Помоги проекту - поделись книгой:
Пока большинство немцев к несчастью занимаются "страусиной политикой", чтобы все более безмятежно посвящать себя своему личному благополучию, — до тех пор наша дорога постоянно ведет вниз, прежде всего в душевном отношении, и, в конце концов, это означает полное разрушение. Этот народ опустился уже до того, что готов отказаться от правды о себе самом и вместо этого без всякой критики выбирать тех, кто распространяет самую приятную ложь и лакировку.
Народ, который позволил воспитать себя так, что интересуется лишь соответствующей программой телевидения, однажды, не раздумывая, вовсе откажется от какой-либо общности, от своего государства, от когда-то такого большого уважения во всем мире и, наконец, от подрастающего поколения. Нам больше не нужны никакие доказательства из политики, у нас есть более чем достаточно доказательств из ежедневной жизни:
a) из известного своей чистоплотностью народа — в частности, тридцатых годов — появилось прямо-таки потрясающе грязное "общество потребителей". Количество молодых людей, которые никогда не чистят зубы и даже тех, которые никогда не моются, составляет уже более 12 %;
b) сифилис, в тридцатые годы почти искорененный, теперь снова распространен так, что грозит существованию народа;
c) число преступлений с применением насилия постоянно возрастает. Сегодня уже предполагаются террористические акты, которые могут — проведенные в рамках программы всемирно организованного террористического заговора — в течение немногих дней вполне успешно шантажировать все народы и их правительства, например, полным отключением воды, электричества или с помощью использования смертоносных микробов.
Полное господство запрограммированной анархии вполне возможно через 2–3 дня одновременно в основных государствах Европы. Только одна широко задуманная попытка этого рода повлекла бы за собой неописуемый хаос. Все политически в некоторой степени сведущие люди Западной Европы, а также США и прежде всего СССР знают это давно и с уверенностью.
Многие иностранцы еще надеются на немецкий народ — но они заблуждаются, так как больше нет народа тридцатых годов и совсем нет его смелой выдержки на войне. Его уверенность в себе ушла, и вместе с ней также его душевная сила. Уверенность в себе, которая могла выдержать мировые войны — и после всего ей еще хватало сил для создания "экономического чуда", — эта уверенность в себе была разрушена и уничтожена подлой, дьявольской клеветнической борьбой его настоящих врагов, которые никогда не носили честную форму. Вместе с правдой также вымерла честь, а с честью — любовь в этом народе.
Естественно, есть еще несколько миллионов немцев, которые знают, в чем тут дело, но также и у них в значительной степени отсутствует сила для этого. Ложь слишком рафинированна, слишком всеобъемлюща, для немецких людей просто непостижима. Факт, который сам по себе должен был уже исключительно свидетельствовать в пользу нашего народа, о котором, однако — так я думаю — никогда еще, пожалуй, не задумывались.
То, что простые немцы и немецкие политики умудрялись во вред собственному народу и государству тридцать лет подряд позволять шантаж со стороны заграницы, выплачивать миллиарды за миллиардами, раздаривать все части империи, не имея вообще в руках мирного договора, все это стало возможно только потому, что у этого народа из-за продолжающейся и все возрастающей клеветы настолько нечистая совесть, что он делает как раз все, чтобы "исправить", даже приблизительно не зная правды о том, что происходило на самом деле.
Несколько сотен немцев — "фанатики справедливости" и настоящие социалисты, — для которых собственный народ всегда был самым важным делом, не успокоились, а вопреки всем трудностям, которые только можно представить, пытаются установить абсолютную правду. Они выяснили бесспорные факты, которых одних уже было бы достаточно, чтобы встречать массу лжи с самым большим недоверием. Они знают о бесчисленных лжесвидетелях, о бесчисленных мошеннических показаниях, об огромном количестве вымогательств, о большом числе самоубийств, об очень значительных подкупах, фальшивках, лжесвидетельствах и т. д.
Сегодня мы знаем, во всяком случае, что подавляющее большинство всей использованной против нашего народа клеветы — в связи с двумя мировыми войнами, императорским, веймарским и гитлеровским временем — было выдумано или, по меньшей мере, чрезмерно преувеличено.
Часть 8. Искусство, культура и социальные нововведения
Клеветники очень хорошо умеют с помощью тонких маленьких трюков достигать большого эффекта. Сотни миллионов по всему миру знают Адольфа Гитлера только с плеткой в руке, с очень яростным лицом и с большой, свисающей на лоб темной челкой. Тот, кто знаком только с этой картиной, должен предполагать, что он имеет дело с кровожадным, воинственным и в высшей степени несимпатичным человеком, который вполне мог бы быть инициатором самых больших преступлений.
Я уже говорил, что я знал Адольфа Гитлера лично с 1928 года, в 1933–1935 годах время от времени ежедневно встречался с ним, в большинстве случаев в частном порядке, очень часто с 21 часа до примерно 2 часов. Это было спокойным временем его дня, которое он охотно проводил вместе только со своими хорошими друзьями. В 1936–1937 годах я встречался с ним лишь изредка, перед началом войны практически вообще не встречался, а во время войны не видел его ни разу.
Я могу сказать только одно, что я никогда не видел Гитлера с плеткой в руке. Также я ни разу не видел его с челкой на лбу, разве только, небольшое количество волос во время разговора случайно соскользнули ему однажды на лоб. У него всегда были очень хорошо лежащие, безупречно подстриженные и причесанные волосы. Я видел, пожалуй, его с яростным лицом, но в высшей степени редко, само собой разумеется, тогда, когда он был очень рассержен. Если такое случалось в присутствии дам, то он сразу просил у дам прощения.
Но сегодня одно его очень яркое качество, которое, как ни странно, и тогда тоже не было слишком известно, не упоминается почти никем: его очень сильно выраженное чувство юмора.
Никто не знал Гитлера так же, как доктор Геббельс. Если он должен был идти к Гитлеру с неприятными новостями, он всегда брал с собой несколько действительно хороших шуток, которые действовали на Гитлера как безвредное, но отличное лекарство. Разумеется, доктор Геббельс тоже очень хорошо умел рассказывать разные анекдоты.
Два года назад я к моему очень большому удивлению прочел, что в Мюнхене отмечали юбилей знаменитого актера-комика Карла Валентина как "преследуемого нацистским режимом". После этого я написал Обществу Валентина, что Гитлер был особенно восторженным поклонником Валентина и даже пересказывал нам часто в маленьком кругу друзей самые известные истории Валентина наизусть — и делал это прекрасно. Этому Валентину Гитлер — я уверен — простил бы все. То, что он приказывал преследовать актера по политическим мотивам, я считаю пошлой ложью.
Кто-то из потомков знаменитого певца Лео Слезака — я думаю, это был его сын — утверждал после войны, что Слезак якобы очень страдал во времена Гитлера. Да, даже Маргарета Слезак — без сомнения, выдающаяся певица — тоже мучилась во времена Гитлера. Но факт состоит в том, что Гитлер считал супругов Слезак своими личными друзьями. Я лично десятки раз видел Маргарету Слезак у Гитлера, они всегда были очень довольны и веселы друг с другом и о старом Слезаке говорили всегда, восхищаясь его великолепным голосом, актерским мастерством и человечностью.
Гитлер знал, что мать Слезака был дочерью банкира Вертхайма, т. е. еврейкой. Когда Слезаку было 59 лет, он завершил карьеру певца в государственной опере — определенно "по собственному желанию", как сам написал об этом для энциклопедического словаря "Кто это". У него до самого конца был большой успех в Америке, но прежде всего на фестивалях Вагнера и Моцарта в Байройте и Зальцбурге. Я после войны часто посещал его дочь Маргарету Слезак в ее прекрасном доме в Эгерне на озере Тегернзее, она все еще была большой приверженкой Гитлера и тоже не делала из этого тайны.
За последние двадцать лет много известных актеров и актрис, прежде всего из мира кино, написали более или менее политические мемуары. С большинством из них я был знаком лично, и поэтому знаю довольно точно, что они думали "тогда" о Гитлере и Геббельсе, и что они выдумали "после этого", чтобы стать любимым ребенком сегодняшнего режима, так же, как они это делали в свое время с самым большим успехом у Гитлера и у отвечавшего за театр и кино имперского министра.
Мне этот метод таких людей был известен уже с двадцатых годов и с 1930 по 1932 годы. В мемуарах некоторые из них, кажется, перепутали свои переживания из двадцатых годов с воспоминаниями из тридцатых годов, так как в тридцатые годы с ними, по моему мнению, слишком хорошо обращались. О нескольких "дамах" из этой отрасли я могу только сказать, что их прилипчивость была прямо-таки бесстыдной. Часто мы буквально убегали, когда они входили в министерство, чтобы вновь и вновь в самой преувеличенной манере заявлять, как исключительно сильно они восторгаются Гитлером и Геббельсом и каким благом является национал-социализм для всего народа.
Но если Гитлер хотел, чтобы немецкое кино в мире знали и любили — до тех пор оно было почти неизвестным, — тогда он должен был договариваться с этими людьми. Их назойливость не была достаточной причиной, чтобы отказываться из-за этого от хороших актрис.
Имелись также скромные и приличные люди искусства, которые даже тогда делали большую карьеру, когда они политически, скажем так, были неудобны. Я знаю о гениальных актерах, которые не скрывали, что были коммунистами. И они все же до самого конца принадлежали к самым признанным. Генрих Георге, Ойген Клепфер, Эмиль Яннингс, Вернер Краус, Матиас Виманн, Густав Грюндгенс, Александр Голлинг, почти все они — за исключением певцов — не были национал-социалистами, многие даже были открытыми противниками национал-социализма.
Гитлер и Геббельс полностью были согласны с тем, что актера не нужно мерить по политическим критериям, иначе настоящий, хороший театр прекратит свое существование как таковой, а это в свою очередь принесет вред народу, потому такого делать нельзя. Народ был на первом месте! Я и сегодня думаю: это было правильно.
В одном можно быть уверенным: политики понимают "в театре" больше, чем актеры в политике. И это было так, пожалуй, во все времена и у всех народов.
У актеров — как таковых — не было, во всяком случае, ни малейших причин, чтобы быть недовольными. У них были самые большие успехи, они были очень популярны не только внутри страны, а частично даже за границей, и театр определенно, так же, как и немецкое кино, достиг тогда успехов, которые потом так никогда не удалось повторить, и пользовался большим уважением. Немецкое кино только при Гитлере получило мировое значение. Еще долго после войны один из последних фильмов Третьего рейха, "Кольберг", пользовался большим успехом за границей. Но в самой Германии его почти не показывали во время войны, а после войны не показывали вообще!
Немецкое радио получило такое высокое положение в мире, что Германия стала председательствовать во Всемирном союзе радио. У музыкантов немецких симфонических оркестров никогда и близко не было так много друзей за рубежом, как во времена Гитлера.
Немецкий спорт только при Гитлере действительно пришел к своему большому мировому значению, что наиболее отчетливо было продемонстрировано на Берлинской Олимпиаде. Немецкая юриспруденция (правосудие) добилась как раз при Гитлере такого уважения в мире, что Всемирный совет судей переместился в Германию. Руководителем этого совета и, так сказать, его хозяином был подвергнувшийся впоследствии самым сильным атакам клеветников доктор Роланд Фрайслер.
Впервые немецкими локомотивами, немецкими автомобилями, немецкими кораблями в мире исключительно восхищались, их покупали или заказывали. Немецкие врачи начали играть всемирно значимую роль. Из всех частей мира прибывали иностранные эксперты, чтобы увидеть автобаны Гитлера и попытаться сделать такие же у себя.
Образцовыми вскоре стали считаться как организация немецкого сельского хозяйства, так и немецкое решение профсоюзных вопросов в форме "Германского трудового фронта" (DAF). Сам Гитлер не хотел называть его "Национал-социалистическим трудовым фронтом"!
Когда американцы после войны смогли понять организацию, структуру и дееспособность "Национал-социалистической народной благотворительности" (NSV) и "Организации зимней помощи" (WHV), они высказали мнение — я знаю это от свидетелей, — что нигде в мире не было даже отдаленно похожей другой столь исправно функционирующей и замечательной организации.
Я не могу завершить этот список, не упомянув Арно Брекера, одного из самых больших художников той эпохи. За рубежом его буквально боготворили в самых широких кругах, хотя его пригласил — как всем известно — так же, как и графа Плеттенберга и Йозефа Торака, лично Гитлер. Великие художники почти всех стран с большим удовольствием приезжали в Германию.
И когда потом Гитлер начал строить флот, чтобы его рабочие смогли увидеть мир и оценить другие народы, и вследствие этого навели бы мосты от человека к человеку, — тут он неосознанно задел нерв врагов и клеветников, ибо как раз этого-то и не должно было и не могло быть. Организация "Сила через радость" (KdF) была самым большим из всех социальных начинаний Третьего рейха. Она уже сама была революцией настоящего — а именно, независимого от капитала — социализма. Снова и снова можно было видеть тысячи мужчин и женщин из всех слоев немецкого народа на Мадейре и в других "местах мечты" этой Земли — для того времени это было большим событием для всего человечества!
Единственным, чем эта Германская империя не могла вызвать восхищения, был ее вермахт, потому что он тогда был еще — повинуясь необходимости — слишком мал для такого большого и такого значительного государства. Военно-морской флот срочно нуждался, по меньшей мере, в пятикратном увеличении подводных лодок, минимум десятикратном увеличении транспортных кораблей всех типов, а также минимум в удвоении количества больших военных кораблей различных типов, и к этому еще несколько неожиданных для будущих противников сюрпризов.
Гораздо хуже, чем с военно-морским флотом, обстояло дело с военной авиацией, которая, собственно, едва ли вообще существовала. Ей в то время не хватало как минимум 3000 боевых самолетов самых разных видов.
Чтобы развить и обучить армию, военно-морской флот и военно-воздушные силы в таком масштабе, требовалось очень много денег и, по данным специалистов, от 5 до 8 лет времени! Это знали все, и Гитлер, несомненно, тоже, поэтому уже исходя из этой ситуации можно полностью исключить, что он хотел войны. Так как предатели тоже знали это, абсолютно ясно, кто начал войну и что весь поход клеветы был направлен исключительно теми, кто хотел основательно уничтожить "Made in Germany" раз и навсегда. Еще от 5 до 8 лет — это значит: максимальное состояние вооружения Германской империи ни в коем случае не могло быть достигнуто раньше 1946 года!
Гитлер нуждался, однако, во времени не только для вермахта, а еще гораздо больше для укрепления империи внутри. В этой связи он хотел, как минимум, еще больше — от 10 до 12 лет больше, т. е. необходимое состояние вооружения германского вермахта ни в коем случае невозможно было достичь до 1950 года! Гитлер считал, что к тому времени никакой опасности войны уже больше не существовало бы. До тех пор у него определенно давно был бы союз с Англией, тем более что он отказался для Германской империи от каких-либо колоний. Кто кроме него делал тогда уже что-то в этом роде?
Неужели можно на самом деле поверить, что Германская империя смогла бы заключить договор по флоту с Англией, договоры с Италией, Румынией и Японией и даже с Советской Россией, если бы хотя бы некоторые из распространенных вымыслов соответствовали бы действительности? Никогда!
Можно ли поверить, например, что обе большие церкви двенадцать лет — и не только в Германии! — молились за Гитлера и его правительство, потому что в действительности они считали его и его правительство дьявольским? Я считаю, что это исключено.
Я лично хорошо знал Папского нунция Орсениго, который много лет был очень уважаемым всеми послом Святого Престола в Берлине, с 1932 года. Он говорил о Гитлере всегда с признательностью, иногда даже с восхищением. Он никогда не вел себя недоброжелательно в моем присутствии. Я также очень хорошо знал послов Альфири (Италия), Фрёлихера (Швейцария), посланника Ирландии, который продержался до самого конца, послов Японии (Ошима), Испании и посланников Венгрии, Румынии и Болгарии.
Все эти господа, разумеется, слушали иностранные радиостанции так же, как и немецкие, чтобы сравнивать их друг с другом. Это было им позволено. Они постоянно узнавали, в чем клеветники упрекали нас, немцев. Они были вправе требовать пояснений от правительства, при котором были аккредитованы. Итак, они хорошо все знали. Им также разрешалось отправлять проинформированных сотрудников для доклада в свои страны.
Никто из всех этих многочисленных дипломатов иностранных держав, с которыми я был знаком в Берлине в течение более десяти лет, не считал гитлеровский режим "преступным". Они критиковали то, что они считали недостатками, это было одновременно их полным правом и их долгом. Но они все, без исключения, восхищались народной общностью немцев как самым большим успехом Гитлера. Они все соглашались, что Гитлер спас не только Германию, но и, сверх того, всю Европу от коммунизма. И многие из них восхищались Гитлером как в высшей степени гениальным человеком, существование которого было большим счастьем — и не только для Германии.
В особенности я вспоминаю английского дипломата сэра Айвона Киркпатрика. С ним и его семьей мы дружили. Он даже однажды пришел на собрание НСДАП, которое происходило в самой "красной" части Берлина и на котором я был единственным оратором. Когда он поздравлял меня после этого, он заметил, что очень жаль, что так мало иностранцев, которые с любопытством приезжают в Германию, видят своими глазами такое собрание. Собственно, только на этом собрании он действительно узнал, что в Германии совершается прежде всего социалистическая революция, которая для всех народов — естественно, в соответствии с их особенным качествами — могла бы представлять огромную ценность.
По случаю танцевального праздника, который он давал в своей квартире для друзей, он отвел меня в сторону, чтобы сказать мне, чтобы я на следующий день — за один день до отъезда доктора Геббельса в Египет — передал моему министру от имени Киркпатрика, что тот в Египте должен подумать о том, что один из самых гениальных политиков уже потерпел страшную неудачу, когда он после войны в Египте вступил в Россию! Я передал эти слова доктору Геббельсу — он не ответил, но тот очень необычный взгляд, с которым он рассматривал меня, я не забуду никогда.
Киркпатрик тогда наверняка желал нам добра. После войны он стал Верховным комиссаром королевы Англии в оккупированной британцами части рейха. Когда Киркпатрик служил в Берлине, английским послом был Невил Хендерсон. В отличие от меня Гитлер считал его другом.
Однажды на званом вечере в доме начальника штаба СА Лутце мимо нас пробежала такса хозяина, и Хендерсон сказал: "Смотрите, дорогой принц, у этого животного типично немецкие качества — большая пасть и длинный хвост". Я ответил: "Бульдог, насколько я знаю, типичная для Англии собака — она кусает снизу, ваше превосходительство".
Я упоминаю эти оба коротких эпизода только потому, что я пережил их сам и потому что они показали мне, насколько по-разному, по сути, думали те англичане, которые оба принадлежали в те времена к штату английского посольства и оба играли после этого большую роль.
Я особенно охотно общался во Французском посольстве с послом Франсуа Понсе. Гитлер очень ценил его как "совершенно особенно умного и тактичного человека". На основании многих частных отзывов у меня сложилось впечатление, что Франсуа Понсе был большим германофилом, чем это устраивало господина фон Риббентропа. Риббентроп ставил на Хендерсона. Как доказала история, нужно было делать как раз наоборот. Но я едва ли мог вмешаться, тем более что Альфред Розенберг в 1929/30 годах добился моего исключения из партии — причем подпись Гитлера была подделана, — так как я вместе с бароном Лерснером предложил Гитлеру проверить его позицию по отношению к Франции и стремиться к союзу с французами. Гитлер согласился с этим, и Розенберг сообщил Гитлеру, что барон Лерснер не вполне ариец. Неслыханный поступок Розенберга был раскрыт лишь в 1936 году, когда Гитлер заявил, что никогда не знал ничего о моем исключении, иначе он, конечно, не приглашал бы меня все эти годы снова и снова к себе.
Я упоминаю об этом только между прочим, ибо этот факт демонстрирует, насколько велики были опасности для Гитлера и его борьбы внутри партийного руководства и что называть его диктатором — это безумие. Если бы он был диктатором, то у него, вероятно, все удалось, тем более что у него никогда не было намерения оставаться до смерти во главе государства. Я слышал, как он часто говорил: "Как только я закончу строительство фундамента империи, я удалюсь от дел и посвящу себя только развитию нашей идеологии". И это тоже свидетельствует о том, что он никогда не хотел войны.
Часть 9. Вечная этическая закономерность природы
"Почему вы говорите обо всем этом только сегодня?" — спросит, вероятно, кто-то. Во-первых, потому что было много людей, обладавших и обладающих куда большим объемом материала для доказательства, кроме того, занимавших намного более важные посты, чем я, у которых, правда, не было этой моей неповторимой личной связи с Гитлером. Единственный, кто лично превосходно изобразил Гитлера, к сожалению, не жил в Берлине. Он — большой художник, который, однако, никогда не действовал в сфере политики. Это доктор Ганс Северус Циглер, главный интендант Тюрингских театров. Его книга правдива — это наивысшая похвала, которую сегодня можно сделать книге.
Некоторые из когда-то высоких функционеров партии или государства старались провозгласить правду. Было несколько хороших книг. Но тот факт, что кто-то должен был иметь дело с Гитлером только по служебным делам, мешает. Национал-социализм никогда не существовал бы без Гитлера. Так как существовал Гитлер, должен был быть и национал-социализм, и потом, когда они существовали оба, после долгой, жесткой борьбы возникла, наконец, общность немецкого народа. Собственно, об этом времени может написать только тот, кто может написать о Гитлере — а именно, о Гитлере как человеке. У меня было большое счастье видеть его только в те времена, когда он еще был совсем настоящим, свободным от всех принуждений, которые приходили снаружи, когда стало выгодно ссылаться на революцию.
Я знал революционного политика Гитлера, который был еще очень во многом идентичен с человеком Гитлером. И моим вторым счастьем было то, что я мог чувствовать себя независимым по отношению к нему — я не зависел ни от жалования, ни от чина, ни тем более от какого-то общества. Он знал это, даже говорил со мной об этом. Поэтому я решаюсь сказать: я знал Гитлера. И поэтому я чувствовал себя обязанным написать эту книгу. Так как такое знание, на мой взгляд, является также обязанностью передать его народу и прежде всего будущему поколению. У нашего народа есть право на каждое слово правды, которое, наконец, поможет ему снова вернуть здоровую уверенность в себе. И я думаю, каждое немецкое правительство должно согласиться со мной, если я скажу: только правда может помочь нам, внутри нас — и снаружи!
"Вера в первородный грех создала настоящий первородный грех. Христианство так долго проповедовало злобность человеческой природы, до тех пор, пока та действительно не разозлилась".
Рихард Куденхове-Каллерги, "Герой и святой"
Германская империя еще существует — но она сможет снова жить только с правдой, потому что правда как раз в момент самой большой беды показывает всю свою настоящую силу.
Очень многое вызывает тревогу о будущем нашей Германии. Но самая большая тревога — это упадок нашего народа, ибо он, к сожалению, принимает страшные формы с самых разных точек зрения. Настоящей причиной этого является тот факт, что гордый народ лишили уверенности в себе. Этот народ еще может жить, но не может бороться. То, что этим фактом пользуются противники этого, следует автоматически.
Где честь больше ничего не стоит, там больше не может быть и доверия. Где больше нет доверия, там больше нельзя найти также никаких друзей и товарищей. Там человек медленно, но верно превращается в хищника. Государство может "обращаться" с преступниками или наказывать их, результат все равно будет одним: число преступников страшно возрастает, даже если они становятся менее заметными. Так было во все времена — у нескольких великих народов в мировой истории — всегда один и тот же процесс развития, который после жизни в наслаждении и расточительстве оканчивался в ужасном самоуничтожении. В начале этого развития во всех случаях стояло уничтожение уверенности в себе. Ведь тот, кто больше не может доверять себе сам, тот больше не доверяет также никому другому, а тот, кто никому больше не доверяет, вместе с тем уже и сам потерян.
Мы еще могли бы спасти наш народ, если мы все, без оглядки на партии, вероисповедания, классы и сословия, увидели в себе лишь немцев, которые все вместе начинают новую жизнь, возвратившись сначала к абсолютной правде перед самими собой, а потом и перед другими. Мы просим наши правительства помочь нам в этом. Прошлое должно оставаться прошлым — но на самом деле! В безусловной, неограниченной правде. Правда — это предпосылка для чести. Правда плюс честь дают в итоге верность — и они три вместе дают в итоге самый важный из всех идеалов: верную любовь. Так этого хочет вечная этическая закономерность природы — и она не требует нашего согласия.
Правда — это один из самых больших идеалов человечества. Она зависит и от других великих идеалов: верности, любви и праву. Все они принадлежат к вечным этическим законам природы. Поэтому они обязательны и никогда не разделимы. Нельзя и непозволительно говорить: правда, право — да! Но не для Гитлера, так как он был страшным преступником, он был виноват во всем.
Сегодня юриспруденция в особенной степени уделяет внимание тому, чтобы видеть преступника как человека, обращаться с ним и осуждать его как человека. Это великолепная точка зрения! Ее содержанием является полное признание вечных этических законов природы! Очень переменчивые "добро" и "зло", "ангел" и "черт", "идол" и "сатана" основываются все же больше на церковных, чем на религиозных — и уж действительно не на естественных основаниях миропорядка.
Почти две тысячи лет должны были пройти, пока люди не начали медленно рассматривать Христа как неповторимого человека — не больше и не меньше. Тот, кто хочет упразднить "чертей", должен забыть также и "ангелов", а именно по единственной причине: из-за истинного человека, того человека, у которого есть — прежде всего что касается его души как частицы вечного порядка этого мира — большая, таинственная, существенная роль и вместе с тем его миссия и ответственность.
Времен, когда в Германии немцев называли "преступниками", когда французов во Франции и англичан в Англии по тем же причинам чествовали как "героев" — таких времен больше не должно быть. На месте очень различных "хорошего" и "плохого" нужно видеть "правильно" или "ошибочно", "ответственно" или "безответственно" человеческого поведения — в рамках вечного порядка природы, чтобы человечество, наконец, освободилось от того ужасного круговорота, который Дидро изобразил такими словами:
"Зло — это то, что создает больше неудобств, чем дает пользы, а добро, наоборот, создает больше выгод, чем неудобств".
К самым большим опасностям для человечества относится, несомненно, та мания величия захвата власти во всем мире, потому что она — самый опустошительный удар по закону разнообразия природы. Весь интернационализм, в конце концов, воздействует против свободы естественной целостности. И не только это: кроме того, этот интернационализм — самая надежная предпосылка для анонимности в политике. И это основа для самых больших преступлений, тем более что так называемый прогресс техники такого развития все больше и больше предлагает все предпосылки для его распространения.
Это прямо-таки гротескно, если сегодня международная сила, которая действует по всему миру с грандиозной сетью из компьютерных систем, осмеливается назвать какого-то не связанного с интернациональной системой государственного деятеля "диктатором" за то, что он как честный человек пытается действовать в непосредственном отношении со своим доверенным ему народом, без посредства бессовестных машин!
Однако как раз эти международные силы — это те, кто с растущей интенсивностью ведет сконцентрированную клеветническую кампанию против потерпевшей поражение Германии. Такое широко спланированное и проводимое только из тьмы анонимности наступление лжи и обмана возможно лишь с тех пор, как человечеством правят сравнительно немногие властители, находящиеся под влиянием международных сил.
На Международном военном трибунале (МВТ) в Нюрнберге между 1945 и 1949 годами осудили людей, которые хотели — неважно как, — наверняка, наилучшего для своего народа и все делали только ради этого. Так как они все чувствовали себя атакованными, ведь они все находились в самом центре самого большого созидательного процесса своего народа и не могли употребить ничего меньшего, чем войну, то они решились — разумеется, только слишком поздно — на тотальную войну, после того как их противники вели ее уже давно.
Весь Нюрнбергский процесс был бедой для обеих сторон, так как наш противник назывался не Францией, Англией, Россией, Америкой и т. д., а был суммой владеющей этими странами международной силы. Бесчисленные — очень откровенные — беседы со старшими офицерами-фронтовиками этих держав в их странах снова и снова доказывали мне, что это было именно так и не иначе. Ни один из этих народов не хотел войны с Германией — и тем более сам рейх хотел как можно дольше жить с ними всеми в мире. Гитлером и его трудами восхищались не в последнюю очередь многие народы и даже самые выдающиеся из их политиков — как, например, Уинстон Черчилль, Пьер Лаваль и другие.
Но кто же создал первый и до сегодняшнего дня самый значительный из всех интернационалов? Интернационал пролетариата? Карл Маркс! Он был человеком, который хотел захватить мир. Причем вовсе не для одного народа или для всех народов — а лишь и подчеркнуто только для пролетариата, за счет всех других. Он сам писал, что он, если необходимо, готов уничтожить всю буржуазию! И в великой русской революции его последователи именно так и действовали — они убили миллионы! Почему тогда историки и политики почти всех стран отказались публично назвать Карла Маркса диктатором? Не является ли интернационал пролетариата до сих пор самым сильным продвижением к всемирной диктатуре?
Великая революция во время Первой мировой войны в России исходила в первую очередь не от русских, так же как восстания марксистов в Германии в двадцатых годах в первую очередь исходили не от немцев, восстания в Австрии — не от австрийцев, революция в Венгрии — не от венгров, революция в Испании — не от испанцев и в Италии — не от итальянцев: они все вместе стоили Европе несколько миллионов погибших. Целью всюду было одно и то же: диктатура пролетариата! Где им только было возможно применить самое жестокое насилие — неважно, в каких странах, — там они действовали как диктаторы: Троцкий, Адлер, Люксембург, Либкнехт, Радек и т. д., но раньше их всех — Карл Маркс!
Не будем забывать, что во дворе дворца Резиденцшлосс в Мюнхене в 1919 году по распоряжению еврея Эйснера были без всякого судебного приговора расстреляны примерно 300 заложников — в значительной степени заслуженных фронтовиков. Не забудем, что восстания Розы Люксембург и Карла Либкнехта в Берлине, Ганновере и Гамбурге, в Саксонии, Гессене и в Рурской области вместе стоили гораздо больше, чем 50 000 жизней, что затеянное ради диктатуры пролетариата и вначале в наивысшей степени угрожающее самому существованию Испании восстание в 1936 году стоило испанскому народу более миллиона жизней.
Тогда на стороне Красного интернационала принимали участие среди прочих также Тольятти, Хемингуэй, Вилли Брандт и многие другие ключевые марксисты из самых различных стран, из которых некоторые даже сегодня политически очень активны в Германии. Кровавую резню почти никогда не устраивали люди из самой данной страны ради диктаторского правления, но вместо них это делали иностранцы, так сказать, узаконенные "интернационалом пролетариата", который в крайнем случае, согласно учению Карла Маркса, планировал уничтожение буржуазии.
Кто решится оспаривать, что идея диктатуры пролетариата вызвала во всем мире бесчисленные, порой очень кровавые революции и создала многочисленные диктатуры. К ним нужно причислить и те революции, которые вызвали естественное противодействие и соответствующие контрреволюции.
В этой связи нужно понимать и обе мировые войны. В обоих случаях речь шла о провоцировании марксистской мировой революции и о соответствующих реакциях. Неудивительно, что враждебная пропаганда и клевета начались не во времена Гитлера и его подъема, а уже времена императора Вильгельма II. Из этого мы можем сделать вывод, что ложь направлялась в первую очередь не лично против императора или Гитлера, а против Германской империи и немецкого народа. Если бы это было не так, то огромные издержки антинемецкой клеветы были бы с точки зрения противников абсолютно бессмысленны и непонятны сегодня, через 32 года после конца Гитлера.
У диктатуры пролетариата по природе вещей и виду людей — за и против — не было, по мнению ведущих марксистов, большего врага, чем империя немцев. Поэтому диктатуре пролетариата не оставалось ничего другого, кроме как разрушить эту империю, убрать ее навсегда, по меньшей мере, понизив ее статус до третьесортного бессильного государства.
Марксизм не может считаться ни демократическим, ни даже социалистическим движением — он провозглашается Марксом и всеми его самыми верными сторонниками в очень характерной манере как диктатура пролетариата, и снова и снова прославляется именно в соответствии с этим. Но революция, которая борется исключительно только за определенную часть народа и стремится при этом искоренить, насколько это возможно, другие части этого народа, такая революция — это наихудший враг народной общности, т. е. поистине социалистической общности. Кто называет такую революцию "социалистической" или "демократической", тот обманывает собственный народ!
Констатировать это очень важно, так как марксисты как раз вследствие этого завоевали свои ведущие позиции. Со своей Годесбергской программой они, сверх того, еще получили и голоса из "буржуазного" лагеря, а именно от тех, кто все еще инстинктивно помнил о настоящем социализме, кто относится к естественной целостности народа.
Если Гитлер хотел спасти немецкий народ и империю от отчаянного положения двадцатых годов, он должен был найти путь, по которому мог идти каждый немец. Он должен был создать партию, в которой все немцы без различия могли бы чувствовать себя хорошо, именно только как немцы. Такая партия не могла прийти к власти с помощью кровавых конфликтов. С кровавыми жертвами можно добиться победы, но не сотворить общность. С кровавыми жертвами можно нагонять ужас, но нельзя добиться настоящего товарищества: союз — еще возможно, но общность, целостность — никогда. Это Гитлер ясно видел с самого начала, а также всегда заявлял об этом снова и снова.
Из этого очень логично получался жертвенный ход у мюнхенского "Фельдхеррнхалле", когда его партия не отвечала на огонь полиции. Гитлер, Гесс, Геринг и генерал Людендорф маршировали прямо и без остановок навстречу залпам. Четырнадцать человек погибли, и было много раненых — среди них также и Геринг. Этот марш тогда — при символическом рассмотрении — имел очень большое значение для революции. Позиция Гитлера и его людей в те минуты оставалась примером для более поздних миллионов, которые не могли позволить спровоцировать себя. Способность не дать себя спровоцировать укрепляет дисциплину и веру. Одно обуславливает другое. Ничто другое не может создать такого хорошего товарищества. Ничто другое не производит такого сильного впечатления на противника. Многие из бывших противников подтвердили мне это после войны в лагере.
В 1932 году я был только простым штурмовиком. Я со своей женой проезжал через Хангелар под Бонном, когда тогдашний районный руководитель КПГ из своего дома выстрелил в меня. Пуля попала в дверь рядом со мной, точно на две ширины ладони под моей головой. Я отказался от уголовного преследования, и Гитлер поблагодарил меня за это.
К Рождеству 1933 года доктор Геббельс в самом красном районе Большого Берлина вдоль одной из главных улиц в коммунистическом квартале распорядился установить огромный стол с подарками. Национал-социалистические и коммунистические семьи одаривались вместе. Во время этого очень трогательного часа появился один из ведущих коммунистов. Его только что выпустили из тюрьмы, хотя у него на совести было немало злых актов насилия. Я видел, как он пришел, потому что его прямо из тюрьмы привезли к столу с подарками. Там он увидел свою семью в кругу его старых приятелей — в то же время, однако, и его самого большого противника, доктора Геббельса, и его людей. Эти минуты еще сегодня принадлежат к самым прекрасным моментам моей жизни.
"Не могло быть прекраснее этого Рождества", — говорил Геббельс, и он был прав. Впрочем, как раз русские в 1946 году на Нюрнбергском трибунале позаботились о том, чтобы СА в целом были оправданы, т. е. не причислялись к так называемым "преступным организациям".
Где был еще когда-нибудь 70-миллионный народ с высокоразвитой цивилизацией и великой культурой, который при выборах отдал бы 98 % своих голосов одному человеку? Нигде! "Для меня больше нет противников в этом народе", — говорил Адольф Гитлер в моем присутствии, когда его спросили, знает ли он те 2 %.
Во время Берлинской Олимпиады 1936 года я был свидетелем того, как Гитлер сказал, что нужно попытаться, как бы печально это ни было, немного притормозить вручение медалей немецким спортсменам — иначе это постепенно стало бы неудобным по отношению к иностранным гостям.
Это человек действительно не был диктатором, но клеветники всегда пытались представить его таким. А люди таковы, что они скорее поверят во зло, чем в добро, в лживое, чем в правдивое, — прежде всего тогда, когда они предполагают извлечь этим путем как можно больше пользы для себя, что в длительной перспективе тем не менее всегда оказывается заблуждением.
Поделиться книгой: