Помоги проекту - поделись книгой:
Этим единодушным криком они провозглашают Юлиана императором. Им тогда нечего бояться интриг, затеваемых где-то императором, которого никто не видит, но который всем угрожает.
Солдаты заполняют резиденцию и требуют, чтобы их генерал надел диадему. Диадему? Какую? Любая сгодится, лишь бы на голову молодого человека надели что-то, похожее на корону — тогда он станет императором вместо другого императора. Ему предлагают колье жены, Елены. Юлиан отказывается. Нельзя трогать драгоценности мадам. А если взять круглую золоченую бляшку с лошадиной упряжи? Юлиан хмурится: конское украшение, даже из золота, кажется ему недостойным императорского величия. Ситуация кажется неразрешимой…
И вот один из центурионов, по имени Мавр, сняв с шеи витой шнурок, силой надевает его на голову Юлиана. Дело сделано. Благодаря этому простому жесту, поддержанному всей армией, Юлиан становится императором.
— Обещаю всем пять золотых монет и брусок серебра! — кричит новый суверен.
Тут же крепкие руки подхватывают его и поднимают на большой щит, который несут четыре человека. Таким Юлиан предстает перед толпой парижан, которые на всякий случай приветствуют его радостными кликами.
А как же император Констанций? Он попросту свергнут.
Сделает ли Юлиан Лютецию столицей своей империи? У него есть более важное, не терпящее отлагательств дело: ему надо отпустить бороду, необходимый атрибут высокого положения!
Осуществив задуманное, он покидает Лютецию в начале лета, чтобы вести очередную — пятую по счету — кампанию за Рейном. Он не знает, но никогда больше ему не удастся увидеть берега Сены…
ЧТО ОСТАЛОСЬ ОТ ИМПЕРАТОРСКОЙ РЕЗИДЕНЦИИ ЮЛИАНА?
От резиденции Юлиана нынче не осталось и следа, но место считается дворцовым. Сегодня здесь парижский Дворец правосудия. Как большая часть острова, здание в основном относится к реконструкции барона Османа во второй половине XIX века. Южный, неоготический фасад датируется лишь началом следующего столетия, и, однако, он отмечен Историей, ибо хранит многочисленные следы пуль от выстрелов, сделанных во время Освобождения в августе 1944 года.
До этого, в эпоху франков, дворец стал королевской резиденцией, где, согласно средневековой традиции, король вершил свой суд… Трон появился здесь во времена Людовика Святого, который приказал возвести Сент-Шапель[14], самое древнее строение в этом месте.
Четыре башни вдоль Сены имеют название. Первая, квадратная — это Часовая башня (tour de l'Horloge), поскольку ее боковая стена украшена первыми общественными часами, подарок Карла V парижанам в 1371 году, но нынешний облик ее датируется 1585 годом. На вершине этой башни есть сводчатая комната, откуда Карл V любил смотреть на свой город, и колокольня, которая звонила три дня и три ночи, возвещая о рождении или смерти королей. Далее мы видим башню Цезаря (современное название, напоминающее о том, что дворец был также римским), Серебряная башня (напоминание о богатствах короля) и самая старая — башня Бонбек, возведенная при Людовике Святом… Здесь находилась пыточная, развязывавшая языки![15]
Лютеция, императорский город, в том же 360 году станет городом церковным. Галльские епископы решают организовать в Париже важный собор, главная цель которого — объединить паству, осудив христианские ереси, особенно арианство, не признающее божественности Христа и власти Папы. Париж тем самым на какое-то время становится самым догматичным городом в римском католицизме.
В это время Юлиан ведет свои войска в бой. Его нарекли императором, это правда, но что изменилось? Он продолжает сражаться с франками, аттуариями и алеманнами.
Со своей стороны Констанций не слишком радуется этим постоянным походам и продолжает злиться на узурпатора. Этот тщедушный философ, которого он поставил на самые высокие должности, предал его, чтобы угодить каким-то легионерам! Император вовсе не желает мирно уступать власть и настроен проучить честолюбца. Его императорская армия идет на императорскую армию Юлиана… Император против императора! Но столкновения не будет: по дороге Констанций очень своевременно отдает Душу и скипетр вечному Отцу.
Став полновластным императором, императором неоспоримым и почитаемым, Юлиан издает эдикт о терпимости, который нравится далеко не всем… Прежний философ дает о себе знать: он разрешает все религии и аннулирует законы, принятые против язычников, евреев и христиан-диссидентов. Вместе с тем он активно проявляет свою приверженность язычеству. Поскольку к христианам он не питает никакого доверия, чтобы унизить их, он запрещает им преподавать классическую поэзию — ведь в ней воспеваются боги, которых они отвергают. Впрочем, он отказывается преследовать адептов Христа.
— Я хочу, чтобы христиане сами признали свои ошибки, я не хочу их принуждать.
Наконец, он перебирается в Антиохию, чтобы подготовиться к экспедиции против персов. Весной 363 года он возглавляет крупную военную кампанию, которую победно ведет вплоть до Ктесифона, персидской столицы. Но вскоре ему приходится отступать. В ходе отступления он был смертельно ранен 26 июня. Он погиб в возрасте тридцати одного года, так далеко от своей любимой Лютеции.
В Галлии меняются императоры, но остается тревога. Вновь угрожают алеманны. Валентиниан, который правит совместно с братом Валентом, попытается соперничать с Юлианом. Пока Валент играет императора в Константинополе, Валентиниан в 365 году устраивается в городе паризиев. Он занимает резиденцию в Лютеции. Места ему хорошо знакомы: он служил при Юлиане и был завсегдатаем дворца. Тем самым он показывает всем, что наследует покойному императору. Лютеция возводится в ранг временной столицы Западной империи. В течение двух лет она служит Валентиниану штаб-квартирой, хотя в городе он бывает эпизодически, ибо его постоянно требуют в другие места…
Парижанин по призванию, Валентиниан не теряет типа. В резиденции на острове Сите он издает императорские указы, которые распространяются по всей империи — из Лютеции. И на улицах города он пышно принимает генерала Иовина, который победил германцев. Одетый в красную тогу, на белой лошади Валентиниан выезжает навстречу победоносному офицеру, который въезжает в Париж. Оба спешиваются и целуются. Кто в эту минуту мог бы усомниться, что город паризиев стал центром мира?
Валентиниан настолько верит в это, что в открытую подражает Юлиану. Но, с точки зрения паризиев, император-соправитель — всего лишь бледная копия покойного императора. Он подражает повадкам и привычкам своей модели, но не проявляет при этом ни тонкости чувств, ни возвышенности духа, ни искренней привязанности к городу…
Разумеется, он старается уехать прочь как можно чаще. Какое-то время он пребывает в Реймсе, чтобы подавить мятеж. Возвращается в Лютецию лишь для того, чтобы через несколько месяцев вновь уехать в Реймс. Опять заезжает в Лютецию и тут же отправляется в Амьен, где были замечены саксонские пираты. Конечно, в Лютецию он возвращается, но заболевает и, едва оправившись, окончательно перебирается в Треву на берегу реки Мозель, большой город, который, наверно, кажется ему более подходящим для столицы.
Именно по дороге в Треву Мартин делает остановку в Париже, в самом начале зимы 385 года… Это уже не юный солдат, только что разрезавший свой плащ у ворот Амьена. Он в возрасте и титулован: теперь он епископ города Тур и живет в монастыре, который сам основал в Мармутье, дав обет бедности, умерщвления плоти и молитвы.
В принявшей христианство Галлии друг бедных стал значительной фигурой. Он входит в Париж в сопровождении большой толпы, которая воодушевленно несет его, веря, что с ним словно входит в город вера Христова.
Епископ идет по римской северной дороге, и верующие толкаются, чтобы облобызать край его мантии. Но прелат не видит толпу, взор его прикован к несчастному прокаженному, который прислонился к крепостной стене недалеко от северных ворот города. У него изуродованное лицо, руки в язвах, распухшие ноги… Мартин подходит к несчастному, и каждый затаил дыхание. Мартин склоняется к больному и братски целует щеку в шрамах, затем кладет руки на голову бедняги и благословляет его… На следующее утро прокаженный входит в церковь, и все могут видеть чудо, совершенное епископом: лицо, еще вчера изъязвленное, сегодня стало гладким и умиротворенным. Отныне известно, что Мартин исцеляет страждущих. Теперь к нему бросаются отовсюду, вырывают клочки его мантии, чтобы сделать повязки и компрессы. Повязками с тела святейшего они изгоняют демонов и нимало в этом не сомневаются.
Мартин не вернется больше в Париж, но в знак признания чудесного исцеления на месте этого события была построена молельня. Построенное по обету здание пощадил пожар, разразившийся в 585 году… Парижане единодушно считают спасение молельни очередным чудом. Правда, здание было каменное, но разве это важно! И почитание Мартина тянется много веков. Современный город в своей географии сохранил память о святом… Северная римская дорога, на которой он некогда исцелил прокаженного, называется сегодня улицей Сен-Мартен.
V ВЕК
ЛУВР-РИВОЛИ
Станция Лувр-Риволи внешним обликом оправдывает свое название: она украшается нарядами дворца. Не бывшей крепости и даже не роскошной королевской резиденции, а музея, который выставляет, в частности, красоты в камне и на полотне, сотворенные человеком на протяжении веков. В 1968 году Андре Мальро, министр культуры правительства генерала де Голля, увлекся экстравагантной идеей спустить произведения искусства и исторические свидетельства в переходы метрополитена. В то время как на свежем воздухе можно было кидаться булыжниками, взятыми из мостовой, стены подземелий линии № 1 покрылись бургундским камнем, и в них появились ниши, предназначенные для экспозиции репродукций шедевров искусства. Ассирийские барельефы, египетские фараоны, нимфы Ренессанса встречают восхищенного и ошеломленного пассажира. Ошеломление тем более оправданно, что сейчас эта станция не является самой удобной для высадки посетителей музея!
За сорок лет все изменилось. Стеклянная пирамида, возникшая по желанию Франсуа Миттерана, переместила вход в Лувр. В наше время, чтобы встать в очередь за билетом, лучше выходить на станции Пале-Рояль…
Следуя моим маршрутом, я мог бы выйти и на той, и на другой станции, какая мне разница! Ибо я пришел искать здесь вовсе не процветающий музей наших дней. Вообще-то я хочу побродить по здешним местам, чтобы помечтать о том, чего больше нет — и не сохранилось ни следов, ни воспоминаний…
Мы оказываемся, наконец, на правом берегу. На станции Лувр мы покидаем римский мир и вступаем в эру франков. Пришедшие с юга римляне колонизовали юг Парижа, иными словами, левый берег. Пришедшие с севера франки естественным образом будут развивать северную ось города, правый берег.
В конце V века на этом месте находился укрепленный лагерь франков, осаждавших Париж. Из этой крепости, которая на языке франков звучит как
Нынешний Лувр, самое большое из парижских зданий, естественно, не имеет ничего общего с военным сооружением франкских захватчиков… Замок пришел на смену крепости, дворец — на смену замку, музей — на смену дворцу. Но изначальная функция строения еще просматривается в его внутренностях. Некоторые следы дошли до нас. Конечно, они восходят не к Хлодвигу, а к Филиппу-Огюсту, французскому королю конца XII века. Спустившись в крипту Лувра, вы можете пройти вдоль крепостной стены, а также увидеть основание донжона[16] и башни древней крепости.
При Филиппе-Огюсте эта крепость была еще военным сооружением и чуть ли не тюрьмой. Нужно будет дождаться Карла V, около 1370 года, чтобы говорить о королевской резиденции с многочисленными украшениями (макет выставлен в крипте).
Агрессия франков и их
В этой путанице Галлия несколько отходит на второй план, а Лютеция полностью забыта. Валентиниан III, глава Западной империи, почти совсем не интересуется северными землями. В 425 году он поручает командиру кавалерии Аэцию — а этот человек пользуется большим его уважением — управление Галлией. На самом деле речь идет о том, чтобы по-прежнему удерживать орды варваров за Рейном, и Аэций более или менее справляется с набегами захватчиков, отодвигая тем самым полную катастрофу: переход Сены, который откроет им дорогу для захвата Галлии. Аэций посылает франков на германские земли, разбивает опасных бургундов, уничтожает банды, пришедшие из Арморики[17]…
В Париже активнейшим образом идет христианизация, и в роли катализатора выступает епископ Марсель. Чтобы выйти на след почтенного прелата, следует войти в переулок де Гоблен, что на углу бульвара Сен-Марсель. Это территория за стенами города, здесь в то время — сплошные болота, в которых кишмя кишит более или менее симпатичная нечисть. Кто знает, устояли ли античные рептилии перед эволюцией? В тине на берегу Бьевры жителей пугает некий ящер, который в их воображении превращается в злокозненное животное. Этот толстый змей будто бы пожрал тело благородной женщины дурного поведения, чье общеизвестное падение сделало ее великолепным примером наказанной грешницы. Епископ Марсель, возможно, наделенный чрезвычайной силой или же необыкновенным мужеством, не колеблется… Во имя христианизации Галлии, чтобы показать всем мощь истинного Бога, он поражает двумя ударами палицы по голове чудовище, которое в благочестивых легендах становится настоящим драконом. Обращенные — или успокоенные — этим чудом язычники щедро приписали Марселю и другие подвиги. Канонизированный за победу над Чудищем болот, освободивший местных жителей от угрожавшего им змея, святой Марсель становится их покровителем. А уж у того, с кем живешь в одном квартале, можно просить все!
После смерти в 436 году епископ похоронен рядом с местом своего подвига. Очень быстро оно становится и местом поклонения. Со всех концов города люди устремляются сюда, чтобы прикоснуться к могиле, попросить богатства и здоровья… В честь святого воздвигают молельню с небольшим алтарем. Некоторые верующие настаивают на том, чтобы их похоронили рядом с почтенным покровителем, и понемногу здесь возникает настоящее раннехристианское кладбище: первое христианское кладбище в Галлии, в Париже…
ЧТО СТАЛО С КЛАДБИЩЕМ СЕН-МАРСЕЛЬ?
На кладбище хоронили до конца XVI века. Затем оно было закрыто, чтобы не мешать развитию квартала. Сейчас почти ничего не осталось ни от кладбища, ни от молельни, лишь немногие надгробия были открыты в 1873 году Теодором Вакье, великим парижским археологом. Они представлены теперь в музее Карнавале.
Приходится довольствоваться памятью. А память остается живой благодаря кованым информационным табличкам, например, кафе «Канон-де-Гоблен», — воспоминание о месте старой могилы.
Молельня и благоговение перед ней дали рождение целому поселению — местечку Сен-Марсель. Пусть от него ничего не осталось, можно попытаться представить его себе. Спустившись к бульвару по улице де ла Колежьяль, названной по имени церкви, возникшей над молельней (она просуществовала вплоть до Революции), вы оказываетесь на бывшей площади де ла Колежьяль Сен-Марсель, религиозном центре знаменитого поселения! Если вы подниметесь по улице де ла Колежьяль, вы увидите слева от себя улицу дю Пти-Муан… Она напоминает о том, что именно здесь некогда встречались священнослужители коллегиальной церкви.
Через пятнадцать лет после смерти епископа Марселя появляется чудище, более опасное, чем гидра болот: пришедший от границ Азии Аттила желает вытоптать зеленую траву Парижа!
Владыка гуннов уже попытался поглотить Восточную империю, но опасный вояка обломал себе зубы. Однако он использовал все — и дипломатию, и военное мастерство — чтобы войти триумфатором в Константинополь. Это блестящий военачальник, но, вероятно, неудачливый дипломат: мечта его не осуществилась — Восточная римская империя остается для него недосягаемой. Баланс набегов и переговоров удручающий — он не достиг ничего или почти ничего… Ведь он имел даже разменную монету в своей великой стратегической игре: кольцо и обещание обручиться, присланные ему Гонорией, сестрой западного императора Валентиниана.
Дама с бархатными глазами очень несчастна, ибо ее брат, персонаж столь же суровый, сколь несговорчивый, с подозрением и мелочностью надзирает за сестринской невинностью. Увы, развратница завела любовника! Император, вне себя, приказывает казнить молодца, но этого недостаточно, ибо негодная сестрица ждет ребенка. Будущую мамашу быстро обручают со старым сенатором, а в ожидании свадьбы помещают даму в монастырь. Лишняя предосторожность не помешает.
Гонория, которую религиозное призвание не манит, посылает Аттиле свое кольцо… Она обещает ужасному гунну все, лишь бы он освободил ее. Что ж, Аттила принимает эту забавную историю очень серьезно! Он считает, что они с прекрасной Гонорией обручились по-настоящему, но любовь все же не заставила его потерять голову: первое, что он требует — это приданое. А что может ожидать владыка гуннов от римского императора в качестве свадебного подарка? Галлию, не больше и не меньше!
Валентиниан несколько расстроен этой примитивной наивностью варварского вождя. Галлию? За брак, которого никогда не будет? Да это бред!
Поскольку Аттиле не желают отдавать требуемые земли, он решает обслужить себя сам. В 451 году он пускает в галоп свои войска, состоящие из гуннов и германцев. Перед ним падают крепостные стены Меца, он грабит город и, исполненный решимости пересечь Сену в Париже, спокойно продолжает свой захватнический набег.
В городе приближение Аттилы порождает панику. Парижу грозит сожжение и разрушение! Ужас нарастает при вестях о приближении этих банд из Азии, о которых рассказывают, что эти жестокие воины одеваются в звериные шкуры, что они едят сырое мясо, размягченное под седлом лошадей, что их чудовищные лица покрыты шрамами, что ни убивают, грабят и насилуют… Перед лицом столь неизбежного катаклизма у парижан есть только один выход — бегство. И вот они готовят в путь узелки, собирают ценные вещи, уводят женщин, детей, рабов, скот и готовы к любому исходу событий.
— Пусть мужчины бегут, если хотят, и если они больше не способны сражаться. Мы, женщины, будем молить Бога, пока Он не услышит наши мольбы!
Молодую женщину двадцати восьми лет, которая бросает эти слова парижской толпе, зовут Женевьева. Она не военный стратег и не исступленный поджигатель войны, она христианка, обладающая совершенной верой овечки церкви. Родившись в Нантере, она уже двенадцать лет живет в Париже, куда пришла после смерти родителей: ее существование переполнено религиозным экстазом и здравым управлением своей собственности, унаследованной от римского отца и франкской матери.
Женевьева входит в число самых богатых парижан, но для нее материальные блага — ничто. Имеет значение только Небо. Она хотела бы целиком посвятить себя Христу, но в те времена еще нет женских монастырей. Молодая женщина довольствуется тем, что покрывает голову «платком девственниц», платком избранных, что отличает ее от обычных людей и внушает уважение. Став дьяконицей, мадемуазель, конечно, остается в миру, но выбирает жизнь безмолвия, молитвы и поста. Ест она только два раза в неделю, по воскресеньям и четвергам, с сожалением уступая потребности питать это слишком человеческое тело, которое требует своего.
Известие о подходе Аттилы меняет судьбу Женевьевы. В сущности, Париж не нуждается в святых: Дени, Мартина, Марселя и некоторых других вполне достаточно. Зато катастрофически не хватает смельчаков, способных совершить эпический поступок. И мадемуазель в платке девственницы станет первой парижской героиней.
В атмосфере всеобщего ужаса одна Женевьева, кажется, сохраняет голову на плечах. Со спокойной уверенностью, а так бывает с теми, кого укрепляет вера и кто осознает, что Господь следит за ней и всем населением, она приглашает всех парижанок молиться вместе с ней. Она рассказывает им об Эсфири, библейской героине, которая некогда в Персии спасла от истребления еврейский народ своими молитвами и постом… Женевьева хочет быть парижской Эсфирью, прибежищем всей нации, глашатаем маленького народа. И женщины идут за ней. Они собираются для совместных молитв, постятся и умоляют провидение избавить их от грозящего бедствия. А мужчины зубоскалят и настаивают: надо бежать, искать спасения за стенами укрепленного города…
— Что вы рассказываете о спасении в других городах? — восклицает Женевьева. — Разве они больше, чем Париж, защищены от набега варваров? Благодаря заступничеству Христа, Париж избегнет резни.
— Молчи, предвестница несчастья! — вопят ей люди с черной душой.
А самые отчаянные из парижан говорят уже о том, чтобы бросить Женевьеву в колодец — самый радикальный способ заставить ее замолчать. Но вот в город входит архидьякон Осера в своем золотом плаще и бросает на всех добрый взгляд того, кто прощает безумие народов и злобу людей. Он принес послание: Жермен, его епископ, упокоился с миром, возвестив своей пастве христианское избрание Женевьевы. Это в некотором роде священническая гарантия.
— Не совершайте этого преступления, граждане! Та, которую вы собираетесь умертвить, избрана Богом с рождения своего, по свидетельству нашего святого епископа Жермена.
КАКАЯ ПАМЯТЬ ОСТАЕТСЯ НАМ О СВЯТОМ ИЗ ОСЕРА, КОТОРЫЙ СПАС СВЯТУЮ ЖЕНЕВЬЕВУ?
На месте встречи архидьякона и разгневанных парижан появится молельня, а затем церковь, одна из самых старых на правом берегу: Сен-Жермен-л’Осеруа, посвященная покровителю будущей покровительницы Парижа (el округе, напротив Лувра). Площадь де Л’Эколь напоминает о том, что здесь учили будущих христиан. Нынешняя церковь появилась гораздо позже, но на улице де Прэтр-Сен-Жермен-л’Осеруа[18] археологи обнаружили множество саркофагов меровингской эпохи.
Выслушав послание архидьякона, парижане вняли его гласу: как не верить последним словам самого знаменитого из святых епископов Галлии? В общем порыве каждый стремится теперь присоединиться к отважной дьяконице. Сопротивление организуется быстро, мосты, которые позволили бы ордам Аттилы пересечь Сену, разрушены или блокированы. Все вооружаются, готовятся и ждут без дрожи ужасного Варвара.
Битвы не будет. Возможно, достаточно верить в чудо, чтобы неожиданное случилось… Знает ли Аттила, что Париж приготовился к защите? Или кто-то по какому-то наитию намекнул ему, что в городе эпидемия холеры? Как бы там ни было, вождь гуннов отвел взгляд, и его войска повернули от Сены, пощадив город.
Он направляется к Орлеану: захват этого города обеспечивает господство над мостами на Луаре, с перспективой победы над Аквитанией. Аэций, со своей стороны, в начале 451 года встает во главе крупной армии, состоявшей из галло-римлян, франков, вестготов, бургундов, саксонцев, армориканцев, бретонцев. Все народы Галлии объединились под римским знаменем, чтобы отразить натиск захватчиков из Азии.
Эта невероятная, неожиданная мощь объединяет единым воинским пылом тех, кто некогда сражался друг с другом. Армия движется и наносит удар гуннам на западе от Труа. Ужасное сражение началось после полудня и продолжалось до середины ночи…
Утром Аттила и его войско отступили в лагерь, и страх теперь овладевает ими. Зажигается большой костер, вождь гуннов обещает броситься в него, если римляне захотят взять его в плен. Аттиле удается избежать такой крайности: Аэций мудро не форсирует событий, он довольствуется тем, что следит за отступлением врага и преследует его по равнинам, пока гунны не достигают долины Дуная.
В Париже победу приписывают Женевьеве, это она спасла город и всю Галлию! Как же отказать ей в том, чего она требует? Она просит, чтобы построили базилику на том месте, где упал святой Денис с отрубленной головой в руках. Она вводит специальный налог, чтобы реализовать этот проект, велит установить известковые печи, необходимые для строительства, и внимательно следит за сооружением здания. Ведь это гораздо больше, чем просто базилика! Культ святого Дени, жрицей которого является Женевьева, имеет своей главной целью привить гражданам Парижа благоговение к католической вере. Со своими подругами-дьяконицами Женевьева обходит стройку. Она инспектирует работы по ночам, при свете свечи, которую держит в руках одна из благочестивых девушек. Если коварный ветер задувает пламя, Женевьева берет свечу в свои руки. И тут же фитиль вспыхивает, и пока святая женщина держит свечу, та не затухает, невзирая на дьявольские порывы ветра.
Нынешняя крипта Сен-Дени в общем соответствует той изначальной базилике, которая была воздвигнута во времена святой.
Париж живет собственной историей, все еще скромной, совпадающей по масштабу со святой, которую здесь почитают. Действительно, святой, ибо ей уже приписывают чудеса: она будто бы вернула зрение собственной матери, плеснув в глаза водой, которую сама благословила; вернула здоровье двенадцати несчастным, обуянных демоном; оживила мальчика, разбившегося при падении в колодец…
А пока Париж вздрагивает, вновь и вновь рассказывая о чудесах, совершенных святой, события большой Истории разворачиваются в другом месте. В Равенне, которую Валентиниан, император Запада, сделал столицей, он впадает в бешенство: в Галлии Аэций крадет у него часть славы; этот генерал, которому все удается, мог бы потребовать трон для себя или своего сына. Нужно удалить его, вырвать этот корень, который растет и обретает значительность. 21 сентября 454 года Валентиниан, принимающий во дворце триумфатора Галлии, бросается на гостя и закалывает его. Безумный жест, политическая и военная ошибка, продиктованная самым сильным из всех чувств — завистью.
Народы Галлии оплакивают Аэция, которого отныне называют «последним римлянином». И это правда, преступление в Равенне ускорило неизбежный конец империи. Всего чуть больше двадцати лет понадобится, чтобы все обвалилось, и на развалинах возник другой мир…
4 сентября 476 года последний император Запада Флавий Августул был вынужден отречься после победы Одоакра, германского вождя. Римская слава выживает в другом месте, благодаря Зенону, императору Востока. Одоакр берет себе титул «короля Италии», тогда как римский сенат последним своим решением выражает Константинополю свое подчинение и посылает туда знаки императорского отличия. Западная римская империя перестала существовать.
Париж теперь — не императорский город, Париж теперь — не цитадель римского могущества, Париж вступает в новую эпоху, которую назовут Средними веками.
Париж может рассчитывать только на себя при защите, Париж будет взят. Но кем? Ситуация в Галлии становится крайне запутанной. Хильдерик, франкский король, царствующий в Турне, на севере, подчиняется Одоакру, королю Италии. Со своей стороны, Сиагрий, последний римский генерал, отвечающий за Галлию, намеревается увековечить законы почившей империи. В Аквитании доминируют вестготы, тогда как бургунды мечтают расширить свое королевство до Марселя. И не будем забывать хрупкие эфемерные союзы, возникающие между одними и другими…
Хильдерик, сын короля Меровея, видит в этом сплетении интересов и интриг возможность обеспечить будущее своей династии — Меровингов — если овладеет Галлией и в частности Парижем. Со своими наемниками он движется к Сене, и имя его внушает страх: ведь на франкском языке Хильде-Рик означает «Могучий в битве»!
Но Женевьева, у которой была франкская мать и которая знает этот язык, бросается к полководцу, намеренному осадить город. Она разубеждает Хильдерика: эта смелость приведет к открытому столкновению с Сиагрием, чья власть распространяется на земли между Соммой и Луарой.
Хильдерик не спешит, колеблется, продвигается на шаг вперед, отступает, возвращается. Будет ли осада Парижа? Никто не знает наверняка, но он встает с войсками перед городом, разрушает ведущие к нему дороги, организует блокаду, население голодает… Конечно, он не входит в Париж, но мешает врагам захватить его. Эта война не одна, это молчаливое столкновение, эта умеренная вражда, эта бесполезная блокада продлятся десять лет! С 476 года Хильдерик играет с Парижем, словно толстый Риманагробис[19], пресыщенный и стареющий, забавлялся бы с испуганным мышонком, которого он на самом деле не хочет.
Король ставит свой лагерь на правом берегу Сены, напротив острова Сите, и строит высокую сторожевую башню, тот самый франкский
Могущественные враги находятся у ворот, но не вступают в город. Эта экстраординарная ситуация позволяет Женевьеве вновь поразить Париж своей харизмой, своей верой, своим властным характером и своими богатствами. Она заправляет как в курии, так и в муниципалитете, и она внимательно следит за благосостоянием населения…
Когда в Париже наступил голод, Женевьева проникается жалостью к людям. Но город спасет уже не чудо, а отважная вылазка. Париж агонизирует, тогда Женевьева пробует найти выход. Перегороженные дороги не годятся, значит, надо плыть по реке… Женевьева набирает отряд, снаряжает одиннадцать лодок и направляется к Арси-сюр-Об в Шампани. Но воды реки загромождены, тогда Женевьева начинает рубить завалы — но, как свидетельствует Житие, не топором. Силою своих молитв она с корнем вырвала деревья из тех мест, где они были, так что с этих пор уже ни одно судно не встречало более той опасности. Из центра же этой бухты вылезли два змея в переливающейся чешуе, с отвратительным запахом и огромных размеров. И тут же они исчезли. Моряки, изумленные и успокоенные, наивно верят, что святая сражается с чудовищами со зловонным запахом. На самом деле речь идет о прогнивших стволах деревьев, затопленных врагами с целью затруднить речное сообщение.
Прибыв в Шампань, Женевьева начинает с того, что исцеляет крестным знамением жену местного трибуна, которая была парализована уже четыре года. И продолжает исцелять людей. Затем на собственные деньги она покупает зерно и возвращается на лодках, загруженных пшеницей. Но навигация на слишком тяжелых суденышках оказывается опасной, а гребцы при всей своей доверчивости — люди неопытные и, в общем-то, неловкие. На помощь этим случайным морякам приходит молитва: все толкают лодки и налегают на весла с пением гимна, приведенного в книге «Исход» Ветхого Завета:
«Пою Господу, ибо Он высоко превознесся; коня и всадника его ввергнул в море».
«Господь крепость моя и слава моя, Он был мне спасением».[20]
В Париже Женевьева раздает пшеницу каждому по нужде его. Самым бедным, у кого нет ни кола ни двора, она предлагает хлеб, испеченный дьяконицами.
Хильдерик закрывает глаза на это нарушение блокады. Возможно, его утомило это вялое столкновение, которое продолжается уже бесконечно. Он не достиг ничего: не взял Париж, не победил Сиагрия. Стало быть, Галлия — это обман, ловушка, в которую он угодил. Вот так, с разочарованием и горечью в сердце возносится он в 481 году в Вальхаллу, рай германских воинов, оставив сыну Хлодвигу задачу завершить начатое им.
Хлодвиг, шестнадцатилетний юноша, внезапно ставший королем франков, полон решимости продолжать с подлинно сыновьим благоговением отцовскую политику. Он по-прежнему воюет с Сиагрием и по-прежнему осаждает Париж. Он сохраняет давление на город, но иллюзий не строит: он знает, что должен победить римского генерала, и тем самым обеспечить доминирование в Галлии. С высоты своего
На данный момент Сиагрий укрылся за мощными укреплениями Суассона, на берегу Эны, откуда он наблюдает за регионом и препятствует передвижениям франков. В распоряжении генерала — последние силы покойной Римской империи. Перед этими легионами выстраиваются войска Хлодвига. Их меньше, но они лучше вооружены. Кроме того — и в этом шанс Хлодвига — Сиагрий похож на бурдюк, надутый ветром. Верно, он красуется как прекрасный солдат, демонстрирует самоуверенность, но реально обладает жалкими воинскими талантами. И легионеры его удручены: эти несчастные знают, что сражаются за уже проигранное дело.
В 486 году Хлодвиг считает, что пришло время покончить с Римлянином. Он посылает ему вызов и движется к Суассону со своей армией, опустошая по дороге несколько церквей, ибо войны без наживы не бывает.
Сиагрий, боясь осады своего города, покидает стены Суассона и галопом скачет навстречу королю франков. Начинается жестокая сеча. Копья с крючком и топоры с обоюдоострым лезвием, которыми вооружены франки, сеют ужас.
На этой равнине под Суассоном погибают последние римские легионеры. Сиагрий обращается в бегство, а Хлодвиг победителем вступает в Суассон, который тут же делает своей столицей. Он поселяется во дворце и захватывает сокровища, накопленные прежде его противником. Потребуется еще несколько сражений, но отныне королевство франков распространяется на весь север Галлии.
Осаду с Парижа можно снять. Женевьева, благочестивая христианка, покорно принимает власть язычника Хлодвига. По правде говоря, у нее нет выбора. Тем не менее, черед десять лет Женевьева получит удовлетворение: Хлодвиг уступит настояниям своей жены Клотильды, верной католички, и откажется от пантеона германских богов. Разве не обещал он принять веру в Христа в случае победы над алеманнами, в битве при Тольбиаке[21] в 496 году? Отныне король франков признает Бога-Отца, Бога-Сына и Духа Святого, потом принимает крещение в Реймсе в ходе грандиозной церемонии, которая в будущих веках создаст образцы прекрасных иллюстраций, вошедших в школьные учебники.
С тех пор Хлодвиг вписывается в новую династию, но завоевания его продолжаются: на сей раз это бургунды, побежденные в 500 году в битве при реке Уш. В 502 году, чтобы отметить наступление новых времен, он покидает Суассон и избирает резиденцией Париж. Город все еще похож на римский эпохи Юлиана, поэтому король с наслаждением подражает прежнему римскому императору. Он роскошно устраивается во дворце Сите, отныне украшенном тенистыми садами, которые спускаются по склону до самой Сены. Вместе с ним дворец занимает целая администрация со своими собственными подчиненными. Вокруг короля группируется кучка верующих, которые являются главными его советниками, епископы и аббаты хозяйничают в королевской часовне. Есть и несколько министров, пока не многочисленных, но имеющих особые функции: граф дворца[22] руководит работой суда, референдарий[23] занимается налогами, майордом являет собой интенданта-управляющего… Это уже небольшой двор, полностью покорный королю и борющийся за его милости.
Париж, галло-римское поселение, город-цитадель, становится столицей франков в 508 году, словно бы в честь новой великой победы против последних соперников, вестготов, в 507 году при Вуйе!
Из своей новой столицы Хлодвиг может обозревать свои достижения: он завоевал всю Галлию, за исключением Прованса и Руссильона… Теперь можно спокойно умереть…
Действительно, в ноябре месяце 511 года Хлодвиг внезапно заболевает и отдает Богу душу, несмотря на молитвы и кровопускания. Он умирает в возрасте сорока пяти лет, после двадцатидевятилетнего царствования. Но что делать с останками короля франков, скончавшегося в Париже? Надо ли предать его земле в Турне, рядом с отцом Хильдериком? Нет, его предпочитают сохранить в Париже и похоронить в крипте новой церкви Сен-Пьер-э-Сен-Поль. Могила первого христианского короля призвана повысить престиж и величие столицы. Вместе с тем, наши далекие предки не проявили слишком большого почтения к королевской могиле: она попросту исчезла, никто не знает когда, никто не знает как. Некоторые археологи-оптимисты надеются когда-нибудь ее найти, по случаю раскопок вокруг лицея Анри-IV.
КАКОВА СУДЬБА ЖЕНЕВЬЕВЫ?
Святая Женевьева умерла в 502 году, за девять лет до своего христианского короля, который был похоронен рядом с ней в той же самой церкви Сен-Пьер-э-Сен-Поль на горе Люкотициус (гора святой Женевьевы). При жизни святая имела привычку подниматься на этот холм молиться: для этого она следовала по улице де ла Монтань-Сент-Женевьев. Колокольню церкви можно и сейчас увидеть за оградой лицея Анри-IV: ее называют «Башней Хлодвига». Это самый старый реликт (XI век как начальный) церкви, воздвигнутой первым христианским королем франков. Могила святой Женевьевы, могила Хлодвига и могила его жены находились приблизительно у входа в нынешний лицей.
Церковь, ставшая аббатством в XII веке, была по желанию Людовика XV заменена в 1744 году церковью Сент-Женевьев. Сегодня это Пантеон, мавзолей самых великих людей Истории Франции.
Раку с мощами святой патронессы Парижа регулярно проносили в процессии по улицам. Говорят, что на пути ее следования неоднократно происходили чудеса. Увы, реликварий был уничтожен в 1793 году, а останки Женевьевы были сожжены на Гревской площади.
Каменный саркофаг с телом святой, к счастью, избег революционной ярости. Вновь найденный в 1802 году, он был перенесен в церковь Сен-Этьен-дю-Мон, напротив Пантеона. Это захоронение сегодня прикрыто золотым полотнищем, которое его частично скрывает.
VI ВЕК
CEH-МИШЕЛЬ — НОТР-ДАМ
Нотр-Дам. Собор, роман Виктора Гюго… но также, с 1988 года, станция RER[24], лишенная какого бы то ни было шарма, и ее нужно скорее покинуть, чтобы выйти на свежий воздух… и увидеть во всей красе паперть парижского собора.
Паперть, которую мы имеем сегодня, в шесть раз шире, чем в прошлом. Чтобы убедиться в этом, достаточно рассмотреть следы на земле: они показывают нам запутанный лабиринт старых улиц, окружавших собор до того, как барон Осман в 1865 году придал всему ансамблю привычный нам вид.
Поделиться книгой: