Сочинения

Теэтет . Как же нет?

Чужеземец . Но одна часть искусства словопрения истребляет деньги, а другая – наживает их.

Теэтет . Совершенно верно.

Чужеземец . Так попытаемся же сказать имя, каким должно называть каждую.

Теэтет . Да, это нужно.

Чужеземец . Я полагаю, что та часть этого искусства, которая ради удовольствия подобного времяпрепровождения заставляет пренебрегать домашними делами и способ выражения которой вызывает у большинства слушателей неудовольствие, называется – то мое мнение – не иначе как болтовней.

Теэтет . Конечно, она называется как-нибудь так.

Чужеземец . А противоположную этой часть, наживающую деньги от частных споров, попытайся теперь назвать ты.

Теэтет . Да что ж другое и на этот раз можно сказать, не делая ошибки, кроме того, что опять, в четвертый раз, появляется тот же самый удивительный, преследуемый нами софист?

Чужеземец . Так, стало быть, как показало исследование, и на этот раз софист, видно, есть не что иное, как род [людей], наживающих деньги при помощи искусств словопрения, прекословия, спора, сражения, борьбы и приобретения.

Теэтет . Совершенно верно.

Чужеземец . Видишь, как справедливо говорят, что зверь этот пестр и что, по пословице, его нельзя поймать одной рукой.

Теэтет . Значит, надо обеими.

Чужеземец . Конечно, надо, и по возможности следует делать так, чтобы преследование его велось неотступно. Например, вот так. Скажи мне: называем ли мы как-то некоторые занятия рабов?

Теэтет . И даже многие. Но о каких именно из этих названий ты спрашиваешь?

Чужеземец . Например, о таких: мы говорим «процеживать», «просеивать», «провеивать», «отделять».

Теэтет . Как же иначе?

Чужеземец . И сверх того еще «чесать», «прясть». «ткать»; существует и множество других подобные названий, относящихся, как мы знаем, к искусствам Не правда ли?

Теэтет . Что же ты спрашиваешь и желаешь разъяснить по поводу этих примеров?

Чужеземец . Все искусства вообще, о которые, было сказано, думаю я, называются разделяющими.

Теэтет . Да.

Чужеземец . По моему мнению, так как все это сводится к одному искусству, то надо бы удостоить его и одним именем.

Теэтет . Каким же?

Чужеземец . Это – искусство различать.

Теэтет . Пусть будет так.

Чужеземец . Посмотри-ка: не могли ли бы мы каким-нибудь образом в свою очередь усмотреть два его вида?

Теэтет . Слишком же скорого ты требуешь от меня соображения.

Чужеземец . Но ведь в упомянутых искусствах различения одно может отличать худшее от лучшего, другое – подобное от подобного же.

Теэтет . Теперь, когда это сказано, мне так кажется.

Чужеземец . Для одного из этих различений я не знаю ходячего имени, а для другого, которое лучшее оставляет, а худшее устраняет, знаю.

Теэтет . Скажи, какое?

Чужеземец . Всякое подобное различение, думаю я, у всех носит название некоего очищения.

Теэтет . Да, это так называется.

Чужеземец . Но не заметит ли каждый, что очистительный вид искусства в свою очередь двоякий?

Теэтет . Да, на досуге, быть может, и заметит. Я же пока не вижу.

Чужеземец . И однако, многие виды очищений, касающиеся тел, следует обозначить одним именем.

Теэтет . Какие и каким?

Чужеземец . Прежде всего, очищения у живых существ всего того, что находится у них внутри тел и что правильно выделяется, очищаясь благодаря гимнастике и врачеванию; затем, очищения всего внешнего, о чем и говорить неловко, совершающиеся при помощи банного искусства; наконец, очищения неодушевленных тел, о которых до мелочей заботится валяльное и все вообще искусство украшения, получившее множество имен, кажущихся смешными.

Теэтет . И даже очень.

Чужеземец . Без сомнения, так, Теэтет. Однако методу нашего исследования искусство омывать губкой подлежит не меньше, но и не больше, чем искусство приготовлять лекарства, хотя бы одно из них приносило нам очищением малую пользу, а другое – великую. Ведь этот метод, пытаясь с целью приобретения знания уразуметь сродное и несродное во всех искусствах, ценит ради этого все их одинаково, и, поскольку они подобны между собой, не считает одни смешнее других; он вовсе не находит, что тот, кто объясняет охоту на примере предводительства войсками, почтеннее того, кто поясняет ее на примере ловли вшей, хотя в большинстве случаев считает первого напыщеннее. Да вот и теперь ты спросил, каким именем нам назвать все те способности, удел которых очищать как неодушевленное, так и одушевленное тело, и для этого метода совершенно безразлично, какое выражение покажется самым благопристойным, лишь бы оно, оставив в стороне очищения души, объединило собою то, что очищает все остальное. Ведь теперь он пытается отделить очищение мысли от остальных очищений, если только мы понимаем, чего он желает.

Теэтет . Я понял и соглашаюсь, что существует два вида очищения, из которых один касается души и отличен от того, который касается тела.

Чужеземец . Превосходно. Выслушай от меня и следующее: сделай попытку опять разделить то, о чем мы говорим, надвое.

Теэтет . Я попытаюсь делить с тобою вместе, куда бы ты меня ни направил.

