Помоги проекту - поделись книгой:
Владислав Бахревский
ХРАНИТЕЛЬНИЦА МЕРИДИАНА
Владислав Бахревский еще очень молод, и все герои его книги — недавние сверстники писателя.
Бахревский родился в семье лесничего, и поэтому, наверное, любит он писать о гулкой тишине лесов и пенье птиц, о ветре, бегущем вдоль маленьких речек, о людях, которые охраняют меридианы и уводят друзей в Долину золотых коней, и о тех, которые видели оживающие под лучами солнца камни или ловили на ладони капли горного снега, первую каплю горной реки.
Бахревский любит путешествовать. Он изъездил почти всю Среднюю Азию, работал в Нуреке проходчиком, жил в Оренбуржье. После окончания пединститута в Орехово-Зуеве был режиссером художественной самодеятельности, работал в журнале «Пионер», в «Литературной газете».
«Хранительница меридиана» — четвертая книга писателя. До этого вышли «Мальчик с Веселого», «Гай, улица Пионерская», «Культяпые олени».
ПТИЦА
ДОЛИНА ЗОЛОТЫХ КОНЕЙ
Она все-таки не узнала об этом. И очень хорошо. Ведь ей девятнадцать лет, а мне пятнадцать. У нее очень красивое имя — Оля. В деревне у нас тоже есть Оля, но имя той, московской, звучит совсем по-другому. Это ради нее водил я весь их отряд в Долину золотых коней…
Они прибыли на уборку урожая. У нас в колхозе любят студентов. Встречать их поехали с музыкой, на грузовиках. А я прискакал на станцию на своем Лимуре. Уж такая смешная кличка у моего коня. Жеребенком он болел. Его выкинули из конюшни, чтобы он не заразил других. Я выходил его и дал ему самое звучное имя. Тогда я не знал, что правильно не «лимур», а «лемур», и что так зовут полуобезьян, живущих в Африке и на Цейлоне.
Оля ехала в первой машине. Машины шли быстро, убегая от пыли. Мне хотелось показать городским, какой у меня славный конь. Я догнал первую машину и долго скакал рядом. Оля сидела у борта. Она смеялась и что-то кричала мне. Ветер трепал слова, как гриву Лимура, и я их не расслышал.
Нехорошо, конечно, по-мальчишески вышло, но я даже покрасовался перед ней. На всем скаку сполз с седла и, обжигая руки, нахватал целый сноп диких мальв. Я бросил цветы ей в машину и, чтобы не видеть, как взрослые парни будут скалить зубы, повернул коня в степь и прямой дорогой прискакал в деревню.
Их бригаду отправили на самый далекий полевой стан, под мое шефство. В общем-то у меня важная должность: я учетчик. Поэтому у меня и коня не отнимают. Наш управляющий сколько раз подъезжал, но директор заступается за меня.
У нас на стане красиво. Он стоит на вершине переката. Степь волнистая. На востоке — горы. Алтай. Когда воздух прозрачный, видны самые далекие снеговые вершины.
На стане нет воды. Ее возят с отделения на глупом старом мерине. По утрам, перед работой, студенты пробовали кататься на этой кавалерии. Оля тоже пробовала. У нее — ничего, все-таки получалось.
Сначала мы поставили студентов копнить сено. Каких только копешек они не нагородили: вкривь, вкось… Пришлось подучить.
Приехал я в тот день к студентам в полдень. Как раз перед обедом. Смотрю, девчата и парни вдесятером толкутся вокруг одной копны. Друг перед другом пыжатся, а толку чуть. То подцепят пласт и поднять не могут, а то выхватят навильник с воробьиный кулачок — тоже смехота. Сошел я с коня, взял у Василия вилы — был у них такой очкастый, — нарочно подцепил громадный навильник — и на попа. В таком положении нести легко. Перышко, а не навильник. Стали ребята по-моему работать. Пошло дело. Забрался я на копну, стал вершить. Тут как раз привезли обед. Я говорю студентам:
— Нажмем, ребята. Пустяки остались.
Парни работают, а девчата клеенку расстелили, готовят обед. И вдруг — топот. Смотрю: висит на спине у моего Лимура Ольга. Видать, хотела в седло сесть, да нога из стремени выскользнула — понес Лимур.
— Стой! — кричу.
Да где там! Уж если Лимур возьмет, криком его не остановишь. Ну, думаю, пропала девка, свалится под копыта и — конец.
Съехал я с копны — и к мерину. Бью, дурака, что есть мочи, трясет коняга всеми четырьмя ногами, понимает, видно, что беда у людей. Только разве ему с Лимуром в скачки играть? Вдруг развернулся Лимур, назад летит. Вижу, дело лучше. Ольга в седле. Одной рукой в гриву вцепилась, другой за повод тянет. Бросился я наперерез. С мерина пот ручьями, сижу, как в болоте. Остановился на пути у Лимура, тот было в сторону пошел, да я к нему прижался боком и за узду схватил.
— Слезай! — кричу Ольге.
— Не слезу, — говорит.
Лицо бледное, а губы — красными шнурками и глаза веселые.
— Слезай! — кричу.
А она засмеялась.
— Теперь, — говорит, — вы рядом, мой отважный кабальеро. Теперь я не боюсь.
И подмигнула:
— Страшно было до мурашек. Никогда так быстро не ездила.
У меня в тот день аппетит пропал, да и студенты плохо ели, а Василий заругался на Олю и ушел.
Вот так мы и подружились. Ну и ссорились, конечно.
В нашей бригаде ток был открытый. А тут пошли дожди. Зерно подмокло, и его нужно было срочно сушить. Я поставил на эту работу девчат. А когда погода разъяснилась и можно было продолжать уборку, многие ушли на копнители. Оля тоже просилась, но я не пустил. Уж больно трудная и пыльная эта работа. Прошел день. Приходит вечером Оля и говорит:
— Надоело лопатой на току двигать, поставь на копнитель. Маринка ногу порезала, нельзя ей в пыли.
Мне надо было что-нибудь похитрее придумать, а я говорю:
— Подумаешь, королева! На стекляшку наступила — и в лазарет. Наши деревенские…
А Оля меня оборвала:
— Значит, ты считаешь, что я слабее не только ваших деревенских, но и больной Маринки?
— Нет, — говорю, — только грязно там.
Тут она за меня и взялась:
— Ах, ты жалеть! По какому же такому праву? На папу моего будто не похож. У того борода и очки. На жениха тоже. Мал.
Покраснел я, а тут еще мошка в глотку попала. Першит до слез. А Ольга смеется.
— Завтра, — говорит, — я на Маринкин комбайн иду, а ты ее на ток определи. Она у нас сознательная, в лазаретах лежать не хочет.
Вечерами студенты жгли костры, пели. Песен они знали много. Смешные пели, и грустные, и которые под марш. И очень мне нравилась одна, про золотых коней:
Глоток воды холодной отпей, Свяжи арканом голод. В Долину золотых коней Спеши, пока ты молод!
Эту песню сочинил очкастый Василий. Когда ребята под гитару спели ее, Ольга хвалила очкастого больше всех, и тогда я сказал:
— А я знаю, где она, Долина золотых коней.
Все засмеялись, думали, что я пошутил, а я рассердился и сказал:
— Если среди вас найдутся такие храбрые, я могу показать им эту долину. Она недалеко, но добраться до нее трудно.
Оля взяла меня за руку, подняла ее вверх, словно я был чемпионом по боксу, и спросила:
— Все слышали, что сказал этот кабальеро? Закончим уборку, и пусть он тогда попробует отказаться от своих слов.
Я засмеялся. Даже сейчас стыдно, как глупо я засмеялся. Не смех получился, а кашель, словно я подавился гречкой.
Озеро было круглое. Оно лежало между скал, в провале. Скалы пахли теплым хлебом. Потом я понял, что ошибся. Так пахнет после грозы или кремень, когда из него высекают огонь.
А вода была холодная. Неживая, осенняя вода.
Я давно уже догадался, что осень начинается на воде.
Трава и листья низкого кустарника были зеленые, но осень и тут поселилась.
Неожиданно, как выстрел, взлетали над кустами тяжелые, жирные птицы. В них сидела осень. Они взяли у лета все, что могли, и теперь ленились долго летать. Взмывали и тут же проваливались в кустарник.
И на небе была осень. Уж очень высоко поднималось оно над вершинами гор, и очень уж ясными были эти далекие снежные пики.
Студенты мои разыгрались, как телята. Карабкались на скалы, окунали ноги в холодную воду, вспугивали куропаток и во все горло читали стихи, каждый свое.
Я дал им порезвиться, а потом приказал ставить палатки, таскать хворост, а сам пошел удить рыбу.
Оля попросилась со мной.
— Ну что? — сказал я ей. — Сдержал я свое слово?
— Не совсем. Здесь очень красиво, но где кони? Где долина?
— Там, — я показал на горный хребет. — Завтра я поведу вас туда. Это трудный путь. Коней увидят только самые смелые.
— Значит, я не увижу, — сказала она.
— Почему?
— Я трусиха. И что же мне теперь делать?
Она склонила голову набок и посмотрела на меня совсем серьезно.
— Знаешь, — сказал я, — ты не волнуйся. Ты все равно увидишь коней. Я тебе обещаю.
— Какая-нибудь тайна, да? — спросила она шепотом.
— Тайна.
Она опять серьезно посмотрела на меня и тихо засмеялась. А потом опять посмотрела и стала грустной. А я не знал, что мне делать. Вытащил удочку и никак не мог нацепить свежего червяка.
После ужина я приказал спать. И все спали. Все меня послушались. Все, кроме Ольги и очкастого. Ночью они выбрались из палаток и долго сидели над озером.
Утром я выстроил моих студентов, осмотрел снаряжение и сказал:
— Мы пойдем сейчас по этой зеленой горе, до того места, где начинаются скалы. Сделаем большой привал, и там я назову тех, кто вернется назад к озеру.
Мы поднимались часа два, и, когда дошли до скал, я выбрал из шестнадцати человек шестерых. Все налетели на меня, стали упрашивать, и я сдался.
— Хорошо, — сказал я им. — Нам придется взобраться на вершину этих скал, а потом идти по самому верху. Это трудно. А дальше будет еще сложнее. Вы сами это поймете.
И я повел их на штурм каменной стены.
Здесь было много змей. Желтых и черных. Здесь были узкие выступы — и пятеро вернулись назад. А когда мы поднялись наверх, из сил выбились еще семеро. Они были сильные ребята, но они никогда не ходили по горам. Я их тоже вернул назад. Я хотел вернуть Ольгу и Василия, но они держались молодцами.
Впятером мы пошли дальше.
Большой привал сделали часа в три, когда стало очень жарко. У ребят была спиртовка, и мы быстро приготовили обед.
Василий спросил меня:
— Далеко еще?
— Если устал, можешь вернуться, — ответил я.
— Нет, я не устал, — сказал Василий. — Я только хочу знать, вернемся ли в лагерь к вечеру?
— Нет, — сказал я. — Мы там заночуем.
Василий рассердился.
— Как же так? Мы будем наслаждаться красотами, а ребята внизу не сомкнут ночью глаз!
— Он их предупредил, — сказала Оля. — Я слышала.
Часам к пяти я привел студентов к Прощальному камню. Это было опасное место.
— Видите? — показал я на темный поясок вокруг скалы. — Это тропа. На ней почти всюду ступня умещается целиком. Ухватиться руками есть за что. Вниз не смотрите. А главное — не бойтесь! Если испугаетесь, будет плохо. Кто в себе не уверен, останьтесь здесь.
Ребята, конечно, спасовать не захотели. Но Василий достал веревку, и все студенты прицепили ее к своим поясам.
— Один упадет — всех утащит, — сказал я им и первым встал на тропу.
Мы добрались до вершины без приключений. Площадка была узкая, мы едва уместились на ней. С трех сторон темнела пропасть.
Василий рассвирепел:
Поделиться книгой: