— Помнишь, ты рассказывал, как ужинал однажды у каких-то ирландцев?
— Чего-то не припомню.
— Ну, когда ты водил меня завтракать в Грот Кошерной Морской Пищи «Эй, на встречном космическом!»
— Завтрак помню, но что я там рассказывал — хоть убей.
— Какой-то… какой-то ребенок ползал у всех под ногами, ты взбесился и пнул его.
— Господи ты Боже! — засмеялся Уинтер. — Ну конечно! Это было в куполе Дублин. Никогда не забуду, как все прямо окаменели от ужаса. Поступок жуткий, кто бы спорил, но ты себе не представляешь, какое это было занудное сборище.
— А ребенок посмотрел на тебя с обожанием.
— Точно. Лайаму уже лет восемь, и он все еще меня обожает. Пишет мне письма на гэльском. Можно подумать, у этого мальчишки врожденная страсть такая — чтобы его пинали.
— Роуг, — негромко сказала Деми. — А ведь ты и меня пинал.
— Я? Пинал?
Уинтер был поражен, его охватила непривычная дрожь, по всей коже пробежали мурашки Откровенные предложения встречались ему и прежде, но не в такой же форме.
«Я что, делал ей авансы?»
«Неужели она ощутила взаимное между нами притяжение, о котором я сам никогда и не подозревал?»
«А может, я вру?»
«Может, я все время только этого и хотел?»
Все эти противоречивые, взаимоисключающие вопросы метались в голове Уинтера, но искать на них ответы было уже поздно. Он встал, притворил дверь комнаты, поставил стул прямо перед стулом девушки, сел и взял ее за руки.
— Что с тобой, Деми? — Сейчас он говорил нежно, без следа прежней иронии. — Безнадежная любовь?
Деми кивнула и начала тихо всхлипывать. Роуг осторожно вложил ей в руку носовой платок.
— Надо быть очень храброй, чтобы сказать такое. И давно это у тебя?
— Я не знаю. Это… это просто как-то вот случилось.
— Прямо сейчас?
— Нет, не сейчас… как-то само собой случилось.
— А сколько тебе, радость моя, лет?
— Двадцать три.
— И ты любила кого-нибудь раньше?
— Это все не то, я никогда не встречала таких, как ты.
Уинтер внимательно оглядел безнадежно ревущую девочку с узкой талией и большой грудью. А потом тяжело вздохнул.
— Послушай, — начал он, осторожно подбирая слова. — Во-первых, я очень тебе благодарен. Ведь такое вот предложение любви — все равно что сокровище на конце радуги, оно достается совсем немногим. Во-вторых, я тоже могу тебя полюбить, но ты должна понять почему. Когда предлагается любовь, ответом может быть только любовь, тут нечто вроде шантажа, только шантаж этот — прекрасен. И я сейчас развлекаю тебя такими вот до тупости очевидными истинами с единственной целью, чтобы ты не промочила мой носовой платок насквозь.
— Я знаю, — кивнула Деми. — Тебе всегда можно верить.
— Так что получить меня можно. Я и вообще маньяк по части женщин — единственный, наверное, мой порок, — а сейчас девушка нужна мне, как никогда, только… Посмотри сюда, Деми, и слушай меня внимательно. Тебе достанется только половина мужчины, а может, и меньше. Большая часть меня принадлежит работе.
— Потому ты и гений.
— Прекрати это слюнявое обожание!
Уинтер резко встал, подошел к огромной карте Солнечной системы и начал ее изучать — без особого, правда, интереса.
— Боже милосердный, так ты и вправду твердо решила меня заарканить?
— Да, Роуг. Мне и самой это не нравится… да.
— И что, никакой пощады? Наш покойный друг, великий Роуг Уинтер подшиблен влет мэримонтской тихоней, каковой факт снова и непреложно доказывает, что я — придурок, способный сказать «нет» кому угодно, кроме девушки.
— Ты боишься?
— Конечно, боюсь, только куда же мне деться? Хорошо, давай начнем.
Деми с разбегу бросилась Уинтеру в объятья и поцеловала его плотно сжатые губы.
— Мне нравится, какой у тебя рот, — пробормотала она, задыхаясь. — Твердый, крепкий. И руки тоже крепкие. Роуг… Роуг…
— Это потому, что я — маори, дикарь.
— Таких как ты вообще больше нет.
— А нельзя ли приглушить малость это благоговение? У меня и так хватает тщеславия.
— Господи, никогда бы не поверила, что получу тебя.
— Да? Расскажи кому другому. Прошу вас. Высокочтимые святые предки царственного семейства Юинта, — молитвенно возвел глаза к потолку Роуг, — благородные короли, пятнадцать поколений правившие маори, те, чьи души покоятся в левом глазе Те Юинты… прошу вас, не дайте этой паучихе сожрать меня с потрохами.
Деми восторженно присвистнула и захихикала.
— Что может поделать благородный дикарь, когда на него нацелилась девица? Он окружен, он обречен, он пропал безвозвратно.
— В левом глазе? — уточнила Деми.
— Ага. А ты что, не знала, что душа обитает в левом глазе? У маори это каждому ребенку известно.
Зажмурив правый глаз, он посмотрел на светившуюся восторгом и предвкушением девушку.
— Какого черта, Деми. Пойдем, отметим это дело, только теперь я не тебя буду накачивать, а надерусь сам. Чтобы приглушить свои страдания.
Деми снова присвистнула.
Сперва ей потребовалось по-кошачьи обследовать всю квартиру, осмотреть, иногда — бегло, иногда — подолгу любуясь, всю мебель, все картины, книги и кассеты, все сувениры, собранные по различным уголкам Солнечной системы. Деми изумленно — и несколько старомодно — приподняла бровь при виде шестифутовой ванной (предмета совсем еще недавно — до наступления эры Мета — незаконного), недоверчиво покосилась на японскую кровать — толстый белый матрас на огромном брусе черного дерева — и слегка застонала при виде кошмарного беспорядка в студии.
— А чем я тебе понравилась?
— Когда?
— Когда поступила на работу в «Солар».
— С чего это ты решила, что я обратил на тебя внимание?
— Ты позвал меня в ресторан.
— На меня произвела впечатление твоя непоколебимость.
— Какая, конкретно, непоколебимость?
— В борьбе за предоставление Вулкану достойного места в братской семье планет.
— Никакого Вулкана не существует.
— Вот потому-то ты мне и понравилась.
— А что это у тебя в шкатулке?
— Лицо фарфоровой куклы. Я нашел его на Марсе, в куполе Англия. Подобрал из мусора и без ума влюбился.
— А вот это?
— Кончай, Деми. Ты что, вознамерилась изучить всю мою прошлую жизнь?
— Нет, но ты все равно скажи. Такая странная штука.
— Это — слезка из Башни Драгоценностей, которая на Ганимеде, в куполе Бурма.
— Башня Драгоценностей?
— Они делают синтетические драгоценные камни ровно тем же способом, как столетья назад в дроболитейных башнях делали дробь. В тот раз отливали красные рубины, эта капелька не получилась сферической, вот ее и отдали мне.
— Такая интересная, внутри словно цветок.
— Да, это и есть изъян. Хочешь, подарю?
— Нет, благодарствую. Я намерена получить с тебя нечто большее, чем порченные рубины.
— Вот уже и агрессивность появляется, — сообщил Уинтер стенам своей гостиной. — Загнала меня в угол и решила, что теперь можно не скрывать истинное свое лицо.
— А чем понравился тебе я, когда ты увидела меня в «Солар»?
— Как ты двигаешься.
— Это что — язык на плечо и едва волочу ноги?
— Господи, да ты что! Твой ритм.
— В действительности я — негр, у нас врожденное чувство ритма.
— Какой ты там негр, ты даже не настоящий маори. — Деми чуть тронула его щеку кончиками пальцев. — Я знаю, откуда эти шрамы.
Роуг чуть опустил свои очки.
— Ты все делаешь как-то четко, размеренно. — Она несколько раз качнула рукой. — Словно ритм-секция оркестра. И двигаешься, и говоришь, и шутишь…
— А ты что, никак на музыке задвинутая?
— Вот я и захотела попасть тебе в такт.
Уинтер замер, не донеся рубиновую слезку до шкатулки; лучи вечернего солнца осветили Деми под неожиданным углом, и на мгновение она стала похожей на Рэйчел Штраус из «Солар Медиа», с которой у него были когда-то весьма сложные и запутанные отношения.
Уинтер начинал чувствовать себя несколько неуютно, с прежними девушками такого не бывало.
— Невнятное у нас какое-то начало получается, — пожаловался он.
— С чего это ты решил? А по моему — сплошные игры и веселье.
— Кто тут веселится?
— Я.
— А я что должен делать?
— Лови мелодию и подыгрывай.
— Каким ухом, левым или правым?
— Средним. Там, кажется, пребывает твоя душа?
— В жизни не встречал таких бредовых и наглых девиц.