Чужеземец . Не считаем ли мы, что порочность души – это нечто отличное от ее добродетели?

Теэтет . Как же нет?

Чужеземец . Но ведь очищение состояло в том, чтобы выбрасывать все негодное и оставлять иное.

Теэтет . Да, конечно.

Чужеземец . Так стало быть, если мы найдем какой-либо способ устранения зла из души, то назвав его очищением, мы выразимся удачно.

Теэтет . И даже очень.

Чужеземец . Должно, однако, назвать два вида зла, относящегося к душе.

Теэтет . Какие?

Чужеземец . Один – проявляющийся как болезнь в теле, другой – как безобразие.

Теэтет . Не понял.

Чужеземец . Быть может, ты не считаешь болезнь и разлад одним и тем же?

Теэтет . И на это не знаю, что мне отвечать.

Чужеземец . Разве разлад это не раздор, возникающий вследствие какой-либо порчи – среди того, что сродно по своей природе?

Теэтет . Да.

Чужеземец . А безобразие – разве это не род несоразмерности, неприглядный во всех отношениях?

Теэтет . Да, именно это.

Чужеземец . Что же? Не замечаем ли мы, что в душе людей негодных мнения находятся в раздоре с желаниями, воля – с удовольствиями, рассудок со страданиями и все это – между собой?

Теэтет . Весьма даже.

Чужеземец . Но ведь все это по необходимости родственно друг другу.

Теэтет . Как же нет?

Чужеземец . Стало быть, называя разлад и болезнь души пороком, мы выразимся правильно.

Теэтет . Конечно, вполне правильно.

Чужеземец . Что же? Обо всех тех вещах, которые, находясь в движении и имея перед собою какую-то цель, к достижению которой и стремятся, при каждом порыве минуют ее и ошибаются, скажем ли мы, что это случается с ними вследствие соразмерности вещи и цели или, наоборот, вследствие несоразмерности?

Теэтет . Ясно, что вследствие несоразмерности.

Чужеземец . Но ведь мы знаем, что всякая душа заблуждается во всем не по доброй воле.

Теэтет . Бесспорно.

Чужеземец . Заблуждение же есть не что иное, как отклонение мысли, когда душа стремится к истине, но проносится мимо понимания.

Теэтет . Несомненно.

Чужеземец . Стало быть, заблуждающуюся душу должно считать безобразною и несоразмерною.

Теэтет . По-видимому.

Чужеземец . Итак, в ней есть, видно, эти два рода зла. Один, который многие называют пороком, это, как весьма очевидно, ее болезнь.

Теэтет . Да.

Чужеземец . А другой называют заблуждением, но соглашаться с тем, что это – зло, свойственное только душе, не желают.

Теэтет . Конечно, должно согласиться с тем, в чем я, когда ты это недавно сказал, усомнился, а именно что есть два рода зла в душе и что трусость, своеволие и несправедливость, все вместе, надо считать гнездящейся в нас болезнью, а состояния частого и разнообразного заблуждения – безобразием.

Чужеземец . Не существует ли против этих двух состояний, по крайней мере для тела, неких двух искусств?

Теэтет . Каких это?

Чужеземец . Против безобразия – гимнастика, против болезни врачевание?

Теэтет . Это ясно.

Чужеземец . Так не существует ли и против высокомерия, несправедливости и трусости из всех искусств по природе своей самое подходящее – карательное – правосудие?

Теэтет . Вероятно, по крайней мере если говорить согласно с людским мнением.

Чужеземец . Что же? А против всякого вообще заблуждения можно ли правильнее назвать другое какое-либо искусство, кроме искусства обучать?

Теэтет . Нет, нельзя.

Чужеземец . Ну хорошо. Должно ли, однако, утверждать, что в искусстве обучать существует один род, или надо говорить, что их больше и что в этом случае самые важные в нем – два каких-то рода? Рассмотри.

Теэтет . Рассматриваю.

Чужеземец . И мне кажется, что мы скорее всего могли бы найти их вот как.

Теэтет . Как?

Чужеземец . А рассмотрев, не допускает ли заблуждение внутри себя некоего разделения? Ведь будучи двояким, оно, очевидно, принуждает и искусство обучения иметь две части, по одной для каждого из своих родов.

Теэтет . Что же? Ясно ли тебе то, чти мы теперь исследуем?

Чужеземец . Мне, во всяком случае, кажется, что я вижу обособленным некий великий и тягостный вид заблуждения, равный по значению всем остальным частям заблуждения.

Теэтет . Какой именно?

Чужеземец . Тот, когда, не зная чего-нибудь, люди считают себя знающими это. Отсюда, по-видимому, у всех возникает все то, что составляет наши ошибки в мышлении.

Теэтет . Правда.

Чужеземец . Так именно этому одному виду заблуждения и присваивается, по моему мнению, имя невежества.

Теэтет . Уж конечно.

Чужеземец . Какое же, стало быть, надо дать имя той части искусства обучения, которая от него избавляет?

Теэтет . Я так думаю, чужеземец, что все другое называется ремесленным обучением, а эта часть, по крайней мере здесь, у нас, именуется воспитанием.

Чужеземец . Да и у всех почти эллинов, Теэтет, она именуется так. Но нам надо еще рассмотреть, не есть ли она уже неделимое целое, или же она допускает какое-либо достойное названия подразделение.