Привлекательные женщины отвлекают
Через полчаса психологических экзерсисов меня уже трясло так, словно по углам встали все эти типы одновременно. Вот сейчас меня начнут душить… Горло и в самом деле перехватило… В этот момент раздался скрежет замка. Как в детской страшилке: черная рука поднимается по лестнице, черная рука открывает дверь…
Я, конечно, знала, что это Никита — а вдруг нет? Облилась холодным потом, залезла с головой под одеяло и тряслась, как заячий хвост.
Ильин, солнышко, притащил еще яблок и банку малинового варенья, заявив, что выкрал ее с риском для жизни у лучшего друга. Все-таки он прелесть! Сразу начал кормить меня витаминами и жарить мясо — даже про текст не спросил. В итоге все оказались при деле: я поедала его произведение, а он в это время «глотал» мое. Справились мы одновременно.
— Молодца! То, что надо! — заявил он. — Когда сможешь опубликовать?
— Если все в порядке, можно в послезавтрашний номер поставить, я звонила, просила место забить…
— Обалдеть! — восхитился мой синеглазенький. — Не женщина — мечта! Все соображает. Ей-богу, кабы не твоя любовь к самостоятельности, прямо завтра бы женился!
— Ладно, не пугай, я болею, мне нервничать вредно, — мне вдруг подумалось, что шутка, повторенная второй раз, начинает отдавать не то дурным вкусом, не то чем-то вроде правды. Первый раз Ильин так же, на «хи-хи», предложил подарить обручальное кольцо. Потом мы вроде как поссорились. Ну не то чтобы поссорились, но разошлись, как одноименные заряды. А теперь вон опять изволит матримониальные шуточки отпускать. К чему бы это? Так может, он почву прощупывает? Не на тему женитьбы, конечно, а так, на предмет «расширить и углубить» знакомство. Ну-ну, Риточка, что-то тебя нынче заносит, совсем мозги простудила. Мужики, когда чего (точнее — кого) хотят, оперируют не многозначительными словесными конструкциями, а все больше руками. И второго дна в их комплиментах отнюдь не водится, так что не обольщайся.
— Тебя, пожалуй, напугаешь, — задумчиво молвил Никита, прервав эти бредовые размышления. — Уж так занервничала, прямо искры от мозгов летят, сейчас задымишься. Может, тебе дверь наконец-то укрепить, боязливая ты моя? У меня как раз задвижка подходящая имеется, очень бы она тут не повредила.
— Ты что сегодня, в тимуровцы подрядился?
— Угу. Зарабатываю вход в царствие небесное. Да не напрягайся ты так. Бери, когда готовое предлагают, и не мучайся.
Вообще-то замешательство мое было вызвано причиной сугубо практического свойства: дрель, которой я пользовалась, при работе любила оповещать о своем существовании весь дом. Как-то не очень хотелось устраивать такой концерт почти в одиннадцать вечера. Может, наши жильцы, наоборот, Моцарта предпочитают. Опасения мои, однако, оказались напрасны. Герр майор позаботился обо всем. Для начала он выложил из сумки упомянутую «задвижку» — мне по невежеству показалось, что она больше подойдет для какого-нибудь крупного сейфа. За ней последовал набор инструментов, возглавлявшийся небольшой дрелью. Однако…
И что бы это значило? Либо он вообще основательный мужик… Такие любой «непорядок» — или то, что они считают непорядком — воспринимают, как личное оскорбление. Либо это проявление чисто мужского внимания к одинокой беспомощной девушке… Нешто спросить? Вот прямо в лоб…
— Скажи-ка, тимуровец, а с чего это ты такую бурную заботу проявляешь? Может ты… это…
— Ага. Непременно. Наконец-то догадалась. Влюблен. По уши. По гроб жизни. По самое это самое. — Никита закончил предварительный осмотр, сопровождавшийся какими-то постукиваниями, позвякиваниями и поскрипываниями, и с интересом уставился… увы, не на меня, а на дверь. — Так. Сама дверь, в общем, вполне. Броня тебе тут ни к чему, только лишнее внимание привлекать, — он разговаривал сам с собой, похоже, напрочь забыв о моем присутствии. — Не грех бы, конечно, коробку укрепить… да ладно, выйдем за ее пределы, стенка нормальная, так сойдет. А ты, солнышко, — он обернулся ко мне, — давай-ка включи свою фантазию и набросай каких-нибудь завиральных идей. Уж больно у тебя это классно получается. А то судя по сегодняшним результатам, официальных психов можно исключать. По крайней мере, вашего района.
— Нашего района или нашего райончика? — поинтересовалась я. Уточнение требовалось по соображениям географическим. Полдюжины десятиэтажных башен, в одной из которых я имею удовольствие жить, — это своего рода островок на пустыре. Вернее, пустырь у нас с одной стороны, с другой школа и закрытый третий год детский садик, с третьей — та самая спортплощадка: два с половиной турника, полуобвалившаяся прыжковая яма и над всем этим гордо возвышается баскетбольный щит. Один. Куда и когда девался второй — неизвестно. Не то когдатошние пионеры оттащили в металлолом, не то какой-то запасливый хозяин уволок столб на дачный участок. Вокруг все заросло дикими яблонями и боярышником — весной и осенью красотища неописуемая. Вот только обходить эту красотищу замучаешься, далеко и неудобно. Так что подавляющее большинство населения, не мудрствуя лукаво, режет по гипотенузе. Но чтобы ночью?
— Ваш, как ты выражаешься, райончик, — невнятно буркнул Никита, ковыряя несчастный дверной косяк, — на психов небогат. Никто из ваших домов на учете не стоит. И не стоял. Да и в округе таких немного. Не только психов, даже наркош почти не водится. Тихое место.
— Ага, так тихо, что закопают, и не заметишь.
Завернувшись в плед — опять начинало слегка познабливать — я вышла на балкон поглядеть на «место преступления». Если бы не заросли, площадка была бы передо мной, как на ладони. Может, именно сейчас в этих кустах притаился этот, с чулком в кармане и букетиком маргариток… интересно, а куда он девал маргаритки в момент нападения? Для удушения одной руки маловато будет. Тут и двумя еле-еле управиться. Кусты слегка шевельнулись, что-то в них было. Что-то настораживающее.
Я, как мисс Марпл, очень люблю наблюдать всяких «птичек», и в балконном шкафчике держу на такой случай хор-роший — аж 12-кратный — бинокль, подаренный одним приятелем в момент пробуждения большой и чистой любви. Любовь, правда, завяла, не успев расцвесть: отбыв в очередное срочно необходимое путешествие, я не смогла конкурировать с леди, у которой был бюст номер шесть. Только не подумайте, что я, следуя неким модным веяниям, полагаю, будто для мужиков главное — мясо. Ежели там, кроме выпуклостей и вогнутостей ничего больше нет — это ненадолго. Зато при прочих равных условиях наличие… м-м… форм как минимум не вредит. Кстати, у пресловутой леди при таком экстерьере еще и с головой было все в порядке. Сыну их нынче не то третий, не то четвертый годик пошел.
В общем, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. В том смысле, что бинокль остался у меня. В новолуние, однако, много не разглядишь. Что-то там светлое определенно мелькало, но… нет, никак. Я перевела бинокль чуть выше. Увы, дорожку, ведущую к площадке от автобусной остановки, напрочь закрывали разросшиеся кусты. Может, Никиту позвать? Вдруг этот, с чулками, там?
Отнюдь. Из зарослей с бодрым и независимым видом выскочил Джек-Полкан-Бобик — наша общерайонная дворняга. Псина — само очарование. Спокойный, ласковый и для бродячего пса удивительно чистый: всегда такой беленький, аккуратный, как причесанный, хотя шерсть у него с мою ладонь, да и сам он покрупнее хорошей овчарки будет. Вероятно, полкановы бабушки предпочитали грешить с сенбернарами или алабаями. Потому как ирландских волкодавов я в нашем городе пока что не встречала.
Джек-Полкан-Бобик скрылся за забором детского садика, а я попыталась еще раз разглядеть кусты. Кусты стояли мертво. Да и вряд ли Бобик потерпел бы присутствие там постороннего, он собака на удивление толковая и порядок на подведомственной территории блюдет истово. Прочая местная собачня глядит на него, если не как на господа бога, то по крайней мере как на его первого заместителя. Нет бога, кроме Сириуса, и Джек-Полкан пророк его. Н-да, Полканчик, люблю я тебя, но обидно. Могли бы мы на пару с герр майором спымать этого злодея. Обидно…
Все-таки бессердечная ты, Ритка, особа, — высказался внутренний голос, — одно слово, журналюга. Уж какая есть! — огрызнулась я сама на себя и продолжила «вживание в образ». «Вживание» не получалось, поскольку черные кружевные чулки ассоциировались для меня с единственной разновидностью человеческих особей… точнее, с определенным родом занятий… А что? Может, и правда… Банальщина, конечно, ужасная, за такую безвкусицу надо публично пороть на площади, зато и чулки, и маргаритки, и фальшивая жемчужина очень даже красиво в картинку вписываются. Я вернулась на кухню. Никита продолжал ломать дверь, жужжа, постукивая и насвистывая, причем все это одновременно.
— Слушай, Ильин, — обратилась я к сосредоточенной, я бы даже сказала, задумчивой, спине.
— Ну? — буркнула, не оборачиваясь, спина.
— Точнее, не слушай, а совсем наоборот. Жертвы, они были, ну, как это помягче, порядочные девушки?
— Н-да? А они вообще сейчас бывают? Ой, молчу, молчу, молчу! — завопил Никита.
Я, конечно, не снайпер, но с трех метров по такой крупной цели не промахнусь. А тапочек, он, хоть и мягкий, но не весь. А с размаху да в середину спины…
Ильин едва не вынес лбом дверь или по крайней мере ту ее часть, над которой трудился. Ничего, в следующий раз будет думать, прежде чем языком чесать!
— Да осознал я уже, все осознал, никто же про присутствующих не заикался, что ж ты сразу бомбардировку начинаешь?! Смотри, убьешь — будешь жить вообще без двери. Так что ты имела в виду? Девственницами они во всяком случае не были.
— Ну, знаешь ли! Я все-таки не настолько наивна. Девственность в таком возрасте надо лечить у психиатра. Я про другое. Профессионалки?
— Да нет, обычные девушки. Даже не особенно легкомысленные. У обеих были постоянные поклонники, у обоих, кстати, железобетонное алиби, да и вообще совсем разные люди, и круг общения не пересекается. А ты думаешь, кто-то решил таким образом с проститутками бороться?
— Да нет. Вариант старой девы, которая ненавидит молодых, красивых и успешных, считая их всех проститутками. Хотя мне и самой как-то не очень нравится. Если хочешь, можешь попробовать и эту идею покрутить. Но вообще-то я имела в виду вариант наоборот.
— В смысле? — Никита даже повернулся от двери ко мне. Черт побери, какая честь! Кажется удалось, наконец-то, его заинтересовать.
— А ты не отвлекайся. Что же мне, в самом деле, без двери ночевать? Или тебя в качестве охранника приспособить?
— Да я, собственно, почти закончил. Хотя могу и поохранять — авось зачтется в следующем квартале. Так что значит «наоборот»?
— А ты попробуй себе представить, как дама нетяжелого поведения должна воспринимать тех, кто на эту дорожку не попал. Не каждая, естественно, далеко не каждая. Но некоторые, особенно если образованные… Вначале зависть — почему это им повезло чистенькими остаться, а там и до ненависти недалеко… Определенный сдвиг крыши тут просматривается, но не так, чтобы сильно большой. Не в медицинских количествах. Чулки эти опять же…
— Хм, — задумался герр майор. — Идея дикая до крайности, что-то в ней есть кинематографическое. Но в порядке бреда… Значит, предлагаешь проверить живущих в вашем районе «ночных бабочек»? Ладно, участковые их всех знают. Хотя и сомнительно, но поглядим.
— Могу еще подкинуть. Уже не столь завирально, попроще. Попробуй узнать, не выходил ли кто-нибудь из местных девушек замуж за буржуев, или что-то в этом роде. За последние лет пять.
— И не остался ли тут обиженный поклонник? — Никита подхватил идею на лету.
— Ну да. Совсем классно, если у такого поклонника обнаружатся проблемы с потенцией.
— А почему пять лет? Не многовато?
— Да как сказать. Лучше, конечно, год, много два. Но пусть в паспортном столе проверят…
— Это выглядит более перспективно. Только если не на Запад, а за кого-то из наших преуспевающих, тогда черта с два найдем. Еще чего надумала?
— Еще? Пожалуйста. Фантазия на тему материнской любви. Одинокая, поздно родившая дама, сынулечка — один свет в окошке. А тут какая-то вертихвостка, мальчик из-за нее подрался, может, убийство по неосторожности или непредумышленное, сел, вот она теперь за ненаглядного и мстит.
— Ну, это по архивам несложно проверить. Сын одинокой матери, судимый за неосторожное или за нанесение особо тяжких…
— Или распространение наркотиков, не обязательно драка. Главное, чтобы могла быть замешана девица. Не обязательно на самом деле, но чтобы возможность такая была. И еще… Психологически это может быть еще подросток, сдвинутый на учебе и духовном самосовершенствовании и убивающий таким образом беса в себе самом… Но как проверять эту версию — я не представляю.
— Да… — Ильин глянул на меня вроде бы как даже с уважением. — В какой форме мадам предпочитает получить гонорар за консультацию?
— В форме бифштекса, сэ-эр! Да ну тебя, издеваешься над больным человеком!
— Знаешь, Маргарита Львовна, — взгляд Никиты выражал не то жалость, не то восхищение, не то сочувствие. — Может, это у тебя от температуры, но я, правда, не понимаю, как с такими мозгами ты ухитряешься быть иногда такой глупой…
И ушел, представляете? Ничего больше не объяснил, научил обращаться с новым замком, помахал ручкой — и адью! Что он имел в виду?
6
Какая бы неприятность ни случилась, всегда найдется тот, кто знал, что так и будет.
На одном из балконов подвывала собака. Ночные звуки обманчивы: вначале собачка выводила свои рулады где-то во дворе, но стоило прислушаться, и источник звука неким волшебным образом переместился вверх. Потом опять во двор. И снова вверх. С пропеллером она, что ли? Карлсон собачьего племени.
Все-таки собачка выла на одном из балконов. На один-два этажа выше моего. Или в одной из соседних квартир. Или — крайний случай — в одном из соседних домов. Тихонько так выла, но очень проникновенно. Должно быть, маленькая собачка, что-то вроде спаниеля. Но, быть может, громкость собачьего пения и впрямь сильно зависит от лунных фаз, достигая максимума в полнолуние? Нынешний вой был так себе, вполголоса. Поднявшись на мгновение до почти волчьих фиоритур, он тут же превращался в поскуливание, которое, однако, доставало еще сильнее. Поработаешь тут, как же! Попробуйте как-нибудь сосредоточиться, когда за стенкой плачет ребенок. Очень затруднительно.
Наутро привычные радости жизни напрочь вытеснили из сознания самые микроскопические воспоминания о несчастной вчерашней собачке. Какое там! За неделю борьбы с простудой дела накопились в количестве, близком к обвальному. Еще чуть-чуть — и хлынут лавиной, накрывая все, что попадется по дороге. Погибать под обвалом что-то не хотелось, пришлось разгребать. Тут уж не до всяких неясных обстоятельств. Если в течение часа надо ухитриться попасть в три даже географически разных места, да не просто попасть, а еще и побеседовать с людьми и порешать всяко-разные нужные вопросы… Поневоле начнешь вспоминать всех героев мирового фольклора, умевших существовать в нескольких лицах или на крайний случай обладавших сапогами-скороходами. В общем, не умеешь раздваиваться — остается расстраиваться.
Впрочем, расстраиваться всерьез я начала только после обеда, когда узнала, что вчера вечером «жемчужный» список пополнился новой жертвой. На этот раз девушка была не просто с нашего «островка», а из моего подъезда. Хуже того, я знала ее лично: Марина Геллер несколько раз приносила в редакцию «Городской газеты» заметки о танцевальных конкурсах. Говорят, у балетных ум в ногах, но к ней это не относилось абсолютно. Прочитав хотя бы килограмм «самотека» и пообщавшись с авторами, убеждаешься: способность человека мыслить явственно отражается в том, как он излагает свои соображения на бумаге. С этим можно спорить, это невозможно доказать, но, поверьте, это так и есть.
Материалы Марины, пусть крошечные и довольно наивные, практически не нуждались в редакторской правке. Слова бежали друг за другом легко и изящно, так, должно быть, постукивают пуанты, отмечая рисунок танца. Правда, я никогда не видела, как она танцует. Черт! И уже не увижу! Тоненькая такая, беленькая… Была.
Я надеялась, что через некоторое время эмоции в конце концов улягутся и можно будет более-менее спокойно поразмыслить — как и что. Но не тут-то было. Прошло несколько дней, а злость продолжала бурлить так, что мешала соображать. Хотя я и пыталась. Честно, пыталась. Если убийца, как можно было предположить по создаваемым декорациям, карал женский пол за фальшивость, продажность и потерю чистоты… назовем это так… он никогда бы не коснулся этой девочки. Я же видела у Ильина фотографии предыдущих жертв. Они выглядели… ну, не чересчур, но достаточно откровенно. Так выглядит летом большинство девушек в городе. Марина в этот образ несколько не вписывалась. А уж представить ее в черном кружевном чулке на одну ногу — это было и вовсе выше моих сил.
Наивно все это, Ритуля, ты сейчас глядишь со своей колокольни, не с его. У убийцы, будь он маньяк, будь он психически нормален — у него своя логика. Никто ничего не совершает просто так. Любой поступок должен приносить «автору» какое-то удовлетворение — материальное или эмоциональное, неважно. Не бывает безмотивных действий.
Дьявольщина! Пока это не касалось меня, мозги работали лучше. А теперь одним махом ситуация из жуткой, но довольно-таки абстрактной, превратилась в личную. Вот бы дотянуться до этого мерзавца — он получит то же самое, что и его жертвы. Или она?
Знаешь, Риточка, сообщил проснувшийся вдруг внутренний голос, твоя самонадеянность просто прелестна. Убийцу ищут профессионалы. Не тебе чета. У них методы и все такое. Посыплют каким-нибудь порошком, пустят собак, агентуру напрягут. Не думаешь ли ты, что сможешь перебрать стог в поисках иголки быстрее, чем это сделают они? Да у тебя элементарно терпения на такое не хватит. Ну, — возражала я сама себе, — это может зависеть от того, кто с какой стороны ищет, разве нет? Взять себя в руки и попробовать пошевелить мозгами, во всяком случае, можно.
После часового «шевеления» мозги перемешивались так, что извилины начинали напоминать индейское узелковое письмо — кипу называется. Может, индейцы его и читают, но я-то не индеец и даже не индейка. Более того, я даже не индюк, ибо в отличие от этой птички сперва попадаю в суп, потом начинаю думать. И далеко не всегда успешно. Вот как сейчас. Кому могло понадобиться убить эту девочку?!!
«Ночные бабочки», старые девы и зацикленные мамаши слились в один кошмарный образ. Чтобы их разделить, надо было совместить себя с убийцей, примерить его шкуру. А я упорно оказывалась в шкуре жертвы. «Ты ли, Путаница-Психея…» Я, я. Путаница — это точно. Не уверена насчет Психеи, но психом точно скоро стану. Ниро Вульф, помнится, в сложных случаях начинал шевелить губами, это благотворно сказывалось на мыслительном процессе. Нешто и мне попробовать?..
Попробовала. Не помогло.
Ну, хорошо, зайдем с другой стороны. Предположим, точно известно — кто. Психологический портрет и все такое… Вычислили, одним словом. Есть мотив, есть возможность, и что дальше? На чем этого гада можно прихватить — фактически? Следов от него никаких. Кроме чулок, пожалуй, но это даже не смешно. В конце концов, кроме убийцы их еще кто-то покупает. Иначе не продавали бы. И пусть у кого-то дома лежит две дюжины таких же точно чулок и три нитки фальшивого жемчуга — это, в общем, не доказательство. Для уверенности, может, и хорошо, а дальше?..
7
Каждый имеет фотографическую память. Не у каждого есть пленка.
Когда я вставляла в замочную скважину ключ, послышался какой-то слабый шелест. Или хруст. Или треск. Я огляделась. Чуть выше площадки на ступеньке лестницы сидел ангел. Ну, то есть не ангел, конечно, обычный парнишка лет чуть больше двадцати. Но если верить художникам Возрождения — а они были куда ближе к Богу, чем мы сегодня, так что, наверное, знали — ангелы выглядели именно так: узкое, даже длинное лицо, громадные глаза и светлые слегка волнистые волосы до плеч. «Блондинистый, почти белесый…» Правда, ангелы эпохи Возрождения наверняка не носили джинсов и футболок и не завязывали свои кудри в хвостик.
Ангел был знакомый. Видела я его дважды. Второй раз — на похоронах Марины. Ее мачеха Альбина Вадимовна называла «ангела» Костиком, а он не отвечал и вообще выглядел как-то замороженно. Только когда Альбина попросила его остаться на поминки, вздрогнул так, как будто в него иголку воткнули. А в первый раз — около полугода назад — он заходил вместе с Мариной в редакцию. Я не очень хорошо запоминаю имена, но лица фиксирую почти фотографически. А такое лицо, которое уже и не лицо, а, скорее, лик — такое и вовсе не забудешь.
Бедный мальчик! Сейчас он сидел, поджав колени к груди и обхватив их руками. Над острыми джинсовыми коленками виднелся край двух книг in folio — не то ноты, не то альбомы по искусству.
— Костик! — позвала я его. Кто знает, как там принято обращаться к ангелам. — Ступеньки холодные, простудишься.
— Мне альбомы надо отдать, — сказал он без всякого выражения.
— Геллерам? — уточнила я, но он не ответил.
— Если хочешь, я могу Альбине Вадимовне передать. Зайди, — дверь, наконец, открылась. Все-таки засов Ильин поставил чересчур основательный. А может, эту конструкцию просто смазать надо.
Костик молча встал, зашел следом за мной в квартиру и остановился у порога.
— Проходи. Ты, кажется, как-то раз в редакцию заходил…
Он опять ничего не ответил, но послушно снял кроссовки и прошел на кухню. Сел в угол дивана и вдруг спросил:
— Можно, я у вас немножко посижу?
— Да сиди бога ради, сколько хочешь. Выпьешь что-нибудь? Только у меня выбор небогатый — пиво да коньяк. Ну, и чай-кофе, само собой.
— Пиво? Да, наверное… Или лучше чай, — он помолчал, потом неожиданно добавил, — вы не бойтесь.
Да уж! Как и положено ангелу, он видел меня насквозь. Как раз в этот момент я испугалась. Нет, не того, что он вдруг может что-то эдакое выкинуть. Хоть и заторможенный, но он был не «под кайфом»: значки нормальные, посторонних запахов никаких, да и вообще явно не из наркош. А что на зомби похож — ничего удивительного, каждый будет «тормозить» после такого удара. Испугалась я другого: как себя вести, если ему выплакаться понадобиться. Зря пугалась.
— Мне просто привыкнуть надо, — пояснил Костик. — Это трудно. Нужно время.
8
Человек — это звучит гордо. А обезьяна — перспективно.
Капитан Заикин из райотдела, две с половиной недели назад принявший заявление о факте нападения на гражданку Рудину А. В. — то бишь Альбину Вадимовну, мачеху Марины Геллер — выглядел ужасно обиженным. Не то вообще на жизнь, не то на конкретную ситуацию. Будешь тут обиженным, когда на голову тебе сваливается начальство (строго говоря, Ильин этому капитану начальством вовсе не приходился, но это юридически) и начинает усиленно ковыряться в том, что сам ты считаешь полным пустяком.
— Если я буду подробно разбираться с каждым таким заявлением — у нас раскрываемость будет пять процентов, или сами не знаете? Тем более, ничего ведь не случилось, Рудина отделалась испугом.
— Зато падчерица ее, похоже, и испугаться не успела, — буркнул в ответ Ильин.
— Ну, знаете, майор, я не Вольф Мессинг. Если уж знала, что на мачеху напали, могла бы и поаккуратнее ходить. Мне что, на этой площадке надо было пост выставить? А людей откуда взять? Или, может, уголовное дело надо было завести? Может, и не было никакого нападения. Эти дамочки наговорят… — он задумался. — Хотя эта вряд ли истеричка, которая все сочинила. Очень аккуратная… Мы тут… — капитан замялся, подбирая слова. — Ну, вроде следственный эксперимент провели. Так она меня опрокинула очень даже грамотно. А если, как говорит, еще и баллончиком успела брызнуть — ничего удивительного, что вырвалась. И что мне с этим было делать? Если я такие заявы стану регистрировать, мне начальство… — он будто поперхнулся, видимо, посчитав подробности не слишком приличными.
— А про маньяка с маргаритками у вас тут, конечно, не слышали? — Ильин даже не злился, он был такой усталый-усталый. — На вашей земле ведь гуляет…
— Да я только вчера приехал! — возмутился капитан. — В отпуске был две недели, нельзя? Как узнал, сразу про эту Рудину и вспомнил.
— Да ты не злись, капитан, вряд ли это что-нибудь изменило бы. Просто… может она что-то запомнила… Хоть какая-то зацепка…
— Да нет, — возразил капитан. — Я же сам ее опрашивал. Ничего она не видела, ничего не помнит. Чулок, вроде бы, такой же…
— Он сохранился?!! — Ильин сделал стойку не хуже охотничьей собаки.
— Ну, если Рудина его не выкинула… Не к заявлению же его было прикладывать. Тогда регистрировать пришлось бы…
По-моему, не будь рядом меня, Ильин бы от души выматерился. А так он лишь покосился в мою сторону и быстренько распрощался с обиженным капитаном.
9
Наполеон слыл знатоком человеческих душ, Шекспир — тоже,
но их знания не имеют меж собой ничего общего.
Квартира Геллеров — собственно, две квартиры, соединенные в одну, — производила более чем солидное впечатление. Никогда бы не подумала, что в обычном доме такое можно увидеть. Никаких тебе новомодных вычур, все спокойно, со вкусом, пахнет большими деньгами…