Непокорный алжирец [книга 1]

— Почему же?..

— Послушайте, доктор, — сказал Абдылхафид, — у меня к вам большая просьба: в моём доме так себя не вести.

— Как прикажете вести себя?

— Вы это понимаете лучше меня.

— Нет, если бы понимал, я бы не задал такого вопроса.

Абдылхафид засопел, что всегда было у него признаком

недовольства и облизнул свои толстые губы.

Доктор продолжал:

— Если вы считаете, что я должен расшаркиваться и поддакивать всякой… глупости, то на это я не способен.

Доктору никто не возразил. После некоторого молчания он заговорил снова, обращаясь к Бен Махмуду.

— Может быть, не я излишне смел, господин адвокат, а вы чересчур робки?

— Почему это я робок? — вскинулся Бен Махмуд. — Я говорю то, что думаю!

— Но ведь право высказывать своё мнение дано не только вам, не так ли? Или инакомыслящим не полагается говорить то, что они думают?

Бен Махмуд промолчал.

— Скажите, вы искренне согласны со всем, что они говорят?

— Согласен! — буркнул Бен Махмуд. — Если бы не французы, Алжиру не видать бы такого благоденствия.

— Благоденствия? — вспыхнул доктор. — Что вы понимаете под словом «благоденствие»? Процветание таких толстосумов, как Шарль Ришелье? Да, такие «благодетели Алжира» действительно понастроили много разных сооружений, но какой прок верблюду от золотой клади, если жуёт он всё равно колючку! То, о чём вы говорите, на языке Европы называется «сотрудничеством светлого разума и чёрных рук». Европейцы-де обладают светлым разумом, а у нас, африканцев, только чёрные руки, грубая сила. И всё тут! Всё это, господин адвокат, вымыслы колонизаторов. Да тех, кому перепадает из их кормушки. Ну, скажите сами: с каких это пор ум, способности, умение стали достоянием одних европейцев? С каких пор мы, африканцы, стали лишь чёрными руками, грубой силой? Стало быть в духовном богатстве — в медицине, математике, астрономии, литературе, искусстве — нет нашего вклада? Стало быть…

Абдылхафид сердито постучал по краю стола своими толстыми пальцами:

— Доктор! Давайте прекратим этот разговор!

Доктор встал:

— Хороший совет. Только вот вернутся ваши гости и снова затронут эту тему. А им сказать «давайте прекратим этот разговор» вам покажется неприличным. Поэтому, с вашего позволения, я лучше пойду.

Абдылхафид не произнёс ни звука.

— Доброй ночи! — вежливо попрощался доктор и шагнул к двери.

Абдылхафид сердито посмотрел ему вслед, и, шевеля своими мясистыми губами, беззвучно выругался. А Бен Махмуд, словно избавясь от тяжёлого груза, глубоко вздохнул:

— О-о-уфф.

В гостиной отдыхали после танцев. Генерал держал Малике за руку и, посмеиваясь, с довольным видом что-то ей говорил. Не раздумывая, доктор подошёл прямо к ним. Глянув на часы, он протянул Малике руку:

— Прошу извинить… В десять часов я должен быть в больнице. Там ждут. Доброго вам вечера!

Малике смотрела на доктора растерянными, виноватыми глазами. Она чувствовала — тут что-то неспроста. И всё-таки, протягивая руку, спросила:

— Но ведь ты ещё вернёшься, Ахмед?

Доктор отрицательно покачал головой.

— Не смогу… к сожалению. Будем живы, увидимся завтра. Позвоню часов в двенадцать. Доброй ночи!

Он поцеловал руку Малике, избегая её вопрошающего взгляда.

Генерал взял доктора под локоть и, провожая к двери, тихо произнёс:

— Откровенно говоря, мсье доктор, направляясь сюда, я питал надежду познакомиться с вами. Очень рад, что надежды мои осуществились. Жаль только, не пришлось поговорить. Вы сами понимаете, для спокойной, задушевной беседы здесь не та обстановка. Что вы скажете, если завтра в девять утра… Нет, в девять рано, лучше в десять нам выпить вместе по чашке кофе? Не возражаете?

Доктор согласился.

— Вот и чудесно, — сказал генерал таким тоном, словно ни на секунду не сомневался в положительном ответе. — Без пяти десять за вами заедут. Доброй ночи, мсье доктор!

В прохожей сидел Мустафа и равнодушно перелистывал иллюстрированный журнал. Видно было, что мысли его витают где-то далеко. При звуке шагов он поспешно вскочил со стула. Но, увидев доктора, приветливо улыбнулся.

— Уже уходите, сааб доктор?

— Ухожу, дорогой Мустафа.

— Почему так рано?

— Дела, друг мой, дела ждут.

— Разве они когда-нибудь кончаются, эти дела?

— Что верно, то верно. Жизнь человеческая имеет конец, а дела — не имеют. Может быть, так оно и лучше, — доктор легонько похлопал Мустафу по плечу. — На свадьбу когда пригласишь?

Оглянувшись по сторонам, Мустафа тихо произнёс:

— Когда следы генералов метлой заметём, сааб доктор.

Доктор засмеялся.

— Ах, негодник! Ай, молодец!

На лестничной площадке стоял незнакомый усатый мужчина в штатском. Завидев доктора, он стукнул в дверь, выходящую на площадку. Оттуда немедленно появился незнакомый доктору высокий худой офицер. И они вместе вышли во двор.

Люминесцентные лампы на высоких металлических опорах заливали ярким светом весь двор, вплоть до ажурных чугунных ворот. Несколько автомашин стояли у подъезда. Возле низкого, приземистого, как черепаха, «ситроэна» болтали шофёры. При виде офицера и доктора они разошлись каждый к своей машине. Автоматчики, охранявшие дом, подтянулись.

— Я провожу вас, мсье доктор, — сказал офицер, как о чём-то само собой разумеющемся.

— У меня есть ночной пропуск, — возразил Решид. — Стоит ли вас утруждать?

— Стоит, — многозначительно сказал офицер. — Вы домой?

— Нет, в больницу.

— Хорошо. Поехали.

Было ещё не поздно, но город уже погрузился в насторожённую тишину, редкими жёлтыми пятнами светились окна.

К дверям лавок, кафе, ресторанов чёрными пауками прилипли замки. Только мёртвый неоновый свет судорожно пульсировал на вывесках и рекламах, возвещавших всякую всячину на арабском и французском языках.

Прохожих на улицах не было, лишь бухали подкованные башмаки военных патрулей да проходили полицейские наряды. Доктор уже привык к этому. Если бы не длинноногий офицер, ему не раз пришлось бы вылезать из машины и стоять, покусывая губы, — сегодня блюстителей порядка особенно много.

Машина миновала широкую центральную улицу. Начинался Старый город — Касба, весь изрезанный маленькими узкими улочками. От нового его отделяла лишь древняя, осевшая стена, по па самом деле это были два разных мира. По только улицы и дома, даже сам воздух за глинобитной стеной, казалось, был иным. Со стороны нового города вдоль стены, словно на государственной границе, тянулись проволочные заграждения, стояли военные и полицейские посты. За стеной — в Касбе с заходом солнца не оставалось ни одного солдата, пи одного полицейского. Больница доктора Решида располагалась в тесном дворике. От контрольного полицейского участка её отделял всего один дом — гостиница. Возле гостиницы машины остановились. Длинный офицер вышел из автомобиля и вежливо протянул доктору руку.

— Спокойной ночи, мсье доктор!

— Спокойной ночи, мсье капитан!

2

Шёл уже первый час ночи, когда генерал Ришелье и полковник Франсуа вышли из машины во дворе военного гарнизона, возле двухэтажного особняка, специально предназначенного для именитых гостей. Некоторое время они стояли молча, дымя папиросами и наслаждаясь прохладой и покоем.

Кроме безмолвных караульных во дворе не было ни души. Густое тёмное небо, множество ярких звёзд, полная луна, будто натёртая чьей-то рукой до блеска, — всё располагало к тихой торжественности. Прохладный морской ветерок приятно освежал разгорячённые лица. Генерал несколько раз затянулся папиросой и отбросил её в сторону.

— Что ж, пора на покой, — сказал он и привычным лёгким шагом стал подниматься на второй этаж.

Полковник последовал за ним.

В холле, удобно расположившись в мягком кресле, спал капитан Жозеф.

— Проснитесь, капитан, — потряс его за плечо генерал.

Сонно моргая, капитан поднялся. Разглядев генерала, вытянулся.

— Простите, ваше превосходительство! Случайно задремал…

Ришелье спросил:

— Ну, Жозеф, какие новости?

Тот с трудом подавил зевок, но ответил чётко, вытянув руки по швам:

— Взорван эшелон нефти, отправленный из Бона в Константину[3], в порту загорелся склад, но…

— Стоп, стоп!.. — генерал поднял руку. — Я не спрашиваю тебя о международном положении. Какие новости в городе?

— А-а, в го-роде… В городе, ваше превосходительство, кроме тех листовок ничего нового нет.

— Ладно. Ступай отдыхать!

Генерал устало опустился на диван.

— Как вы думаете, полковник, глоток виски не помешает?

— Пожалуй, не помешает, — ответил Франсуа, направляясь к столику в углу холла. Налив в бокалы виски пополам с минеральной водой, он придвинул столик поближе к генералу и сел.

Опустив веки, тот некоторое время молчал. Усталость брала своё, а спать всё-таки не хотелось. В мозгу проносились обрывки дневных впечатлений.

— Как вам показался доктор? — спросил полковник Франсуа, сделав глоток из своего бокала.

Генерал поднял голову.

— О докторе особый разговор. Вы мне скажите только, чем он связан с Абдылхафидом?

Франсуа неторопливо стал рассказывать.

— Я уже говорил вам, что отец доктора был фармацевтом, имел две аптеки. Старший его сын, Юсуп, дослужился до унтер-офицера и погиб во вторую мировую войну в Северной Африке, в одном из боёв с наци. Младший, Ахмед, и есть доктор Решид. Почти полжизни он прожил в Париже. Сначала учился в средней школе, потом окончил высшую, стал врачом. Вы обратили внимание на его произношение? Если бы не лицо, ни за что нельзя было бы сказать, что он алжирец. Говорит, сам профессор де Виллак хотел оставить его в Париже при себе ассистентом, но доктор не согласился, уехал в Алжир. Здесь он на первых порах работал в нашей больнице в Оране. А через год с отцовской помощью открыл свою собственную больницу. У него…

— Слишком уж издалека вы начали, господни полковник, — поморщился генерал. — Меня ведь интересует другое, связь доктора с Абдылхафидом.

Франсуа, со свойственной ему обстоятельностью и невозмутимостью, продолжал;

— Я уже подхожу к существу вопроса. Но если хотите, могу ответить коротко: никакой связи нет.

— Какого же лешего ему надо было на сегодняшнем вечере? — удивился генерал.

— Об этом-то я и собираюсь вам рассказать. Отец доктора был близким другом Абдылхафида и далеко не глупым человеком. Плотью и кровью он был араб, но духом — наш. Когда в пятьдесят четвёртом году смутьяны подняли мятеж, он находился в числе тех, кто открыто осуждал мятежников. Он был явным сторонником ассимиляции и, не боясь, говорил: «Для каждого алжирца большая честь стать французом». И сыновей в таком же духе воспитывал.

Генерал вопросительно и недоверчиво поднял брови, однако, перебивать не стал. Франсуа продолжал:

— Отец доктора договорился с Абдылхафидом, что они породнятся. Уже свадьба готовилась, да бедняга скоропостижно отправился к праотцам. Свадебную церемонию, конечно, пришлось отложить. Но тут в игру вступил ваш знакомый из Орана Аббас Камил. Он решил взять Малике за своего среднего сына. Сами знаете, Аббас один из самых знатных и богатых людей в Алжире. Понятно, что Абдылхафиду больше по душе породниться с ним, нежели с каким-то фармацевтом. Однако дочь взбунтовалась: или Ахмед или никто.

Генерал усмехнулся.

— Право, полковник, не знал за вами таланта рассказчика! Чем же закончился этот классический роман?

— Конец? Конец пока неизвестен, хотя после смерти старого Решида прошло уже три года. Абдылхафид, говорят, прямо заявил дочери: «Выходи за кого угодно, только не за Ахмеда». Видели, какими глазами смотрел он на доктора за столом? Съесть его был готов! Я исподволь наблюдал за ними. Да и ушёл доктор совсем не из-за дел. Убеждён, что, пока мы танцевали, у них произошла какая-то ссора.

— Значит, — заметил генерал, — если смотреть фактам в лицо, не исключено, что рано или поздно доктор станет обладателем большого богатства?

— Вероятно. Если… не помешает какая-либо случайность.

Они помолчали, закурили.

— А как та красотка попала в сети Бен Махмуда? — полюбопытствовал генерал.

— О-о, это романтическая история! — охотно откликнулся полковник. — Если хотите, могу рассказать. Она стоит того, чтобы послушать.