Острова на горизонте

— Спит, — ответил Джо и шлепнул Рику. — Опять океан дразнила?

— Какие у него холодные, цепкие руки, — пробормотала девочка. — Много-много холодных липких рук. Я почувствовала, как они хватали меня за ноги. Б-ррр!

Ветер выл за стенами, толкался в них, рвал крышу. Тоненько, надсадно позвякивал стеклами, ныл под дверью.

— Переодеться бы во что-нибудь сухое.

Толстяк Джо подошел к большому, сколоченному из грубо оструганных досок платяному шкапу и распахнул дверку. И я увидел десятка три сюртуков, курток, пиджаков и рубах. Тут же висели пальто, черные и зеленые шинели, красные, клетчатые и полосатые плащи.

— Гардероб, однако, у капитана Френсиса… — сказал я.

— Все океан дарит, — угрюмо пробурчал толстяк Джо, вытягивая то пиджак, то куртку, и, коротко взглядывая на меня, прикидывал, подойдет ли по размеру. — Все наш океан.

— Не с… мертвых ли?

— Что на мертвых, то все уходит вместе с ними в землю, — ответил Джо и протянул мне светло-синюю, с золотыми пуговицами и слегка потускневшими нашивками на рукавах куртку. — Во. В самый раз будет. Держи. А вот и рубашечка белая. Рика, а ты переоделась?

— Ага. Переоделась, — отозвалась из соседней комнаты девочка. — Наготовили чего поесть?

— Вот тебе еще брюки, — сказал Джо. — Давайте-ка, док, побыстрее, все уже приготовлено.

— Что уже все приготовлено? — переспросил я, надевая рубаху. Она пришлась мне в самый раз. И брюки тоже. А капитанская куртка была сшита, наверно, у лучших портных Плимута и будто специально на меня. — Вот и все.

— Потопали, тут рядом.

Прежде, чем выйти из дома, я заглянул к больному. Капитан Френсис лежал на спине и храпел. Я пощупал его лоб. Температура нормальная. Думаю, что через несколько дней он уже сможет встать.

Толстяк Джо тронул меня за плечо. Из соседней комнаты вышла Рика. Улыбнулась мне. Глаза ее в сумраке казались черными-пречерными и большими-большими. Как уголья в затухающем костре, горели в них красные искры отсветов лампы.

Между домами был ветряной водоворот. Тугие потоки ревущего воздуха незримыми волнами клубились, взметались и опадали. Бросаясь на ветер то боком, то грудью, я брел следом за толстяком Джо. Тот шел, проламываясь сквозь воздушный поток, будто ледокол, через льды. Фигура!.. Рика пряталась за его обширной спиной. Раздвигая ветер выставленным вперед правым плечом, Джо двигался к соседнему дому, а я пытался попасть к нему в кильватер. Какой ледяной ветер!.. Так неожиданно похолодало.

Громыхнула дверь. Толстяк Джо распахнул вторую, Рика скользнула в яркий свет и тепло большой комнаты, за ней вошел и я. Слева, у стены, пылал камин. В его жерле были насованы толстые поленья, красные блики плясали по сложенному из широченных досок полу Трое мужчин поднялись из кресел и со стульев. Был тут уже знакомый мне рыжий Алекс, длинный и тощий, похожий на высушенную треску некий мистер Грегори и низенький, широкоплечий, неповоротливый, как сундук, мужчина в очках. «Наверняка ученый папаша Рики со станции Уэст-Пойнт», — подумал я и, как впоследствии оказалось, не ошибся.

— Не будем терять время понапрасну, — прогудел толстяк Джо. — Док, ваше место в центре. Как почетного гостя. Рика…

— Я сяду рядом с доктором. Вот! — сказала девочка.

Отодвинув массивный стул, сработанный, кажется, не из дерева, а из железа, она устроилась рядом со мной.

Задвигались, застучали стулья; колыхнулись черные угловатые тени на стенах, жаркий огонь камина. Картины. Чьи-то расплывчатые, смутные лица. Какие-то неведомые блеклые города; странные, размытые пейзажи. Старинный мушкет на одной из стен, шпага в ножнах, позеленевшая подзорная труба. Я повернул голову. На полке тесными рядами стояли книги в коричневых кожаных переплетах. Что за книги? Полистать бы…

— Нат, тебя ждут, — позвала меня Рика. — Я уже положила мясо. Вот вилка и нож.

— За тебя, док! За то, чтобы человек всегда откликался на зов другого человека, — сказал толстяк Джо и поднял сверкнувший в бликах огня хрустальный фужер.

Я взял фужер в руки, и от одного моего прикосновения он тихонечко запел: стекло было очень тонким. А что это на нем выгравировано? Корабль? Я повернул фужер другой стороной и прочитал надпись: «Харгрейв».

— Корабль был такой, — сказала Рика. — Красивый-красивый! Трехмачтовый барк. Он погиб возле острова в 1857 году. Да, отец Фернандо?

— Все правильно, моя девочка, — подтвердил тот. Нос у отца Фернандо был похож на сливу, щеки в ямках, будто шрапнелью побиты. Видно, переболел когда-то оспой. Облизнув губы, отец Фернандо продолжил: — По имеющимся сведениям, барк «Харгрейв» налетел на мель Стейшен-Банк и разломился пополам. Был шторм, ночь… Все сорок членов экипажа погибли. Ящик с посудой был найден пять лет назад. Идет как-то Бен по берегу, глядь — из песка окованный медью угол торчит… Откопали. А там, в полусгнивших стружках, вот эти фужеры. И все — целехонькие!

— Все пока тихо, Тонни? — спросил толстяк Джо.

— Все пока тихо, Джо, — последовало в ответ.

Я огляделся и увидел то, на что не обратил внимания раньше: дверь, по-видимому, радиорубки. Кто-то там шевельнулся, дверь открылась, и на пороге появился мужчина с наушниками на голове.

— Второй радист, — представился он.

Ел я из оловянной тарелки. Тоже, наверно, с какого-то корабля. И вилки, ножи. А это что за странная карта? Возле двери в радиорубку висела на стене очень большая, от пола до потолка, карта. А, это же остров Сейбл! Озеро посредине. Вдоль берегов острова — флотилия кораблей, шхун, пароходов, яхт. Надписи. Цифры. Погибшие корабли? Неужели столько погибших кораблей?

— А где же пароход нашего уважаемого капитана Френсиса? — спросил я. — Или… или его тоже океан вынес на берег?

— Все именно так, как вы и сказали, — произнес Фернандо и поправил сползшие очки. — Его лесовоз «Марта Гросс» погиб двенадцать лет назад. И вся команда. — Фернандо с хрустом разгрыз кость. — Такое несчастье, сэр: в тот рейс он взял свою жену и сына. Были летние каникулы… М-да. Лишь один он в живых и остался. Отходили мы его, похоронили тех, кого океан вынес на берег. И жену его, Марту, и сына, Герберта. Остался он с нами. Сказал: «Буду жить тут, возле своих. Стану, как и вы, спасателем, чтобы поменьше гибло в океане чьих-то детей…» Отчаянный капитан. Когда случается несчастье, его не останавливает никакой шторм: спускает бот по слипу — и вперед! Навстречу волнам! Участвовал в спасении уже сорока моряков…

— Картины тоже из океана? — спросил я Рику.

— Угу. Вода испортила краску, — ответила девочка, орудуя вилкой в тарелке. — Иногда я гляжу, гляжу на какую-нибудь из них, и так хочется узнать, а что это за город? А что это за лес? Или — лицо?

— За души рабов божьих, — произнес худой, как вяленая рыбина, Грегори.

— Пастор? — тихо спросил я Фернандо.

— Да. Вернее, был им, — словоохотливо пояснил мой сосед и немного понизил голос — Двадцать лет произносил страстные проповеди в кирхе святого Мартина в Галифаксе. Спасал души рабов божьих. Но однажды прочитал в газете «Галифакс Стар», что на остров Сейбл требуются люди на спасательную станцию. Поразмышлял наш отец Грегори и решил, что больше принесет пользы, если будет спасать не души, а самих людей. Многих он уже спас. Как почта придет, шлют ему поклоны и добрые пожелания десятки людей из самых разных уголков нашей землицы. И мне шлют, и Алексу, и нашему толстяку.

— А вы тут как оказались?

— О, со мной дело сложнее… Видите ли, были у меня нелады с полицией… — Фернандо вынул из кармана большой носовой клетчатый платок, протер стекла и как-то ловко набросил очки на свой могучий, толстый нос. Грустно улыбнулся. — Произошла одна неприятность в молодости… Вот я и подыскал себе уголок потише, да так и прожил тут пятнадцать лет. Сам себя определил на эту каторгу. Сижу в своей комнате на станции, размышляю, философствую. Вот Рику разным наукам учу: истории, географии, языкам.

— А рыжий Алекс?

— Отец Алекс, доктор про тебя спрашивает, — сказала Рика. Она прислушивалась к нашему разговору с Фернандо. — Откуда ты тут взялся? И зачем?

— Пусть я сгнию тут, на этом пр-роклятом острове, но я дождусь! — выкрикнул рыжий Алекс и ударил кулаком по крышке стола. Звякнула посуда, один из фужеров упал. — Я дождусь, когда на берег выкатится бочонок, набитый золотыми дукатами! — Он поглядел в мою сторону. — Вот для чего я живу тут. А откуда взялся? Какая разница. Они — и наш добрячок толстяк Джо, и капитан, и пастор, — все они считают меня выжившим из ума. Чер-рта с два, это они выжили из ума, свихнулись. Не я, а они! Ведь какой разумный человек будет торчать на этом огрызке земли ради лишь святой, как они болтают, необходимости спасать чью-то жизнь? К черту! Друзья, вы помните про трюмы фрегата «Франциск»? Помните? — Он задохнулся, лицо стало бурым, а глаза красноватые, как у кролика.

Он схватил бронзовый, с фигурной ручкой жбанчик, в котором был сок, и начал пить прямо через край.

— Фрегат «Франциск», как говорят, вез из Англии в Америку вещи герцога Кентского: мебель, книги, картины, деньги, — тихо сказал мне Фернандо. — Разбился и погиб на Мидл-Банк. Пять различных экспедиций пытались разыскать его, но, может, все это легенда?

— Легенда? Ха-ха! Черта с два! Глядите, что я недавно нашел на берегу.

Мотнув лохматой рыжей головой, Алекс нагнулся, сунул руку за голенище сапога и вынул нечто — не то обломок оленьего рога, не то какой-то черенок, зажатый в громадном, поросшем золотыми волосинами кулачище. Алекс разжал пальцы. Рукоятка ножа? Согнул большой палец, нажал на металлический выступ. Послышался легкий звучный щелчок, и из рукоятки выскользнуло блестящее лезвие ножа. Алекс резко взмахнул рукой, и нож, слегка вибрируя, вонзился в стол.

— Читайте! Видите, что написано на рукоятке? — гремел Алекс — «Франциск» — вот что! И настанет такой день, настанет, друзья мои! Океан отхлынет, да-да, я это вижу, вижу!.. Океан отхлынет, а на сыром песке останется лежать — да-да!.. — останется лежать окованный позеленевшей медью, весь обросший ракушками бочонок. С золотыми монетами! И тогда прощай проклятый остров, не так ли, друзья?

— Что ж, проводим тебя всей гурьбой, Алекс, — проворчал Джо. — А мы останемся тут. И я, и Фернандо, и капитан, да и все остальные. И Рика-Виктория, Рита-Мадлен… Ну и имя ты себе придумала, противная девчонка!.. И Рози-Анна-Мари…

— Элен-Ольга-Ло-Катрин-Сьюзанн-Рика, — закончила девочка и зевнула. — Ну неужели так трудно запомнить? Конечно же, я останусь здесь. Разве я брошу тебя, отец Джо, и тебя, отец Фернандо? И… да и других. А вот, отец Алекс, неужели ты уедешь и оставишь меня тут?

— Что? Черта с два! Я возьму тебя с собой. Я куплю тебе маленькую лошадку — пони, построю красивый дом, мы будем ездить с тобой в Европу и… — Алекс опять пододвинул к себе бронзовую посудину и приложился к ней.

— Я останусь тут, — сказала твердо Рика. — Да и ты тоже. Ну куда ты от нас уедешь, а?

— За нашу девчонку! — так громко сказал толстяк Джо, что его голос перекрыл и шум бури, доносящейся из-за дома, и посвистывание ветра на чердаке, и треск смолистых поленьев в камине. — За нашу дочку!

Я поглядел на него. Лицо Джо, освещенное пламенем камина, было обращено к девочке. Толстое, губастое, с широким, приплюснутым носом, оно было таким добрым, открытым, что я невольно улыбнулся. Могучий, брюхатый, какой-то вызывающе неряшливый — сползшие брюки поддерживались лишь одной лямкой подтяжек, вторая была, видимо, оторвана, да и эта крепилась к большущей белой пуговице, нашитой черными, в узлах и петлях, нитками к верху брюк; рубаха, выпирающая наружу, одна щека тщательно выбрита, а другая — щетинистая. Не добрился, что ли?

В комнате стало тихо.

Ударялся в стены дома ветер, всплескивал языками пламени огонь в камине, позвякивали стекла в окне. Мы все, как по команде, поглядели в черное окно, в сторону беснующегося океана. «Как-то там мой «Сириус»?» — подумал я.

— Рудовоз «Король Георг Четвертый» терпит бедствие, — крикнул в этот момент из двери радиорубки радист. — Район каньона Корсер, это тысяча миль на юг от нашего острова.

Потом, в этой напряженной тишине, мы все поглядели на бывшего пастора отца Грегори, тот поднялся из-за стола. Прямой как палка, высушенный до желтизны, с выпирающими из-под кожи скулами, он кивнул и ушел в соседнюю комнату.

— Господи, не погуби души и тела моряков рудовоза «Король Георг Четвертый», — послышалось из-за неплотно прикрытой двери. — И всех бедствующих в морях и океанах…

— Иду спать, — сказала Рика. — Спокойной ночи. — Она поднялась из-за стола и, подойдя к толстяку, сказала, подергав белую пуговицу: — Ну зачем ты пришил сам? Принеси мне завтра свои брюки. Вот и тут еще дырка. Зачиню. — Она поцеловала его, а тот обнял девочку и погладил широкой, как лопата, рукой по спине, волосам.

Потом Рика попрощалась с Алексом, который так стиснул девочку, что она пискнула, будто мышонок. Подошла к Фернандо. Тот, взяв ее ладонями за лицо, заглянул в глаза, улыбнулся.

— Расскажу тебе сегодня новую сказку дядюшки Римуса, — сказал он. — Перед вахтой.

— Нет. Сегодня ко мне придет доктор Нат. — Рика поглядела на меня, попросила: — Приходи, а? Я буду ждать.

— Приду, — ответил я. — Только немного посижу у камина.

Рика жила в доме капитана Френсиса. И мне постелили там, чтобы я был ближе к больному. Подбросив в камин толстых поленьев, Джо сказал, что пойдет проверит, надежно ли укреплена на слипе спасательная шлюпка да «подышит немного соленым ветерком. Утробу свежим воздухом промыть надо».

Ушел Алекс. Стих в своей комнатке отец Грегори, скрипнули там пружины матраца. Ворочался, кашлял в радиорубке радист. Попискивали приборы. Порой радист переговаривался с кем-то азбукой Морзе, и в проеме двери нервно вспыхивала и гасла контрольная лампочка.

— Через полчаса и мне на вахту, — сказал Фернандо и пододвинул к камину кресло. Кивнул на второе: — Подсаживайтесь к огню, док, поболтаем немного.

— Если можно, несколько слов об истории острова, — попросил я.

— О, с удовольствием! Итак, основные вехи. Открыт остров почти пятьсот лет тому назад португальцами и назван Санта Крус. Позже португальцы дали ему нынешнее название — Сейбл. Значит — Песчаный. — Фернандо замолк, прислушался. Потом продолжил: — В 1598 году на острове появились первые поселенцы. Увы, это была сложная публика — преступники, осужденные во Франции на казнь. Среди них оказалась и одна женщина. Предание гласит, что именно из-за нее преступники и повели друг с другом ожесточенную, кровавую войну. Через пять лет в живых на острове осталось лишь одиннадцать человек. С тех пор существует закон, запрещающий проживать на острове женщинам.

Могучий порыв ветра качнул дом. Фернандо протянул к огню руки. Потер ладонь о ладонь. Сказал:

— Лет сто на острове орудовали пираты. Они давали сигналы огнем: путь свободен! Корабли шли на эти сигналы и погибали. В 1801 году британское адмиралтейство оборудовало на острове спасательную станцию. Вот, пожалуй, очень кратко вся история острова Сейбл. Если, конечно, не считать страшных и трагических историй кораблей и людей, нашедших тут свою могилу. — Он поднялся. Снял с вешалки и накинул на плечи длинный плащ. Пробормотал: — Хорошо, что хоть дождя нет. Да и так продует всего.

В дверях он столкнулся с Алексом. У того было красное, исхлестанное ветром лицо. Наверно, осматривал океан с вышки.

— Все нормально. В океане ни огонька, — буркнул Алекс и, стягивая на ходу куртку, отправился в свою комнату.

Гул ветра. Гомон недалеких волн. Шорохи на чердаке, скрип половиц.

Я бродил по скудно освещенному огнем камина помещению, ждал толстяка Джо. Вглядывался в туманные, расплывчатые лица людей на картинах. Кто такие? Кого изображали художники на своих полотнах? Вот женщина с открытой грудью. Синие-пресиние, будто живые, глаза глядели на меня из темного, зеленовато-синего, как морские глубины, полотна. Удивительно — лицо едва ощутимо, чуть приметны полусмытые водой пухлые губы, а вот глаза сохранились. Живут!.. Пейзаж. Лес. Горы. Таинственные, зыбкие, не реальные, словно залито все сине-зеленой водой, расплылась краска в океанских глубинах.

Остановившись у полки с книгами, я взял одну из них и ощутил ладонью приятную шероховатость кожи обложки. Чьи руки, где и когда брали в последний раз эту книгу? Обложка приклеилась к страницам. Я попытался открыть книгу посредине, но страницы будто срослись. И я поставил книгу на место. Может, это те лоции, о которых говорила Рика?.. Тайна.

Хлопнула дверь. Зазвенели стекла в раме. Джо подложил в камин еще сухих смолистых поленьев. Я глядел, как он выкатил щепкой из огня пылающий уголь прямо себе в ладонь и потом, щуря глаза, закурил толстую длинную сигару.

А я подошел к карте погибших возле острова кораблей: «Джоржия» — 1863 год, «Фельмоут», «Лаура», «Эдда Корхум», «Ямайка», «Иоганна», «Сэндер Ника»… Холодок прокатился по моей спине. «Джесси Вуд», «Эфес», «Адонис», «Сириус»… Что-что? Я разгладил ладонью жесткую бумагу. «Сириус»?.. Фу, черт, 1861 год. Вытер испарину, выступившую на лбу, и пошел к огню, сел в кресло, спросил:

— Ну а вы как тут очутились, Джо?

— Из любви к музыке, — усмехнувшись, ответил тот.

Я подождал немного, думая, что он пояснит свои слова, но толстяк Джо глядел в огонь, попыхивал сигарой и молчал. И тогда я нарушил затянувшуюся паузу:

— Джо, а кто это придумал Рике такое длиннющее имя?

— Да она сама. — Джо вынул сигару изо рта, снял корявым черным пальцем табачинку с оттопыренной губы. И вновь потянул в себя дым. Выдохнул синее облако в камин. — Для меня она — Вика, для Фернандо — Катрин. Понимаете? Она будто одна, и будто у каждого из нас по дочери. И для нас и для тех спасателей, которые обитают на другом краю острова. — Он шумно вздохнул. — Через месяц Рика уйдет на станцию Уэст-Ривер и будет жить там. Потом она переберется на другую станцию, к отцам Рене и Максу. Если бы не шторм, они бы приехали сегодня сюда. Так вот, а потом опять вернется. — Он помолчал, улыбнулся: — Мы все ее очень любим, док. Да что любим! Она как… — Джо поразмышлял, — Она как солнечный лучик… Вот уйдет Рика, и я буду каждый день считать: когда же она вернется? И буду, как мальчишка, раз или два в неделю бегать за шесть миль к ней на станцию Уэст-Пойнт, а отец Бен станет ревновать ее ко мне и погонит меня назад. А потом он будет прибегать сюда, проверять, как она учит французский. — Джо грузно встал, повернулся, и кресло сокрушенно закряхтело под его могучим телом.

Толстяк Джо поворошил кочергой, и столб искр унесся в дымоход. Он улыбнулся. Кому? Огню, греющему нас? Девочке, о которой рассказывал? Но вот помрачнел, нахмурился:

— А осенью мы отвозим ее в Галифакс. Она учится там в гимназии Альбрехта. Невозможно пережить эти длинные штормовые и холодные зимние месяцы, эти месяцы без нее.

— Как она попала-то на остров? Тут какая-то тайна?

— Да, док, — немного помедлив и понизив голос, сказал Джо. Оглянулся. И я тоже осмотрелся. Две наши громадные черные тени шевельнулись на стенах и потолке. — По закону она лишь моя, понимаете, моя дочь! Ведь это я нашел ее на моем, понимаете, моем участке!..

— Прости, старина, а что это за участок?

— Тут все просто, док. Весь остров, а точнее, все побережье острова разделено на двенадцать секторов. Понимаете? И каждый сектор принадлежит кому-либо из нас. И вот после шторма мы садимся на лошадей и объезжаем весь остров, смотрим, не вынесло ли кого или что-нибудь из моря-океана: после шторма океан обязательно что-нибудь выкидывает на песок. Всякий мусор, хлам, а то, глядишь, монета, а там — труба подзорная, а там — книга старинная или еще что-нибудь. Понимаете?

— Понимаю. Все понимаю.

— И вот иду я и вижу — небольшой надувной плотик лежит. А в нем… — Джо продолжил вдруг охрипшим голосом: — А в нем, в воде — вода и в плотик налилась — девочка в одной нижней рубашонке… Подбежал, думал, мертвая, а она дышит! Схватил я ребенка, прижал к себе, закутал в куртку и помчался. Почти три мили бежал, док, три мили! И все приговаривал: «Пускай она не умрет, пускай выживет!» Мне казалось, что сердце мое взорвется, а вены лопнут и кровь фонтанами хлынет из ушей и ноздрей. Принес. Растер шерстяным шарфом, потом спиртом, напоил ее грогом. Она открыла глаза. Улыбнулась. И заснула. Сутки спала, док, сутки! А я сидел рядом… Собрались мы все, со всего острова. Открывает она глаза и говорит по-английски: «Где я?» — «А ты откуда? — спрашиваю я. — Как звать?» Она думала, думала, вспоминала, вспоминала, а потом говорит: «А я не знаю, откуда я. Звать? Не знаю, как меня звать».

Джо поднялся из кресла, прошелся по комнате, и доски пола прогнулись под ним, заскрипели.

— У нее отшибло память, док. Такое ведь бывает?

— Бывает. От страшного потрясения. Шок памяти называется это.

— Она ничего не помнит, док, ну абсолютно ничего! Сообщили мы в Галифакс: мол, нашли девочку, лет примерно восемь-девять, имени своего и фамилии не помнит, попытайтесь разыскать родственников. Искали, искали — не нашли. И тогда мы решили, док, удочерить ее. Все вместе, все двенадцать. Вот так и появились у девочки двенадцать отцов. Для меня она — Вика, для Фернандо — Катрин… Понимаете? Для каждого из нас свое имя, все тут очень просто.

Вдруг хлопнула дверь, и на пороге дома показалась Рика. Она была босиком и закутана в клетчатый плед. Сведя брови, девочка мотнула головой, забрасывая на спину спутанные ветром волосы, и сказала:

— Нат! Я тебя жду, жду, а ты?..

— Иду, иду, — поспешно сказал я и поднялся.

— Вы не очень-то засиживайтесь, — ревниво пробурчал Джо.

Вспыхивал и гас маяк, и его яркий свет вырывал на мгновение из темноты крыши домов, ближайшие дюны и серо-зеленые валы, выкатывающиеся на берег. Ветер несся над водой и сушей, кажется, с той же силой, но не резкими нарастающими порывами, а ровно, и в этой ровности движения воздушных масс ощущалась усталость. Наверняка к утру сила ветра пойдет на убыль. Тем не менее я с трудом открыл дверь в дом, а когда мы вошли с Рикой в прихожую, она громко захлопнулась.