Помоги проекту - поделись книгой:
Пока Ник осматривал беженцев, мы перевезли на баркас бочонок с водой, по мешку с рисом, финиками и сахаром, большой кусок парусины для изготовления тента (защиты от солнца), а также несколько кусков мыла — на баркасе повсюду валялся уголь, на котором вьетнамцы готовили пищу, и все люди были изрядно грязными. Правда, и уголь у вьетнамцев заканчивался, и им исключительно повезло, что им довелось встретить корабль, который мог поделиться с ними этим архаическим топливом.
Но наибольшая беда беженцев состояла в другом: они потеряли ориентацию в море и не имели понятия, где находятся. Карт на баркасе не было, а компас вышел из строя. Это был жидкостный компас американского производства, видно, списанный по истечении срока службы. Он представлял собой наполненный масляной жидкостью котелок, в котором на вертикальной оси закрепляется алюминиевая картушка. Компас не работал лишь потому, что в котелке не было жидкости (она вылилась, когда котелок нечаянно опрокинулся). Я налил в него подходящего масла, и компас вновь заработал. Удивительно, но на баркасе не нашлось ни одного человека, знакомого с мореплаванием. Капитаном назвался молодой человек лет двадцати, но он имел лишь смутное представление об управлении своим судном. Я помог вьетнамцам, как мог: набросал на бумаге путь, который им следовало пройти. С помощью женщины-переводчицы капитан понял меня.
— Спасибо! Спасибо! — то и дело повторяли вьетнамцы, получая от нас мешки с продовольствием, которое мы перевозили на динги.
У детей особый восторг вызвали финики, да еще в огромном количестве, достаточном по меньшей мере на месяц.
— Спасибо! Спасибо! — звучало снова и снова.
Напоследок мы поделились с беженцами одеждой.
— Спасибо! — скандировали вьетнамцы, прощаясь с нами.
— Счастливого пути! — отвечали мы.
— Помните Оман! — возгласил Камис-флотский вслед удалявшемуся баркасу.
До Тайваня вьетнамцам оставалось шесть дней пути, и у них были хорошие шансы успешно завершить свой переход.
Вертящийся дельфин
Глава 13. Китай
28 июня в восемь часов утра мы увидели землю: на линии горизонта высился серый пик. Оманцы ликовали. Эйд подбежал ко мне и, широко улыбаясь, хлопнул меня по спине. Весь экипаж собрался на палубе, взирая на землю на горизонте. Это был долгожданный Китай.
— Я еще час назад увидел эту остроконечную гору, — возбужденно произнес Камис-полицейский, самый зоркий из нас, — но мне никто не поверил.
Теперь никаких сомнений не оставалось: мы на самом деле видели Тайвань-шань, конусообразную гору, возвышающуюся вблизи Жемчужной реки, на которой стоит Кантон, конечная цель нашего плавания длиной шесть тысяч морских миль. Наше путешествие, продолжавшееся семь с половиной месяцев, подошло к концу.
—
Глядя на побережье Китая, я размышлял о том, какому же количеству кораблей, пришедшим с юго-западными муссонами к этим далеким и в свое время таинственным берегам, открывалась видневшаяся на горизонте гора, подтверждающая, к радости моряков, что трудное плавание позади. В течение многих веков сюда возвращались из Юго-Восточной Азии китайские торговые корабли, сюда приходили индийские корабли, португальские каравеллы, чайные клиперы, многочисленные суда голландской и английской Ост-Индских компаний. Для всех этих судов гора Тайвань-шань служила ориентиром, указывая путь к Жемчужной реке, южным воротам в Китай.
Во время своего седьмого путешествия Синдбад-мореход оказывается на корабле, следовавшем в «город Китай» по самому опасному и «последнему морю на свете». Однако до «города Китая» (о котором автор рассказа, вероятно, имел весьма смутное представление) корабль не доходит, потерпев кораблекрушение, в результате чего Синдбад попадает на остров, населенный удивительными людьми, у которых раз в месяц вырастали крылья, позволявшие «взлетать к облакам». Синдбад уговорил одного из жителей этого острова взять его с собою в полет, но, устроившись на плечах этого человека и поднявшись с ним в воздух, он от непомерного удивления и восторга стал прославлять Аллаха, и в результате этого славословия с неба сошел огонь и едва не сжег поднявшихся в небо людей.
