Помоги проекту - поделись книгой:
На память приходит закрытие лунной программы: так и не высадился советский человек на Луну. А теперь что ж, теперь где его возьмёшь, советского человека? Не говоря о космических кораблях, которые проектировал, доводил до ума и пилотировал тот самый человек. В те годы до объяснения причин не снисходили. Да и зачем объяснять, если программа освоения космоса до народа доводилась только в самых общих деталях: будем-де осваивать на благо мира. Без дебета и кредита.
Или другой грандиозный проект – поворот северных рек. Не менее фантастический, чем лунный. Суть проекта заключалась в том, чтобы реки понесли свои воды не в Ледовитый океан, а в Среднюю Азию, превращая пустыни в плантации и сады, питая моря – Аральское и Каспийское и при этом давая немалую прибыль. Госплан посчитал рентабельность проекта в шестнадцать процентов, то есть уже через десять лет доходы от него в полтора раза превысили бы вложения. А сколько рабочих мест! Марсиане позеленели бы от зависти: только канал «Сибирь – Средняя Азия» планировался длиной в две с половиной тысячи километров, а шириной в триста метров. И глубина немаленькая – пятнадцать метров, что делало канал вполне судоходным и, при необходимости, позволяло перебросить с Северного флота в пески тяжёлый авианесущий крейсер «Адмирал флота Советского Союза Кузнецов». Представить трудно – громада крейсера у стен Бухары! Но можно. Голливуд с завистью смотрит кадры кинохроники.
И этот канал – только начало. Вторым этапом вспять поворачивался Иртыш, а дальше…
Увы, не то что дальше, и первый-то этап бросили, не закончив. То ли послушались представителей интеллигенции, которые дружно, словно по команде (а почему, собственно, «словно»?), встали на защиту рек, то ли марсианское лобби подсуетилось, или же просто поняли: задача не по плечу. Вот и мигнули интеллигенции: мол, давай, дави на экологию. Так и осталась Средняя Азия без пресной воды северных рек, а моряки Северного Флота — без походов под Самарканд.
Вопрос напрашивается: может быть, стоило напрячься и побывать на Луне, пусть и не первыми? Или пустить к тысяча девятьсот восемьдесят пятому году на орошение азиатских республик хотя бы те двадцать пять миллионов тонн речной воды, как это предусматривалось постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 24 мая 1970 года за номером шестьсот двенадцать? Деяния подобного масштаба могли бы сплотить, воодушевить, подвигнуть, не дать пойти по кривой дорожке. Глядишь, и отечественная история вместе с отечественной же географией стали бы иными.
Были и другие проекты, брошенные на полпути: сахалинский тоннель, Дворец Советов с Лениным вместо солнечных часов, отечественный общедоступный компьютер, оригинальная ОС, та, что лучше ДОС и WIN, процессор Е2К и множество других. Не все, конечно, бросили точно на середине пути: некоторые дальше сбора взносов на первичные телеграммы не продвинулись. Особенно жалко домовые кухни: представьте, что в каждой квартире в стене есть небольшой лифт, по которому к завтраку, обеду и ужину доставляются вкусные и полезные блюда, разработанные профессорами питания и приготовленные квалифицированными поварами. То есть где-то, быть может, такие кухни и есть, но их-то обещали в каждом доме к одна тысяча восьмидесятому году. Ладно. Причины более-менее ясны. Часть начинаний были заведомо невыполнимы и создавались лишь для освоения бюджета. Другая часть стала невыполнимой из-за изменившейся обстановки. Третья ещё ждёт, когда найдутся люди и доведут начатое, но брошенное до победного конца. Третью программу Партии, например.
Государственные проекты и проекты гигантских корпораций – это для олимпийцев. Но как быть обывателю, человеку, рассчитывающему только на себя? Ни тебе фондов, ни безмолвствующей казны. Только кредиты под дьявольский процент. Должен ли он держаться во что бы то ни стало избранного направления, невзирая на приступы отчаяния, сомнения, слабости, визиты бандитов и сухие цифры в окошке калькулятора?
