Пятница или Дикая жизнь

— Видишь, — объяснил Пятница, — ружье — самый некрасивый способ жечь порох. Порох, запертый в ружье, кричит и становится злым. Когда он на свободе, он тих и прекрасен.

Потом он дал Робинзону еще одну пригоршню, чтобы тот сам бросил ее в огонь. На этот раз Пятница высоко подпрыгнул вместе с языком пламени, как будто он хотел танцевать с порохом. Они повторяли это снова и снова. И всякий раз, как поднималась широкая завеса зеленого пляшущего огня, на ее фоне в самых причудливых позах застывал силуэт Пятницы.

Потом они придумали, как еще можно играть с порохом. Они собрали в маленький горшочек сосновую смолу, которая сама по себе хорошо горела, и смешали ее с порохом, получив прекрасно воспламеняющуюся черную клейкую массу. Они покрыли ей ствол и ветки сухого дерева на краю скалы и следующей ночью подожгли его. Дерево покрылось золотым панцирем трепещущего пламени и горело до самого утра, как огромный канделябр.

Много дней подряд они превращали порох в огненную массу и покрывали ей сухие деревья на острове. Ночью, когда им не спалось, они вместе поджигали какое-нибудь дерево. Это был их тайный ночной праздник.

26

В годы, предшествовавшие взрыву и крушению островной цивилизации, Робинзон пытался научить Пятницу английскому. Метод его был прост. Он показывал на ромашку и говорил:

— Ромашка.

И Пятница повторял:

— Ромашка.

И Робинзон исправлял ему произношение.

Затем он показывал на козленка, нож, попугая, солнечный луч, сыр, лупу, родник, медленно произнося:

— Козленок, нож, попугай, солнце, сыр, лупа, родник.

Пятница повторял за ним, повторял, пока не произносил слово правильно.

К моменту катастрофы Пятница знал достаточно английских слов, чтобы понимать приказы Робинзона и называть окружающие его предметы. Но однажды Пятница показал Робинзону белое пятно в траве и сказал:

— Ромашка.

— Да, — ответил Робинзон, — это ромашка.

Но стоило ему произнести эти слова, как ромашка расправила крылья и улетела.

— Видишь, — сказал он тогда, — мы ошиблись. Это не ромашка, это бабочка.

— Белая бабочка, — возразил Пятница, — это ромашка, которая летает.

До катастрофы, когда Робинзон был хозяином Пятницы, он бы рассердился. Он заставил бы Пятницу признать, что цветок — это цветок, а бабочка — это бабочка. Но теперь он промолчал и задумался.

Позже они с Пятницей гуляли по пляжу. Над ними сияло безоблачное небо, но было раннее утро, поэтому на западе все еще виднелся белый диск луны. Пятница, собиравший ракушки, показал Робинзону маленький круглый камень — белое пятно на чистом песке.

Он указал на луну и обратился к Робинзону:

— Послушай. Это луна — камешек на небе, или этот камень — луна на песке? — И рассмеялся, будто знал, что у Робинзона не найдется ответа на этот странный вопрос.

Потом наступило долгое ненастье. Над островом собрались черные тучи, вскоре дождь забарабанил по листьям, миллиарды маленьких грибов вздулись на морской глади, а со скал потекли ручьи. Пятница и Робинзон укрылись под деревом. Но Пятница вдруг вышел под дождь и подставил ему лицо. Он запрокинул голову назад, по его щекам струилась вода. Он подошел к Робинзону.

— Смотри, — сказал он, — все грустит и плачет. Деревья плачут, облака плачут, камни плачут, и я плачу с ними. У, у, у! Дождь — это великая печаль острова и всего вокруг…

Робинзон начинал понимать. Он понемногу соглашался с тем, что такие разные вещи, как луна и камень, дождь и слезы, могут быть настолько похожими, что их легко спутать, и что слова могут перелетать с одного предмета на другой, даже если это сбивает с толку.

По-настоящему он включился в эту игру, когда Пятница объяснил ему правила «Арауканского портрета из пяти признаков».