В арабских сказках фигурируют люди-птицы со сверкающим оперением, живущие на таинственных островах, расположенных на Востоке. Вероятно, автор рассказа о седьмом путешествии Синдбада был знаком с этими сказками и не преминул вставить в сюжет похожую тему. В этом рассказе также говорится о том, что Синдбад с большой выгодой для себя торговал на острове сандаловым деревом. Вот эта тема, в отличие от предыдущей, имеет реальное основание, да и к Китаю имеет несомненное отношение. Из арабских хроник известно, что в Китае, и прежде всего в Кантоне (носившем у древних арабов имя Ханфу), торговля сандаловым деревом процветала. За этот заморский товар давали огромные деньги. Первым оманским купцом, торговавшим на Востоке сандаловым деревом в середине VIII века, был Абу Абуйда. Арабские географы и купцы имели довольно ясные представления о торговле с Китаем, который, по их понятиям, был такой же богатой, могущественной и огромной страной, как Индия. Арабские географы писали в своих трудах, что Китай, начинаясь там, где кончается Индия, простирается до пределов известного мира, за которым находится таинственная страна, жители которой постоянно посылают дары властителям Поднебесной империи, чтобы те ниспосылали на их землю благодатные дожди.
Торговля в Кантоне подчинялась устоявшимся правилам. Когда торговые корабли приходили в порт, их грузы осматривал китайский портовый служащий. После этого все товары выгружались на берег, заносились в инвентарную книгу и переправлялись на государственный склад. Там они находились до того времени, пока в Кантон не приходило последнее торговое судно, закрывавшее навигацию. Объявив период навигации завершенным, портовые власти открывали все склады, собирали с купцов «торговую десятину» и разрешали им торговать.
И вот теперь, спустя более тысячи лет, к устью Чжуцзян, реки, на которой стоит Кантон, подходил наш корабль. Я полагал, что нам устроят официальную встречу: тому были все основания. Когда мы отправлялись в наше путешествие из Маската, помимо оманцев, нас провожал китайский посол, который от лица своего правительства официально пригласил наш корабль в свою страну. Правда, с той поры прошло семь с половиной месяцев, и за все это время мы ни разу не связывались с Китаем. Может, о нас забыли?
«Сохар» приближался к Жемчужной реке. Перед нами лежала уходящая на северо-запад цепочка скалистых обрывистых островов, поросших серо-зеленой растительностью. Справа от нас, вдали, возвышались бросающиеся в глаза Ослиные Уши — гора с двумя пиками-близнецами, но мне она ориентиром не послужила. Нам следовало войти в главный западный канал Перла, но дельта этой реки разбита на множество рукавов; в какой войти — я не знал. Мы приближались к большому порту, и, казалось бы, на подходах к нему должно царить оживление. Но нет, море было почти пустынно. Лишь вдали прошло грузовое судно, да с нескольких лодок ловили рыбу. В бухте у подножия Тайвань-шань виднелась небольшая деревня — насколько удалось разглядеть в бинокль, с покосившимися, полуразрушенными домами. На самой Тайвань-шань стояла радиолокационная станция, которая, казалось, с подозрением глазела на нас своим единственным глазом-тарелкой.
«Сохар» продолжал идти к устью Жемчужной реки, лавируя между скалистыми островами. Над нами висели круглые, розовато-золотистые облака, казалось, пропитанные светом и теплом; далее, к небосклону, над дельтой реки теснились синие облака, а над линией горизонта облака казались иссиня-черными, готовыми пролиться дождем на опускающиеся к морю холмы. Вся эта картина напоминала традиционный китайский ландшафт, каким его рисуют художники; не хватало лишь джонок в море.
Изучив дельту Чжуцзян по имевшейся у меня карте, я нашел для нашего корабля подходящее место стоянки на ночь, решив бросить якорь у острова Сан-чао-шань, высуты которого вполне могли защитить нас от южного ветра. Разглядывая карту, я размышлял о том, когда же в последний раз арабский торговый парусник посетил эти края. Четыреста лет назад? Еще раньше? Согласно арабским хроникам, торговля арабов с китайцами была прервана в 950 году, когда китайская армия опустошила Кантон, истребила иностранных торговцев и сожгла их дома. Торговля эта, конечно, позже возобновилась, ибо известно, что китайским фарфором в течение по крайней мере шести последующих столетий торговали в Омане. История торговли представляет собой столь запутанный и сложный конгломерат своих составляющих (торговые сухопутные и морские пути, перевалочные пункты, товарообмен, конкуренция, столкновение интересов), что до сих пор — в связи с отсутствием надежных и достоверных источников — изобилует белыми пятнами, которые только начали заполняться современными археологами. Однако не вызывает сомнений, что Чжуцзян — Великая Река, как ее называли арабы — еще тысячу лет назад служила связующим звеном взаимовыгодной и успешной торговли между Оманом и далеким Китаем. И когда «Сохар» вошел с приливом в устье этой реки, я не только посчитал этот момент знаменательным, ибо он означал успешное завершение нашего путешествия, но и понадеялся, что наше долгое и опасное плавание приумножит славу арабских мореходов Средневековья, ходивших в Китай через семь морей.
Подойдя к острову Сан-чао-шань, мы вошли в небольшой заливчик, защищенный от южных ветров холмами, амфитеатром опускавшимися к воде. В заливчике уже нашла приют на ночь небольшая рыболовная джонка, но на ее борту никого не было видно.
