- Это займет пять - десять минут, сеньор.
Он слышал, как она диктовала номер оператору за морем и прокручивал в голове слова, которые ему необходимо сказать. Исходя, конечно, из того, что Либерман на месте и не беседует с кем-то вне дома. Будьте, пожалуйста, дома, мистер Либерман!
Кто-то легонько постучал в двери.
- Как нельзя кстати, - пробурчал по-английски он и, держа в руке телефонную трубку, дотянулся до ручки двери и потянул ее. Дверь подалась, и в проеме показался официант с роскошными усами, доставив накрытый салфеткой поднос с бутылкой «Брахмы» на нем, но без стаканов.
- Простите за задержку, - сказал он. - К одиннадцати часам почти никого нет на месте. Мне пришлось самому все готовить.
- Все в порядке, - сказал он по-португальски. - Поставьте, пожалуйста, поднос на постель.
- Я забыл стакан.
- Все в порядке, - повторил он. - Стакана не нужно. Дайте мне счет и карандаш.
Он подписал счет, прижав его к стене и придерживая рукой, в которой продолжал держать телефонную трубку; возвращая чек, он прибавил чаевые.
Официант, не поблагодарив его, вышел и, закрывая дверь, только хмыкнул.
Ему не стоило останавливаться в «Дель Рее».
Он снова сел на кровать; трубка продолжала бормотать и посвистывать у его уха. Повернувшись, он подтянул к себе поднос и не без удивления посмотрел на большую желтую салфетку с большими черными буквами на углу ее «Мирамар». Покрутив ее в руках, он отложил салфетку в сторону: сандвичи были толстыми и аппетитными, одно куриное мясо, без лука и прочей шелухи. Забыв об официанте, он залюбовался едой и, склонив голову, впился зубами в толстый ломоть. Господи, как он проголодался!
- Ich mochte Wier, - сказала оператор. - Wier!
Он подумал о ленте с записью, и что он скажет Якову
Либерману, когда у него полный рот и он не может прожевать; яростно работая челюстями, он наконец справился с хлебом. Положив сандвич, он запил его пивом. Оно в самом деле было великолепным.
- Вот-вот будет связь, - сказала Сексуальная операторша.
- Надеюсь. Благодарю вас.
- Будьте на линии, сеньор.
Телефон звякнул.
Он торопливо проглотил очередную порцию пива и поставил бутылку, вытер руку о колено, обтянутое джинсовой тканью, и приник к телефону.
Где-то далеко, на том конце, непрерывно звонил телефон и наконец там сняли трубку.
- Ja?[1] услышал он так четко, словно из другой комнаты.
- Мистер Либерман?
- Ja. Wer ist da.[2]
Это Барри Кохлер. Вы меня помните, мистер Либерман? Я приезжал повидаться с вами в начале августа, я хотел работать с вами? Барри Кохлер из Эванстоуна, Иллинойс?
Молчание.
- Мистер Либерман?
- Барри Кохлер, я не знаю, сколько сейчас времени в Иллинойсе, но в Вене так темно, что я даже часов не различаю.
- Я не в Иллинойсе, я в Сан-Пауло, в Бразилии.
- От этого в Вене не становится светлее.
- Прошу прощения, мистер Либерман, но у меня были веские основания звонить вам. Подождите, пока я вам все расскажу.
- Можете не говорить мне, я и так знаю: вы видели Мартина Бормана. На автобусной остановке.
- Нет, не Бормана. Менгеле. И я не видел его, но у меня есть запись его разговора. В ресторане.
Молчание.
- Доктора Менгеле, - напомнил он. - Помните человека из Освенцима? Ангел Смерти?
- Благодарю вас. А я, было, подумал, что вы имеете в виду какого-то другого Менгеле. Ангела Жизни.
- Прошу прощения, - сказал Барри. - Вы были так...
- Я загнал его в джунгли; уж я-то знаю Йозефа Менгеле.
- Вы так спокойно восприняли это... но я должен вам
- Он использует кучу имен: Грегори, Фишер, Брейтенбах, Риндон...
- И Аспьяцу, верно?
Молчание.
- Ja. Но, думаю, она может принадлежать и настоящему обладателю такой фамилии.
- Послушайте, я не уверен, что полностью проснулся. А вы? Вы хоть понимаете, о чем ведете речь?
- Да! И я прокручу вам запись! Она тут, рядом со мной.
- Минутку. Начните все с самого начала.
- Хорошо, - взяв бутылку, он отпил несколько глотков; пусть теперь
- Барри?
Хо-хо!
- Я здесь. Я только пропустил немного пива.
- Ах, вот как.
- Всего
- Что вы делаете в Сан-Пауло?
- Вы не согласились взять меня к себе, так что я решил сам по себе явиться сюда. Я предан делу гораздо больше, чем вы думаете.
- Это был вопрос моих
- Я же вам сказал, что готов так и так работать; кто мне сейчас платит? Ладно, давайте бросим эту тему. Приехав сюда, я стал разнюхивать, что к чему, и наконец понял, что лучше всего было бы покрутиться вокруг завода «Фольксваген», на котором работал Штангль. Так я и сделал. И пару дней назад засек Хорста Гессена, то есть, мне так показалось, я еще не был уверен. Сейчас у него совершенно седые волосы и, скорее всего, он сделал себе пластическую операцию. Но как бы там ни было, я решил, что это он, и стал выслеживать его. Сегодня он вернулся домой пораньше - он живет в уютнейшем маленьком домике, с потрясающей женой и двумя дочерьми - а в половине восьмого он вышел и сел на автобус, что ехал в нижнюю часть города. Я проследил его до забавного японского ресторанчика, где он поднялся наверх на какую-то частную вечеринку. Лестницу охранял какой-то нацист, и я узнал, что прием дает «сеньор Аспьяцу». Аспьяцу из Освенцима.
Молчание.
- Продолжайте.
- Так что я побродил по этому ресторанчику и наткнулся на одну из официанток. За двести крузейро она несколько позже вручила кассету с речами Менгеле, отдававшим приказания группе. Слова Менгеле слышны совершенно ясно и четко; остальные варьируются от четкого текста до бормотания. Мистер Либерман, завтра они все разъезжаются - в Германию, Англию, Штаты, Скандинавию, по всему миру! Это операция типа Каmeradenwerk[3], она жутко разветвленная, чистое сумасшествие, и мне искренне жаль, что я так неосмотрительно влез во все это, потому что...
- Барри!
- ... потому что она должна претворить в жизнь мечту арийской расы, ради Бога!
- Барри?
- Успокойтесь.
- Я
- Что там происходило, Барри? Сколько их там было?
- Шестеро. Гессен, Траунштейнер, Клейст, Мундт - и двое других... м-м-м, Швиммер и Фарнбах. Вы слышали о них?
- О всех, кроме Швиммера, Фарнбаха и Мундта.
- Мундта? Вы не слышали о Мундте? Да он же упоминается в вашей книжке, мистер Либерман!
- О Мундте в
- Да! В главе о Треблинке. Она у меня в сумке, хотите, я даже приведу вам номер страницы?
- Я никогда не
- О, Господи! Ладно, забудем. Во всяком случае, там было шестеро человек, они разъезжаются на два с половиной года и у каждого у них есть определенные числа, когда они должны убивать каких-то людей и тут уж начинается чистое сумасшествие. Вы слушаете, мистер Либерман? Всего они собираются убить
Молчание.
- Раскрутка?
Он вздохнул.
- Это такое выражение.
- Барри, разрешите мне кое-что спросить у вас. Ведь запись у вас на немецком, так? А ведь вы...
- Я отлично понимаю его! Я не очень хорошо spreche, но понимаю
- Значит, Kameradenwerk, и Менгеле посылает людей...
- ... убивать шестидесятипятилетних гражданских служащих. Некоторым из них по 64 года, а другим по 66. Лента уже перемоталась, сейчас я ее вам прокручу, и вы мне скажете, что делать, с кем из высокопоставленных лиц связываться. Вы позвоните ему и скажете, что я явлюсь, чтобы он принял меня, и принял поскорее. Тогда их удастся остановить до того, как они разъедутся. Первое убийство должно состояться 16 октября. Подождите, я усядусь, как следует, вытяну ноги.
- Барри, это просто смешно. Кто-то подшутил с вашим диктофоном. Или же... или же они не те, за кого вы их принимаете.
В дверь кто-то трижды постучал.
- Убирайтесь! - крикнул он, прикрыв микрофон и припоминая португальские слова. - У меня международный разговор!
- Они могут быть, кем угодно, - сказал голос в трубке. - Они вас просто разыграли.
Постучали громче, а потом в дверь просто забарабанили.
- Вот дерьмо! Подождите, - положив телефон на кровать, он зашлепал к дверям и взялся за ручку. - Кто там?
Чей-то мужской голос затараторил по-португальски.
- Помедленнее! Помедленнее!
- Сеньор, тут какая-то японская леди, она ищет человека, похожего на вас. Она говорит, что должна вас предупредить относительно человека, который... - он повернул ручку, и дверь, которая рывком распахнулась от толчка высокого грузного мужчины, отшвырнула его назад; от удара он согнулся и рот его заполнился кровью. Руки ему заломили за спину; тот нацист, которого он видел у подножия лестницы в «Сакаи», обнажил длинное блестящее шестидюймовое лезвие. Голову ему резко откинули назад, и перед глазами на мгновение показался потолок в коричневатых пятнах протечек; у него хрустнуло плечо и желудок пронзило болью.
В комнату вошел человек в белом; на голове у него была низко надвинутая шляпа, и в руках он держал атташе-кейс. Закрыв дверь, он остановился рядом с ней, глядя, как блондин раз за разом всаживает нож в молодого американца. Воткнуть, повернуть, вытащить; воткнуть, повернуть, вытащить; теперь удар сплеча сверху и в разрывах плоти блеснула белая кость ребра.
Блондин, переводя дыхание, перестал всаживать нож в свою жертву, и черноволосый осторожно опустил тело юноши, в глазах которого застыло удивленное выражение, на пол: часть его расположилась на сером ковре, а другая - на навощенном полу. Блондин вытер окровавленное лезвие ножа о рубашку юноши и коротко сказал черноволосому:
- Полотенце.
Человек в белом бросил взгляд в сторону кровати, подошел к ней и поставил свой чемоданчик на пол.
- Барри? - продолжал спрашивать телефон на кровати.
Человек в белом посмотрел на диктофон, стоящий на ночном столике, и пальцем, обтянутым белой тканью перчатки, нажал на клавишу. Распахнувшиеся створки высвободили кассету. Человек в белом, взяв ее, осмотрел и сунул во внутренний карман. Затем он увидел визитную карточку под телефоном и перевел взгляд на черный аппарат, лежащий на постели.
- Барри? - доносилось из трубки. - Вы здесь?
Человек в белом медленно протянул руку, взял трубку и поднес к уху наушник. Слушая, он прищурил карие глаза, и ноздри, испещренные красноватыми прожилками, раздулись. Он было приоткрыл рот, собираясь что-то сказать, но так и застыл, держа трубку рукой с побелевшими костяшками и приглаживая усики другой рукой.