Грязь, пот и слезы

Это место было и есть поистине волшебное.

Но не в ту ночь.

Стоя на палубе стального судна с плоским днищем, Уолтер смотрел на удаляющийся берег Шотландии. Море становилось все более бурным, затрудняя продвижение парома. И вот всего в нескольких милях от места назначения в Северной Ирландии «Принцесса Виктория» оказалась в эпицентре одного из самых яростных ураганов, которые когда-либо разыгрывались в Ирландском море.

Поначалу паром держался, но из-за недостатков конструкции его кормовые ворота начали поддаваться под напором воды. Вода стала проникать на палубу, с каждой минутой ее становилось все больше и больше, громадные волны перекатывались через борт, и постепенно судно утрачивало способность к маневрированию и продвижению вперед.

Насосы не успевали откачивать воду. Протечка кормовых ворот и невозможность избавиться от излишка воды – убийственное сочетание во время любого шторма. С минуты на минуту море грозило затопить судно.

Вскоре «Принцесса Виктория», которую силой ветра развернуло бортом поперек волн, стала нырять носом и заваливаться на бок от прибывающей в трюм воды. Капитан приказал спустить на воду спасательные шлюпки. Выживший после шторма свидетель рассказал Высшему суду Ольстера, как он слышал распоряжения Уолтера: «Несите спасательные жилеты детям и женщинам!» Под свист и завывание ветра капитан и экипаж рассаживали перепуганных пассажиров в шлюпки. Никто не знал, что они спускают женщин и детей навстречу гибели.

Когда шлюпки были спущены на воду, пассажиры оказались в опасной зоне между корпусом судна и свирепо налетающими волнами. Мощный шквалистый ветер и дождь делали эту ловушку роковой.

Огромные волны швыряли шлюпки, как ореховые скорлупки, не давая им отдалиться от борта парома. У моряков не хватало сил выгрести против буйного напора ветра и волн, и вскоре шлюпки одна за другой стали переворачиваться вверх дном.

В холодном январском Ирландском море человек обречен на скорую и неминуемую гибель.

Ветер с оглушительным ревом гнал исполинские волны, которые захлестывали судно. Капитан и Уолтер понимали, что паром ведет безнадежную борьбу со стихией.

Примерно в 1:40 дня субботы из Донахади вышло спасательное судно «Сэр Самуэль Келли» и сумело добраться до терпящего бедствие парома.

Сражаясь с ураганным ветром и волнами, моряки смогли спасти всего тридцать три человека из ста шестидесяти пяти.

Бывший пилот, Уолтер предпочитал путешествовать по воздуху, а не по воде. Когда ему приходилось летать из Дакоты в Северную Ирландию, он всегда просил себе место впереди, шутливо объясняя, что если самолет разобьется, то он хочет погибнуть первым.

И в том, что смерть встретила его не в воздухе, а на море, крылась горькая ирония.

Он уже помог людям всем, чем только мог; и все пути к спасению были отрезаны – шлюпок больше не было. Уолтер незаметно удалился в свою каюту и стал ждать, когда море нанесет свой последний удар.

Долго ждать ему не пришлось, но, вероятно, эти минуты показались ему вечностью. Стекло иллюминатора в каюте Уолтера разлетелось на тысячи осколков под неумолимым давлением толщи воды.

Вскоре моего прадеда Уолтера, капитана «Принцессы Виктории» и еще сто двадцать девять человек команды и пассажиров поглотила бездна.

Они были всего в нескольких милях от берега Ольстера, почти в пределах видимости от дома Уолтера и Маргарет в Портаво-Пойнте.

Стоя в гостиной у окна, выходящего на море, видя, как по черному небу мечутся сигнальные огни береговой охраны, побуждая экипаж спасательного судна к энергичным действиям, Маргарет и ее семья могли только с тревогой ждать и молиться.

Но их молитвы остались без ответа.

Глава 4

В воскресенье, в 7 часов утра, спасательное судно вновь вышло из Донахади – после шторма море было неестественно спокойным. Спасатели обнаружили разбросанные обломки судна и подняли на борт тела одиннадцати мужчин, одной женщины и ребенка.

Остальных поглотило море.

В тот же день потрясенной горем Маргарет пришлось участвовать в ужасной процедуре – установлении личностей погибших, чьи трупы были размещены на набережной в гавани Донахади.

Тело ее любимого супруга обнаружено не было.

Маргарет так и не оправилась от горя и через год скончалась.

На заупокойной службе по погибшим в приходской церкви Бангора, где присутствовало более тысячи человек, епископ Дауна сказал, что Уолтер Смайле умер, как и жил: «Он был добрым, отважным и бескорыстным человеком, который жил согласно заповеди: «Человек должен заботиться не только о своем благе, но и о благе других».

Примерно за сто лет до этого дня Самуэль Смайле дописал последнюю страницу своей книги «Помощь себе». Она была посвящена рассказу о проявлении отваги и героизма – автор призывал англичан Викторианской эпохи следовать этому примеру. Этот образцовый героизм в высшей степени созвучен судьбе моего прадеда Уолтера.

Вдоль африканского берега шел пароход, на борту которого находилось четыреста семьдесят два мужчины и сто шестьдесят шесть женщин и детей. Большая часть мужчин были рекрутами, лишь недавно приступившими к военной службе.

В два часа ночи, когда все спали в своих каютах, корабль налетел на подводную скалу и распорол о камни днище. Сразу стало ясно, что с минуты на минуту он пойдет ко дну.

Барабаны забили тревогу, и уже через несколько минут рекруты выстроились на верхней палубе. Был отдан приказ «спасать женщин и детей». Растерянных, беспомощных людей, даже не успевших одеться, выносили из кают и рассаживали по шлюпкам.

Когда шлюпки отвалили от борта, капитан сгоряча закричал:

– Все, кто умеет плавать, прыгайте за борт и плывите к лодкам!

Но капитан Райт из 91-го шотландского полка возразил:

– Нет! Тогда лодки с женщинами и детьми окажутся перегруженными.

И отважные мужчины остались стоять на палубе. Ни один не поддался страху, ни один не изменил своему долгу.

– Судно уходило под воду при общем молчании – ни ропота, ни рыданий! – рассказывал оставшийся в живых капитан Райт.

Судно затонуло вместе с геройским экипажем, и лишь в последний момент, уже скрываясь под водой, люди издали ликующий клич в честь торжества человеческого духа.

Честь и слава благородным и храбрым героям!! Пример таких людей никогда не умрет, они бессмертны потому, что бессмертна память о них.

В юности Уолтер наверняка читал книгу своего деда и знал эту историю.

Невероятно волнующую.

Воистину, пример таких людей никогда не умрет, они бессмертны потому, что бессмертна память о них.

Глава 5

Дочь Маргарет Пэтси, моя бабушка, была в самом расцвете молодости, когда затонула «Принцесса Виктория». Газеты помещали статьи об этой трагедии, рассказывали о героическом самопожертвовании погибших.

Эти статьи заглушали боль Пэтси – на время.

Были проведены дополнительные выборы в парламент, сопровождавшиеся шумной кампанией в прессе по поводу трагедии, и вместо погибшего отца делегатом от Ольстера была избрана Пэтси.

Красивая и умная дочь заняла в политике место своего героического отца. Это был готовый сценарий для фильма.

Но жизнь – не кино, и девушке, ставшей самым молодым членом парламента от Северной Ирландии за все время его существования, суждено было заплатить за блеск Вестминстера ужасную дань.

Пэтси вышла замуж за Невила Форда, моего будущего деда – кроткого гиганта, у которого было семеро братьев и сестер.

Отец Невила был помощником епископа в Йорке и директором школы Хэрроу. Его брат Ричард, одаренный и спортивный ученик Итона, неожиданно для всех скоропостижно скончался за день до своего шестнадцатилетия. Другой его брат Кристофер во время Второй мировой войны трагически погиб в итальянском порту Анцио.

Но Невил выжил и процветал.

Признанный самым красивым юношей в Оксфорде, он был к тому же одарен блестящими способностями к спорту. Он играл в Высшей крикетной лиге графства; газеты превозносили его как великолепного отбивающего, выигрывающего один за другим иннинги благодаря своему росту больше шести футов. Но он думал только о том, чтобы жениться на обожаемой Пэтси.

Новобрачные поселились в деревенской тиши Чешира, и Невил был невероятно счастлив. Он поступил на фабрику по производству бумаги «Виггинс Тип», и вместе с Пэтси они счастливо зажили вдали от городского шума.

Но решение Пэтси последовать по стопам своего отца встревожило Невила. Он понимал, что это резко изменит их жизнь, однако дал свое согласие.

Вестминстер опьянял его молодую жену, и в свою очередь сам Вестминстер был опьянен яркой красавицей Пэтси.

Невил терпеливо дожидался ее дома в Чешире. Но тщетно.

У Пэтси начался роман с одним из членов парламента. Тот поклялся уйти от своей жены, если Пэтси оставит Невила. Это было обычное голословное обещание. Но щупальца власти уже крепко держали молодую Пэтси. Она решила уйти от Невила.

До конца своих дней она сожалела об этом решении.

Разумеется, ее возлюбленный так и не разошелся с женой. Но к этому времени Пэтси уже сожгла мосты и должна была как-то жить дальше.

Однако удар, которому предстояло потрясти нашу семью, уже был нанесен, и для юных дочерей Невила и Пэтси (Салли, моей будущей матери, и ее сестре Мэри-Роуз) мир перевернулся.

Для Невила уход Пэтси стал страшным ударом.

Вскоре за Пэтси начал ухаживать другой политик, Найгл Фишер, и на этот раз они поженились. Однако Найгл сразу стал изменять Пэтси.

Но она оставалась с ним и несла свое бремя, убежденная, что это наказание послано ей Богом за то, что она бросила Невила, единственного человека, который ее по-настоящему любил.

Пэтси растила дочерей и вела активную общественную работу. Так, она основала один из самых преуспевающих благотворительных фондов в Северной Ирландии – «Вумен кэринг траст», который до сих пор помогает женщинам заниматься музыкой, различными видами искусства и даже альпинизмом. (Страсть к альпинизму всегда была в крови в нашем роду!)

Люди любили и уважали бабушку Пэтси, которая унаследовала волевую натуру своих отца и деда. Но ее никогда не оставляло сожаление об ошибке, совершенной в молодости.

Когда родилась моя сестра Лара, бабушка написала для нее замечательное, очень трогательное письмо о жизни, из которого я приведу заключительный отрывок.

Наслаждайся мгновениями счастья, как драгоценностью, – они возникают неожиданно и опьяняют восторгом.

Но, конечно, в жизни будут и такие моменты, когда все кажется черным, – возможно, тот, кого ты очень любишь, обидит или разочарует тебя. Тогда жизнь станет казаться тебе слишком тяжелой и совершенно бессмысленной. Но всегда помни, что все проходит, ничто не остается неизменным… что каждый день приносит с собой новое начало и что, какой бы ужасной ни казалась тебе жизнь, в ней всегда есть место надежде.

Самое главное в жизни – это доброта. Старайся никогда не доставлять боль тем, кого ты любишь. Все мы совершаем ошибки, порой очень серьезные, но для твоего же собственного блага старайся никого не обижать.

Всегда думай о будущем, а не о прошедшем, но не забывай прошлое, потому что оно – твоя неотъемлемая часть, оно сделало тебя такой, какая ты есть. Но постарайся, молю тебя, постарайся извлечь из него хотя бы небольшие уроки.

Только под конец жизни Пэтси почти «воссоединилась» с Невилом.

Сейчас Невил живет поблизости от того дома на острове Уайт, где проходило мое отрочество и куда в старости приезжала к нам на лето Пэтси.

Они вместе ходили гулять и подолгу сидели на скамье, глядя на море. Но, несмотря на ее теплоту и нежность, Невил никогда не позволял ей сблизиться с ним.

Невил носил в своем сердце пятьдесят лет боли после их расставания, а такую боль невозможно забыть. Юношей я часто видел, как она вкладывает в его большую ладонь свои пальцы, и это было прекрасно.

Они преподали мне два очень важных урока: там хорошо, где нас нет, и за настоящую любовь надо бороться.

Глава 6

Мое раннее детство и летние каникулы во время учебы в школе проходили в портовом городке Донахади, в Портаво-Пойнте – в том самом доме, где мой прадед Уолтер жил, и недалеко от того места, где он погиб.

Я очень любил эти места.

Дом насквозь продувался морским ветром и был пропитан запахом соленой воды. Краны для воды отворачивались со скрежетом, старые кровати были такими высокими, что мне приходилось забираться в свою постель, вставая на остов кровати.

Я помню запах старого мотора «Ямаха» в нашей деревянной лодке, когда в тихую погоду отец перетаскивал ее на берег, чтобы покатать нас с сестрой в море. Помню долгие прогулки по лесу, цветущие в траве колокольчики. Особенно мне нравилось бегать и прятаться за деревьями, заставляя отца искать меня.

Помню, как однажды, когда я встал на скейтборд, моя старшая сестра Лара подтолкнула меня, я покатился вниз по дорожке и врезался в забор. Еще как я лежал в постели рядом с бабушкой Пэтси – мы с ней заболели корью, и нас временно переселили в садовый сарай, чтобы мы не заразили остальных.

Помню, как плавал в холодном море, как на завтрак нам каждый день давали яйца, сваренные в мешочек.

Собственно, там и зародилась во мне любовь к морю и к стихии.

Но тогда я этого не сознавал.

Когда начинались занятия в школе, меня привозили в Лондон, где мой отец состоял на политической службе. (Странно, а может, и не очень, что моя мать вышла замуж за будущего члена парламента, хотя на примере Пэтси могла убедиться в губительности влияния политической карьеры на личную жизнь.)

Мои родители поженились, когда папа уже уволился из Королевской морской пехоты после трех лет службы в чине офицера и занимался импортом вина. Затем он завел маленький бар в Лондоне и вскоре был избран в парламент от Чертей, южного района Лондона.

Но главное, отец отличался удивительно уравновешенным и спокойным нравом, врожденной добротой, благородством и чувством юмора, а потому заслуженно пользовался любовью окружающих. Однако позднее я вспоминал те годы в Лондоне как полные грустного одиночества.

Папа и мама, которая была его помощницей, много работали и часто задерживались до позднего вечера. Мне недоставало ощущения семейной жизни, уютной, спокойной и неторопливой.

Я с тоской вспоминал, как хорошо было жить с родителями на острове Уайт. Возможно, поэтому я плохо вел себя в школе.

Помню, однажды я так сильно укусил одного мальчика, что почувствовал во рту солоноватый привкус крови. А потом сидел и смотрел, как учительница звонит моему отцу и говорит, что в школе просто не знают, что со мной делать. «Ничего, зато я это знаю», – ответил отец и немедленно явился в школу.

Он поставил стул в середине спортивного зала, усадил учеников на пол и всыпал мне по первое число, в результате чего моя тощая попка стала темно-синей.

На следующий день, когда мы с мамой шли по оживленной улице, я незаметно высвободил из ее руки свою и убежал, но через несколько часов меня задержала полиция. Думаю, всеми этими выходками я просто пытался привлечь к себе внимание.

Стоило мне провиниться, как мама запирала меня в спальне. Потом ей стало казаться, что мне там душно, и она велела плотнику просверлить в двери несколько отверстий.

Говорят, нужда – мать всех изобретений, и скоро я сообразил, что если просунуть в отверстие крючок от плечиков для одежды, то можно отодвинуть задвижку и сбежать. Это стало моим первым опытом борьбы с неприятной ситуацией и поиска выхода. И эти навыки очень пригодились мне в дальнейшем.

Примерно в то время я страшно увлекся физкультурой. Каждую неделю мама водила меня в небольшой гимнастический зал для подающих надежды гимнастов, которым руководил незабываемый мистер Стерджес.

Занятия проводились в старом и пыльном сдвоенном гараже, на задворках жилого дома в Вестминстере.

Бывший военный, мистер Стерджес требовал от нас строгой дисциплины. Каждому из нас был назначен на полу свой «пятачок», где в ожидании нового задания мы обязаны были стоять по стойке «смирно». За провинности он жестоко нас наказывал. Казалось, он забывал, что перед ним шестилетние дети, но нам такая строгость даже нравилась.

Это вызывало у нас чувство своей непохожести на маменькиных деток.

Он выстраивал нас в линейку под металлическим турником, укрепленным на высоте семь футов[3] от пола, и мы все просили:

– Поднимите меня, пожалуйста, мистер Стерджес!

Он поднимал каждого вверх и оставлял болтаться на турнике, а сам поворачивался к следующему мальчику.

Правила были простые: мы не имели права просить разрешения спуститься, пока все ребята не повисали на планке, как мертвые фазаны в кладовой. И даже потом ты должен был попросить:

– Пожалуйста, мистер Стерджес, спустите меня вниз.

Если же ты преждевременно падал на мат, тебя с позором заставляли встать на свой «пятачок».

Мне очень нравились эти занятия, я даже гордился тем, что никогда не просил тренера снять меня. Мама говорила, что ей тяжело было видеть, как я, тщедушный и жалкий, болтаюсь на турнике с лицом, покрасневшим от напряжения и решимости висеть до последнего.

Один за другим ребята падали с турника, а я из последних сил цеплялся за планку до тех пор, пока даже сам мистер Стерджес не решал поскорее опустить меня на пол.

Тогда я бегом возвращался на свое место, улыбаясь во весь рот.

«Пожалуйста, спустите меня, мистер Стерджес!» У нас дома эта фраза произносилась, когда речь шла о тяжелом физическом напряжении, строгой дисциплине и отчаянной решимости. Во время службы в армии привычка к этому порядку сослужила мне хорошую службу.

Так что, можно сказать, я с детства тренировался по полной программе – лазал по горам, висел на турнике, выдумывал способы сбежать.

И меня это увлекало.