Но о бизнесе умолчу. Не моё поле. Не знаток. Напишу о простом. О жизни.
Поступил человек в университет. Далось это нелегко, и морально, и материально. Учится год, учится два и чувствует: не то. Совсем не то. Не хочется ему быть архитектором или экономистом, а хочется ветеринаром. Или поваром. У плиты расцветает, блюда готовит отменные. Так вот, должен ли он бросить университет, признав потерянными зря и время, и деньги, или же, стиснув зубы, получить-таки заветный диплом и всю жизнь проектировать уличные киоски? У нас гваздевские власти любят менять дизайн киосков: то один тип утвердят, а предыдущие велят снести, то другой, опять с тотальным сносом, а то вовсе грозятся убрать их с улиц, как уродующих вид посёлка и затрудняющих пешеходное движение. Убирают, правда, не все. Но я не о киосках, я о студенте. Вышел он из университета молодым специалистом и вдруг узнал, что с дипломом нашим его только продавцом и берут. В салон связи, супермаркет, на бензоколонку. А по профессии, архитектором, не берут. «Вы что заканчивали? Что-что?» – и морщатся брезгливо, будто татуировки на открытых участках тела предполагаемый работодатель заработал в Гарварде. Ни дворца, ни киоска проектировать не предлагают: подобные места заняты на все поколения вперёд. Да и что проектировать, право: восемь типовых проектов ходят по кругу, знай меняй даты и получай мзду.
Стараниями родителей, потомственных бюджетников, устраивается выпускник учителем черчения в школу и ходит на службу, как на каторгу: и бедно, и беспокойно, и никому-то его предмет не интересен. Правда, обещают лет через шесть поднять зарплату (в России всегда обещают поднять зарплату через шесть лет), но это как-то не греет. Но он всё ходит: лучше такая работа, чем никакой.
А точно ли лучше? Может, следует сделать крутой разворот и сойти с тропинки педагога на дикое поле диких возможностей? Окончить кулинарный техникум, податься в Норвегию или даже в саму Москву, где удивлять народ не чертежами оконных рам, а щами по-гваздевски?
И, наконец, дело внутри дела. Сколько начинаний затевают уже признанные мастера, начинаний, не требующих ничего, кроме их мастерства? Не надо брать деньги у ростовщиков. Нет нужды менять место жительства. Даже привычки можно оставить прежние. Я о ненаписанном романе Чехова. Долгое время (если не всю жизнь) Антон Павлович мечтал написать Большой Роман, подступаясь к нему то с одного, то с другого края, заявляя друзьям и знакомым что вот-вот, что сюжет созрел, что дело вроде бы и двинулось – а романа-то и не вышло. В смысле – произведения, охватывающего и многое, и многих, и при этом внушающего уважение и зависть своими размерами.
Отступился Чехов. То ли решил, что не потянет, то ли – что ему это не нужно. О многом и о многих он умел написать на нескольких страницах, внушать же уважение объёмами он предоставил другим. Ну а неоконченные «Мёртвые души» Гоголя (Гоголь вообще мастер незавершённого)? «Тайна Эдвина Друда» Диккенса? Или взять незаконченные оперы, картины, скульптуры?
Ну, что стоило Бородину писать побыстрее? Не мог? Не хотел? Ждал, пока само в руки свалится? А если свалится, то откуда? Нужно подумать.
Наблюдаемый мир: Почему о редкостном астрономическом событии нам больше всего говорит домашняя цифровая техника
Как-то незаметно мы оказались в мире будущего. Да такого будущего, которое проглядели фантасты. Вот – классика, «Близкие контакты третьей степени» Стивена Спилберга, 1977 год. Уважение внушает хотя бы сумма сборов по всему миру – триста миллионов долларов. Тогда это было очень много. И это деньги, сделанные из выдумки об НЛО…
Там в одном из эпизодов фильма бездушные, не верящие в инопланетян пентагоновцы с учёными приспешниками пытали энтузиаста-уфолога (сыгранного великим режиссером Франсуа Трюффо) вопросами о том, почему нет достоверных снимков летающих тарелок. На что адепты НЛО бодро отвечали, что, несмотря на 7 миллиардов снимков, сделанных в прошлом году в США, и 6,6 миллиарда долларов, потраченных янки на фотоутехи, на них не запечатлены ни авиакатастрофы, ни автоаварии… Действительно, такие снимки были редкостью, и журналы (ещё бумажные) платили за негативы с любительских компактов (примерно – аналогов отечественной «Смены») бешеные деньги…
Теперь всё переменилось. Ну, вот недавнее событие на Южном Урале. Падение метеорита. Что было самым интересным в нём? Вероятно, то, как это событие было зарегистрировано и отражено. А зафиксировано оно было так, как ни одно другое в истории человечества. В 1977 году, в апогее индустриальной эры, можно было говорить о редкости снимков авиа- и автокатастроф. Технология к тому времени позволяла массово, с приличным качеством (по меркам стран Пёервого мира) получать цветные снимки. Негативная или обратимая плёнка в камерах. Печать в изрядно автоматизированных (на аналоговой схемотехнике: контроль температуры, автоматическое определение выдержки и базовой цветокоррекции) мини-лабораториях. Но – приводить такой аргумент было вполне возможно. Действительно, в камере 36 кадров (а то и 24 или вовсе 12). Камеру наготове держит лишь профессиональный репортёр или увлечённейший фотолюбитель.
Так что вероятность того, что быстропротекающее событие попадет в объектив, была не слишком высока. Или, точнее, крайне мала. В 1960-м, когда США жили уже вполне зажиточно, 55 процентов снимков делалось со своих детей, с явным прицелом на семейные альбомы и рамочки… Почему? А поделите 6,6 гигабакса из фильма на 7 миллиардов снимков. Не так уж дёшево даже для американцев той эпохи. И Спилберг, снимая свой фильм, исходил из тех же технологий индустриальной эпохи. И не только он, а и проницательнейший Станислав Лем. Вот его последний, вышедший через десять лет после фильма Спилберга, роман «Фиаско». Там для контакта с чужой цивилизацией земляне проходят через смятую чёрной дырой ткань пространства-времени, но всё равно технология фотокиносъёмки остаётся аналоговой: плёнки, сменные объективы, замена фильтров (для того чтобы выделить участок спектра, а не записать сразу, параллельно, всё то, что даёт матрица…). А теперь в широкие народные массы пошли цифровые технологии. В принципе, под любым оптическим устройством ныне стоит гигантский фундамент цифровой техники. Герой последнего романа Лема менял объективы (при съёмке на чужой планете, в условиях дефицита времени…).
Так, сегодняшние зумы имеют лучшие характеристики, чем оптика тридцатилетней давности с постоянным фокусом (уступая лишь в светосиле). Почему? Ну, конечно, технологии, прецизионное промышленное оборудование, асферика, аномальная дисперсия, многослойные просветления и нанопокрытия… Но прежде всего — расчёт. Компьютерный расчёт оптической схемы, когда за приемлемое время просматривается немыслимое число вариантов.
Вот знаменитые объективы прошлого, носившие собственные имена. Tessar (τέσσερες — четыре), объектив из четырёх линз в трёх группах, рассчитанный доктором Паулем Рудольфом и запатентованный на фирму Carl Zeiss в 1902 году. «Тессару» предшествовал Protar, с четырьмя линзами в двух несимметричных группах. Фирма Leitz поставила на свою, ставшую легендарной, малоформатную камеру Leica похожий по оптической схеме объектив Elmar. Копии «Тессара» производились в США и Франции… В СССР он был известен под именем «Индустар» и выпускался до самого заката СССР.
То есть обратим внимание: сложность была не в производстве, а в расчётах. Всего четыре линзы. Всего два сорта стекла – натриево-силикатные кроны и свинцовые флинты. Но расчёт их правильной геометрии столь сложен, что живёт десятилетия! И понятно, почему: инструментарий вычислений был одинаков крайне долго. Таблицы логарифмов, логарифмическая линейка, арифмометр… А как только появились системы автоматического проектирования, пошли доступные зумы высокого оптического качества… Люди стали видеть лучше!
И люди стали видеть больше. Ибо каждый снимок – крайне дёшев. Где-то в 2011 году объём реализации телефонов с камерами (псевдослово «камерофон» вот-вот перестанет быть понятным, ибо телефон без камеры тому, кто трудится на режимном объекте, найти затруднительно…) перевалил за миллиард штук: бабульки получили возможность снимать этикетки и сравнивать, в какой сети еда дешевле… Прикинем: снимок стоит так дёшево, что такое занятие рентабельно!
Картинка с iPhone 4S, появившегося примерно в то же время, по качеству превзошла картинки очень многих бюджетных «мыльниц» и стала абсолютно сопоставимой с добротными устройствами. Но телефон-то всегда с человеком…
Потом Nokia 920 расстаралась в области ночной съёмки. Ну, конечно, И вот результат. В первые трое суток после падения метеорита в Сети появилось не менее четырёх различных вариантов съёмок видео. Просмотр – более ста миллионов раз за это время. Рекорд обращения к этим сюжетам за один день – 73,3 миллиона просмотров. То есть любое чрезвычайное и редкое событие ныне будет неоднократно зафиксировано – такого не было никогда в истории… это не зеркалка, в которой матрица при приемлемых шумах тянет ISO 51200. Но всё равно достаточно, чтобы барышням начинать вырабатывать философическое спокойствие в связи с предстоящим появлением их малоодетых фото в социальных сетях (опыт последних пяти-шести тысяч лет человеческой истории показывает, что на порядочность знакомых другого, да и своего пола лучше не полагаться).
А теперь обратим внимание на устройства, которыми было запечатлено большинство образов небесного хулигана. Это не видеокамеры (в смысле – отдельного устройства). Это даже не камерофоны со смартфонами – их надо успеть достать и сообразить навести на непонятный след в небе. Внеземной гость отметился преимущественно на автомобильных регистраторах. Устройстве простом, дешёвом и поразительно полезном. Вот почтенный пенсионер получает «двушечку» условно (ну и обязанность компенсации «морального ущерба») по результатам столкновения с мотоциклистом, которого он вроде бы не пропустил. Аргументы защиты о том, что мотоциклист, дескать, ехал без включённой фары и с превышением скорости, подтвердить нечем – регистратора-то не было… Но «Компьютерра» о полезности регистраторов рассказывала давно, ещё в бумажной версии. А тут вдруг неожиданное применение – в астрономии!
Кстати, на месте тех, кто вычислял траекторию метеорита, я бы в первую очередь искал записи с наружных камер видеонаблюдения. Ведь машина движется, а данные GPS на регистратор идут с приличной скважностью. Поставьте эксперимент: сравните скорости со спидометра и с регистратора… А камера на кабаке или банке висит на одном месте; углы, даже в случае её вращения, считаются легко, относительно соседних строений…
Итак, подведём итоги. Получается, что привлекшее самый большой (статистика просмотров!) интерес в новейшей (времён компьютеров и интернета) истории астрономическое событие было запечатлено не стоящими десятки миллионов астрономическими приборами, а обошедшимися владельцам в несколько тысяч рублей регистраторами и телефонами. (Впрочем, в Сети можно найти и прекрасный репортаж, снятый фотографом, оказавшимся на пленэре на месте события. Вот ходит Марат Ахметвалеев туда снимать по пятницам – не поленитесь, поглядите его снимки. Тут ещё интересно отметить надёжную работу цифровых зеркалок на уральском морозе…)
Камеры в гаджетах оказываются не просто ухищрениями маркетологов, а инструментом, позволяющим сделать окружающий нас мир более наблюдаемым. А «наблюдаемость» в теории управления — это не просто возможность поротозействовать на окружающий мир. Это свойство системы, на основании которого мы можем по отсчётам выхода восстановить её состояние. Например, пенсионерки, сравнивая снимки ценников, определяют, где им дешевле отовариться, приобретая хоть очень локальное, но весьма полезное знание об окружающем мире. Так и в целом мир, отображённый миллиардами объективов, в конце концов может быть лучше понят и исправлен во благо. Правда, что именно во благо, никто не обещал, это лишь одна из возможностей…
Голубятня: Прогресс желаний в IT-царстве — почти нирвана, что в железе, что в софте!
В последнее время я научился получать удовольствие от того, что уже есть. Раньше мне постоянно хотелось всё улучшать до бесконечности, чему, впрочем, было оправдание: существующие решения печалили убогостью и взывали к совершенствованию.
Возьмем, к примеру, ноутбуки: у меня их было штук тридцать, начиная с 1991 года. Каждый радовал, конечно, вдохновлял на подвиг углубления познаний и повышение производительности, но всегда и непременно заставлял мечтать о новой модели чуть ли не через неделю после приобретения. Сказывались объективные недостатки, ограничения, слабость видеокарты, недостаточная емкость батареи, нехватка памяти или объемов жесткого диска.
Так продолжалось до осени 2007 года, когда я купил Sony Vaio VGN-SZ650N/C. Перед ним моим основным компьютером на протяжении двух лет был 17-дюймовый Asus W2v, который оставлял желать лучшего точно также, как и дюжины ноутбуков до него.
Sony Vaio VGN-SZ650N/C вплотную подошел к моему представлению об идеальном компьютере. Мне, к сожалению, не повезло — оказалась дефективной матрица (желтая вертикальная полоса шириной почти 3 см), причем это было особенностью не моего конкретного экземпляра, а всей партии ноутбуков Sony в данной серии, которую выпускали в определенный период времени. Как видите, проблемы роста все еще сказывались.
Матрицу мне поменяли по гарантии, однако осадок остался, поэтому при первой возможности я VGN-SZ650N сменил. Разумеется, на более продвинутую новую модель той же Sony, поскольку к тому времени у меня уже сложилось совершенно однозначное мнение: лучше этого производителя в царстве PC никто ноутбуков не делает.
Осенью 2008 года я перешел на Sony Vaio VGN Z11 VRN — ноутбук, очень близкий VGN-SZ650N по идеологии, однако еще миниатюрнее (при сохранении 13-дюймовой диагонали экрана) и с целым рядом революционных решений (сверхтонкая и сверхпрочная крышка — всего несколько миллиметров, клавиатура нового для PC типа, заимствованная у Макбуков, с широкими зазорами между клавиш благодаря сотовой конструкции и т.п.).
Тогда в очередной «Голубятне» я написал: «Вердикт после месяца пользования Z11 VRN: в мире сегодня не существует ни одного ноутбука, который бы даже отдаленно приближался по совершенству, мощи, красоте и дизайну к новой серии Z Vaio». Иными словами, я нашел свой идеальный ноутбук аж четыре с половиной года тому назад.
Осенью 2009 года я совершил окончательный переход на платформу Mac OS X и купил 17-дюймовый Macbook Pro в топовой конфигурации (с матовым экраном). Миграция моя носила не столько идеологический, сколько познавательный характер: хотелось посмотреть — как там. Там оказалось до того хорошо, что от возвращения назад на Windows я отмахивался как от страшного сна уже через месяц работы в новой среде.
Покупка Macbook Pro три с половиной года назад стало последним приобретением ноутбука в моей жизни. Поразительная констатация из уст человека, в жизни которого стремление к постоянным переменам и обновлениям является ключевым импульсом! Самое поразительное, что как читатели, наверное, помнят, Sony Vaio Z11 VRN также жив и здоров: вон он, смотрит на меня с рабочего стола на почтенном отдалении. Я даже не менял в нем батарею: Z11 держится на одном заряде чуть больше 1 часа — выдающийся, на мой взгляд, результат на исходе пятого года пользования компьютером.
Мой Macbook Pro сегодня также идеален, как и в 2009 году. Единственное, чего мне не хватает, так это нормальной видеокарты, которая бы позволила задействовать GPU-ускорение на картах Nvidia (с поддержкой CUDA) в работе с Adobe Premiere Pro и After Effects CS6 (на моем стареньком Макбуке установлена видеокарта с недопустимо низким для аппаратного ускорения объемом памяти — 512 Мб).
Мотивация, конечно, достойная, но вполне вторичная, чтобы не дергаться: без малейшего внутреннего дискомфорта я пропустил минувшим летом апгрейд на Macbook Retina, не прельстившись даже уникальным экраном. Причина моей сдержанности очевидна: Apple превратил свой новый ноутбук в неразборный и не поддающийся аппаратному апгрейду «черный ящик» — совершенно неприемлемая для меня философия.
Скажу больше, если в грядущем очередном обновлении линейки своих ноутбуков Apple не откажется от антимодульного дизайна и концепции «жрите ту комплектацию, что дают, и радуйтесь, не помышляя об изменении!», я пропущу и это обновление (ну разве что только мой верный Макбук сломается или разобьется).
Полагаю, я достаточно наглядно продемонстрировал остановку времени в духе Фауста (Verweile doch! du bist so schön!) на примере такого ключевого элемента IT-жизни как персональный компьютер. Шутка сказать: мой главный и основной инструмент в работе и в развлечениях — ноутбук — не обновляется скоро как пять лет и я не вижу ни малейшего основания для изменения тренда.
Идеальная ситуация с компьютерным железом почти полностью реализовалась и в софтверном царстве: подавляющее большинство программ давно уже достигли того уровня совершенства, за которым уже не возникает желания что-то улучшать и апгрейдить. Если вы следите на моим списком яблочного мастхэва, то знаете: я уже больше двух лет тому назад отобрал лучшие приложения во всех сферах нужной мне деятельности, и с тех пор даже не помышляю об альтернативах. И так всё замечательно работает и с поставленными задачами справляется на ура.
Проблемы, если и остались, то лишь в маргинальных приложениях. Вполне допускаю мысль, что на самом деле нужные решения давно существуют, и я просто о них не знаю. Поэтому пользуюсь служебным положением и обращаюсь к читателям за помощью: может, кто-то знает о способах эффективного решения следующих задач.
Очень много книг в мою электронную библиотеку попадают в виде PDF с неразрезанными страницами:
Я даже боюсь вспоминать, сколько времени, сил и здоровья я потратил на поиск оптимального решения для автоматизации процесса разрезки книжных разворотов! Под оптимальным решением я понимаю такое выполнение задачи, которое бы соответствовало обязательным условиям:
1. Процедура не растягивалась на долгие часы; 2. Ручное вмешательство требовалось в минимальном объеме; 3. Наличие batch-mode крайне приветствуется.
Из известных мне решений не устроило ничего. Разбивка через ABBYY FineReader идет очень медленно, к тому же мне не нужно создание слоя OCR, предполагающего многочасовое доведение до ума полученного текста вручную — это это у меня, разумеется, нет ни времени, ни желания.
Вариант со штатными средствами Adobe Acrobat тоже прошу не предлагать: попеременное сохранение сначала четных, а потом нечетных страниц с последующим соединением файлов — это какой-то совсем уж изысканный изврат. Такую же неприемлемую философию исповедует и связка PDF-XChange Viewer + PDF-Tools.
Фриварный Briss исповедует философию ручной сборки, подкрепленную столь чудовищным интерфейсом (точнее, полным отсутствием такового) и столь неподъемной учебной курвой, что лишний раз в его сторону посмотреть боязно:
Вот такая у меня незадача. Кто-нибудь знает выход из затруднения.
По традиции подводим итоги нашей аудиовикторины, разыгранной во вторник. Как я и предполагал, отечественное происхождение клипа, а также удручающее воздействие на лексику со стороны все подавляющего и сокрушающего на своем пути Великого и Могучего, явились самой великой подсказкой: читатели прислали верный ответ уже через несколько минут после публикации «Голубятни».
Похвально, что в большинстве случаев читатели опирались на акустический анализ: «Думаю, что в вашей викторине звучит удмуртский язык. Я его не знаю, но слово «потоз» которое там произносится несколько раз похоже имеет отношение к этому языку http://udmmusic.ru/tatyana-ishmatova-shundy-potoz.html . Да и на слух очень похож язык на роликах в ютубе», — пишет Сергей Глита.
И, надо сказать, совершенно верно пишет: язык в нашей аудиовикторине — именно что удмуртский, язык удмуртов, проживающих в Удмуртии, Башкортостане, Татарстане, Марий Эл, Пермском крае, Кировской и Свердловской областях. Язык принадлежит к пермской ветви финно-угорских языков уральской семьи. Используемый алфавит — русский. Грамматика агглютинативная, то есть используется большое число аффиксов для выражения принадлежности, времени, места и т.п.Издаются газеты, есть радиовещание и даже два телеканала. При том, что разговаривает на нем всего 324 тысячи человек!
Ну а победителем у нас стал Антон Бимаков, который первым прислал правильный ответ, задействовав самое эффективное и самое неодолимое оружие: «Язык удмуртский. Я удмурт, но удмуртский не понимаю, хоть и узнал, потому что родители родителей на нём разговаривают».
Вот так вот — просто, но со вкусом. Как говорится, против лома — нет приема :) Поздравляю Антона, передаю Supersmoke его почтовые координаты для отправки приза — подарочной модели электронной сигареты Cubica CC, и с нетерпением жду продолжения наших полезных для здоровья и просто для тренировки ума аудиоквизов!
Триумф первой ночи: историческая победа аспиранта Супапа Киртсаенга над крупнейшим в мире издательством учебной литературы John Wiley & Sons
Осенью минувшего года я написал две статьи о судебном конфликте, от исхода которого, в моем представлении, зависело, ни много ни мало, будущее всего человечества. Речь шла о начала рассмотрения Верховным Судом США апелляции, поданной тайским аспирантом Супапом Киртсаенгом. Все подробности этого дела читатели найдут в моей публикации в Национальной деловой сети «Битве эпохи«, а также развернутого анализа, подготовленного для бумажного издания «Бизнес журнала» — «Право первой ночи«. Я же лишь напомню общую канву дела.
Дело «Издательство John Wiley & Sons против Супапа Киртсаенга» длится уже давно: книгоделы подали на аспиранта в суд за нарушения прав издательства на эксклюзивные продажи своих учебников на территории Соединенных Штатов в далеком уже 2008 году.
Суть вопроса трагична в своей назамысловатости: тайский аспирант приехал учиться в конце 90х в Америку и пришел в ужас от цен, которые заламывали за учебники американские издатели: 100 — 150 долларов — это больше норма, чем исключение. Супап повертел у виска и заказал родным закупить те же самые учебники у себя на родине. Те закупили — за десятую часть цены — и прислали. Сокурсники увидели такое дело и атаковали тайского аспиранта заказами. Которые Супап Киртсаенг и стал выполнять через eBay.
Получился даже неплохой семейный бизнес: родственники Киртсаенга работали на поставку учебников в Соединенные Штаты чуть ли не полную рабочую смену. Во всяком случае на суде юристы John Wiley & Sons намекали на продажу книг на сумму 1 миллион 200 тысяч долларов.
Одним словом издатели решили, что пора аспиранта давить. И задавили: суд первой инстанции в Нью-Йорки Супапа Киртсаенга признал виновным, не смотря на то, что страшная цифра в 1,2 миллиона долларов не подтвердилась (Супап за 2 года продал учебников на 37 тысяч долларов). И постановил: выплатить John Wiley & Sons моральную компенсацию в размере 75 тысяч долларов за каждый заголовок, итого 600 тысяч долларов штрафа — в 16 раз больше, чем вся выручка Киртсаенга за 2 года.
Поделиться книгой: