляет внутрь, проглатывает без запивки. Учитывая алкашку в крови, они сработают довольно быстро. И он успокоится.
На улице свежо, но он взмок. Вытирает тыльной стороной ладони верхнюю губу.
Ерзает по сиденью, пытается устроиться поудобнее — с его габаритами это не так-то просто. Но ничего: автомобиль дорогой, просторный — выдержит.
Он снова опускает взгляд на телефон.
Ноэль и так убил его своим неожиданным появлением в баре, а что случилось потом? Что это было? Вдруг побелел как мел, умчался: ни слова тебе, ни объяснения. Кто ему, интересно, позвонил? Неужели сдали?
Вряд ли.
Да и кто? Надо с Фитцем потолковать. Они, понятное дело, решили неделю-другую не выходить на связь, но теперь какая разница? Теперь обстоятельства изменились.
Он снова берется за телефон, находит номер, яростно нажимает «позвонить».
Пока он ждет, наролет потихоньку начинает действовать — пока еще скромно, непроявленно.
Еще немного, еще чуть-чуть.
Поделиться книгой: