Непокорный алжирец [книга 1]

— Негодяи! — с гневом произнёс он. — Это горит школа «Адилия».

Малике кивнула.

— Я видела, когда проезжала мимо… Кто это сделал, Ахмед? — тихо спросила она.

— Кто? Наши благодетели, господа европейцы! А ещё кричат во всю глотку: «Цивилизация!..»

Малике погрустнела. В памяти ожили слова матери, гнев отца, тяжёлый характер которого она достаточно хорошо знала, чтобы принять его угрозы за минутную вспышку. И страх за Ахмеда с новой силой охватил душу девушки.

— Дети, идите чай пить! — уже из комнаты крикнула вездесущая Джамиле-ханум.

Молодые люди сели за небольшой, искусно сервированный столик, доктор разлил чай. Погружённая в свои думы, Малике словно не замечала подвинутого к ней стакана.

— О чём задумалась, дорогая? — Ахмед осторожно взял руку девушки в свои тёплые ладони.

Малике подняла на него полные тревоги глаза.

— Зачем тебя вызывал генерал?

— А ты полагаешь, зачем? Всё та же старая песня: Алжир это Европа, ассимиляция алжирцев и французов исторически необходима… партизан помянул недобрым словом. И в конце разговора предложил мне пост мэра города.

— Мэра города?!

— Ну да. Сам тоже здесь собирается остаться, желает вместе со мной работать.

— Ну, а ты… — Малике была само внимание. — Что ты ответил ему?

— Поблагодарил за честь и сказал, что более подходящей кандидатуры, чем Бен Махмуд, не вижу. Он как будто даже огорчился. Я, говорит, хотел вам крылья дать, даже сокол, говорит, не может взлететь без крыльев. Словом, расстались мы, каждый при своих убеждениях.

Малике высвободила руку и, нахмурившись, несколько минут молчала.

— Ты огорчена моим решением?

— Да, — кивнула девушка. — Не нужно было так разговаривать с генералом. Если бы ты стал мэром, отец наверняка согласился бы…

— Малике, пойми, генерал ловит рыбку на золотой крючок. Сегодня я соглашусь стать мэром, завтра должен буду проводить французскую политику в Алжире. Нет, ходить в лакеях у колонизаторов-не по мне!

Малике вздохнула. Снова вспомнились недавние слова матери.

— Ахмед, — решившись, спросила она, — говорят, что ты снабжаешь оружием партизан. Правда это?

Вопрос был совершенно неожиданным, но доктор ничем не выразил своего удивления.

— Я не стал бы что-то скрывать от тебя, дорогая, — спокойно сказал он. — С партизанами я не связан и никакого оружия им не поставляю и даже предпочитаю стоять от политики в стороне. Конечно, это вовсе не значит, что я закрываю глаза и ничего не вижу. Ведь сколько лет судьбу народа оплакивают даже собаки! Сколько сёл сожжено и разрушено, сколько людей осталось без крова. Во имя чего?!

Доктор смотрел на Малике, ожидая от неё ответа. Но девушка молчала, опустив голову, и он продолжал:

— Генерал утверждает, что партизаны собираются уничтожить всех европейцев. Не знаю, то ли генерал сгущает краски, то ли. партизаны палку перегибают, — я ещё не разобрался, Но одно я понял достаточно ясно: нет такой цели, во имя которой можно подвергать унижению и уничтожению целый народ. Боже мой, да я сам только сейчас начал понимать, что я — алжирец! И благодарить за это я должен таких «благодетелей», как генерал Ришелье. Это они пробудили во мне чувство национального достоинства!

Решид облегчённо вздохнул, наконец-то он всё сказал Малике. Никогда ещё он так серьёзно и откровенно не разговаривал с ней. Теперь всё зависит от её решения. Сумеет ли она отстоять своё чувство, не смалодушничает ли перед родительским гневом? Хватит ли у неё характера? А Малике слушала, радуясь, что все опасения напрасны и её Ахмед не связан с этими страшными партизанами.

— Отец тебе вчера ничего не сказал? — спросил доктор, снова завладев рукой девушки.

Малике вспыхнула.

— Не надо скрывать от меня ничего, девочка, — ласково сказал доктор. — Я понимаю твоё состояние. Конечно, согласие отца важно, но боюсь, мы с ним не поладим.

— Значит, ты меня любишь! Всё остальное неважно… Я знала, ты не можешь меня не любить! — воскликнула Малике и смутилась, вспомнив, что девушке так говорить не подобает.

— Ты прелесть, — сказал Ахмед с нежностью. — Я тебя очень люблю.

Решид и в самом деле чувствовал сейчас такую огромную любовь к Малике, что теснило в груди.

В дверях появилась растерянная Джамиле-ханум.

— Мама твоя приехала, Малике-джан… Во дворе ждёт, отказалась зайти в дом.

Малике виновато посмотрела на доктора.

— Ахмед, генерал приглашает нас в гости к своему двоюродному брату. В три часа мы должны выехать.

— К Шарлю Ришелье?! — доктор был неприятно поражён.

— Да… Папа с мамой тоже едут… С ночёвкой. А вернёмся— сразу же позвоню тебе, хорошо, Ахмед?

Решиду страшно не хотелось отпускать девушку, и с каким-то, вдруг возникшим чувством отчуждения он поцеловал протянутую руку.

Во дворе послышался нетерпеливый голос Фатьмы-ханум, Малике вздрогнула.

— До свидания, Ахмед… Я пойду.

«Любит, любит, любит… — с облегчением и вдруг наступившим покоем, как если бы её отпустила острая боль, думала Малике. — Но почему он не хочет стать мэром? Всё было бы так просто и хорошо!»

Каблучки Малике затихли на лестнице, а Решид всё ещё смотрел на закрывшуюся за девушкой дверь. Он вдруг понял, что совершенно не знает её. О чём она думает, чем живёт? Может быть ей правда нужен в мужья мэр? Малике прелестна, добра, но человека из неё надо ещё лепить и лепить. А он не скульптор, он хирург. Устало передвигая ноги, Решид прошёл к себе в кабинет и лёг на диван, заложив руки за голову.

— Значит, обязательно согласишься, если я стану мэром? — Решид рывком сел, будто его подбросили на пружинах. — А если не стану мэром, как ты поступишь?

Заглянула Джамиле-ханум:

— С кем ты разговариваешь тут, сын?

— Иди сюда, мама, садись, я сообщу тебе очень приятную новость.

— Приятную? — усомнилась Джамиле-ханум. — Что же это за новость такая?

Доктор положил руку на плечо матери и с наигранной весёлостью сказал:

— Я буду мэром города.

— О аллах! — в голосе её было удивление и испуг. — Мой сын будет мэром?!

— Да, мама. Эту честь оказывает мне сам генерал.

— Боже мой! И ты согласился?

— А почему бы и нет? Другие и мечтать об этом не смеют.

Губы Джамиле-ханум дрогнули, словно она собиралась заплакать. Решид даже пожалел, что расстроил мать неуместной шуткой и попытался вернуть ей прежнее расположение духа.

— Я не должен был соглашаться, мама?

Джамиле-ханум медленно покачала головой.

— Тяжкую ношу взвалил ты на свои плечи, сын. В такое тревожное время надо подальше держаться от государственных дел, а ты… Что скажут люди? Ведь ты мусульманин — разве не страшат тебя проклятия единоверцев? Нет, сын, ты не должен был соглашаться. Если не поздно, не бери грех на душу, откажись!

Зазвонил телефон, полковник Франсуа просил о немедленной встрече.

— Хорошо, — неохотно согласился Решид, — через пятнадцать минут я буду у себя в больнице, приезжайте.

Джамиле-ханум смотрела на сына с грустью и участием.

— Можешь успокоить своё сердце, мама, — сказал доктор, — воспользуюсь твоим советом. Я и сам чувствую, что мэр из меня получится неважный.

3

Полковник Франсуа появился в больнице сразу же вслед за Решидом, словно подкарауливал его за углом. Как всегда подтянутый и корректный, он без всяких обиняков приступил к делу.

— Я вас долго не задержу, доктор. Только один вопрос: почему вы отклонили предложение генерала?

Решид догадывался, что речь пойдёт именно об этом, и ответил так же откровенно:

— Какой из меня мэр, господин полковник! Я хирург, и государственная деятельность мне противопоказана.

— Напрасно скромничаете, доктор, — возразил Франсуа. — Ваши способности нам известны. Стать мэром вам предложили, чтобы быстрее покончить с этой бессмысленной войной.

— Вот как? — доктор с удивлением поднял густые брови. — Извините, я не вижу логики в ваших словах.

— Видимо, генерал не сумел объяснить вам ситуацию, — сказал Франсуа. — Давайте попытаемся разобраться вместе. Вчера вы заявили, что Алжир это не Франция. Что же, сказано резко, но, по-моему, справедливо. Алжир страна со своими специфическими интересами, своей историей, она должна стать самостоятельным государством, как Тунис или Марокко. Полагаю, это уже произошло бы, не будь мятежа пятьдесят четвёртого года. Из-за чьих-то горячих голов Алжиру сейчас приходится дорого расплачиваться. Возьмите, к примеру, Габон, Камерун или другие новые государства — они добились самостоятельности без единого выстрела. И, я считаю, только потому, что поступки и действия тамошних руководителей диктовались настоящей государственной мудростью. Попробуйте сами трезво оценить положение: можно ли вести мирные переговоры с теми, кто силу предпочитает разуму?

— С вами, господин Франсуа, легко разговаривать, — сказал Решид, улыбаясь и доставая из шкафчика бутылку с коньяком и рюмки. — Честное слово! Если бы хоть половина военных рассуждала так, как вы, положение в Алжире было бы несомненно иным.

По лицу полковника скользнула удовлетворённая улыбка.

— Я, доктор, говорю с вами как с единомышленником, потому что знаю: вы, как и я, против напрасного кровопролития. Но, к сожалению, немало и таких, кто видит выгоду в смуте. И если пустить события на самотёк, война протянется ещё добрый десяток лет. Надо искать выход, найти способ договориться мирно. Кто это может сделать? Я смогу, вы сможете, смогут все, кто действительно хочет мира. И таких, поверьте, много и в Алжире и во Франции… За ваше здоровье!

Полковник опрокинул рюмку, прищурился.

— Отличный коньяк.

Доктор тоже сделал глоток.

— Вам предложили пост мэра, чтобы поднять ваш политический авторитет. Конечно, если вы станете активным сторонником перемирия, вы приобретёте политический багаж и без нашей помощи. Во всяком случае, полагаю, мэрство вам не повредит, а скорее поможет. Не стоит сбрасывать со счёта дальнейшую политическую карьеру. Сегодня вы мэр, завтра — министр, послезавтра — премьер…

Решид, наполнив рюмку полковника, собрался было ответить, но Франсуа взглянул на часы и поднялся.

— Не следует торопиться с решением в серьёзном деле, доктор, — сказал он. — Подумайте, поразмыслите. А пока прошу меня извинить— в три часа генерал уезжает, мне необходимо решить с ним кое-какие дела. — Франсуа, стоя, выпил и добавил по-арабски: — «Не солги перед аллахом и перед другом». Надеюсь, вы причислите меня к своим друзьям?

Глава третья

1

Шарль Ришелье с нетерпением ожидал приезда Фернана. Он искренне любил своего кузена, гордился его карьерой и старался всемерно способствовать ему. Вот и сейчас, узнав, что Фернан приедет, Шарль решил познакомить генерала с видными людьми. Он пригласил около двухсот человек гостей и среди них несколько высоких военных чинов.

Часы в гостиной пробили три. Ожидая звонка из аэропорта, Шарль сидел с полковником Сулье. Они пили холодное пиво и курили. Сулье рассказывал о своей недавней поездке в Бизерту1, откуда он привёз весьма неутешительные сведения.

1 Бизерта — тунисский город, где размещалась французская военно-морская база.

— Слишком много разговоров об этой базе, — говорил он, с видимым удовольствием поглощая пенящийся янтарный напиток. — Как бы в ближайшее время не был официально поставлен вопрос о ликвидации базы.

Шарль медленно поднял тяжёлые припухшие веки.

— Ликвидация! — сердито буркнул он. — Что у нас осталось в Тунисе, кроме этой базы? А если и её упустим из рук?.. — Массивное лицо Шарля поморщилось, он тяжело дышал, выставив свой огромный круглый живот. — Было время, когда слава Франции гремела от Азии до Африки. Весь мир гордился ею. Всё пустила по ветру кучка политиканов! Сначала мы оставили Сирию и Ливию, потом сбежали из Индокитая, не прошло и двух лет — простились с Тунисом и Марокко. Гвинею, Дагомею, Чад, Габон, Камерун, Сенегал, Мадагаскар— все потеряли, обанкротились, как неумелый биржевик! Остался только Алжир. Но и то неизвестно, будет ли он нашим завтра. — Шарль яростно облизал свои толстые губы. — В начале сорок шестого года я встретил в Тунисе одного парижского приятеля, близкого к правительственным кругам. Разговорились. Правительство, говорит, намеревается изменить политику в отношении Туниса и Марокко. То есть как, спрашиваю, изменить? А так, отвечает, предоставим им формальную независимость. Не удержался я, грешным делом, сказал парочку крепких слов. Да ведь предоставь эту независимость одному, такая буря в Африке поднимется, что чертям тошно станет. Вслед за Тунисом и другие колонии независимости потребуют. Нет, отвечает этот елисейский деятель, напрасны твои опасения, ничего страшного не произойдёт — пошумят, может, немного, побеснуются и поостынут. Ну и кто оказался прав? Что осталось у нас от Туниса с тех пор, как он получил так называемую независимость? Многих наших оттуда выдворили, у большинства разграблено всё имущество. Одна Бизерта осталась, и ту… — приступ астмы помешал Шарлю договорить.

Слуга доложил, что вертолёт с генералом Ришелье прибудет через двадцать минут. Полковник Сулье встал.

— С вашего разрешения, я пойду — времени осталось мало.

Шарль взглянул на часы.

— Ого, уже около четырёх! Заболтались мы с вами, полковник! Конечно, конечно, идите, встречайте!

После ухода Сулье Шарль, кряхтя, достал из кармана большой носовой платок и трубно, с наслаждением высморкался. Покосился на дымящуюся в пепельнице толстую чёрную «гавану» и выплеснул на неё из бокала остатки пива.

Несколько минут он сидел, тяжело дыша, словно раздумывая, подниматься или нет. Наконец, опершись обеими руками на подлокотники кресла, тяжело встал и, медленно переставляя моги, покачиваясь из стороны в сторону, двинулся к веранде. Брюки его, необъятной ширины, колыхались у пола как юбка, и всё же добротная ткань, казалось, вот-вот лопнет по швам.

Добравшись до веранды, он немедленно потребовал принести холодного, со льда, пива и маринованных орехов. Пиво ему врачи запретили — пёс с ними, на то они и врачи, чтобы запрещать. Мучные блюда не ешь, жареное мясо не ешь — что же тогда есть, какие блага брать от жизни? Нет, Шарль был не таков, чтобы влачить жалкое полуголодное существование! Шестьдесят два года он прожил в полное удовольствие и ещё поживёт порядочно, вопреки мрачным намёкам всех эскулапов.

Он родился и жил в Алжире. Встречаясь с парижскими приятелями, бравировал этим, непрестанно повторяя: «Мой Алжир», «Мы алжирцы», «У нас в Алжире». Основания, чтобы говорить так, у него, конечно, были. Его дед — лавочник, известный разве что жителям своего квартала, приехал в Алжир с имуществом, помещавшимся на одной небольшой телеге. Теперь же… О, теперь самые знатные и уважаемые люди считают для себя честью переступить порог дома Шарля!..

Чистенькая, миловидная девушка вынесла на веранду запотевшую бутылку пива и вазочку с орехами. Шарль обнял её за талию, заглядывая в лицо.

— Что-то вид у тебя утомлённый. Устала?

Отвернувшись, девушка открыла бутылку, наполнила бокал.

— Больше вам ничего не нужно, мсье?

— Нужно, чтобы ты поласковее была… Присядь… отдохни немножко.