Помоги проекту - поделись книгой:
Ибо есть Верхняя Лютеция на пологом берегу, где селятся в основном римляне, и Нижняя Лютеция, на острове, где концентрируются галлы. Очень медленно начнет укрепляться традиция называть эту Нижнюю Лютецию Городом паризиев — Civitas Parisiorum. И мы уже совсем недалеко от «Парижа»…
Чем же занимаются жители Нижней Лютеции? Они живут, главным образом, рекой, я об этом уже говорил. И все ремесла здесь большей частью так или иначе связаны с водой. Есть люди, которые загружают и разгружают суда, перевозят кипы товаров, доставленных водным путем, есть, разумеется, рыбаки, рыбники, кузнецы и торговцы.
На острове расширение города, естественно, ограничено водой. Поэтому только на левом берегу можно развернуться. И римские архитекторы строят там город. Эта Лютеция никогда не была галльским городом. Кстати, она — по римским технологиям — обильно снабжается водопроводной водой. Это новшество. Прошли те времена, когда люди пили воду прямо из Сены!
Бассейн, построенный за двадцать километров к югу, позволяет доставлять воду благодаря слегка наклонно спускающемуся акведуку. Отдельные, редкие куски этого акведука можно еще увидеть — их тщательно включили в хранилище Карнавале (улица Франсуа-Трюффо, дом № 1). В городе вода течет по трубам, сделанным из обожженной глины или из свинца, чтобы питать фонтаны и, главное, термы. Ах, термы! Для римлян, а вслед за ними и для паризиев, это квинтэссенция роскоши и комфорта. Ни одно значительное дело не совершается без общественных бань! В Лютеции имеется три заведения. Два относительно небольших: одно на юге, другое на востоке, на месте нынешнего Коллеж де Франс[7] и дальше — под нашей улицей Ланно…
ГДЕ МОЖНО УВИДЕТЬ АНТИЧНЫЕ ТЕРМЫ?
Сводчатый подвал ресторана «Ле Суп-Шу» — волнующий реликт этих терм второго века нашей эры. Самый старый подвал Парижа! Во время реставрационных работ здесь обнаружили ценные свидетельства прошлого: в частности, трубы для горячей воды и галло-римский бассейн.
Но самое значительное банное заведение, также датируемое II веком, это термы Клюни, о которых помнят и поныне. Следовало бы оставить за ними изначальное название — северные термы.
Открытые для всех и бесплатные термы — это место отдыха и досуга, место встреч и гигиены. Все здесь сделано для блага гражданина: мозаика, мрамор и фрески украшают стены, это расписные сцены, напоминающие о море…
После физических упражнений переходят в теплый зал —
КТО ПОСТРОИЛ ТЕРМЫ КЛЮНИ?
Термы, естественно, возникли под римским влиянием. Однако было бы ошибкой считать, что они — всего лишь забава, навязанная оккупантами примитивному народу. Паризии тоже участвовали в сооружении бань и считали их вызовом времени. Убранство фригидария показывают нам суда, нагруженные оружием и товарами… Манера подписывать произведение искусства свидетельствует, что могучая корпорация корабелов была одним из заказчиков работ. Эти люди, заправлявшие речной торговлей и во многом осуществлявшие функции Муниципального совета, не пожелали одним только римлянам оставить честь сооружения этого престижного здания. Паризии сознавали, что им необходимо взять свою судьбу в собственные руки и самим организовать строительство и управление городом. Наверное, именно благодаря этой воле к жизни Лютеция, в конечном счете, стала Парижем.
Несмотря на вовлеченность галлов, городская архитектура остается типично римской. Прямые ровные улицы оканчиваются поворотом и образуют пространства, где патрицианские виллы сменяются площадями. Главная артерия римской Лютеции — это
Вдоль этой дороги расположены две горшечные мастерские. Прекрасно устроившиеся между городом и деревней на близлежащей дороге, эти ремесленники поставляют свою продукцию богатым лавочникам города, крестьянам из окрестных деревень и даже, при случае, забредшему сюда путешественнику.
Пойдя по
Чтобы образовалось это драгоценное сердце Лютеции, строители срезали верхушку холма, и спуски стали более пологими, формы более грациозными. Великие строители римляне никогда не колеблются, если нужно преобразить природу согласно нуждам неминуемой урбанизации. Без труда представляешь себе, как были ошеломлены паризии видом этих работ. Стройка должна была казаться им действом титаническим и загадочным. Коренные жители так привыкли находиться в гармонии с природой в поселениях ветхих и скромных, подверженных разрушениям, что теперь очарованно смотрят, как римляне воздвигают здания на века. Паризии еще не знают, что и город их тоже строится на века.
ГДЕ НАХОДИЛИСЬ КАРДО МАКСИМУС И ФОРУМ?
Кардо — это нынешняя улица Сен-Жак (улица Святого Иакова). На правом берегу ее продолжает улица Сен-Мартен. Говорят, что этот путь был проложен по дороге, по которой мамонты спускались с холмов, чтобы напиться воды из Сены. Красивая легенда, скорее всего, но дорога в этом месте действительно была проложена задолго до римлян, задолго до Лютеции — это был путь из Испании к Северному морю.
Римские плиты улицы Сен-Жак исчезли, но перед церковью Сен-Жюльен-лё-Повр, на перекрестке между римской дорогой д’Итали и осевым кардо Сен-Жак античная плита была положена сразу за старым колодцем, который предшествует порталу. Теперь здесь можно найти остатки самой старой дороги в Париже.
Совсем рядом, в сквере Вивиани, вы найдете самое старое дерево столицы — робинию родом из Северной Америки, посаженную в 1602 году ботаником Жаном Робеном, который дал ей свое имя. Это дерево выглядит еще зеленым, но не слишком этому доверяйтесь: первый уровень листвы — это плющ, который вьется по странной структуре из бетона, призванной поддержать почтенное дерево.
Дальше, на месте древнего кардо, в доме № 254 улицы в пригороде Сен-Жак, имеется гончарная печь, это чудесным образом сохранившееся воспоминание о ремесленнике, который устроился в зеленой зоне при большой дороге, античная версия наших индустриальных зон.
С другой стороны, на площади Сорбонны, симметрию бассейна нарушает круговая ниша: это остатки колодца, принадлежащего двум инсулам (римским домам в несколько этажей).
Что до форума, он испытает, увы, воздействие других эпох и других людей. Память о нем сохраняется сегодня в доме № 61 на бульваре Сен-Мишель, на подступах к паркингу Венси: от форума остался кусок крепостной стены… Жалкое утешение.
Зато недалеко отсюда, в доме № 36 улицы Вожирар, во дворе, вы с приятным удивлением обнаружите великолепную римскую печь, выкопанную у Люксембургского сада и перенесенную сюда.
III ВЕК
НОТР-ДАМ-ДЕ-ШАН
Нотр-Дам-де-Шан: с эскалатора у выхода из метро пассажиру выходят прямо на бульвар Распай, и пешеходам ничего не остается, как прерывать уличное движение, чтобы достичь спокойного тротуара. Я прихожу сюда, чтобы найти следы античной Лютеции, но ничто вокруг меня о ней, кажется, не напоминает. Напротив, в чахлом скверике возвышается статуя капитана Дрейфуса, того самого офицера-еврея, которого напрасно обвинили в шпионаже в конце XIX века. Чуть дальше, на Монпарнасе, церковь Нотр-Дам-де-Шан выставляет свой фасад в стиле рококо конца века, свидетельство веры, вдохновлявшей буржуазию Второй империи.
В этих местах, слегка удаленных от изначального города, мы вступаем в туманную сферу легенд и мистики. Все скрыто от глаз того, кто идет по следу в поисках доказательств; нужно проникнуть в легкий дымок верований.
В середине III века Лютеция стала значительным городом, в любом случае, достаточно значительным, чтобы христианские миссионеры задумались о приобщении его жителей к евангельской истине. А пока здесь поклоняются Тутатису и Юпитеру. Галльские и римские божества имеют одинаковые алтари.
Между тем энергичный епископ по имени Дионисий — мы зовем его коротко — Денис — пылает горячей верой во Христа. Он призван распространять истинную веру, проповедовать веру в распятого Бога и спасать заблудшие души, погрязшие в язычестве. Смиренно он припадает к ногам епископа Рима, преемника святого Петра, дабы умолять о миссии наставления в вере… Но у прелата множество других забот: ему нужно, прежде всего, обеспечить выживание местной христианской общины, которая подвергается преследованиям. Распространение истины должно подождать до лучших времен. Епископу кажется, что он избавится от докучливого неофита, если поручит тому обратить в христианскую веру Галлию… и пусть тот справляется с этим, как может! Ибо эти люди, как всем известно, противятся любым переменам и упорно цепляются за своих старых идолов. Подобная ужасная миссия не пугает Дениса, который жаждет преодолеть все трудности, дабы восторжествовала вера в царствие Христово.
С двумя спутниками — священником Рустиком и диаконом Елевферием — Денис появляется в Лютеции около 250 года. Все трое входят в город по
Поэтому они удаляются из города и скрываются в виноградниках, уходящих вдаль, чтобы отправлять и проповедовать культ, о котором еще никто не знает. Набожность Дениса привлекает к нему множество людей, которые добровольно принимают новую веру. Но опасность близка, христиане здесь подвергаются преследованиям так же, как и в Риме. Желая оградить себя, верующие уходят в подполье. Евангелизация продолжается, но под прикрытием заброшенного карьера, в подземном проходе, где некогда добывали камень, пошедший на строительство Лютеции. Христиане прячутся, чтобы предаваться молитве.
Первая и очень краткая месса была совершена в подземном святилище. По традиции ему дали название Нотр-Дам-де-Шан, хотя следовало бы назвать его Нотр-Дам-де-Профондёр…[10] В этом невероятном месте укрепляется вера первых христиан, во мраке этого подземелья, ставшего собором, выстраивается часть будущего христианства.
Вокруг Дениса с благоговением собираются галльские и римские семьи. Они решились принять крещение, невзирая на опасность. Во тьме, которую прорезают лишь зыбкие огоньки маленьких масляных ламп, Денис говорит… В белоснежной мантии, с горящим взором он напоминает собравшимся о волнующих событиях, что произошли в Иерусалиме, на Голгофе. И в этом драматическом, полном жизни рассказе сквозит тень большого деревянного креста.
ЧТО СТАЛОСЬ С ПЕРВЫМ СОБОРОМ ПАРИЖА?
Поскольку святой Денис был первым епископом Парижа, подпольная церковь, в которой он проповедовал, и была первым собором Парижа. Чтобы найти это место, нужно, выйдя из метро, пройти по улице Нотр-Дам-де-Шан: ключ к разгадке находится в конце этой улицы… Перейдя бульвар Сен-Мишель, попадаешь на улицу Пьер-Николь, маленькую и прямую, словно погруженную в провинциальную дрему. Прижавшись к кирпичной стене какого-то коллежа, возвышается деревянное здание с плитами, от которого веет доброй модернистской архитектурой шестидесятых годов.
Неподкупный охранник отказывает в доступе растерянному историку. Частная собственность, вход запрещен! Как же проникнуть внутрь и отдать память святому Денису? Дожидаться удачного случая? Благодаря любезности понимающего владельца здания, я смог-таки посетить подвальный этаж…
Лифт, паркинг с машинами в нарисованных белой краской прямоугольных парковочных местах, и наконец, вот она, потайная дверь… Преодолев все препятствия, мы попадаем в прошлое. Черная лестница неуклонно скользит в глубины античного карьера. Спускаясь по ступенькам, ты словно углубляешься в века! Своды были выровнены и реставрированы в XIX веке, но в других местах выступают более древние свидетельства. Под надгробным камнем спит святой Режиналъ, умерший в 1220 году. О нем рассказывают, что видение Богоматери определило его призвание стать священником. Длинный неф продолжается до алтаря, где виднеется статуя святого Дениса. Здесь он проповедовал.
Эта крипта уже столетие упоминается в путеводителях. Она была помещена в подвальное помещение строящегося здания. Все, что осталось от первого собора в Париже, скрыто под паркингом, неотъемлемой частью совместной собственности, которая обеспечивает сохранность этого места, но допускает к сокровищу лишь немногих счастливцев. Абсурдная ситуация: уникальное воспоминание о первых христианах Парижа отдано на произвол частных лиц! А ведь история этого места так богата…
На смену подпольному собору пришла молельня VII века, столетие спустя церковь, затем аббатство в XII веке. Наконец, в начале XVII века здесь обосновались кармелитки[11] Нотр-Дам-де-Шан. Революционная ярость снесла монастырь до основания, но крипта святого Дениса, укрытая в подземелье, избежала разрушения. В 1802 году сестры выкупили клочок земли, покрывавший крипту, открыли ее для посещения и построили новый монастырский ансамбль. Эти строения были снесены во время окончательного закрытия монастыря в 1908 году.
От этой долгой истории сегодня остается лишь несколько разрозненных и не слишком внятных элементов:
Каменный портал одного из входов в монастырь сохранился, но он — часть магазина, который находится на первом этаже современного здания, в доме № 284 на улице Сен-Жак.
Небольшая молельня стоит в частном саду при доме № 37, на улице Пьер-Николь.
И, конечно, крипта, расположенная под паркингом в здании № 14 бис, на улице Пьер-Николь, с несколькими фрагментами стен монастыря, включенных в состав современной конструкции.
Чтобы проникнуться духом первых христиан Парижа, стоит отправиться в катакомбы, вход в которые находится на площади Данфер-Рошро. Вы попадете в подземную часть самого большого парижского некрополя, как некогда святой Денис.
Во времена святого некрополь под кардо максимус занимал место, оставшееся от старинных карьеров… Мир усопших — идеальное место для святого Дениса и других христиан, для которых смерть была всего лишь переходом в царство Божье, чтобы воскреснуть. Ибо тела пребывают в царстве теней: ведь и само слово катакомбы происходит от латинского cumbere, что означает «покоиться». Это место, называемое «Вотчина могил», оставило по себе долгую память — о нем нам напоминает табличка с надписью «FDT»[12] на доме № 163 бис по улице Сен-Жак.
Некрополь, доступный для посещения, был создан только в 1785 году. По соображениям гигиены, он находился тогда на окраине и принимал останки из всех церквей города. Были перевезены останки шести миллионов человек. Прогулка по некрополю производит незабываемое впечатление. Фуке, Робеспьер, Мансар, Марат, Рабле, Люлли, Перро, Дантон, Паскаль, Монтескье и многие другие взирают на нас из своих могил…
Но вернемся назад. Дорога, которая привела нас к входу на кладбище, представляет собой не что иное, как подземную часть древнего римского акведука, забирающего воду в Аркёе. Эта дорога приглашает нас вернуться в те времена, когда святой Денис молился во мраке подземелья…
В один прекрасный день 257 года в маленький подземный собор врываются легионеры. Они хотят арестовать тех, кто возвещает воскрешение Христа: Дениса, Рустика и Елевферия. Эти агитаторы должны прекратить свою пропаганду! Из-за их утверждений, будто каменные идолы не управляют вселенной, впадают в смятение самые сильные умы. Если этих провокаторов не остановить, весь социальный уклад общества будет разрушен… Троих мужчин немедленно хватают и ведут к префекту Сизинне Фесцению, представителю императора Валериана в Лютеции. Префект, как и его хозяин в Риме, не терпит беспорядков, вызванных христианами.
В языческие времена император был объектом поклонения, и христиане, которые отказываются от императорского культа, подвергаются преследованиям. Цезарю цезарево, а Богу — богово. Христиане не интересуются делами мирскими, их волнует только небесное. Тем самым для императора они превращаются в подданных, в верности которых можно усомниться. И, что еще хуже, становятся людьми, опасными для социального порядка, ибо отвергают официальную религию и признают только Иисуса, сына Божьего.
Префект Фесцений готов к самым жестким мерам, но желает все же выказать милосердие по отношению к тем, кто раскаялся. Поэтому он предлагает пленникам выбор: смерть или подчинение императору.
— Никто не может подчиняться императору, ибо подлинный царь только Иисус, — отвечает Денис.
Аллегории Фесцению совершенно непонятны. Нужно пресечь бред этого сумасброда. И, чтобы научить его мыслить разумно, префект приказывает отрубить ему голову.
В тюрьме, ожидая исполнения приговора, Денис и оба его соратника продолжают свое служение. Они проповедуют великую тайну искупления рода человеческого и служат последнюю мессу за тюремной решеткой.
Виновных немедля извлекают из камеры и ведут на самый высокий холм в Лютеции. Все должны видеть казнь злодеев! Воздвигают крест, привязывают к нему Дениса и отрубают ему голову. Но бездыханное тело по воле Спасителя оживает, освобождается от пут, берет свою голову, омывает ее в фонтане и спускается с холма, где принял мученическую казнь. Он проходит два с половиной льё и, наконец, вручает свою голову некой доброй римлянке по имени Катулла. После чего падает замертво. Катулла хоронит епископа-мученика там, где он упал. И на этой могиле вскоре вырастает белый колос — еще одно чудо.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ВО ВРЕМЯ ДОЛГОГО ПУТИ СВЯТОГО ДЕНИСА?
Холм, где был обезглавлен святой Денис, естественно, стал называться Мон-де-Мартир[13], из которого позже образовалось название Монмартр. Но холм этот уже давно считался священным. Там стоял храм, посвященный Меркурию и возведенный, несомненно, римлянами. В 1133 году Людовик VI приобрел поместье Монмартр и основал там бенедиктинское аббатство. Нынешняя церковь Сен-Пьер-де-Монмартр была построена в тот же период — следовательно, это самая старая церковь в Париже. Внутри вы, возможно, заметите, что четыре мраморные колонны находятся в очень плохом состоянии. Это все, что осталось от храма Меркурия, который и был свидетелем казни святого Дениса тысячу восемьсот лет назад. Аббатство было разграблено во время революции, и последняя настоятельница, пожилая, глухая и незрячая, была обвинена в том, что она «плетет заговор против Республики»!
В наши дни белая, словно торт, базилика Секре-Кёр напоминает о религиозном предназначении Монмартра. Первый камень этого строения был заложен в 1875 году, и тогда говорили, что базилику воздвигли «во искупление преступлений Коммуны». Это заблуждение. Решение вернуть Монмартру его религиозное предназначение было принято еще в правление Наполеона III.
Святой Денис был обезглавлен у дома № 11 по улице Ивон-Лё-Так (часовня Мучеников указывает точное место), после чего спустился с холма Монмартр по улице Мон-Сени. Затем он будто бы сделал крюк по улице Абревёуар, чтобы омыть голову в фонтане на сквере Жирардон, где об этом событии напоминает статуя. Потом он будто бы вернулся на улицу Мон-Сени, и там, у дома № 63, на углу улицы Маркаде, можно увидеть дом с башней XV века — это самое старое сооружение Монмартра, по сравнению с которым жалкая площадь дю Тертр — просто аттракцион в Диснейленде.
Таким образом, с головой в руках святой Денис прошел около шести километров. Место, где он похоронен — базилика Сен-Дени.
Над его могилой, местоположение которой выбрано просто идеально, был возведен мавзолей. В VII веке король Дагобер решил основать в этом месте монастырь и сделать мавзолей мученика местом упокоения членов его семьи. Собор Сен-Дени также является некрополем королей Франции.
Какой отклик имело мученичество Дениса в Лютеции? Вообще-то, это событие прошло совершенно незамеченным. В то время головы постоянно летели с плеч, и никто не стал переживать по столь банальному поводу.
У жителей Лютеции было множество других хлопот. Их город, который почти столетие наслаждался мирной жизнью, переживал ужасные потрясения.
В императорском Риме дела тоже неважные. И уже давно. Императоры сменяют друг друга, их сторонники ведут открытую войну, власть переходит из рук в руки в зависимости от побед, компромиссов, заговоров и предательств. Валериан вступил в сражение в Месопотамии, но был разбит и попал в плен к персам. Его печальная судьба никого не огорчила. Никто в Риме не заинтересован в возвращении побежденного императора, поэтому от переговоров отказываются, предоставив пленнику гнить в своем персидском каземате, где он, в конечном счете, к всеобщему облегчению, и умер. Большая удача для его сына Галлиена, который остается единственным законным императором…
Короче говоря, Рим перестал быть Римом! А император перестал быть человеком, который стоит над всеми, которого обожают и боятся. Он становится объектом заговоров, он в центре коррупции и мелких интриг. Такая деградация политических нравов и управления страной — катастрофа для огромной империи, которой жизненно необходима стабильность. Империя начинает распадаться, ей отовсюду угрожают варвары. И те знают об этом, они чувствуют, что римляне слабеют. Значит, пора раздавить их. Германцы переходят Рейн, и Галлия превращается в поле для грабежей. Они опустошают деревни и возвращаются домой с богатой добычей.
Около 260 года Марк Кассиан Постум Латинский — блестящий римский генерал галльского происхождения. Когда германские племена атакуют романизированную Галлию, Галлиен и Постум совместными усилиями сдерживают их. Каждый выбирает своего противника. Император стремится отогнать алеманнов на востоке, генерал обрушивается на франков на севере.
Постум храбро сражается, чтобы изгнать захватчиков — настолько храбро, что в войсках его престиж достигает зенита: легионеры единодушно выступают за то, чтобы провозгласить своего генерала императором! Но императором чего? Рима? Галлии? Галлиен, который чует опасность для своей династии, тут же присваивает сыну Салонину завидный титул Августа: именно он и никто другой будет императором. Тем самым Галлиен стремится умерить амбиции своего галльского генерала.
Но для императорских сыновей наступили тяжелые времена… Постум, для которого невыносима мысль, что власть в Риме достанется этому тусклому Салонину, атакует Кельн, берет в плен нового Августа и приказывает его казнить. Теперь он может украситься знаками императорской власти: солдаты провозглашают его императором Галлии! Его облик становится известным всем: это доброе простодушное лицо с седоватой бородой и золотой короной красуется на монетах, отчеканенных для поддержки экономики края.
В Риме Постум — не более чем узурпатор, конечно, но узурпатор с ограниченными, к счастью, возможностями. Он не стремится свергнуть римского императора, не переходит Рубикон, не пытается заставить Сенат узаконить его власть и не пересматривает серьезно свою принадлежность к «романскому» миру. Но все же он хочет царствовать, хотя и избегает открытого присвоения высшего титула, предпочитая называть себя «реставратором Галлий». Тем не менее, объединив Галлию под своей властью, он роет пропасть между галлами и римлянами. Впервые за много лет они разъединены политически и не подчиняются одной власти.
Что касается Галлиена, его раздражает неповиновение, но он слишком занят алеманнами, которые предпринимают новые набеги — их нужно постоянно удерживать на границах. Тогда между римским императором и реставратором Галлий заключается молчаливое соглашение, из которого каждый извлекает свою выгоду: Постум берет на себя оборону Рейна и, сверх того, добивается власти над Бретанью, Испанией и большей частью Галлии.
В конце концов, судьба первого из галлов, преодолевшего столько испытаний, оказывается печальной: он стал жертвой своих собственных солдат! В 268 году против власти Постума восстал Майнц, он атаковал мятежников, захватил вожаков и приказал их казнить. Этого показательного правосудия его галльским войскам недостаточно: они желают извлечь все преимущества из своей победы и разграбить город! К чему воевать, если нельзя слегка поживиться за счет побежденных?
Постум отказал наотрез. Он не хочет опустошать город своей империи, не хочет равнять с землей такую крепость, как Майнц, столь необходимую для защиты берегов Рейна. Вояки глухи к подобным доводам: они жаждут добычи, все остальное не имеет значения. И раз реставратор Галлий этому препятствует, следует устранить реставратора Галлий! Сказано — сделано: Постум, его сын и личная охрана убиты. Так погиб человек, который правил Галлией десять лет, сумел устрашить захватчиков и обеспечил региону значительное экономическое процветание.
Слухи об этих событиях дошли до островной Британии и Испании и глубоко потрясли Лютецию. На берегах Сены драма отражается самым непосредственным образом. Орды германских варваров в шлемах и с боевыми топорами хлынули в деревни, расхитили урожай и разграбили имущество жителей. Из осторожности они не тронули сам город. Но часть Лютеции, расположенная на левом берегу Сены, представляет собой изолированные кварталы, богатые и уязвимые… Вот эту Лютецию, красивую, зажиточную, беззащитную можно и нужно брать! Толпы налетчиков атакуют ее, а затем быстро исчезают.
Когда же германцы уходят, нужно опасаться багаудов (от кельтского слова bagad — отряд). Эти пестрые банды, состоящие из разбойников, солдат-дезертиров, беглых рабов и безземельных крестьян, не нападают на легионы, обходят стороной крупные поселения, но сеют ужас на фермах и в полях.
Холмы укрывают не только диких зверей и химер, на их склонах прячется целое племя оборванцев. Живя на окраинах империи, эти бандиты врываются в деревни и отдельно стоящие дома, убивают и насилуют, уносят все, что представляет хоть какую-то ценность. И на удаленных дорогах можно порой увидеть странные когорты из безжалостных людей с золотыми кубками в руках, тяжелыми баклагами лучших вин, толкающих перед собой угнанных баранов. Теперь это решающий элемент оборонительной системы северной Галлии.
Из-за своей незначительности город оказывается и изолированным, и защищенным. Лютеция становится крепостью, но, лишившись своего левого берега, она отныне не может соперничать с другими крупными городами империи. Население ее сократилось, самые красивые здания разрушены. К примеру, в сравнении с Пуатье город паризиев выглядит довольно жалко.
Лютеция, некогда галло-римский город, становится городом галльским, который теперь можно называть Парижем, по названию Civitas Parisiorum, который один сумел выжить под защитой своих крепостных стен. Но у Парижа, увы, нет изящества Лютеции. Это небольшое поселение, которое жмется на острове посреди реки, в вечном страхе перед набегами германцев, приходящих с севера и с востока.
IV ВЕК
СЕН-МАРТЕН
Сен-Мартен — станция метро? Не совсем так. В любом случае мой парижский маршрут ее не включает. И не случайно: она закрыта с 1939 года! С тех пор здесь правит Армия Спасения, и ее перроны предназначены для обездоленных. В случае суровой зимы местные бомжи могут проводить там ночь, обрести укрытие и немного тепла. Благодаря этой упраздненной станции бездомные помещаются, таким образом, под покровительство святого Мартина, апостола Галлии, великодушного человека, посвятившего свою жизнь служению бедным…
Зимой 338–339 годов Мартин, тогда еще молодой солдат римской армии, встретил недалеко от Амьена несчастного оборванца, который молил о милостыне… Увы, добрый всадник уже раздал все свое жалованье. Тогда он вынул меч, разрезал свой плащ и протянул половину несчастному. Следующей ночью Мартину явился Христос. Склонившись над святым, Господь вернул ему половину плаща, подаренную нищему, и произнес несколько слов…
— Новообращенный Мартин дал мне эту одежду.
Я хорошо знаю, что по чистой случайности именно эта станция обеспечила защиту святого беднейшим парижанам, но меня волнует эта встреча через века Мартина Милостивого с деклассированными элементами нашего общества.
Мне также кажется поразительным контраст между Дени, подпольно исповедующим христианство, и святым Мартином, епископом торжествующей церкви, у которого было множество последователей. За некий промежуток времени все изменилось. Первый высек искру, второй запалил костер! Отныне церкви не надо прятаться, ушли в прошлое мессы, празднуемые в зловещей темноте подвалов, теперь строительство храмов ведется открыто, теперь строят на века. Император Константин все перекроил. Христиане перестали быть гонимым меньшинством…
К концу III века варварские нашествия вынудили императора Константина держать оборону на всех границах. И он вынужден делегировать часть своих полномочий цезарям, маленьким региональным императорам. Империя медленно разваливается, деление Запад-Восток становится более явственным… Константин, озабоченный прежде всего единством империи, должен сразиться с раскольниками-римлянами, прежде чем отогнать угрожающих варваров.
И вот некий Максенций претендует на то, чтобы стать настоящим хозяином империи. Константину необходимо избавиться от соперника, и он собирается дать бой мятежнику и его армии на мосту Мильвиус, недалеко от Рима.
В 312 году, стоя перед войсками Максенция, император видит появившийся в небе крест над схваткой, в которой люди убивают друг друга. И видение вдруг оживает, произнеся следующие слова: «In hoc signo vinces!» — «Сим знаком победишь!»
Действительно, Константин одерживает сокрушительную победу, и Максенций погибает, утонув в водах Тибра. Став неоспоримым императором, Константин учреждает новую столицу в городе Византии, который, конечно, был переименован в Константинополь. Новый императорский город становится сердцем восточной части Римской империи.
Константин, поверивший в то, что ему покровительствует и его защищает Христос, может теперь только отказаться от политики преследования христиан, которую вели его предшественники — более того, он даже опирается на новую религию, чтобы обеспечить единство империи. Через год после триумфа на мосту Мильвиус он публикует в Милане «эдикт о терпимости», который привлек к нему христиан: «Мы сочли своим долгом осуществить в первую очередь, среди прочих обязательных мер, полезных, по нашему мнению, для благополучия большинства, те законы, на которых покоится уважение к божественному, иными словами, предоставить христианам, как и всем прочим, свободу и возможность исповедовать избранную ими религию, с тем чтобы божественные небесные силы были благосклонны и благоприятны нам самим и всем, кто подчиняется нашей власти…» Эта осторожная стратегия увенчалась полным успехом: христиане стали преобладать в империи.
После правления в тридцать один год Константин умирает в воскресенье 22 мая 337 года. В этот день он обращается с мольбой к епископу Никомеду.
— Есть ли искупление, способное оправдать все мои преступления?
— Такого нет, — отвечает прелат, — кроме христианского крещения.
Тиран повинуется этому наставлению и принимает крещение в надежде отпущения грехов: только так он может попасть в рай, обещанный Сыном Божиим. Он становится христианином на смертном одре, но это обращение в последнюю минуту не встречает полного единодушия и не означает окончательной победы новой веры. Еще долго язычество и христианство будут соперничать между собой.
Двадцать лет спустя племянник Константина, будущий император Юлиан проходит путь в обратном направлении… Рожденный и воспитанный в христианстве, но страстно увлеченный философией, он внушил себе, что мудрость Платона намного превосходит библейское учение о монотеизме. Он возвращается к культу богов, составляющих греческий пантеон, и пишет сочинение «Против галилеян», в котором резко ополчается против христианской «секты»: «Показалось мне уместным изложить для всеобщего разумения те доводы, на основании которых я пришел к выводу, что секта галилеян — злокозненная, чисто человеческая выдумка, не имеющая ничего божественного, но сумевшая соблазнить слабые умы, используя любовь человека к басням, придавая оттенок истинности и убедительности самым нелепым вымыслам». Его аргументация мудро покоится на символике античных мифов: «Рассмотрим, может ли сказанное Платоном трактоваться как сновидение или видение. Этот философ называет богов, которых мы можем видеть, Солнце, Луну, Звезды и Небеса, но все эти явления есть лишь подобия бессмертных Существ, которые мы постигнуть не в состоянии. Когда мы видим Солнце, мы смотрим на образ постижимого явления, которое мы не можем обнаружить: то же самое происходит, когда мы бросаем взор на Луну или любое другое светило. Все эти материальные тела — лишь подобия Существ, которые мы можем постичь только разумом. Итак, Платон прекрасно знал все эти невидимые божества, которые созданы по воле Бога и в Боге, который их породил. Творец Неба, Земли и Моря есть также творец Звезд, которые представляют нам невидимые божества, подобиями которых они являются».
Фактически, догмат о едином Боге, в которого верят те, кого Юлиан именует галилеянами, неизбежно ведет к «отвержению других божеств»… Но именно от этого молодой философ отказывается! Возможно, он согласился бы признать Бога-Отца, Бога-Сына и Святого Духа божественными формами, но при условии, что они займут свое скромное место рядом с бесчисленными языческими божествами. Для него монотеизм — и христиан, и евреев — это производное от нетерпимости, которую он не принимает и не соглашается с ней. Чтобы доказать это, он порывает с религией, в которой был воспитан, возвращается к старой вере и удаляется в Афины. На этой древней земле философии он надеется обрести мудрость и возвыситься до уровня тех, кто его вдохновляет.
Увы, мыслителю вскоре приходится оставить дорогую его сердцу науку: император Констанций, который предпочитает управлять восточной частью своей империи, назначает Юлиана вице-императором и приказывает ему отправиться в Галлию, чтобы осуществлять административную власть и бороться с опасными варварами. Для Юлиана это чудесное возвышение сродни катастрофе! Как? Ему придется заняться настоящей жизнью, отречься от размышлений о положении богов в небе, прекратить чтение перипатетиков прошлого? Надо будет надеть панцирь, сесть верхом на лошадь, командовать легионами? Юлиан поднимается в Парфенон, умоляет Афину избавить его от этого испытания, требует, чтобы она вмешалась и изменила ход земных событий…
Но богиня упорно отмалчивается, и молодой человек с грустью занимает второй по значению титул империи.
Странная судьба бережет этого философа, ставшего воином: в шкуре ненавистного ему человека он выказывает себя энергичным, блестящим, эффективным. Против всякого ожидания, эфирный теоретик оказывается молнией войны! Он осмеливается проникнуть со своими легионами в густые германские чащобы, куда ни одна из римских армий не заглядывала уже триста лет, и где никого не будет после него. Он громит алеманнов в битве при Аргенторатуме (Страсбург), отбрасывает врагов за Рейн и кладет конец налетам грабителей… В империи царит энтузиазм: этот юноша, которого все считали принцем-созерцателем, спас римские территории! Солдаты провозглашают его триумфатором и готовы умереть по одному его слову.
Между битвами и маршами Юлиан приезжает отдохнуть в Лютецию, внутреннюю столицу, которую он избрал себе с января месяца 358 года. Он пока один: его супруга Елена осталась в Риме, чтобы там разрешиться от бремени. Конечно, Юлиан часто уезжает — нужно воевать то там, то здесь, но как только может, он возвращается на берега Сены…
На оконечности острова Сите возвышается римская вилла, представляющая собой укрепление. Она словно кусок Италии в центре Галлии. Охряные стены и черные колонны образуют квадратный двор, засаженный фиговыми деревьями возле бассейна, где течет ясная вода.
Внутри этой роскошной резиденции банкетный зал украшен позолоченными орлами и фресками с изображением Вакха: здесь задаются пиры, которыми не пренебрег бы любой богатый римлянин. Здесь собирается цвет патрициев, разодетых в тоги с тщательно уложенными складками. А в резиденции Лютеции гостей принимать умеют: три перемены блюд за каждой трапезой. Сначала подают яйца и оливки с хлебом и медвяным вином, затем разнообразное мясо, наконец, фрукты…
Власть осуществляется на среднем уровне, где располагается администрация. В самом деле, Юлиан окружил себя группой советников и исполнителей, составляющих строгую иерархию, на которую опирается власть военного вождя. Префект претория, квестор, главный камергер, военные трибуны, секретари завалены работой. Они управляют Галлией — от Бретани на севере до Испании на юге. Юлиан здесь абсолютный и признанный вождь.
Но чтобы сохранить свою власть, вице-император должен, прежде всего, оставаться воином. Он регулярно участвует в тренировке легионов. Однажды, когда он вел учебный бой, противник рассек ему щит ударом кинжала, от которого осталась только рукоять… Мелкий инцидент, если не помнить о суеверности римлян! Солдаты удручены, они видят в этом зловещее предзнаменование. И тогда… Одним словом Юлиан разрешает ситуацию. Обратившись к своим людям, он твердо произносит:
— Успокойтесь, я не выронил щита!
Эта фраза усмиряет все страхи и сомнения. Юлиан-воин умеет обращаться с солдатами, а Юлиан-философ начинает ценить власть. Но больше всего он любит гулять по этому городу, который упорно именует Лютецией, хотя сами жители называют его уже городом паризиев или просто Парижем…
С КАКИХ ПОР ПАРИЖ СТАЛ ПАРИЖЕМ?
Париж всегда будет Парижем, в этом нет сомнения. Но с какого времени Париж стал Парижем? С конца III века город почти лишается своего римского населения и становится исключительно галльским. С этого момента, очевидно, название Лютеция постепенно уходит в прошлое. Первое имеющееся у нас свидетельство материализовалось в межевом римском столбике 307 года, найденном в 1877 году. На нем указана не Лютеция, a Civitas Parisiorum, Город паризиев… С этого времени из Лютеции возникает Париж. Сам межевой столбик, использованный еще раз для саркофага меровингской эпохи, выставлен в музее Карнавале.
Этот город паризиев, сконцентрированный с конца III века на острове Сите, окружен укреплениями. В археологической крипте под порталом Нотр-Дам мы можем видеть фрагмент этого укрепления, сохранившийся чудесным образом. С другой стороны, глубину его нам показывает один набросок в доме № 6 на улице де ла Коломб. В крипте представлены также остатки римских домов и еще плиты, которыми мостили улицы в IV веке.
Итак, Юлиан — любующийся Парижем горожанин, первый из императоров, кто любит город независимо от требований военной тактики или демонстрации императорской власти. Он любит Париж как остров, близкий и далекий одновременно, доступный и уединенный. Он любит Париж, когда река течет спокойно, он любит Париж, когда воды ее внезапно становятся бурными, надуваются и подходят лизать фасады домов, выстроившихся на берегу. Он любит Париж, когда бродит, как простой легионер, по грязным переулкам, когда в витринах открытых лавок выставляются гроздья окороков, связки кровяной колбасы, свиные головы, когда на лотках появляется свежевыловленная рыба и круги сыра, когда чудесные запахи забродившего ячменя и мяты вырываются из мастерской, где готовят
— Патрон, у тебя есть вино с перцем?
— Есть.
— Тогда наливай мне флягу!
Кроме того, солдат, каким стал Юлиан, не может остаться равнодушным к военной флотилии, которая крейсирует перед островом Сите, и войсками, расквартированными на правом берегу Сены. Эта постоянно видимая военная сила успокаивает его: он чувствует себя защищенным, далеким от треволнений мира, чудесным образом укрытым на этой маленькой родине, которую сам себе создал. Маленькая родина, стоящая в центре дорог империи, на земном и речном перекрестке, в мистической нервной точке.
Юлиан не только первый влюбленный в Париж, он также первый его певец. Ночи он проводит за писанием, и слова его вибрируют страстью к Лютеции: «Это остров малой протяженности посреди реки, и окружения расположены кругом; с каждой стороны деревянные мосты дают доступ к нему». Что до Сены, он видит в ней источник жизни и чистоты: «Река дает воду очень приятную и очень чистую. Ею можно любоваться, ее можно пить.
Ведь если живешь на острове, то именно из реки приходится брать воду».
Юлиану нравится в Лютеции все, кроме «грубости галлов и зимнего холода». Верно, у галлов нет утонченной культуры этого молодого человека, а главное, они говорят на языке, соблюдают обычаи и поклоняются богам, которые благородным римлянам неизвестны… В них есть что-то варварское, что может быть искоренено только под воздействием великой латинской цивилизации.
Юлиан вполне обоснованно опасается холодного сезона. Вторая зима, проведенная им в Лютеции, отличается исключительной суровостью, и он рисует апокалипсическую картину: «Река катит словно мраморные плиты… замерзшие блоки белой массы, огромные блоки, которые наваливаются друг на друга и создают твердую дорогу, зимний путь над течением».
Разумеется, резиденцию на острове необходимо отапливать. Зажигают жаровни, Юлиан просит их больше, потому что он дрожит мелкой дрожью в этом отвратительном климате. Наконец он засыпает… Но внезапно просыпается от приступа кашля, задыхается, спальня полна дыма, у него щиплет в глазах и в горле, дыхание прерывается, вдыхаемый воздух раздирает ему внутренности. Он кричит, вопит, потом глаза застилает туманом, и он погружается в слишком тяжелый сон… Но крики его услышаны. Рабы устремляются в спальню и выносят угоревшего во двор. Свежий воздух спасает Юлиана. Дымные жаровни едва не совершили непоправимое. Если бы вице-император задохнулся в эту ночь, кто знает, что сталось бы с Парижем? Он превратился бы в городок, внушающий ужас суеверным римлянам, в скромное галльское поселение с отвратительной репутацией…
Но нет, Юлиан пережил это злополучное происшествие. Когда принц видит, наконец, тающие льды, он вновь отправляется на Рейн, восстанавливает крепости, ведет переговоры с мелкими варварскими царьками, устанавливает границу между алеманнами и бургундами, в Лютецию же возвращается в конце осени. Похоже, что на этот раз непоседливый генерал не хочет покидать свою резиденцию. К нему приезжает жена Елена. Наверное, он удовлетворился бы безмятежной жизнью на берегах Сены, но в дело вмешивается политика…
Ибо Юлиан так хорошо утвердил стабильность в Галлии, что его солдатам вскоре предстоит отправиться на Восток, чтобы вести войну с персами. Покинуть мирную Лютецию? Воевать в пустынях Месопотамии? Никогда! С февраля 360 года легионеры начинают бунтовать. Они проходят через весь город с криками и клятвами никогда не расставаться с Юлианом. Манифестации на парижских улицах… такого еще никогда не видывали!
Тут вице-император показывает свою власть. Он обращается к своим галльским воинам: он понял их и будет действовать так, чтобы они не поехали на Восток.
— Пусть ваш гнев утихнет, и вам будет легко, без мятежа и революционных происков, добиться того, что вы желаете. Раз вам так дорога родная земля, и вы боитесь чужих стран, к которым вы не привыкли, возвращайтесь к себе. Вы не ступите за пределы Альп, коль скоро того не желаете! Я лично поручусь за вас императору Констанцию, это мудрый правитель, который поймет вашу правоту.
Эти добрые, преисполненные сочувствия слова немного успокоили солдат, но весной напряжение вновь нарастает, и легионеры, римские и галльские одновременно, полны решимости повернуть судьбу.
— Юлиан Август!
Поделиться книгой: