Наши внутренние конфликты. Конструктивная теория невроза

Тот же беспорядок царит и в их жизни. Злобные в данный момент, они — сочувствующие в следующий; иногда сверхвнимательные, а иногда безжалостно невнимательные; властные в одних отношениях, подчиненные в других. Они часто протягивают руку доминирующему партнеру только для того, чтобы «сменить коврик у двери», но затем часто возвращаются назад в состояние прежней неустойчивости. После того как они выскажутся о ком-либо плохо, их охватывают угрызения совести, делается попытка исправиться, затем они чувствуют себя «младенцами» и снова начинают оскорблять всех подряд. Для них нет ничего подлинно истинного.

Аналитик может оказаться в определенной степени сбитым с толку и обескураженным, может почувствовать, что для работы с невротиком нет никакой реальной основы. Но он ошибается. Такие невротики — обычные пациенты, которые не преуспели в адаптации к общепринятым шаблонам поведения: они не только не вытеснили какие-либо влечения, участвующие в конфликте, но и не сформировали никакого определенного идеализированного образа.

Можно сказать, что в некотором смысле они демонстрируют важность этих попыток решить невротический конфликт. Ибо безотносительно к тому, насколько мучительны их последствия, невротики, которые решали свои конфликты подобным образом, лучше организованы и потеряны не в такой степени, как невротики уклончивого типа.

С другой стороны, аналитик совершил бы не меньшую ошибку, если бы посчитал свою задачу легкой только потому, что конфликты очевидны и нет необходимости вытаскивать их из глубин подсознания. В любом случае аналитик столкнется с враждебностью пациента при попытке достигнуть большей или меньшей ясности, а это повлечет разрушение всех его надежд, если он сам не поймет, что уклончивость пациента является тем способом, с помощью которого он отражает любое проникновение в своей внутренний мир.

Последним способом защиты от признания конфликтов является цинизм — отрицание и высмеивание моральных ценностей. Глубоко скрытая неопределенность в отношении моральных ценностей обязательно присутствует в каждом неврозе, независимо от того, насколько сильно невротик привержен тем нормам, которым он собрался следовать. В то время как причины цинизма могут быть самыми различными, его функция неизменна — отрицать существование моральных ценностей, освобождая тем самым невротика от необходимости выяснять, во что же он на самом деле верит.

Цинизм может быть осознанным, стать некоторым принципом в макиавеллиевском духе и получить, таким образом, оправдание. Единственное, что учитывается, — это видимость. Вы можете действовать, как вам нравится, до тех пор, пока вас не поймали. Лицемерит каждый: если он небезнадежно глуп. Эта разновидность пациентов может быть столь же чувствительна к употреблению аналитиком термина «мораль», как во времена Фрейда она была чувствительна к упоминанию о сексе.

Но цинизм может быть и бессознательным и скрываться за пустыми разговорами о распространенных идеологиях. Каким бы несведущим о власти цинизма над собой ни был невротик, образ жизни, который он ведет, и манера, в которой он рассказывает о своей жизни, выдают, что он действует согласно своим принципам цинизма. Неумышленно он может запутаться в противоречиях, подобно пациенту, который, как он был уверен, верил в честность и благопристойность и все же завидовал любому, кто позволял себе нечестные приемы, и возмущался тем, что ему никогда не «удавались» действия подобного рода.

В процессе терапии важно в надлежащее время позволить пациенту осознать свой цинизм и понять его. Может оказаться также необходимым объяснение, почему пациенту желательно обосновать свою собственную систему ценностей.

Рассмотренные виды защиты представляют охранительные укрепления, построенные вокруг центра базисного конфликта. Для простоты я обозначу всю систему защитных мер защитной структурой. В каждом неврозе развивается своя комбинация защитных мер; часто присутствуют все из них, хотя и с разной степенью активности.

Часть 2. Следствия неразрешенных конфликтов

Глава 9. Страхи

В поисках более глубокого смысла какой-либо невротической проблемы мы можем легко потерять терпение в лабиринте ловушек. Это вполне естественно, т. к. мы не можем надеяться, что понимаем невроз, не понимая его запутанной природы. Поэтому время от времени полезно отступать в сторону, чтобы не потерять перспективу.

Мы проследили развитие защитной структуры шаг за шагом. Мы видели, как создается одна система защиты задругой, пока не будет построена сравнительно устойчивая организация. И элементом, который нас особенно поражает во всем этом, является тот бесконечный труд, который тратится невротиком на организацию защиты, труд, настолько огромный, что мы снова удивляемся, что же именно побуждает его идти столь трудной дорогой и столь чреватой личными издержками. Мы спрашиваем себя, что это за силы, которые делают защитную структуру такой жесткой и трудной для изменения. Не является ли побудительной силой всего процесса создания защиты обычный страх перед разрушительной мощью базисного конфликта?

Аналогия может указать путь к ответу. Подобно всякой аналогии она не является точным соответствием и поэтому может использоваться только при самых общих условиях. Допустим, человек с темным прошлым попал в некоторое сообщество. Конечно, он будет жить в страхе, что его прежний образ жизни будет раскрыт. С течением времени его положение укрепляется; он приобретает друзей, устраивается на работу, заводит семью. Создавая с любовью свое новое положение в обществе, он сталкивается с новым страхом — страхом потерять все приобретенные блага. Гордость за свое благополучие отвращает его от своего неприглядного прошлого. Он жертвует большие суммы денег на благотворительность и своим бывшим товарищам, чтобы стереть все воспоминания о своей прошлой жизни. Тем временем изменения, произошедшие в его личности, втягивают его в новые конфликты; в результате начатая им на ложных предпосылках новая жизнь становится в конце концов скрытым основанием его расстройства.

Аналогично и в организации защиты, созданной невротиком: базисный конфликт продолжает существовать, но в превращенной форме. Ослабленный в одних аспектах, он усиливается в других. Однако происходящие конфликты, обусловленные порочным характером этого процесса, становятся все более принудительными. Обостряет их в большинстве случаев то, что каждый новый акт защиты ухудшает отношение невротика к самому себе и к другим — почва, из которой, как мы видели, вырастают все конфликты.

Кроме того, как только новые элементы, независимо от того, иллюзией чего они являются — любви или успеха, достигнутого обособления или эффективного идеализированного образа, — начинают играть важную роль в его жизни, рождается страх совершенно нового вида — страх потерять эти сокровища. И все это время его возросшее отчуждение от самого себя лишает его все больше и больше способности работать над собой и, следовательно, устранять свои трудности. Наступает пассивность, сменяя целенаправленное развитие в качестве ведущего мотива.

Несмотря на свою жестокость, защитная структура является чрезвычайно хрупкой и сама порождает новые страхи. Один из них — страх, что созданное с ее помощью равновесие будет нарушено. В то время как эта структура создает у невротика ощущение равновесия, само это равновесие легко может быть расстроено. Сам невротик не осознает этой угрозы, однако он не может избавиться от ощущения, что она существует и в самых различных формах. Опыт научил его, что он может быть выведен из равновесия любым незначительным обстоятельством, что он впадает в ярость или восторг, становится подавленным, утомленным, сдержанным тогда, когда менее всего этого ожидает или предчувствует.

В результате подобных настроений в нем возникает чувство неопределенности, чувство того, что он не может положиться на самого себя, как если бы он катался по тонкому льду. Его неуравновешенность может также выражаться в его походке или позе или в отсутствии навыка в чем-либо, требующего физического равновесия.

Самым конкретным выражением рассматриваемого вида страха является страх стать безумным. Когда он достаточно выражен, он может стать основным симптомом, вынуждающим невротика искать психиатрическую помощь. В подобных случаях такой страх вызывается также вытесненными влечениями к совершению самых различных «сумасшедших» поступков, большей частью деструктивного характера и без всякого чувства ответственности за них.

Однако страх перед безумством не должен истолковываться в том смысле, что невротик действительно может стать безумным. Обычно этот страх преходящ и возникает только в случае сильного страдания. Самыми сильными возбудителями такого страха являются неожиданная угроза идеализированному образу и растущее напряжение -— вызванное большей частью бессознательной яростью, — которые подвергают избыточный самоконтроль опасности.

Например, женщина, которая убеждала себя быть спокойной и отважной, сразу же впала в панику, когда, находясь в трудной ситуации, испытала острое чувство беспомощности, дурного предчувствия и сильного гнева. Ее идеализированный образ, объединявший ее личность наподобие стального обруча, внезапно лопнул и вызвал страх, что она распадается на части.

Мы уже говорили о панике, которая может охватить обособленную личность, когда она вытащена из своего убежища и вынуждена очень близко находиться с другими (например, служить в армии или жить с родственниками). Этот ужас также можно выразить как страх перед безумием; в этом случае элементы психоза действительно могут иметь место. В процессе анализа подобный страх может возникнуть, если пациент, который шел на все, чтобы создать искусственную гармонию, неожиданно поймет, что он расколот на части.

Страх перед безумием наиболее часто усиливается бессознательной яростью. Ослабнув, этот страх трансформируется в опасение, что невротик в условиях отсутствия самоконтроля способен на оскорбление, нанесение побоев и даже убийство. Невротик будет поэтому опасаться совершить некоторый акт насилия во время сна, опьянения, анестезии или сексуального возбуждения.

Сама ярость может быть осознанной или даже проявиться в виде навязчивого влечения к совершению насилия, не связанного с каким-либо аффектом. С другой стороны, ярость может быть полностью бессознательной; в этом случае все, что невротик чувствует, это внезапные приступы смутной паники, сопровождаемые, возможно, выделением пота, головокружением и страхом упасть в обморок, указывающие на глубинный страх, что импульсы насилия, вероятно, вышли из-под контроля. Там, где бессознательная ярость экстернализируется, невротик может испытывать страх перед грозами, привидениями, ночными ворами, змеями и т. п., т. е. перед любой внешней и потенциально деструктивной силой.

Но все-таки страх перед безумием сравнительно редок. Он представляет наиболее бросающееся в глаза проявление страха утраты равновесия. Обычно этот страх действует более скрытым образом. Он проявляется в неясных, неопределенных формах и может быть усилен любым изменением установившегося порядка жизни. Невротики, подверженные такому страху, могут почувствовать себя глубоко расстроенными от перспективы совершить путешествие, переехать в другое место, сменить работу, нанять новую горничную или от чего-нибудь еще. Везде, где возможно, они пытаются избежать подобных изменений. Угроза стабильности, порождаемая этим страхом, может стать фактором, сдерживающим пациентов от участия в анализе, особенно если они нашли способ существования, позволяющий им функционировать достаточно уверенно. Когда они обсуждают целесообразность анализа, то озабочены вопросами, на первый взгляд достаточно разумными: «Не разрушит ли анализ их брак?», «Не сделает ли он их временно нетрудоспособными?», «Не вступит ли он в противоречие с их религией?».

Как мы увидим, такие вопросы часто вызваны беспомощностью пациента; он не считает анализ заслуживающим интереса из-за возможного риска. Кроме того, имеется и реальное опасение, лежащее в основе его озабоченности: он нуждается в гарантии, что анализ не нарушит его равновесия. В подобных случаях мы можем с уверенностью предполагать, что такое равновесие особенно губительно и что анализ окажется трудным.

Может ли аналитик дать пациенту гарантию, в которой тот нуждается? Каждый анализ обязательно приводит к временным расстройствам. Тем не менее аналитик может попытаться понять причины подобных вопросов, объяснить пациенту, чего он на самом деле боится, и убедить его, что, хотя анализ и разрушит его нынешний баланс, он одновременно даст ему возможность достигнуть равновесия на гораздо более прочном основании.

Другой разновидностью страха, рожденного защитной структурой, является страх перед разоблачением. Его источником являются претензии, которые участвуют в развитии и поддержании самой защитной структуры. Они будут описаны ниже при анализе ослабления моральной целостности личности невротика, вызванной неразрешенными конфликтами. Здесь лишь укажем, что невротическая личность всегда желает казаться как самой себе, так и другим, совсем иной, чем она реально является, — более гармоничной, более рациональной, более великодушной, более могущественной или более безжалостной.

Обычно трудно определить, боится ли невротик больше оказаться разоблаченным самим собой или другими. В своем сознании он более всего опасается, что будет разоблачен другими, и чем больше он экстернализирует свой страх, тем больше тревожится о том, чтобы другие не раскрыли его реальное «Я». В такой ситуации он может заявить, что то, что он думает о себе, не имеет никакого значения; он может без промедления раскрыть некоторые свои недостатки, если имеется хотя бы одна возможность скрыть все остальные.

На самом деле это не так, это всего лишь способ, которым он осознанно реагирует и который указывает на степень присутствующей экстернализации.

Страх перед разоблачением может проявиться у невротика в виде смутного чувства, что он является обманщиком, но также может быть приписан какому-нибудь конкретному качеству, лишь косвенно связанным с тем, что реально представляет предмет беспокойства.

Невротик может опасаться, что он не выглядит таким же умным, компетентным, хорошо образованным, притягательным, каким, по его убеждению, он на самом деле является, передвигая, таким образом, страх на те качества, которые ему присущи в незначительной степени. Так, один пациент вспомнил, что в период ранней юности его преследовал страх, что первое место в классе он занимал благодаря обману. Каждый раз, когда он переходил в другую школу, он был уверен, что уж на этот раз обман обязательно раскроется, и страх оставался даже тогда, когда он снова занимал первое место. Это чувство ставило его в тупик. Но он оказался не способен обнаружить его причину. Он не смог проникнуть в суть проблемы, потому что шел по ложному следу: его страх перед разоблачением никак не был связан с его умственными способностями, а представлял только перенос на эту сферу его активности.

В действительности этот страх был связан с бессознательной претензией пациента быть хорошим парнем, не заботящимся о своих оценках, тогда как на самом деле им владело навязчивое и деструктивное влечение к победе над другими. Эта иллюстрация позволяет сделать важное обобщение: страх оказаться обманщиком всегда связан с некоторым объективным фактором, но обычно не с тем, который предполагает сам невротик. Симптоматично, что самым известным проявлением такого страха служит краска от стыда или страх покраснеть от стыда. Поскольку претензия на то, что страх будет обнаружен, является бессознательной, то аналитик совершит серьезную ошибку, если, отмечая страх пациента перед разоблачением, предпримет поиск и некоторого переживания, которого, по его мнению, невротик стыдится и которое скрывает. Но пациент не может скрывать что-либо подобное. В результате пациент станет еще больше бояться, что в нем обязательно существует нечто особенно плохое, что он бессознательно стремится утаить.

Подобная ситуация ведет к самоосуждающему разбирательству, а не к конструктивной работе. Пациент, вероятно, углубится в подробности о сексуальных эпизодах или деструктивных влечениях. Но страх перед разоблачением останется, т. к. аналитик не понимает, что пациент поражен конфликтом и что проводимая им работа касается только одного его аспекта.

Страх перед разоблачением может быть спровоцирован любой ситуацией, которая для невротика чревата испытанием. Обычно сюда относится поиск новой работы, новых друзей, посещение новой школы, экзамены, собрания и любое другое действие, которое могло бы сделать его заметным, даже если оно предполагает не больше, чем участие в дискуссии. Нередко то, что сознанию представляется как страх потерпеть неудачу, на самом деле представляет страх перед разоблачением и не может быть уменьшен успешным результатом. Невротик просто почувствует, что на этот раз он «пролетел», но что его ждет в следующий раз? А если он потерпит неудачу, то это только еще больше укрепит его в том, что его всегда обманывали и что этот случай не является исключением.

Первым следствием такого ощущения является застенчивость, особенно в любой новой ситуации. Вторым — осторожность, если имеется реальная возможность стать любимым и дорогим. Невротик будет размышлять, осознанно или бессознательно: «Они сейчас меня любят, но если бы они действительно знали меня, они испытывали бы другие чувства». Понятно, что такой страх играет определенную роль в процессе анализа, чья главная цель состоит в том, чтобы «докапываться».

Каждый новый шаг требует нового множества защитных действий. Те защитные действия, которые воздвигнуты против страха перед разоблачением, распадаются на противоположные категории и полностью зависят от структуры характера невротика.

С одной стороны, существует тенденция избегать любых ситуаций испытания, а если их нельзя избежать, то быть сдержанным, самоконтролируемым и носить непроницаемую маску. С другой стороны, существует бессознательная тенденция стать настолько совершенным в искусстве обмана, что страх перед разоблачением становится бессмысленным.

Последний аттитюд является не только защитным: изощренный обман используется также невротиками агрессивного типа, ведущими двойную жизнь, в качестве средства влияния на тех, кого они стремятся эксплуатировать; любая попытка поставить их намерения под сомнение будет поэтому встречена хитроумной контратакой. Здесь я имею в виду агрессивных личностей. Позже мы увидим, каким образом эта особенность вписывается в полную структуру характера невротика.

Мы поймем страх перед разоблачением, если ответим на следующие два вопроса: «Какой тип невротика боится разоблачения?» и «Чего именно он боится в случае разоблачения?». На первый вопрос мы уже ответили. Чтобы ответить на второй, нам следует дополнительно проанализировать еще один вид страха, порождаемый защитной структурой, — страх перед пренебрежением, унижением и осмеянием. Если слабость защитной структуры вызвана страхом перед нарушением сложившегося равновесия, а бессознательный обман рождает страх перед разоблачением, то страх перед унижением рождается из заниженного чувства собственного достоинства. Мы же касались этого вопроса в другой связи. Как создание идеализированного образа, так и экстернализация представляют попытки невротика восстановить дискредитированное самоуважение, но, как мы видели, обе тактики понижают его еще больше.

Если мы посмотрим с более общей точки зрения на то, что происходит с чувством собственного достоинства в процессе развития невроза, то столкнемся с двумя парами колебательных процессов. Если уровень реального чувства собственного достоинства невротика падает, то повышается уровень воображаемого чувства гордости — гордости за то, что он такой хороший, такой агрессивный, такой неповторимый, такой всемогущий или такой всезнающий.

В другом колебательном процессе мы находим действительное « Я » невротика карликовых размеров, уравновешенное раздутым значением других до гигантских размеров. Затемняя значительные области своего «Я» посредством вытеснения и подавления, идеализации и экстернализации, невротик теряет из виду самого себя; он чувствует себя, если не становится таковым в действительности, наподобие тени, не имеющей веса или вещественной субстанции.

Между тем потребность невротика в других и его страх перед ними делают их не только более страшными, но и более необходимыми для него. Поэтому центр тяжести его личности находится ближе к другим, чем к себе, и он уступает им те права, которые на самом деле принадлежат только ему. Цель этого состоит в том, чтобы придать оценкам других, касающихся его «Я», не свойственное им высокое значение, принижая одновременно значения собственной самооценки. А это предоставляет мнению других безграничную власть над поведением невротика.

Рассмотренные выше процессы все вместе объясняют чрезвычайную уязвимость невротика перед пренебрежением, унижением и насмешкой. Эти процессы составляют такую большую часть каждого невроза, что сверхчувствительность в этом отношении — самое обычное явление. Если нам известно многообразие источников страха перед пренебрежением, то нам станет понятно, что устранить или хотя бы уменьшить его представляет нелегкую задачу. Он может уменьшаться только в той степени, в какой излечивается невроз в целом.

В целом действие этого страха состоит в отделении невротика от других и установлении между невротиком и другими враждебных отношений. Но самым важным является способность этого страха отнимать всякую надежду на спасение у тех, кто им страдает. Такие невротики действительно не смеют ожидать ничего от других или ставить высокие цели самим себе; они не отваживаются приближаться к людям, которые кажутся лучше, чем они, в каком-либо отношении; они не рискуют высказывать свое мнение, даже если могут внести реальный вклад; они не осмеливаются проявлять творческие способности, даже если обладают ими; они не отваживаются сделать себя привлекательными, чтобы произвести впечатление, найти лучшую должность и т. п. Соблазнившись возможностью двинуться в любом из указанных направлений, они воздерживаются от всякого движения из-за ужасной перспективы быть осмеянными и прячутся за маской сдержанности и достоинства.

Более незаметным, чем рассмотренные, является страх, который можно считать конденсацией не только тех видов страха, которые были проанализированы, но и всех других страхов, возникающих в процессе развития невроза. Это — страх перед любым изменением самих себя. Пациенты реагируют на идею изменения выбором любого из двух противоположных аттитюдов. Они либо оставляют свою проблему в полной неопределенности, полагая, что их изменение произойдет некоторым чудесным образом в отдаленном будущем, либо пытаются измениться слишком быстро, с почти полным отсутствием понимания своей проблемы. В первом случае они молчаливо допускают, что беглого знакомства со своей проблемой или признания своей слабости должно быть достаточно для позитивного изменения; мысль, что для своей самореализации они должны прежде всего изменить свои аттитюды и влечения, вызывает у них шок и лишает их спокойствия. Они не могут удержаться от анализа законности этого утверждения, но в то же время бессознательно пытаются все-таки отвергнуть его. Противоположный аттитюд выражается в бессознательной претензии на изменение. Частично он находит выражение в благих пожеланиях, вырастающих из нетерпимости невротика к любому своему несовершенству; однако этот аттитюд определяется также бессознательным ощущением невротика своего всемогущества, согласно которому одного лишь желания избавиться от проблемы достаточно, чтобы это произошло на самом деле.

За страхом перед изменением стоят сомнения, как бы оно не привело невротика к еще худшему состоянию — утрате идеализированного образа, превращению в отвергнутое «Я», потере индивидуальности и своего убежища; ужас перед неизвестным, перед возможностью утратить приобретенные к этому времени способы защиты безопасности и удовлетворения потребностей, особенно способов погони за фантомами, обещающими решение; и наконец, страх оказаться неспособным к изменению — страх, природу которого мы лучше поймем, когда приступим к обсуждению невротической безнадежности.

Все рассмотренные виды страха возникают из неразрешенных конфликтов. Но т. к. мы должны подвергнуться их действию, если хотим все-таки достигнуть целостности своей личности, то они выглядят необходимым препятствием в нашем движении к самим себе. Они представляют, так сказать, чистилище, через которое нам следует пройти, прежде чем сможем достигнуть спасения.

Глава 10. Обнищание личности

Анализировать результаты неразрешенных конфликтов означает, по-видимому, вступать на малоисследованную территорию, не имеющую четко выраженных границ. Возможно, мы могли бы достигнуть ее, вступив в дискуссию об определенных симптоматических расстройствах — депрессии, алкоголизме, эпилепсии, шизофрении, надеясь тем самым лучше понять природу этих конкретных расстройств.

Однако я предпочитаю исследовать эту проблему с более общей и удобной для себя точки зрения и ставлю следующий вопрос: «Как влияют неразрешенные конфликты на наш энергетический потенциал, нашу целостность и наше счастье?» Я выбираю этот путь, потому что убеждена, что нельзя понять значение ни одного симптоматического расстройства без понимания фундаментального человеческого основания. Тенденция современной психиатрии — искать более совершенную теоретическую формулировку для объяснения существующих синдромов — вполне естественна с точки зрения практического врача, чья работа и заключается в их лечении. Но поступать так означает такую же вероятность не достигнуть значимого результата, не говоря уже о ненаучности подобной стратегии, подобно тому как инженер-строитель пытается строить верхние этажи здания еще до закладки фундамента.

Некоторые из элементов, входящие в наш вопрос, уже упоминались и здесь нуждаются только в дальнейшем развитии. Некоторые содержатся в нашем предшествующем обсуждении; некоторые должны быть добавлены. Наша цель состоит не в том, чтобы оставить читателя с неясным представлением о вреде неразрешенных конфликтов, а в том, чтобы достаточно ясно и исчерпывающе нарисовать картину того разорения, которое они наносят невротику.

Жизнь с неразрешенными конфликтами означает прежде всего опустошающую трату человеческой энергии, вызванную не столько самими конфликтами, сколько окольными способами избавиться от них. Когда личность невротика расколота в своей основе, то он не может искренне тратить свою энергию ни на что другое, как на преследование двух или более несовместимых целей. Это означает, что он либо распыляет свои усилия, либо быстро сводит их на нет. Первое истинно для невротиков, чей идеализированный образ, подобно образу Пер Гюнта, соблазняет их верить, что они могут преуспеть во всем.

Женщина с таким идеализированным образом хочет быть идеальной матерью, отличной поварихой и хозяйкой, хорошо одеваться, играть выдающуюся социальную и политическую роль, быть преданной женой, участвовать в общественной жизни и вдобавок активно работать над собой. Нет необходимости подчеркивать, что этого нельзя выполнить; она обязательно потерпит неудачу, пытаясь достигнуть все эти цели, а ее усилия — безотносительно к тому, насколько она потенциально одарена, — окажутся напрасными.

Более показателен случай с фрустрацией какой-либо цели, когда несовместимые мотивы блокируют друг друга. Мужчина хочет быть хорошим другом, но при этом настолько доминирующим и требовательным, что его потенции в данном направлении никогда не реализуются. Другой мужчина хочет, чтобы его дети преуспели в этом мире, но его стремление к личной власти и стремление быть во всем справедливым вступают в противоречие друг с другом и блокируют его желание. Третий хочет написать книгу, но испытывает сильную головную боль или смертельную усталость всякий раз, когда не может сразу же сформулировать то, что он хочет сказать. В этом примере ответственность за неудачу лежит на идеализированном образе; т. к. автор является выдающимся писателем, то почему блестящие мысли не должны струиться из-под его пера наподобие кроликов, выпрыгивающих из волшебной шляпы фокусника?

И когда они не рождаются, то он взрывается от ярости на самого себя. Четвертый может иметь ясное представление о реальной ценности того, с чем он хочет выступить на собрании. Но он желает не только выступить так, чтобы произвести самое сильное впечатление и оставить позади всех остальных ораторов, он также хочет понравиться и избежать антагонизма и одновременно предчувствует насмешки из-за экстернализации презрения к самому себе. В результате он не способен думать вообще, и заслуживающие внимания мысли, которые он мог бы высказать, никогда не будут сформулированы. Пятый мог бы быть хорошим организатором, но из-за своих садистских наклонностей , вступает в конфликт со всеми окружающими. Нет необходимости увеличивать примеры, потому что каждый из нас найдет их достаточное число, если посмотрит на себя и тех, кто вокруг него.

Имеется очевидное исключение из этой неопределенности. Иногда невротики проявляют удивительную целеустремленность: мужчины могут жертвовать все, включая и собственное достоинство, ради амбициозно го намерения; женщины могут желать исключительно одной любви; родители могут посвятить себя только своим детям. Такие невротики производят впечатление полной искренности. Но, как мы видели, на самом деле они гонятся за миражом, который, как им кажется, дает решение их конфликтов. Видимая искренность представляет искренность отчаяния, а не проявление целостности личности невротика.

Не одни только конфликтующие потребности и импульсы расходуют и растрачивают впустую энергию невротика. Другие факторы защитной структуры обладают этим же эффектом. Подавление отдельных сторон базисного конфликта вызывает затемнение целых зон личности невротика. Затемненные участки все еще достаточно активны, чтобы препятствовать друг другу, но они не могут быть использованы конструктивно. Таким образом, данный процесс приводит к потере энергии, которая в ином случае могла быть использована для самоутверждения, совместной деятельности или установления дружественных отношений. Стоит упомянуть и еще один фактор — отчуждение невротика от своего «Я», который лишает его двигательной силы. Он может быть хорошим рабочим, может быть способен к значительному усилию под внешним давлением, но он полностью лишается всяких сил, будучи предоставлен самому себе. Это означает не только то, что он не может сделать ничего конструктивного или приятного в свое свободное время, но также и то, что как минимум все его творческие силы могут быть растрачены впустую.

Большей частью разнообразные факторы объединяются и порождают большие области диффузного подавления. Чтобы разобраться и в конечном счете устранить какой-либо один из источников подавления, нам обычно следует возвращаться к нему снова и снова, рассматривая его со всех точек зрения, которые мы обсудили.

Пустая трата энергии или ее неверное направление могут происходить из-за трех главных расстройств, характерных для неразрешенных конфликтов. Первое из них — это общая нерешительность. Она может распространяться на все — от мелочей до вопросов, имеющих величайшее личное значение. Она может выражаться в непрерывном колебании, есть ли с этой тарелки или с той, покупать ли этот чемодан или тот, идти ли в кино или слушать радио. Она может проявиться в неспособности решиться на занятие какой-либо должности или на какой-либо решительный шаг в своей карьере; сделать выбор между двумя женщинами; решиться на развод; принять решение — умереть или продолжать жизнь. Решение, которое должно быть принято и которое являлось бы твердым, представляет для невротика тяжкое испытание и может довести его до состояния паники и изнурения.

Хотя нерешительность невротиков может бросаться в глаза, сами они часто не осознают ее, потому что каждое их усилие избежать принятия решения является бессознательным. Они медлят; они никак не могут собраться; в своих решениях они полагаются на случай или же перекладывают их на кого-нибудь другого. Они способны затемнить предмет обсуждения до такой степени, которая не оставляет никакого базиса для принятия решения. Точно так же бесцельность, следующая из всего этого, не является очевидной для самого невротика. Многочисленные бессознательные уловки, используемые для того, чтобы скрыть неспособность к принятию решений, объясняют сравнительную редкость, с которой аналитики слышат жалобы на то, что в действительности свидетельствует об их расстройстве.

Другим типичным проявлением распыления усилий невротика является общая неэффективность его действий. Здесь я не имею в виду неумение в какой-либо конкретной области, которое могло быть вызвано отсутствием навыков или интереса к предмету деятельности. Также здесь речь не идет о нерастраченных усилиях, которые Уильям Джеймс описывает в одной весьма интересной статье, указывая на тот факт, что энергия появляется тогда, когда не поддаешься первым признакам усталости или давлению внешних обстоятельств28.

Неэффективность в рассматриваемом контексте является следствием неспособности невротика использовать свою основную энергию из-за внутренней амбивалентности своих мотивов. Это выглядит так, как если бы невротик попытался бы проехать на автомобиле с нажатой тормозной педалью; автомобиль неминуемо стал бы терять скорость. Иногда это сравнение является буквальным. Все, чего невротик пытается достигнуть, делается намного медленнее, чем позволяют его способности и трудность самой задачи. Не потому, что он проявляет недостаточное усилие; напротив, он вынужден прилагать неимоверные усилия во всем, чем он занимается. На это у него могут уходить часы — например, чтобы написать простой счет или управлять несложным механическим устройством.

Невротик может бессознательно противиться всему, что он воспринимает как принуждение; он может стремиться к совершенствованию каждой мельчайшей детали; он может быть взбешен на самого себя — как в вышеприведенном примере — из-за неспособности справиться со своими обязанностями с первой попытки. Подобная неэффективность проявляется не только в медлительности; она может также проявиться в виде неуклюжести или забывчивости. Горничная или домашняя хозяйка не будет хорошо выполнять свои обязанности, если втайне полагает, что занимает неподобающее себе положение, т. к. при своей одаренности она должна выполнять умственную работу. Их неэффективность не ограничится, как правило, данной конкретной деятельностью, а распространится на все их усилия. С субъективной точки зрения это означает работу в условиях сильного напряжения, с неизбежно быстрым истощением и потребностью в продолжительном сне. Любая работа в таких условиях разрушает человека точно так же, как разрушается автомобиль, если он движется с включенными тормозами.

Внутреннее напряжение — как и неэффективность — проявляется не только в работе, но также в весьма значительной степени в контактах с людьми. Если невротик захочет быть дружелюбным, испытывая одновременно отвращение к этой идее, т. к. воспринимает ее как необходимость добиваться расположения, будет вести себя высокомерно; если он захочет чего-нибудь попросить, зная, что мог бы потребовать это, будет вести себя жестко; если он захочет утвердить себя и одновременно подчиниться, начнет колебаться; если захочет установить контакты с кем-либо, но предчувствует отказ, будет вести себя нерешительно; если он захочет вступить в сексуальную связь, но одновременно желает фрустрировать своего партнера, станет равнодушным и т. д. Чем более распространена амбивалентность мотивов, тем более напряженна жизнь невротика.

Некоторые невротики осознают подобное внутреннее напряжение; значительно чаще они начинают осознавать, только если специальные условия усиливают его; иногда состояние напряженности поражает их своим контрастом с теми немногими случаями, когда они могут отдыхать, чувствовать себя в покое, быть самими собой. За усталость, порождаемую внутренним напряжением, они обычно винят другие факторы — особую конституцию, большой объем работы, бессонницу. Верно, что любой из этих факторов может иметь некоторое значение, но намного более слабое, чем обычно предполагается.

Третьим характерным расстройством, имеющим значение для нашего обсуждения, является общая вялость. Страдающие ею пациенты иногда обвиняют себя в том, что они ленивы, но на самом деле они не способны обладать этим качеством и наслаждаться им. Они могут иметь осознанную неприязнь к усилиям любого рода и могут рационализировать ее, утверждая, что вполне достаточно, что они обладают идеями и что реализация «деталей», т. е. выполнение всей работы, является уделом других. Неприязнь к напряжению может также проявиться в виде страха, что оно могло бы их погубить. Этот страх понятен, если учесть, что они знают о своей быстрой утомляемости; и он может быть усилен советами врачей, которые придают нервному истощению весьма поверхностное значение.

Невротическая вялость представляет паралич инициативы и действия. В общем, она является следствием сильного отчуждения от себя и отсутствия целенаправленного управления поведением. Длительное переживание неудовлетворенного напряжения делает невротика полностью равнодушным, хотя иногда наступают периоды лихорадочной деятельности.

Из отдельных факторов, способствующих вялости, самыми влиятельными являются идеализированный образ и садистские наклонности. Необходимость совершить последовательное и реальное действие может быть воспринято невротиком как унижающее свидетельство, что он не соответствует своему идеализированному образу; одновременно перспектива сделать что-нибудь, хотя бы самое обычное, настолько устрашает его, что он предпочитает блестяще решить возникшую проблему в своей фантазии. Мучительное презрение к самому себе как необходимое следствие идеализированного образа лишает невротика уверенности, что он может сделать что-нибудь стоящее, зарывая тем самым в зыбучий песок всякое побуждение к деятельности и радость от ее выполнения.

Садистские наклонности, особенно в вытесненной форме (инвертированный садизм), вынуждают невротика отказываться от всего, что напоминает агрессию, в результате чего может последовать более или менее полный психический паралич. Общая вялость представляет особую угрозу, потому что распространяется не только на действия, но и на чувства также. Количество энергии, которое тратится невротиком из-за своих неразрешенных конфликтов, неизмеримо велико.

Поскольку неврозы так или иначе представляют продуют конкретной цивилизации, то подобная преграда человеческим дарованиям и качествам представляет серьезный обвинительный акт данной культуре.

Жизнь с неразрешенными невротическими конфликтами влечет не только распыление усилий, но и двусмысленность в вопросах морального характера, т. е. двойственность моральных принципов и всех чувств, аттитюдов и поведения, на которых держатся отношения невротика с другими и которые влияют на его развитие. И как распыление усилий ведет к бесполезной трате энергии, так и двойственность в моральных вопросах ведет к потере нравственной последовательности и искренности или, другими словами, к ослаблению нравственной целостности. Подобное ослабление порождается противоречащими друг другу позициями, занимаемыми невротиком, а также его попытками скрыть все эти противоречия.

Несовместимость моральных ценностей проявляется в базисном конфликте. Вопреки всем попыткам гармонизировать эти ценности все они продолжают одновременно влиять на поведение невротика. Однако это означает, что ни один из моральных принципов не принимается и не может приниматься всерьез. Идеализированный образ, несмотря на то что включает элементы истинных идеалов, в основном является подделкой, и самому невротику или неподготовленному наблюдателю так же трудно отличить реальный образ от идеализированного, как трудно отличить фальшивую банкноту от настоящей. Как мы видели, невротик может верить — вполне добросовестно, — что он следует идеалам, может критиковать себя за каждый очевидный промах, порождая тем самым впечатление добропорядочного следования своим стандартам; либо он может отравлять себя мыслями и разговорами о ценностях и идеалах. Мое утверждение, что невротик тем не менее не воспринимает свои идеалы серьезно, означает, что они не имеют для его жизни обязывающей силы. Он использует их, когда ему легко или выгодно это, беззастенчиво отказываясь от них в противоположном случае. Мы наблюдали примеры такого поведения в нашем обсуждении зон слепоты и фрагментаризации — примеры, которые были бы немыслимы для людей, серьезно относящихся к своим идеалам. Если бы эти идеалы были подлинные, так же невозможно было бы легко от них отказываться, как в примере с человеком, который совершенно искренне объявляет о своей преданности какому-либо делу, но, поддавшись искушению, оказывается предателем.

В общем, характерными признаками ослабления нравственной целостности личности невротика являются уменьшение искренности и увеличение эгоцентризма. Интересно отметить в этой связи, что в текстах по дзен-буддизму искренность приравнивается к чистосердечности, что совпадает с тем заключением, которое мы получаем на основе клинического наблюдения — именно что ни один человек, расколотый изнутри, не может быть искренним.

Монах: «Я понимаю, что когда лев хватает свою жертву, будь то кролик или слон, он проявляет свою силу полностью; умоляю, скажи мне, в чем эта сила?»

Учитель: «В духе искренности (буквально — в силе отсутствия обмана)». Искренность, т. е. отсутствие обмана, означает «проявление целостности своего бытия», технически известное как «действующая целостность бытия... в котором ничего не скрывается, ничего не выражается двусмысленно, ничего не растрачивается впустую. Когда человек ведет подобный образ жизни, говорят, что он — золотоволосый лев; он — символ мужества, искренности, чистосердечности; он — божественный человек»29.

Эгоцентризм представляет моральную проблему, поскольку заставляет других быть средством удовлетворения личных потребностей невротика. Вместо того чтобы считать других подлинно человеческими существами и относиться к ним соответствующим образом, невротик видит в них только средство достижения своих целей. Они обязаны быть спокойными или нравящимися для ослабления собственной тревожности невротика; они должны производить впечатление, чтобы поднять уровень его самоуважения; их следует обвинять, потому что невротик не может брать вину на себя; они должны быть проигравшими, потому что невротик должен быть победителем и т. д. Конкретные способы проявления указанных нарушений нравственной целостности меняются от индивида к индивиду. С большей частью из них мы уже сталкивались при рассмотрении других вопросов, и здесь нам необходимо лишь более систематически изложить суть дела. Я не буду пытаться входить во все детали. Это сложно хотя бы по той причине, что мы еще не обсуждали садистские наклонности и вынуждены отложить их анализ по той причине, что они представляют конечную стадию развития невроза. Начнем с самого очевидного.

Каким бы ни было течение невроза, бессознательные претензии всегда являются его фактором. Хорошо известными являются следующие.

Претензия на любовь. Разнообразие чувств и усилий, охватываемых термином «любовь» или субъективно ощущаемых как любовь, поражает. Он может обозначать паразитические ожидания со стороны человека, который чувствует себя слишком слабым или опустошенным, чтобы жить своей собственной жизнью30. В более агрессивной форме любовь может выражать желание эксплуатировать партнера, извлечь выгоду из его успеха, престижа и власти. Этот термин может обозначать потребность завоевания кого-нибудь и празднования победы над ним или потребность соединения со своим партнером, чтобы жить с ним, возможно ради удовлетворения садистских влечений. Он может подразумевать потребность быть обожаемым для подтверждения идеализированного образа невротика.

По известной причине, из-за которой любовь в нашей цивилизации редко представляет подлинное чувство, жестокое обращение и предательство доминируют. Поэтому мы и живем с ощущением, что любовь превращается в презрение, ненависть или равнодушие. Но любовь не колеблется в столь больших границах. Дело в том, что чувства и усилия, побуждающие к псевдолюбви, так или иначе становятся явными. Нет необходимости говорить, что эта претензия действует в отношениях между родителями и детьми, между друзьями так же, как и в сексуальных связях.

Претензия на доброту, неэгоистичность, симпатию и т. п. сродни претензии на любовь. Она характерна для подчиненного типа и усиливается определенной разновидностью идеализированного образа точно так же, как потребностью подавлять агрессивные влечения.

Претензия на интерес ко всему и знание всего самая заметная у тех невротиков, которые отчуждены от своих эмоций и убеждены, что жизнью можно управлять с помощью одного разума. Они вынуждены претендовать на то, что все знают и всем интересуются. Но эта претензия проявляется также, хотя и более скрытым образом, у тех, кто, по-видимому, предан какой-либо профессии и, не осознавая этого, использует этот интерес как средство достижения успеха, власти или материального благополучия.

Претензия на честность и справедливость наиболее распространена среди представителей агрессивного типа, особенно в сочетании с садистскими наклонностями. Они разоблачают претензии на любовь и дружбу у других и убеждены, что т. к. не подвержены распространенному лицемерию изображать благородство, патриотизм, благочестие или что-нибудь еще в таком же роде, то особенно честны. На самом деле они также лицемерят, но по-своему. Отсутствие у них распространенных предубеждений может представлять слепой негативистский протест против любых традиционных ценностей. Их способность говорить «нет» может оказаться не проявлением силы, а желанием осмеять и унизить. Желание эксплуатировать по степени значимости может стоять сразу же за эгоизмом, законность которого они открыто признают.

Претензию на страдание следует обсудить более детально из-за противоречащих друг другу точек зрения по ее поводу. Аналитики, строго следующие теориям Фрейда, разделяют вместе с обычными людьми убеждения, что невротик желает чувствовать себя оскорбленным, беспокоящимся, обладает влечением быть наказанным. Данные, подтверждающие идею о том, что невротик нуждается в страдании, хорошо известны. Но термин «желает» в действительности обозначает множество интеллектуальных прегрешений самих аналитиков.

Авторы, которые выдвигают эту теорию, недооценивают тот факт, что невротик страдает от гораздо большего числа причин, чем осознает, и что обычно он начинает осознавать свое страдание только тогда, когда начинает выздоравливать. Более важно то, что они, по-видимому, не понимают, что страдание от неразрешенных конфликтов неизбежно и абсолютно независимо от желаний невротика.

Если невротик позволяет своей личности расколоться на части, то он, конечно, наносит этот ущерб себе не потому, что желает себе вреда, а потому, что к этому его влечет внутренняя нужда. Если невротик страдает от самоунижения и подставляет обе щеки, то он по крайней мере бессознательно, ненавидит такое поведение и презирает себя за это; но он в таком ужасе от своей агрессивности, что вынужден впасть в другую крайность и позволить оскорблять себя тем или иным способом.

Другим характерным обстоятельством, способствовавшим формированию идеи о склонности невротика к страданию, является склонность к преувеличению или драматизации любого несчастья. Верно, что с помощью страдания можно чувствовать и обнаруживать скрытые мотивы. Страдание может скрывать просьбу о внимании или прошение; оно может бессознательно использоваться с целью эксплуатации; оно может быть выражением вытесненной мстительности и использоваться тогда как орудие приведения в действие санкций. Но учитывая внутреннюю зависимость всех этих функций, они являются единственными способами, открытыми невротику, достижения определенных целей. Также верно, что невротик часто приписывает своему страданию ложные причины и, таким образом, создает впечатление, что он страдает без достаточных оснований. Так, он может быть безутешным в своем несчастье и видеть его причину в своей «виновности», тогда как на самом деле он страдает от несоответствия своему идеализированному образу. Или он может чувствовать себя потерянным, оставшись один без любимого человека, и хотя он приписывает это чувство своей глубокой любви, в действительности же, т. к. расколот в своей основе, он не может перенести свое одиночество. Наконец, он может исказить свои аффекты и верить, что страдает в тот момент, когда на самом деле весь переполнен яростью.

Например, женщина может думать, что она страдает, если ее любовник не прислал письмо к указанному сроку, но в действительности ее раздражение вызвано желанием, чтобы все происходило точно в соответствии с ее желаниями, или чувством унижения от отсутствия внимания. В этом примере страдание бессознательно предпочитается осознанию ярости и невротических влечений, ответственных за нее, и приобретает особое значение, потому что позволяет скрыть двойственность, присущую любовной связи этой женщины. Однако ни из одного из приведенных примеров не следует, что невротик испытывает потребность в страдании. Реально следует только то, что невротик испытывает бессознательную претензию на страдание.

Новой разновидностью ослабления нравственной целостности личности является развитие бессознательного высокомерия. Напомню, что я понимаю под этим безосновательное приписывание невротиком самому себе качеств, которыми он не обладает или обладает, но в меньшей степени, чем на самом деле, и его бессознательную претензию на этом основании предъявлять требования и унижать других. Невротическое высокомерие бессознательно в том смысле, что невротик не осознает ни одной фальшивой претензии. Различие в данном случае проходит не между сознательным и бессознательным высокомерием, а между высокомерием, которое бросается в глаза и которое скрывается за сверхскромным и извиняющимся поведением. Это различие состоит в степени проявляемой агрессивности, а не в степени выражаемого высокомерия. В одном случае невротик открыто требует исключительных прав; в другом он обижается, если их не дают ему добровольно. Что отсутствует в каждом из этих случаев, это можно было бы назвать реальной скромностью, т. е. признанием — не только на словах, но и с эмоциональной искренностью— недостатков и несовершенства людей в целом и своего в частности. Согласно моему опыту, каждый пациент испытывает отвращение к мыслям и слухам о своих возможных недостатках. Это особенно справедливо для пациентов со скрытым высокомерием. Он скорее безжалостно отчитает себя за то, что проглядел что-то, чем допустит вместе со св. Павлом, что «наше знание фрагментарно». Он скорее осудит себя за легкомысленность и лень, чем допустит, что не может быть продуктивным все время. Надежнейшим симптомом скрытого высокомерия является очевидное противоречие между самообвинением, с его извиняющимся аттитюдом, и внутренним раздражением к любой критике или пренебрежению со стороны других. Часто требуется тщательное наблюдение, чтобы обнаружить эти раздражающие чувства, потому что очень вероятно, что сверхскромный тип вытеснит их.

Но в действительности он может быть как нуждающейся, так и откровенно высокомерной личностью. Его критика других не менее уничтожающа, хотя внешне она выглядит как самоунижающее восхищение. Тем не менее втайне он требует такого же совершенства от других, как и от самого себя, что означает, что ему недостает подлинного уважения к конкретной индивидуальности других.

Другой моральной проблемой является неспособность невротика занять определенную позицию и связанную с ней ненадежность. Невротик редко занимает позицию в соответствии с объективными качествами личности, идеи или причины, скорее он основывается на своих эмоциональных потребностях. Поскольку они противоречивы, то одна нравственная позиция легко может быть заменена на другую. Поэтому многие невротики легко колеблются, как бы бессознательно подкупленные соблазном получить еще больше любви, престижа, признания, власти и «свободы». Это относится ко всем личным отношениям невротика — как индивида, так и члена группы. Они часто не могут позволить себе какое-нибудь чувство или мнение о другой личности. Какая-нибудь совершенно пустая сплетня может изменить их мнение. Какая-нибудь неприятность или оскорбительное равнодушие или то, что ощущается ими в качестве таковых, может стать достаточным основанием, чтобы бросить «очень хорошего друга». Какая-нибудь неожиданная трудность может превратить их энтузиазм в равнодушие.

Они могут менять свои религиозные, политические или научные взгляды в зависимости от какой-нибудь личной привязанности или чувства обиды. Они могут отстаивать какую-нибудь точку зрения в личном разговоре и изменить ее при малейшем давлении со стороны авторитетного специалиста или группы, часто не осознавая, почему они изменили свое мнение или что они изменили его вообще.

Невротик может бессознательно избегать очевидного колебания, не принимая немедленного решения, «не становясь ни на чью сторону», оставляя открытой каждую альтернативу. Он может рационализировать этот аттитюд, указывая на действительные трудности ситуации, или может побуждаться компульсивным требованием «справедливости».

Без сомнения, подлинное стремление к справедливости очень ценно. Также верно, что честное желание быть справедливым создает дополнительные трудности в занятии ясной позиции во многих ситуациях. Однако справедливость может быть компульсивной частью идеализированного образа и ее функция тогда состоит в том, чтобы сделать процесс занятия позиции необходимым, позволяя невротику одновременно чувствовать себя «помазанным» быть выше борьбы предубеждений.

В этом случае существует тенденция оказаться неспособным убедиться, что эти две точки зрения в действительности не так уж и противоречат друг другу или что оба спорщика могут быть правы. Только псевдообъективность мешает невротику признать основные результаты в любом спорном вопросе.

По этой причине существуют большие различия среди разных типов невроза. Самую сильную целостность личности следует искать у тех по-настоящему обособленных личностей, которые остались в стороне от водоворота невротического соперничества и невротических привязанностей и которых не легко соблазнить «любовью» или амбициозной целью. Кроме того, их аттитюд постороннего наблюдателя часто позволяет им достигать значительной объективности в своих суждениях.

Но не каждая обособленная личность может занимать определенную позицию. Невротик может испытывать такую неприязнь к участию в спорах или принятию какого-либо опасного своими последствиями решения, что даже мысленно он не формулирует ясно свою точку зрения и либо путается в своих проблемах, либо в лучшем случае различает добро и зло, обоснованность и необоснованность, не приходя при этом ни к какому собственному убеждению.

Агрессивный тип, с другой стороны, как кажется, противоречит моему утверждению, что невротик испытывает трудность в выражении своей точки зрения. Особенно если он склонен к ригидной справедливости, то кажется, что он обладает неординарной способностью к формулировке последовательных мнений, к их защите и верности им. Но это впечатление обманчиво. Этот тип выглядит последовательным слишком часто из-за своего упрямства, а не из-за того, что он обладает подлинными убеждениями. Поскольку упрямство служит так же для подавления всех внутренних сомнений невротика, то его мнения часто носят догматический или даже фанатический характер. Кроме того, его может соблазнить перспектива власти или успеха. Его податливость ограничена пределами, очерченными его стремлением к подчинению и признанию.