— Грот на гитовы! — скомандовал я, и грот, собираясь в складки, стал подниматься к рею.
— Отдать становой якорь!
Под грохот цепи якорь ушел на дно. После десятиминутной молитвы оманцы вместе с другими членами экипажа стали опускать грота-рей. Рангоутное дерево, скрипя и даже, казалось, охая, пошло последний раз вниз, чтобы наконец обрести покой, уподобляясь усталому путнику, опускающемуся после дальней дороги в скрипучее, но покойное кресло.
С наступлением темноты в залив вошла еще одна рыболовная джонка. Вероятно, мы пришли в одно из тех мест, где рыбаки проводили ночь. Мы зажгли якорные огни: один на корме, другой на бушприте. Однако рыбакам до нас дела, видимо, не было. Арабский дау интереса у них не вызвал. «Сохар» повернулся на якоре носом к ветру, после чего замер, уподобившись птице, севшей на ветку после длинного перелета.
Утром по небу заходили темные облака, время от времени проливавшиеся дождем. Накануне наш экипаж проделал большую утомительную работу, и потому люди проснулись поздно, и только в полдень мы снялись с якоря и пошли под кливером и бизанью вверх по реке, изобилующей множеством островов с редкой, чахлой растительностью. Мы ожидали, что нас встретит дежурный катер или лоцманский бот, однако нас никто не встречал. Река, как и прошлым днем, была почти пустынна, лишь вдали виднелось несколько джонок — рыбаки, занятые промыслом, не обращали на нас никакого внимания. Мы прошли по дельте реки около десяти миль, но нам вполне могло показаться, что мы все еще пребываем в открытом море в ста милях от берега.
В конце концов во второй половине дня мы встали на якорь в ста ярдах от берега, на котором располагалось здание, похожее на казарму. Впрочем, назначение этого здания я определил лишь потому, что рядом с постройкой увидел группу солдат. Они заметили нас, и один из них побежал на холм, видимо, с донесением, после чего с холма спустился сержант. Взглянув на невесть откуда взявшийся парусник, он повернулся и, последовав примеру солдата, побежал обратно на холм. Сержанта сменили два офицера. Вооружившись биноклями, они стали рассматривать наш корабль, но тем дело и ограничилось.
Мы опять снялись с якоря и пошли к острову Ла-ca-вей, по моему мнению, удобному месту для размещения на нем лоцманской станции. Направляясь к этому острову, мы разобрали имевшиеся в нашем распоряжении гранаты, автоматы и пистолеты и выкинули их за борт, как о том договорились с военными, у которых в Маскате получали оружие. Едва мы завершили эту работу, во время которой я возблагодарил небо за то, что воспользоваться оружием нам не пришлось, как увидали, что к нам на полном ходу приближается канонерская лодка. По реке шла короткая крутая волна, и лодка (устаревшей конструкции) с высоким и узким корпусом, испытывая сильную качку, то и дело угрожающе накренялась. На ходовом мостике лодки толпились матросы, глазевшие на странный корабль. Мы подняли приветственный флаг и попытались связаться с лодкой по радио. Никакого ответа. Канонерская лодка лишь стала кружить вокруг нашего корабля, по всей вероятности, изучая необыкновенное судно. Я пожимал плечами. Неужели никто не предупредил китайские власти о приходе «Сохара»? Не приведи господь, чтобы мы стали причиной дипломатических осложнений. Наконец канонерка стала сигналить нам фонарем. Мусалам, служивший сигнальщиком во флоте султана, принялся вести запись. Получилась абракадабра. На каком языке нам сигналят? Я решил попросить китайцев повторить сообщение. Сигнального фонаря на «Сохаре», как и на всяком арабском паруснике, разумеется, не было, и потому я дал Мусаламу кусок картона, и он, расположившись у самого яркого на «Сохаре» кормового якорного огня, стал, манипулируя этим куском картона, сигналить китайской лодке. Китайцы не преминули ответить. Снова абракадабра. Тем временем канонерская лодка продолжала кружить вокруг нашего корабля. Я счел за лучшее подойти ближе к острову и поставить судно на якорь. Вероятно, наши действия удовлетворили китайцев. Канонерская лодка оставила нас в покое и, развернувшись, пошла вверх по реке, оставляя за собой мощную кильватерную струю.
Ночью Тому Восмеру удалось наладить радиосвязь. Он не только передал сообщение, но и получил ответ китайских властей. Впрочем, связь эта осуществилась по кружному пути. Наше сообщение принял радиолюбитель в Гонконге, после чего передал принятый текст своему приятелю, служащему Гонконгского и Шанхайского банка. Этот клерк позвонил в Кантонский филиал банка, а оттуда наше сообщение передали кантонским муниципальным властям, чей ответ прошел по той же цепочке. Китайские власти нам сообщили, что ждут нашего прихода в Кантон, где нас ожидает торжественная встреча, и пообещали немедля выслать за «Сохаром» буксир, чтобы как можно быстрее увести нас из устья Чжуцзян, ибо в течение ближайших двух суток разразится тайфун.
В течение ближайших двух суток! Я едва поверил своим ушам. Выходит, нам сказочно повезло. Задержись мы в Южно-Китайском море всего на двое суток — и попали бы в чудовищный ураган. Мы и без того натерпелись в этом злосчастном море: во время арочных шквалов у нас вышли из строя четыре паруса, и среди них самый главный — грот, что заставило нас в штормовую погоду заняться рискованной операцией: опускать грота-рей. Последствия тоже были не из приятных: нам пришлось чинить паруса и водворять опущенный грот на место.
На следующее утро, когда небо стало затягиваться темными облаками, мы увидели приближавшийся к нам буксир. На «Сохаре» ожила рация.
— Здравствуйте! — послышался мужской голос, обладатель которого прекрасно владел английским. — Я мистер Лю из министерства иностранных дел. Следую из Кантона. Мне поручено встретить вас.
Ответив на приветствие мистера Лю, я продолжил, придавая официальный тон голосу:
— Меня зовут Тим Северин. Я и мой экипаж прибыли из Омана с дружеским визитом в Китай.
Буксиру было поручено как можно быстрее отвести наш корабль в безопасное место. «Сохар» дошел до Китая целым и невредимым, совершив океанское плавание, и кантонские власти, естественно, не хотели, чтобы наше судно пошло ко дну в китайской реке. Буксир повел нас в порт Вампоа, куда заходят иностранные корабли, чтобы уладить формальности перед приходом в Кантон. Команда буксира состояла из веселых общительных моряков, но только нужной квалификации им явно недоставало. Ночью, когда усилился ветер и пошел дождь, китайцам вздумалось отказаться от буксировочного перлиня[80] и пришвартовать «Сохар» к борту буксира. Операция сопровождалась невероятной сумятицей. Воздух оглашался громкими криками, люди скользили по мокрой палубе, тросы не слушались, узлы не завязывались. Суматоха усугубилась падением в воду не в меру грузного боцмана, сопроводившимся оглушительным всплеском. Боцман вынырнул, жадно глотая воздух, и по-собачьи поплыл к буксиру. Однако, взобравшись на палубу, он обнаружил, что с его ног слетели сандалии, оставшиеся в воде. Тогда боцман прыгнул в воду по собственному почину, выловил сандалии из воды, а вновь поднявшись на палубу, стал тотчас, не стесняясь своих мокрых штанов, расхаживать по буксиру, размахивая руками и отдавая зычным голосом приказания.
Кнопка управления швартовной лебедкой была плохо заизолирована, при прикосновении к ней било током, и потому, когда потребовалось лебедку остановить, нажать на кнопку стали пытаться с помощью деревяшки, но при сильной бортовой качке это оказалось нелегким делом, и китайцы стали передавать изобретенное ими приспособление как эстафетную палочку. Тем временем трос полностью выбрался, накрутившись на барабан, и матросы, испугавшись, что он вот-вот лопнет, бросились врассыпную. Глядя на эту комичную пантомиму, сохранить спокойствие было трудно, и кто-то из наших матросов прыснул со смеху. Смех заразителен, и вскоре смеялись все: и оманцы, и китайцы, и европейцы. Обстановка стала непринужденной. Камис-полицейский перебрался на борт буксира, взяв с собой поднос с финиками и преподнес его боцману. Приняв подношение и излив слова благодарности, боцман, видимо от избытка чувств, сел на раскаленную топку и тут же с криком вскочил, окутанный паром, повалившим с его мокрых штанов.
В Вампоа, на пристани, нас встретили представители муниципальных властей и прилетевший из Пекина посол Омана в Китае. Хозяева встретили нас радушно, подготовив специальную развлекательно-познавательную программу. Нас поселили в лучшем отеле города, выделили в наше распоряжение экскурсоводов и переводчиков, предоставили автобус и легковые машины. «Сохар» взяла под охрану полиция. Все члены нашего экипажа нашли себе занятие по душе. Оманцы совершили экскурсию, а затем набег на местные магазины, морские биологи посетили рыбоводческие хозяйства, Ник Холлис побывал в местной больнице, где наблюдал за лечением пациентов иглоукалыванием, Тим Ридмэн провел время на стройке, знакомясь с типовым жилищным строительством.
