Счастливая девочка растет

— Не бойся, мы с вожатыми договорились… мы немножко, пару песен.

Встаю, иду за ними. Приходим к костру — он не намного меньше вчерашнего, но вчера вокруг него сидели мы, а сейчас сидят взрослые.

Та, с которой мы пели, садится, сажает меня рядом и говорит смущённо:

— А меня тоже Нина зовут.

Я почему-то обрадовалась и говорю:

— Как здорово — обе Нины!

И мы начинаем петь, мы поём много разных песен, и русских народных, и военных. С Ниной хорошо петь, а теперь мы ещё сидим рядом — это правильно для пения на два голоса, быть рядом. Нам иногда подпевают. Но я чувствую, что со мной что-то не то, не сразу чувствую, но всё сильнее и сильнее: очень жарко груди, очень холодно спине и как будто немножко тошнит. Нина замечает что-то и говорит:

— Давай спинку потру, зябко тебе?

Какая-то вожатая (Наташи нет) говорит:

— Ниночке спать пора, да и прохладно, иди спать!

Я встаю, улыбаюсь всем и говорю:

— Спасибо, так хорошо попели! Спокойной ночи!

Они чуть не хором мне отвечают:

— Это тебе спасибо!

Иду в лагерь, даже бежать не могу, захожу в палатку… а все уже спят.

На следующий день всё прекрасно — вкусный завтрак, нас здесь очень хорошо кормят, так мы с Ёлкой считаем. Потом мы опять с Наташей и всем отрядом гуляем по опушке леса. Лес всегда разный — вот ты входишь в него в том же месте, но что-то изменилось! Он всегда разный, но всегда прекрасный! После обеда мы с Ёлкой обсуждаем, какой сюрприз приготовить Мамочке с Папой на родительский день. После ужина я иду в камеру хранения, и мне выдают там мою кофточку — теперь спать будет теплее.

Играют отбой, и почти с последней нотой в палату входит Нина с другой женщиной. Я так и села на кровать. Они быстро подходят, Нина берёт меня за руку, улыбается, тащит к выходу и при этом говорит:

— Со всеми договорились, Ниночка, не волнуйся — сейчас от души напоёмся!

Мы опять поём у костра — теперь я в кофточке и спине не так холодно, но быстрее, чем вчера, мне становится не по себе: опять жарко груди, спине всё равно холодно и тошнит сильнее, чем вчера. Мы уже довольно долго поём, и я вдруг понимаю: надо скорей идти и ложиться. После очередной песни я встаю и говорю:

— Большое спасибо, но мне уже пора! Спокойной ночи!

Все сразу засуетились, громко мне говорят разное: «Конечно, иди спать!», «Это тебе большое спасибо!», «Наверно, замёрзла», «Спокойной ночи!».

Машу им рукой и тащусь в лагерь. Медленно иду — тошнит. Пришла — все спят. Вот хорошо, думаю, а то мне сейчас совсем не хочется разговаривать! Я снимаю кофточку, кладу её на подушку — подушка холодная и влажная, не хочется на неё ложиться. Раздеваюсь и ложусь.

Утром просыпаюсь от горна — побудка, быстро одеваюсь, подгоняю девочек, бежим на линейку, рапортую Тасе. Но помню всё, что было вчера вечером, — ив груди помню, и в голове помню! Надо что-то придумать, так я больше не могу, но и жаловаться взрослым нельзя: Нина же не виновата, что я… слабоватая оказалась. Надо посоветоваться с Ёлкой.

После завтрака встречаю её и всё рассказываю. Я никогда не видела Ёлку в таком бешенстве!

— Вот чертовки! Дуры толстые! Идиотки! — Она сквозь зубы просто шипит, глаза у неё светлеют и леденеют, а ноздри — как у Мамочки, когда она очень сердится.

Но вдруг лицо у неё становится растерянным, она хватает меня за руку и быстро спрашивает:

— Как ты себя чувствуешь? Сейчас как ты себя чувствуешь?

— Неплохо! — говорю и улыбаюсь, чтобы она так не расстраивалась.

– «Неплохо!» — повторяет она мрачно.

Она меня очень внимательно оглядывает, опускает голову, думает. Я жду.

Ёлка поднимает голову. Я так рада — у неё обычное лицо, только немножко тонкие глаза.

— Сделаем так! — Она говорит очень спокойно, и я понимаю, что всё будет теперь хорошо. — Сегодня сразу после ужина не жди отбоя, а сразу иди в палатку, там какие-то девочки уже будут обязательно. Ты им скажешь: «Девочки, я сегодня немножко устала и сейчас лягу спать». И быстро ложись!

— А если девочки начнут… что-нибудь про… лазарет? — Я расстраиваюсь, потому что зачем мне лазарет?!

— А ты им ответишь, вернее, засмеёшься и скажешь: «Ну какой лазарет? Просто я вчера не выспалась!» И они это знают, потому что вчера заснули, а тебя ещё не было.

— И позавчера меня не было, — добавляю я и смеюсь.

— Ух, чертовки! — Ёлка опять становится мрачная, но ненадолго. — Значит, повторяем: сразу после ужина приходишь в палатку, предупреждаешь девочек, что просто очень хочешь спать, быстро ложишься… ну а засыпаешь ты в ту секунду, когда кладёшь голову на подушку!

— Они придут, обязательно придут… и начнут меня будить, — говорю.

Тут у Ёлки становится такое лицо… оно всё больше морщится, и она через хохот с трудом говорит:

— Ну… пусть… будят!

Мы обе хохочем.

После ужина я бегу в палатку — там довольно много девочек — раскрываю кровать, надеваю кофточку и говорю:

— Девочки! Я очень хочу спать. А вы занимайтесь своими делами, как всегда.

— А ты не заболела? — спрашивает одна девочка.

— Что ты! — машу я рукой. — Я прекрасно себя чувствую, просто сегодня недоспала. Вы ведь заметили, все вчера заснули, а меня нет.

— Да-да! Мы заснули, а тебя не было! — несколько девочек сразу хором говорят.

— Ну вот! — радуюсь я. — Очень спать хочется, спокойной ночи!

И падаю на подушку.

Открываю глаза — надо мной очень много глаз. Ничего не понимаю, но по освещению понятно, что утро. Я моргаю глазами — глаза надо мной отодвигаются, я поднимаюсь на подушке, сажусь, прислоняюсь к спинке кровати — вокруг меня собралось очень много девочек, ну просто все, наверное. И у всех взволнованные лица!

— Что случилось? — спрашиваю.

— Ты что, не помнишь? — спрашивает одна девочка почти с ужасом.

— Что я не помню?

— Что вечером было!

— А что было вечером?

— Ты что, ничего не помнишь, что было, когда ты заснула?!

— Ну как я могу помнить, если я спала! — Я уже сердиться начинаю.

— Но ты говорила! Разве можно во сне говорить, если только не бредишь?

— И что я говорила?

Девочки молчат.

— Галя! — Я подружилась с одной девочкой, она спокойная и «рассудительная». — Я ничего не понимаю! Расскажи мне, пожалуйста, что случилось, когда я заснула.

Галя садится в ноги моей кровати, девочки рассаживаются рядом, и она рассказывает:

— Ниночка, ты ведь вчера раньше легла? Раньше, и сразу заснула. А мы тут играли, разговаривали, и вдруг приходят эти женщины, которые к тебе раньше приходили, и только они входят, играют отбой. Та, которая с тобой пела, спрашивает: «А где же Ниночка?» Мы ей говорим: «Она спит!» А та, которая с тобой не пела, говорит: «Ещё рано, мы сейчас её разбудим!» — и громко говорит: «Ниночка, просыпайся!» Ты спишь и не просыпаешься. Та, которая с тобой не пела, садится к тебе на кровать и очень громко говорит: «Ниночка, просыпайся!» Ты спишь. Она начинает трясти тебя за плечи — ты не просыпаешься. Тогда та, которая с тобой пела, говорит: «Может, не будем её будить — очень крепко спит!» — «Подумаешь, крепко спит! Попоём — ещё крепче заснёт! — И опять начинает кричать: — Просыпайся!» — и трясти!

— А вы что? — спрашиваю.

— Мы сначала растерялись, а когда она сказала «подумаешь…», мы решили позвать Наташу, — объясняет Галя. — Но эта, которая с тобой не пела, вдруг так разозлилась и говорит: «Сейчас она у меня быстренько проснётся!» Схватила тебя за плечи, посадила, к себе подтянула и как начнёт трясти и кричать: «Просыпайся! Просыпайся!» Мы очень испугались, а ты вдруг довольно громко и понятно, но с закрытыми глазами говоришь: «Пошли к чёрту!»

Я захохотала — остановиться не могу, так это всё неожиданно и смешно. Девочки тоже захохотали. И вдруг я смеяться перестала и думаю: неужели я могла так сказать?! Я спрашиваю у Гали:

— Неужели я их к чёрту послала? Ужас какой! Просто не верится. Взрослых людей взяла и послала к чёрту!

— Да-да! — хохочет Галя. — Ты очень чётко сказала: «Пошли к чёрту!»

— И что дальше было?

— Они обе так испугались… Эта трясти тебя перестала, руки отпустила, ты сразу бряк на подушку, на правый бок повернулась, спишь! — Галя очень довольна. — И они сразу убежали!

— Ну неужели ты ничего не помнишь? — удивляется одна девочка.

Тут я обозлилась и спрашиваю сухо:

— Неужели ты считаешь, что я могла наяву, то есть в сознании, а не во сне послать взрослых к чёрту?

— Нина очень хорошо воспитана, — говорит спокойно Галя. — Она нас хоть раз послала к чёрту?

После завтрака встретились с Ёлкой. Я всё ей подробно рассказала, и мы долго хохотали.

— Теперь они к тебе больше не придут! — сказала Ёлка.

— Ты уверена? — Мне очень хотелось ещё раз это услышать.

— Абсолютно уверена. Так же, как я уверена в том, что никто не сможет тебя разбудить, если ты этого не хочешь!

Я обрадовалась, но мне было неудобно перед Ниной — мы так хорошо с ней пели. А я её к чёрту послала! Я сказала Ёлке, она подумала и ответила:

— Нина хорошая, она поймёт: это не ты сказала, а кто-то из глубины твоего сна!

Мэри

Как всё здорово! И в лагере было хорошо, и домой вернулись — это замечательно, я скучаю без дома, особенно скучаю без Мамочки и Анночки. Анночка так обрадовалась, и я её сразу научила делать «ласточку» и «кольцо». У нас опять в лагере не было никаких кружков, но было много свободного времени, и мы друг другу показывали, кто что умеет.

31 августа был самый наш любимый праздник — годовщина свадьбы Мамы и Папы. Бабушка сделала очень много вкусных вещей, а мы с Ёлкой и Анночкой нарисовали праздничный весёлый плакат. И пришли, конечно, Садовские и Соболевы. Я показала им, как я стойку делаю. Дядя Миша сказал, что это ерунда, а не стойка, потому что я её об дверь делаю. Тётя Зина сказала, что он «дурак» и просто завидует. Папа хмыкнул, а Мамочка очень смеялась!

А сегодня 1 сентября 1945 года. Я иду в третий класс, в новую Ёлкину школу. Она на Безбожном переулке, почти у самой Мещанской, туда идти совсем недалеко — Банный, Капельский и Безбожный. По Безбожному ходит трамвай, и на последнем вагоне сзади мальчишки висят!

Я очень радуюсь новой школе — в Железнодорожной, когда ушла Мария Григорьевна, стало плохо, а теперь всё будет очень хорошо!

И вот я в новой школе, сижу недалеко от дверей, меня туда учительница посадила — по-моему, она хорошая и добрая. Я разглядываю девочек — хорошие девочки, улыбаются, разговаривают, но ко мне ещё никто не подходил. Ладно, потом со всеми познакомлюсь. Первый урок — арифметика, с арифметикой здесь у девочек не очень, ну и там было не очень! Я разглядываю девочек и вдруг вижу какую-то странность у одной. Она сидит на первой парте, в ряду, который у окна, но сидит не у окна. У неё красивые светлые волосы, они как-то непонятно все сверху собраны, а оттуда много локонов, локоны струятся вниз, до лопаток — они очень аккуратные и ровные. Очень красивая причёска! Но я ни в одной школе — а я уже учусь в четвёртой школе: две простых, две музыкалки — и два раза в лагере была — ни разу не видела такой причёски… у девочки! Учительниц тоже таких не видела. Меня вызывают к доске, я быстро пишу всё что надо, учительница меня хвалит, ставит пятёрку, я сажусь на место.

Звенит звонок. Сейчас, думаю, пойду знакомиться. И тут происходит странная вещь: учительница выходит из класса, а все девочки не идут, а просто бросаются к девочке с локонами, облепляют её так, что она и не видна, но сразу слышится шипящий гул: жу-жу-жу-жу-жу! Я смотрю — в классе за партой сижу только я, все остальные около той, с локонами.

Плохо дело, думаю, надо приготовиться — к чему, правда, не знаю, но чувствую, что-то будет! И сразу приготовилась. Девочки на меня всё время оглядываются, потом опять туда носами. Это смешно! По-моему, уже скоро переменка кончится, а они всё жужжат! Вдруг одна девочка отходит от этой плотной кучи, идёт ко мне. Ага, началось! Я выпрямляюсь, как Мамочка, откидываюсь немного на парте и делаю, как Ёлка, кривую голову. Девочка останавливается около меня, с ноги на ногу качается и молчит. Я тоже молчу, но сразу вспоминаю: где-то мы это читали — в Америке мужчины кладут ноги на стол, — и я думаю: вот здорово было бы сейчас ноги на парту положить, и усмехаюсь. У девочки в глазах то страх, то нахальство. Я молчу и спокойно на неё смотрю. И она наконец говорит, нахально говорит:

— Мэри сказала, чтобы ты к ней подошла!

В музыке есть очень много разных… действий, они обозначаются знаками. Есть такое действие — пауза, в это время никто не поёт и не играет. И я делаю паузу. У неё глаза бегают и моргают, и сама она не может стоять — качается и вихляется. Я паузу закончила и говорю спокойно:

— Если Мэри надо, она может сама ко мне подойти!

Девочка вздрагивает, поворачивается и бежит к Мэри.

Звенит звонок — переменка кончилась, но они всё равно там жужжат. Входит учительница и строго говорит:

— Почему вы не на своих местах?

Все быстро рассаживаются. Учительница другая, ведёт русский язык, она тоже хорошая и добрая, всё время улыбается, зовут Ксения Кузьминична. Седые волосы у неё собраны в большой пучок, глаза голубые, а платье тёмно-синее с белым воротничком. Она вызывает по очереди двух девочек — они читают из учебника. Первая неплохо читает, вторая спотыкается. Потом учительница вызывает меня, я выхожу к доске, она спрашивает очень ласково:

— Как тебя зовут?

— Нина, — говорю.

— Ниночка! — Она говорит это так ласково, что непонятно, как дело дальше пойдёт. — Почитай нам, пожалуйста, из этой книжки про осень! — И протягивает мне книжку.

Я беру книжку — она для взрослых, мелкий шрифт, но я уже много таких книжек читала — и читаю про осень. С выражением читаю. Она внимательно слушает и одновременно очень внимательно меня разглядывает.

— Спасибо! — вдруг говорит и берёт у меня книжку. — Ты хорошо читаешь! У тебя здесь учится сестра? — И улыбается такой улыбкой, что я немножко пугаюсь. Кажется, что на её лице что-то защёлкнулось, и непонятно, как это расщёлкнется обратно.