Например, Пятница говорил:

— Это мать, которая баюкает; это повар, который солит твой суп; это армия солдат, которая держит тебя в плену; это зверь, который сердится, воет и топает, когда дует ветер; это змеиная кожа с тысячью чешуек, сверкающих на солнце. Что это?

— Это океан! — победно воскликнул Робинзон. И чтобы показать, что он понял правила игры, сам спросил Пятницу:

— Это гигантское руно, где два человека спрятаны, как блохи; это бровь, нахмуренная над глазом моря; это немного зелени в необъятной синеве; это немного пресной воды посреди соленой; это корабль, неподвижно стоящий на якоре. Что это?

— Это наш остров Сперанца! — воскликнул Пятница и предложил следующую загадку: — Будь это деревом, это была бы пальма, потому что ее ствол покрывают жесткие волосы; будь это птицей, это был бы тихоокеанский ворон из-за его резкого лающего крика; будь это частью моего тела, это была бы моя левая рука из-за той верности, с которой она всегда помогает правой; будь это рыбой, это была бы чилийская щука из-за ее острых зубов; будь это плодом, это были бы два лесных ореха из-за того, что они похожи на карие глаза. Что это?

— Это Тенн, наш добрый пес, — ответил Робинзон. — Я узнал его по жесткой шерсти, по лаю, по преданности, по острым зубам и маленьким ореховым глазам.

Но, вспомнив Тенна, которого уже не было в живых, Робинзон почувствовал, как им овладевает печаль и странный ком подкатывает к горлу и мешает говорить.

Пятница это заметил и стал корить себя за бестактность.

27

Однажды утром Пятница проснулся от того, что его звал голос Робинзона. Он приподнялся и посмотрел вокруг. Никого! Но это ему не приснилось.

Вдруг прямо у него над головой, в ветвях деревца, под которым он спал, крик повторился:

— Пятница! Пятница!

Он встал, вгляделся в листву и увидел, как оттуда вылетела серо-зеленая птица и с насмешливым криком устремилась к небольшой роще, куда друзья почти никогда не заходили.

Ему захотелось узнать, что там происходит, и он тоже пошел в ту сторону. Пятнице не пришлось долго искать. На одном из красивейших растений, тюльпановом дереве, висели гроздья диковинных плодов, которые на самом деле оказались гнездами попугаев.

После полудня он вернулся туда с Робинзоном. Попугаи на ветках тюльпанового дерева громко загалдели, но тут же притихли, увидев приближающихся людей. Робинзон и Пятница остановились под деревом. Вокруг было тихо.

— Я никогда не замечал попугаев на нашем острове, — сказал Робинзон. — Наверное, они прилетели с какого-нибудь острова неподалеку отсюда, чтобы отложить яйца.

Пятница только открыл рот, чтобы ответить, как его перебила чудовищная разноголосица: все попугаи разом заговорили. «Никогда, никогда, никогда», — кричал один. «Прилетели, прилетели, прилетели», — повторял другой. «Отложить, отложить, отложить», — тараторил третий, и общий гул звенел в ушах: — «Острова, острова, острова». Робинзон и Пятница, оглушенные, убежали к прибрежным соснам.

— Впервые после крушения шум голосов мне мешает, — вскричал Робинзон, вспомнивший годы одиночества.

— Шум голосов, шум голосов, шум голосов, — раздался пронзительный голос из ветвей ближайшей сосны.

Пришлось бежать дальше, к морю, где волны бьются об песок.

С тех пор, стоило Робинзону и Пятнице заговорить, насмешливый голос из ближайших кустов перебивал их, повторяя все слова. Робинзон, озверев, всюду ходил теперь с палкой и, срывая злость, метал ее в голоса. Ни в одного попугая он так и не попал, зато нередко видел, как они удирают с воплями, похожими на издевательский смех.

— На самом деле, — сказал Пятница через несколько дней, — я думаю, это хороший урок. Мы слишком много говорим. Говорить не всегда хорошо. В моем племени, у араукан, человек тем мудрее, чем меньше говорит. Чем больше говоришь, тем меньше уважения. Самые болтливые среди животных — обезьяны, а среди людей — дети и старухи.

Тут, почти у самых его ног, раздался крик «Дети, дети, дети!», но он не дал сбить себя с толку. Он показал Робинзону несколько знаков, которыми можно было высказать самые важные вещи.

Например, этот жест означал:

Я хочу спать.

Этот: Я хочу есть.

Этот: Я хочу пить.

Вот еще несколько знаков, которыми друзья обменивались в тишине:

Будет жарко.

Пойдет дождь.

Внимание!

Надо прятаться!

Надо уходить!

Там пекари.

Там птица.

Несколько недель Робинзон и Пятница не разговаривали. Как-то утром, когда птенцы попугаев уже вылупились из яиц и научились летать, на берегу состоялось шумное собрание. Потом, в тот самый миг, когда выглянуло солнце, птицы разом поднялись в воздух, и большое круглое зеленое облако, похожее на яблоко, все уменьшалось и наконец скрылось за горизонтом.

Робинзон и Пятница снова стали говорить. Они были рады слышать звук своих голосов. Но то, что случилось, пошло им на пользу, и часто по обоюдному согласию они замолкали и общались только знаками.

28

Козы, которых Робинзон когда-то приручил и запер в загоне, давно одичали. Но, как почти все животные, обитающие на свободе, они сбились в стада. Вожаками у них стали самые сильные и мудрые козлы. Эти вожаки, в свою очередь, подчинялись огромному и могучему козлу-королю по имени Андоар.

Когда стаду угрожала опасность, оно собиралось на вершине холма или на скале. Все животные пригибали головы и встречали врага непреодолимой преградой рогов.

Пятница придумал интересную, но очень опасную игру. Он боролся с козлами, отлавливая их поодиночке. Если они бежали, он ловил их на бегу. Он хватал их за рога и валил на землю. Побежденных противников Пятница отмечал, повязывая на шею ожерелье из лиан.

Так случилось, что во время охоты за одним из козлов Пятница подобрал в скалах маленькую козочку со сломанной ногой. Козочка была совсем молоденькая, беленькая, рога у нее еще не выросли. Пятница наложил ей шину из двух палочек, которые он привязал к сломанной кости. Возможно, коза постарше и поумнее привыкла бы к этому устройству, мешавшему согнуть колено. Но маленькая Анда (так ее назвал Пятница) не могла устоять на месте. Она прыгала, как сумасшедшая, и причиняла себе боль, когда опиралась на больную ногу. В конце концов она сбрасывала шину и тогда заваливалась на бок, жалобно блея.

Робинзон считал, что ее надо прикончить. Во всем мире, когда коза, овца или даже лошадь ломает ногу, ее убивают. Дело в том, что эти животные не переносят гипса и шин.

Но Пятница решил спасти Анду. Раз она не может ни ходить, ни прыгать, ни бегать, значит он ее совсем обездвижит. Он связал козочку и поместил в деревянную клетку. Сначала Анда, лежавшая на боку, пыталась освободиться и душераздирающе блеяла. Но потом она перестала сопротивляться и стала есть душистую траву, запивая ее свежей водой, которую два раза в день приносил Пятница.

Через три недели Пятница освободил ее. Козочка тут же попыталась убежать. Но ее мышцы атрофировались. Она шаталась, как пьяная. Пришлось учить ее ходить заново. Пятница проявил неистощимое терпение. Он переставлял козочке ножки, подтягивая ее вперед, и так потихоньку водил. Она била по земле копытцами и неуклюже спотыкалась о камешки. В конце концов маленькая Анда снова научилась бегать и скакать, и было приятно смотреть, как она прыгает с камня на камень то впереди, то позади Пятницы, а тот еле за ней поспевает.

Но теперь, научившись ходить, она ни за что не хотела пастись сама! Ее можно было оставить на лугу, среди травы и цветов, или у деревца с нежной листвой (а козы любят листья больше, чем траву) — Анда блеяла, подзывая Пятницу, и ждала, когда он накормит ее из рук травой, которую сам срывал.

Пятница и Анда были неразлучны. Ночью индейца грела теплая шерсть Анды, лежавшей рядом. Днем она не отходила от него ни на шаг.

— Смотри, — говорил он Робинзону. — Позже, когда у нее появится молоко, я не буду ее доить, как мы делали раньше, она будет кормить меня, как мамочка.

И от этой мысли он радостно смеялся. Робинзон слушал его с некоторой ревностью, так как чувствовал себя в стороне от великой дружбы, которая связывала Пятницу и козочку.

— После взрыва, — сказал он, — ты решил, что все теперь будут свободны на Сперанце и больше не будет домашних животных. Почему же ты удерживаешь Анду?

— Анда вовсе не домашнее животное, — с достоинством ответил Пятница. — Она свободна. Она со мной, потому что любит меня. В тот день, когда ей захочется уйти, я не буду ей мешать.

Однажды утром Пятница проснулся с ощущением, что пока он спал, что-то произошло. Анда была рядом, как обычно, но, посмотрев на нее, Пятница заметил на ее мордочке необычное выражение. Потом он учуял исходивший от нее запах, сильный запах козла! Он ничего не сказал, но думал об этом весь день.

Следующей ночью Пятница спал вполглаза. И вот посреди ночи ближайший куст приоткрылся, как огромный цветок, и из него показалась голова козла, красивее которой он никогда не видел. В густой шерсти сверкали большие золотистые глаза, на подбородке слегка шевелилась тонкая шелковистая бородка, а голову венчали черные витые рога. В то же время порыв ветра донес до Пятницы ужасный запах пота и мускуса. Хотя Пятница и не видел его раньше, он понял, что это Андоар, повелитель коз Сперанцы. Анда тоже заметила его. Она тихо попыталась освободиться из объятий Пятницы, словно не желая его будить. Но он прижал ее крепче и не отпускал, пока козел не исчез. Тут он вспомнил, что говорил Робинзону: если Анда захочет уйти, он не будет ей мешать. И несмотря на смуглую кожу покраснел от стыда.

На следующий день он взял самые яркие лианы и сплел из них самое крепкое и красивое ожерелье: ожерелье для короля Андоара. Потом Пятница ушел в горы на поиски своего соперника.

Пятница увидел его на вершине скалы, неподвижного, как огромное шерстяное изваяние, и стал ползком карабкаться наверх, держа в зубах ожерелье из разноцветных лиан, которым хотел отметить победу над Андоаром. На вершине скалы едва хватало места для двоих! Но козел по-прежнему не двигался. Пятница не знал, что делать. Может быть, раздразнить его? Протянув руку с ожерельем, Пятница подходил все ближе, и когда уже почти коснулся козла, тот ринулся вперед и зажал его между рогов, как в клещи. Потом Андоар тряхнул головой, Пятница потерял равновесие и упал со скалы. К счастью, там было невысоко. Но внизу росли терновник и остролист, и он сильно поцарапался.

Пятнице пришлось долго отлеживаться в гамаке. Робинзон делал ему примочки из мокрых водорослей, а козочка зализывала его раны. Пятница только и говорил, что об Андоаре, которого хотел найти, чтобы вновь сразиться, и, как хороший игрок, все время превозносил своего соперника. «Андоара, — говорил он, — по одному запаху за сто метров можно узнать». Андоар никогда не убегает, когда к нему подходишь. Андоар не напал на Пятницу после падения со скалы и не пытался забить его до смерти, как сделал бы любой другой козел…

Пятница очень ослаб. Он все время лежал и вставал лишь для того, чтобы нарвать травы и набрать воды для Анды. Однажды вечером, обессилев, он погрузился в глубокий сон. На следующее утро он проснулся очень поздно и увидел, что Анда исчезла.

— Видишь, — сказал он Робинзону, — она захотела уйти, и она ушла.

Но Робинзон видел его насквозь и только посмеялся. Тогда Пятница поклялся самому себе разыскать Андоара, надеть на него ожерелье из лиан и забрать Анду.

Пятница вскоре выздоровел, и Робинзон пытался отговорить его от битвы с королем коз. Во-первых, после таких битв от Пятницы долго пахло козлом. А главное, игра была действительно опасной, что подтверждалось падением Пятницы со скалы и его ранами. Но все доводы были напрасны. Пятница жаждал реванша и радостно шел навстречу риску. Как-то утром он снова отправился в скалы на поиски Андоара.

Ему не пришлось долго искать. Силуэт огромного самца возвышался среди коз и козлят, которые при появлении человека убежали. Только одна маленькая козочка преданно стояла возле короля, и Пятница узнал в ней Анду. Она не щипала траву. За нее это делал Андоар: он срывал пучки травы и отдавал ей. Козочка брала пищу и несколько раз кивала головой, как бы благодаря его. Пятница почувствовал укол ревности.

Андоар не пытался бежать. Он находился посредине круглой площадки, ограниченной с одной стороны отвесной стеной, с другой — тридцатиметровой пропастью.

Пятница развязал веревку, обмотанную вокруг запястья, и помахал ей перед носом Андоара, как бы вызывая того на поединок. Зверь перестал жевать, изо рта у него свисал клок травы. Потом он усмехнулся в бороду и встал на задние ноги, будто хотел покрасоваться. Он сделал несколько шагов в сторону Пятницы, перебирая копытами в воздухе и потрясая огромными рогами, словно приветствуя восхищенную толпу. От этого представления Пятница растерялся. Секунда промедления оказалась роковой. Андоар был всего в нескольких шагах от него. Вдруг он прыгнул на Пятницу. Козел полетел как стрела и ударил прямо в грудь сопернику. Пятница метнулся в сторону, но было поздно. От страшного удара в правое плечо он завертелся волчком, упал на камни да так и остался лежать.

Даже если бы он тут же поднялся, он не смог бы избежать нового нападения. Он лежал на спине и сквозь приоткрытые веки видел лишь клочок синего неба. Вдруг небо потемнело. Над Пятницей нависла мохнатая и бородатая морда, на которой, казалось, играла усмешка. Пятница попытался двинуться, но тут плечо отозвалось такой болью, что он потерял сознание.

Когда Пятница снова открыл глаза, солнце стояло в зените и опаляло его нестерпимым жаром. Он приподнялся, опираясь на левую руку, и подобрал ноги. Каменная стена, точно зеркало, отражала солнечный свет. Козла не было видно. Пятница с усилием встал и собирался повернуться, когда у него за спиной раздался стук копыт по камням. Звук приближался так быстро, что Пятница даже не стал оборачиваться. Он откинулся влево, чтоб упасть на здоровое плечо. От удара в бедро он споткнулся, раскинул руки. Андоар резко остановился, упершись всеми четырьмя ногами. Пятница совсем потерял равновесие и обрушился на спину козла. Андоар пригнулся под весом индейца, потом собрался с силами и побежал.

Боль в плече терзала Пятницу, он изо всех сил цеплялся за козла. Руками он обхватил рога у самой головы, ногами сжимал бока Андоара. Козел делал фантастические прыжки, пытаясь освободиться от обнаженного тела, душившего его. Он несколько раз обежал ущелье, где он встретил Пятницу, и ни разу не споткнулся. Пятнице было так плохо, что его чуть не вырвало. Он боялся лишиться чувств. Надо было заставить Андоара остановиться. Руки индейца скользнули по голове животного и закрыли ему глаза. Если Андоара ослепить, он наверняка остановится. Но он не остановился. Он бежал прямо вперед, точно для него не существовало препятствий. Его копыта простучали по каменной плите, выступающей над пропастью и два сплетенных тела рухнули в пустоту.

29

В двух километрах оттуда Робинзон наблюдал в подзорную трубу за борьбой и падением соперников. Он хорошо знал эту часть острова и помнил об узенькой тропке в скалах, которая вела на дно пропасти.