Что касается меня, то я с большим интересом ознакомился с конструкцией китайского судна — перевозчика живой рыбы. В корпусе подобного рода судов просверливаются отверстия, обеспечивающие циркуляцию забортной воды в резервуаре с пойманной рыбой. Я также побывал на китайской джонке, торговом парусном судне прибрежного плавания. Такие суда имеют многовековую историю, но их конструкция за это время не изменилась. Эти джонки оснащаются большим количеством парусов, чтобы двигаться даже при слабом ветре; при входе в реку, равно как и при выходе из нее, они используют приливно-отливные течения. Шпангоуты этих судов изготовлены из приятно пахнущего камфарного дерева, и этому аромату я, естественно, отдал должное, вспомнив об отвратительном запахе, стоявшем в подпалубном помещении нашего корабля. Джонки конопатят смесью тунгового масла, извести и рисовых стеблей. При благоприятных условиях эти суда идут со скоростью пять узлов (но, если ветер достигает силы в семь баллов, они уходят в укрытие). Экипаж джонки состоит из восьми-десяти человек; сын занимает место отца, когда тот прекращает плавать. Джонка, на которой я побывал, принадлежала одной из местных коммун, и я поинтересовался, кто принимает решения при управлении судном — неужто, посовещавшись, весь экипаж? «Нет, — ответили мне, — джонкой командует капитан».
Принимавшие нас китайцы искренне восхищались нашей командой, преодолевшей шесть тысяч миль полного опасностей пути, чтобы посетить их страну. Им было особенно по душе, что мы, идя в Китай на судне без двигателя, добились успеха только благодаря своим собственным физическим силам, благодаря сплоченной и дружной работе всего нашего экипажа, проявив высоко ценимые китайцами качества. А вот историческое значение нашего путешествия для китайцев, пожалуй, осталось на втором плане. Они так гордились своей программой реконструкции государства, что им, должно быть, было трудно понять, зачем арабский корабль повторил путь мореходов, ходивших на торговых судах в Кантон тысячу лет назад. Впрочем, торговля в Кантоне по-прежнему процветает, а изделия, идущие на продажу, главным образом те же, что и в прежние далекие времена. Тысячи бизнесменов приезжают в Кантон, сменив арабских, индийских и персидских торговцев, приходивших сюда на парусниках, совершив опасное путешествие. На плантациях шелковицы (принадлежащих теперь коммунам) по-прежнему разводят шелковичных червей, питающихся листьями этих деревьев и вьющих коконы из шелковых нитей для знаменитых тканей. Оманцы, совершившие набег на местные магазины, не преминули купить своим женам отрезы этой материи, способной ублажить самых капризных женщин. По-прежнему процветает в Кантоне и торговля фарфором. Я побывал на фарфоровой фабрике и увидел там чашки с изображением пальм, чашки эти предназначались для продажи арабским странам.
В Кантонском университете мне показали китайскую хронику, в которой рассказывается о том, что в конце VIII столетия в Кантон пришел арабский сшивной корабль. В этой хронике я прочел: «Судно это построено без гвоздей. Единственным материалом для скрепления частей корабля между собой являются кокосовые волокна». Таким образом подтвердилось, что арабские сшивные суда приходили в Китай еще в те далекие времена, когда в Багдаде правил халиф Гарун аль-Рашид, а в Китае — династия Тан.
В той же хронике говорится, что в конце IX века в Китае проживало около десяти тысяч иноплеменников; большинство иноземцев, вероятно, составляли магометане. В Кантоне и поныне стоит мечеть, возведенная мусульманами в те далекие времена. Сейчас Гладкая пагода, как китайцы называют эту мечеть, высится в центре города, поблизости от реки. Говорят, что в прежние времена минарет этой мечети служил маяком кораблям, шедшим вверх по реке. Оманцы, конечно, побывали в этой мечети, где возблагодарили Аллаха, даровавшего им успех в опасном и долгом плавании. Ныне в Кантоне проживает четыре тысячи триста мусульман, и каждую пятницу некоторые из них ходят молиться в эту мечеть.
Церемония встречи нашего экипажа состоялась в Кантоне 11 июля. На это празднество прилетела оманская делегация во главе с Сайидом Файсалом, министром национального наследия и культуры. В делегацию вошли представители министерства иностранных дел, флота и армии. Из Пекина прилетели председатель комиссии по культуре правительства КНР, его заместитель, сотрудники министерства иностранных дел и другие официальные лица.
За «Сохаром» снова пришел буксир, и, выйдя из Вампоа, мы пошли вверх по реке к Кантону. На бизань-мачте нашего корабля развевался китайский флаг, а на грот-мачте, корме и бушприте реяли оманские флаги. На подходе к Кантону нас встретила канонерская лодка, экипаж которой был построен вдоль леера; у флаг-фала стоял сигнальщик. Мы должны были обменяться приветствиями, а я не имел понятия, кому надлежало первому салютовать флагом. Но, когда наши корабли поравнялись, по выражению лица командира китайской лодки я понял, что нам следует действовать первыми, и Эйд исполнил приветственный ритуал. Китайцы в свою очередь отсалютовали нам флагом; раздались звуки сирены. Мы ответили звоном корабельного колокола.
Наконец мы пришли в Кантон, где «Сохару» выделили главный причал. На пристани рядами стояли школьники, размахивая под оркестровую музыку красными и желтыми помпонами. Когда «Сохар» подошел к причалу, его встретил оглушительный шум: оркестр играл бравурную музыку, фейерверк грохотал, дети пели. Мы всей командой сошли на пристань, где нас встретили оманские и китайские официальные лица. Затем пришло время речам, в которых выступавшие воздали должное нашему экипажу, отметив его заслуги в деле укрепления дружеских отношений между Оманом и КНР. Наконец пришло время и моему выступлению.
В своем выступлении я прежде всего выразил горячую благодарность за экстраординарное спонсорство и поддержку, которые нам оказали различные учреждения, сделавшие наше путешествие явью, а также за грандиозную встречу, устроенную в Кантоне. Далее я познакомил собравшихся с наиболее существенными и примечательными событиями, имевшими место при подготовке нашего путешествия и при переходе в Китай через семь морей. Я рассказал о том, как в Индии нам помогали слоны заготавливать строительный лес, о наших рабочих, сшивавших корабль в Суре в изнурительную жару. Я рассказал о кренговании корабля в Бейпоре, о долгом дрейфе «Сохара» во время штиля, о том, как мы едва не сели на мель у Южных песков в Малаккском проливе и, наконец, об арочных шквалах, обрушившихся на нас в Южно-Китайском море.
Я знал, что через несколько дней «Сохар» отведут в Гонконг, а оттуда отправят морем в Маскат, где он станет своеобразным памятником истории арабского мореплавания. «Сохар» выполнил свою роль.
Я оглядел свой экипаж, построившийся на пристани, и мне стало грустно — такую власть имеет над нашим сердцем разлука. Пришло время расставаться с людьми, с которыми я совершил опасное, но интересное, неповторимое путешествие. Мы вместе прошли по стопам Синдбада, побывали в Индии, Шри-Ланке, на Суматре и наконец пришли в далекий Китай. В переднем ряду стояли оманцы в пестрых тюрбанах и дишдашах, сверкающих чистотой. Как оманцам удалось сохранить в чистоте одежду, так и осталось для меня неразрешенной загадкой. Во втором ряду, за оманцами, высились европейцы, все с окладистыми бородами и лицами цвета меди. Правее нашего экипажа стояли представители местной мусульманской общины. Да и кого только не было на причале, помимо нашего экипажа: официальные лица, школьники, музыканты, одетые львами танцовщики, толпа зрителей.
Но главным действующим лицом на красочном празднике, устроенном в нашу честь, был, мне кажется, наш корабль, «Сохар», с его высокими мачтами и ухарски наклоненными реями. На его грота-фале трепетал двадцатифутовый алый флаг с изображением летящего феникса, эмблемой «Сохара». Косицы флага веяли на ветру, и феникс был отчетливо виден. До этого флаг мы поднимали лишь раз, когда уходили в плавание из Маската. Мы благополучно завершили наш рискованный переход, покорив семь морей, и этим несомненным успехом мы были прежде всего обязаны нашему кораблю, позволившему Синдбаду спустя тысячу лет совершить еще одно путешествие, полное приключений.
Приложение 1
Библиография
Желающим ознакомиться с рассказами о семи путешествиях Синдбада-морехода я рекомендую прочесть «Избранные сказки Тысячи и одной ночи», опубликованные издательством «Пенгуин букс» в переводе Н. Дж. Давуда. Впервые эта книга была издана в 1954 году, затем она многократно переиздавалась, что говорит о стойком к ней интересе читателей. В этой книге приведены не только рассказы о Синдбаде-мореходе, но и сказка об Аладдине.
Читатель при желании может найти и более ранний перевод «Книги тысячи и одной ночи», выполненный Эдвардом Уильямом Лейном. Книга эта (трехтомник), изданная в 1839–1841 годах, содержит полезный познавательный комментарий и великолепно выполненные рисунки. Существуют и другие издания сказок «Тысячи и одной ночи» (избранные сказки, адаптированные издания), из которых особо выделю перевод лингвиста и путешественника викторианской эпохи сэра Ричарда Бертона, использовавшего в работе архаичный английский язык.
Миа Герхардт в своей работе «Искусство повествования» провела литературный анализ сказок «Тысячи и одной ночи» и выявила источники, послужившие материалом для рассказчиков, а также перечислила варианты сюжета целого ряда сказок. В этой связи отмечу, что сказки «Тысячи и одной ночи» начиная с VIII века неоднократно перерабатывались и сюжет многих сказок частично менялся. Что касается рассказов о путешествиях Синдбада, то их сюжеты, за исключением рассказа о его седьмом путешествии, не претерпели значительных изменений. Фабула седьмого путешествия морехода обросла двумя вариантами. Согласно одному варианту, Синдбад, найдя кладбище слонов, возвращается в Багдад. Согласно другому варианту, Синдбад, прежде чем вернуться в Багдад, после того как рассказал о своей находке хозяину, попадает на остров, населенный удивительными людьми, у которых раз в месяц вырастают крылья, позволявшие «взлетать к облакам». Синдбад уговаривает одного из жителей этого острова взять его собою в полет, а затем женится на местной красавице.
Знакомство с историей арабского мореплавания лучше всего начать с работы Г. Ф. Хурани «Арабское мореплавание в древности и в раннем Средневековье» (Принстон, 1950) и двухтомника Г. Феррана «Труды арабских географов о путешествиях на Дальний Восток в VIII–XVIII веках» (Париж, 1912–1914).
В эту же тематику внесли значительный вклад Т. М. Джонстоун, Эсмонд Мартин, А. X. Дж. Принс, Р. В. Серджент, Пол Уитли и Дэвид Уайтхаусы. Этой же теме посвящена работа Г. Р. Тиббеттс «Арабское мореплавание в Индийском океане до появления португальцев» (Лондон, 1971).
В настоящее время издаются и подготавливаются к печати труды средневековых арабских географов Идраси, Масуди, Ибн Хордадбеха и некоторых других. Вышла из печати книга Бузурга ибн-Шахрияра из Рамхормуза «Чудеса материковой и островной Индии» в переводе Г. С. Р. Фримэна-Греннвилла («Ист-Вест Пабликейшн», Лондон; Гаага, 1981). В этой книге приводятся источники, послужившие фоном некоторых приключений Синдбада.
Желающим ознакомиться с арабским кораблестроением рекомендую две книги: «Оман: Нация мореходов» (главным образом подготовленную к печати Уиллом Фэйси и изданную в 1979 году министерством информации Омана) и «Дау», написанную Клиффордом Хокинсом (Лимингтон, 1977). В обеих книгах приведена обширная информация.
Приложение 2
Конструкция и технические характеристики «Сохара»
Согласно проекту, длина корпуса корабля составила 80 футов, ширина — 20 футов 4 дюйма, длина ватерлинии — 63 фута, глубина осадки — 8 футов. Площадь парусов составила 2810 кв. футов, в том числе кливера — 370 кв. футов, грота — 1625 кв. футов, бизани — 815 кв. футов.
Строительство корабля началось с изготовления киля длиной 52 фута, сечением 12х15 дюймов. Затем были сооружены и состыкованы между собой носовая часть корабля длиной 36 футов 3 дюйма и кормовая часть корабля длиной 18 футов. После этого, начиная от киля, были изготовлены сшитые между собой пять поясов обшивки; ширина каждого пояса колебалась от 8 до 12 дюймов, а толщина — от 2,25 до 3 дюймов в зависимости от положения пояса. Каждый пояс обшивки состоял из 4 или 5 секций длиной от 5 до 15 футов, скрепленных между собой шпунтовым соединением. Соприкасающиеся между собой поверхности поясов были плоскими (без шипов и пазов); примерно через каждые 18 дюймов использовался установочный штифт. Доски сшивались между собой четырехжильным кокосовым тросом. Отверстия для стежков просверливались приблизительно через каждые 4 дюйма, в двух дюймах от края доски.
Затем были уложены флоры (поперечные днищевые балки) сечением 4x6 дюймов. Далее нарастили семь поясов обшивки, после чего пришел черед установке футоксов[81], которые припустили на двухфутовые зазоры между флорами, без соединения с этими балками. Далее пояса обшивки нарастили до уровня палубы, после чего установили верхние брусы набора судна, припущенные в те же плоскости между флорами, что и футоксы. Таким образом, каждое «ребро» корабля состояло из пяти независимых друг от друга частей, функционировавших по отдельности.
Шестидесятиоднофутовую наклонную грот-мачту, сделанную из цельного ствола дерева, поддерживали два перекрестных бимса. Сорокашестифутовая бизань-мачта стояла вертикально. Толщина досок палубного настила составила 2,25 дюйма. Балласт (мешки с песком) весил 15 т (позже был уменьшен до 12,5 т).
Блоки «Сохара» с вертящимися колесиками-шкивами внутри, включая массивный грот-блок, установленный на высоте груди взрослого человека, были сделаны из цельных кусков дерева. Толщина тросов бегучего такелажа колебалась от двух до восьми дюймов[82]. При строительстве корабля использовались только кокосовые тросы, но в ходе нашего путешествия часть этих тросов была заменена на манильские.
Первоначальный комплект парусов был изготовлен из хлопковой парусины весовой категории 18 унций/кв. ярд; паруса сшивались вручную из кусков шириной 24 дюйма. В Индии были поставлены новые паруса из хлопковой парусины весовой категории 22 унции/кв. ярд и 24 унции/кв. ярд. Эти паруса сшивались вручную из кусков шириной в 1 ярд. Третий по счету грот площадью 1800 кв. футов был сшит островитянами с Миникоя; этот парус использовался в последнюю неделю перехода по Южно-Китайскому морю. Его сшили из хлопковой парусины весовой категории 20 унций/кв. ярд из кусков шириной 18 дюймов.
Семидесятипятифутовый грота-рей, состоящий из трех заходящих одна на другую секций, был изготовлен из пуна. Когда этот рей в Индийском океане сломался, он был починен и удлинен до 81 фута, чтобы нести грот большей площади. В ходе нашего путешествия (в Бейпоре) мы удлинили (с 11 до 16 футов) и укосину кливера.
Максимальная скорость хода «Сохара» составляла 8–9 узлов, а максимальное расстояние, которое прошло судно за сутки (это случилось в Южно-Китайском море) — 130 миль. На скорость продвижения корабля к конечному пункту нашего путешествия негативно влияли штили и неоднократные сносы судна встречным течением. Поэтому средняя скорость хода «Сохара» на пути из Маската в Кантон составила чуть более 2 узлов, что примерно равно скорости арабских торговых судов, шедших по тому же пути в IX–X столетиях.
При встречном ветре (по крайней мере силой 4 балла) «Сохар» шел к нему под углом примерно 45°, а при сносе в 10–25° — под углом 65–70°. Правда, при этом «Сохар» норовил привестись к ветру, рыскнуть, и нам время от времени приходилось заниматься передними парусами: менять их размеры и положение. А на пути со Шри-Ланки на Суматру мы уменьшили размеры бизани.
Стоит также отметить, что наш экипаж постоянно следил за положением наклонного грота-рея и, соответственно, прикрепленного к нему грота. И все же, несмотря на ежедневную практику и все наше усердие, полагаю, что за время нашего путешествия мы не использовали все мореходные возможности нашего корабля, ибо комбинаций парусов различной площади и их положения во взаимодействии с положением реев — великое множество. Чтобы познать все возможности корабля и научиться уверенно им управлять (учитывая силу ветра, волнение моря, вес груза, балласта), требуется совершить не одно путешествие. И все же я полагаю, что наш экипаж не уступил арабским мореходам Средневековья в искусстве управления кораблем. «Сохар» великолепно справился с трудностями пути и даже в штормовую погоду в Южно-Китайском море показал себя надежным остойчивым кораблем. Сшивная конструкция корабля себя полностью оправдала, а днище, покрытое составом от древоточцев, нисколько не пострадало, и, если бы на «Сохаре» поставили новые паруса, он смог бы, дождавшись северо-восточных муссонов, совершить обратное плавание из Кантона в Маскат.
Я не сомневался в надежности нашего корабля и перед отплытием из Маската, но все же, разумеется, запасся, кроме обязательной рации, спасательными жилетами и плотами, а также сигнальными осветительными ракетами. К счастью, во время нашего путешествия не возникло ни одной критической ситуации, угрожавшей жизни членов нашего экипажа, но без спасательных средств я бы в плавание не отправился.
От автора
При подготовке и проведении моего путешествия мне оказали большую помощь следующие организации и лица: в Ирландии — Эндрю Диллон, Джон О’Двайер; в Лондоне — его превосходительство посол Омана, Эверил Блой Слэйд, Рози Бантинг, Джон Курд, Патрик Дойхар, Джекомс, Гарольд Харрис, Констанс Мессенджер, Дженни Мосли, Дон Шерман, Барбара Уэйс; в Омане — его превосходительство министр обороны, его превосходительство министр информации, его превосходительство министр связи, его превосходительство заместитель министра обороны, его превосходительство посол Китая, офицеры оманского флота Маклоу и Ганнинг, начальник и личный состав Учебного центра в Суре, командир морской пехоты и пилоты вертолетов, коммандер Эрик Холин, Сипф Белани, «Британский банк Среднего Востока», и в частности его сотрудники Фрэнк Поль, Ян Джилл, Кит Камминг, Питер Парсонс и мистер Сэнпот, а также Милрадж и Бипин Ненси, Общество радиолюбителей, Алисон Макклей, Кэрол Вентура, Эмма Байлс, доктор Паоло и Джермана Коста, Джулиан Пэкстон, Нейл Эдвардс, Колин Брайден, Тармак, Трево, Гарри Гловер и Джим Треолар; в Бахрейне — Али Ибрагим аль-Малки, Абдулла А. Карим, Билл Ив; в Индии — Джон Шериян, доктор С. Джонс, Энтони Кадавилл, Р. Т. Сомайя; на Шри-Ланке — Пат и Рьянон Викерс; на Суматре — мэр Сабанга, Лубис, «Мобил ойл», Шлюмбергер; в Малакке — Кун Лек Кеонг; в Сингапуре — С. К. Лим; в Кантоне — его превосходительство председатель Комитета по культуре Хуанг Зен, его превосходительство заместитель председателя Комитета по культуре, мэр Кантона, его превосходительство Ибрагим аль-Субхи; в Гонконге — корабль «Тамар», Джеймс Дрипер, Триш Харвуд, Нанетт Макклинтон, Сами Насер, Питер Смит.
Поделиться книгой: