Помоги проекту - поделись книгой:
— Какое? — спросила я. — Что девочки боятся щекотки?
— Конечно же нет. Что ее брат — гений.
— В области вышивания бусами?
— Покрутите шариками, мадам. Одна группа из восьми бусин, нет четырех; одна из двух, нет одной. Королевское дитятко считало в двоичной системе. Один-нуль-один-нуль равно десяти.
— Это же было совсем просто, — повторил Уинтер.
— Чего? Просто? — негодующе фыркнул Йейл. — Просто неграмотный голозадый ребенок из племени маори взял себе и открыл двоичную систему счисления. Ну, я, конечно же, договорился с королем Те Юинтой, отвез Р-хрюк-Г на Землю, заменил маловразумительное имя мальчишки на простое английское Роуг Уинтер и взялся за его образование. И тут возникла неожиданная проблема: в какую, спрашивается, дыру надо заткнуть ребенка с гениальными способностями по части структур?
— Математика? — неуверенно предположила я.
— Это было номер два. Из-за личных моих склонностей номером первым стало искусство. Парень поехал в Париж, начал с блеском, но затем как-то поскучнел и бросил занятия. Потом математика в МТИ — с тем же результатом. Архитектура в Принстоне, бизнес в Гарварде, музыка в Джуллиардской школе, медицина в Корнеллс, конструирование куполов в Тальесине, астрофизика в Паломаре — везде одна история: блестящее начало, потеря интереса, отчисление.
— Все эти науки какие-то узкие, раздельные, — пожаловался Уинтер. — Части целого, совершенно друг с другом не связанные. А мне было нужно именно целое.
— К моменту, когда у меня окончательно опустились руки, этот красавец достиг уже совершеннолетия, так что подумал я, подумал — и выгнал его.
— Сопроводив это поркой, — Уинтер съежился, словно от страха и боли.
— Сопроводив это тысячей кредитов на Wanderjahr и строгим указанием: не возвращаться, пока не выяснишь, чего же ты, собственно, хочешь. Честно говоря, я ожидал, что он приползет на брюхе, нищий, оборванный и послушный…
— Как холоп и негодяй.[10]
— А это откуда? — поинтересовалась я.
— Гамлет, акт второй, сцена вторая, — прошептал Уинтер. — Потихоньку от Йейла я занимался английской литературой, только об этом — никому, ладно? Ну, знаете, это такой курс — писатели Англии, части первая и вторая. Здесь тоже провалился, — добавил он. — Благодаря излишествам в употреблении миног.
— И представьте себе мое удивление, когда вваливается этот молодой человек, целенький и веселенький, с карманами, буквально лопающимися от денег, и пленкой, описывающей самое потрясающее интегрирование, какое в жизни своей видела наша Солнечная система. Вы все, вероятно, помните бестселлер «В ногу». Роуг связал азартные игры на Луне…
— Я успел преумножить любезный дар доктора до сотни тысяч, но тут пошли разговоры, и меня перестали пускать в казино, — рассмеялся Уинтер. — А заодно стали обзывать ирландским жуликом.
— …с урожаем кукурузы в Канзасе, с Мета на Тритоне, модами на Ганимеде, феминистическим движением на Венуччи, аукционами произведений искусства на Каллисто — связал все это в структуру, охватывающую всю Солнечную систему, структуру, совершенно — после его книги — очевидную, хотя никто ее прежде не замечал. «Слава Тебе, Господи, — вздохнул я, — наконец-то он себя нашел». Он оказался синэргистом.
Фея и Синэргист
Синэргия, сущ. Совместное действие или функционирование. Согласованное действие нескольких отдельных сил, происходящее так, что суммарный результат превышает сумму результатов раздельного действия этих сил.
Не думайте, что синэргическое чувство Роуга Уинтера откликалось на любую структуру и конструкцию, были у него и слепые (глухие) пятна, многие из них — тривиальные, некоторые — серьезные. Наиболее серьезным оказался тот факт, что он реагировал на структуры трех языков, но осознавал это только в отношении двух из них. Вот тут-то и лежит причина, ввергнувшая его в пучину бедствий.
Уинтер говорил на солярном-вербальном — ведь он был инквизитором (в двадцатом веке это называлось «расследующий репортер»), и слова, понятные во всей системе, служили ему рабочим инструментом. Он знал и понимал сома-гештальт (в двадцатом веке это называлось «язык тела»); общаясь в ходе своих расследований с превеликим множеством незнакомых людей самого различного положения, он по прямой необходимости научился понимать, что именно они недоговаривают, что кроется за произносимыми ими словами.
Все это Уинтер знал, а не знал он того, что откликается на сигналы Anima Mundi, которая, собственно, и порождала его необыкновенное синэргическое ощущение структур. Когда-то я считала причиной такой гиперчувствительности страшное потрясение, полученное им в младенческом возрасте, при крушении корабля. Теперь-то понятно, что все дело в эксперименте Круппа и Декко, а загадочная величина икс, квадратично возросшая у Роуга, — то, что я называю про себя «видение». Именно благодаря этому чувству он видит в разрозненных вроде бы фактах и событиях черты, позволяющие связать их в синэргичное единство.
Anima Mundi — это Мировая Душа, лежащая в основе всего бытия. По латыни Anima — дыхание, жизнь, душа, а Mundus — мир, вселенная. Anima Mundi — космический дух, преисполняющий все живые существа и даже — как считают некоторые — все неодушевленные предметы. Я и сама в это верю. У старого дома всегда есть и свой дух, и свой норов. Вы встречали, вероятно, картину, недовольную местом, отведенным ей в дому и прямо-таки бунтующую, наотрез отказываясь висеть прямо? А стулья? Разве они не требуют к себе внимания, толкая проходящих мимо? А хмурые лестничные ступеньки, норовящие подставить нам ножку?
Почти все мы откликаемся на голос Души и находимся под ее влиянием. Мы воспринимаем некоторые очевидные вещи — «душу», «вибрации», «экстрасенсорику», по разному чувствуем себя при разной погоде, ночью и днем, но не способны понять, что это — лишь крохотные наружные грани Мировой Души, лежащей в основе всего сущего.
Роуг Уинтер чувствовал ее влияние лучше, чем кто-либо другой и в то же время абсолютно об этом не догадывался. Он воспринимал основополагающие структуры, хорошим примером чего может служить случай, рассказанный фламандской девушкой.
Выполняя задание на Марсе, Роуг решил устроить себе выходной и отправился в валлийский купол порыбачить в соленом озере — там стараниями местных жителей водились целаканты, четвероногие рыбы, чудом сохранившиеся на Земле с мелового периода. Он забрасывал блесну на восток, навстречу стаям этих диковин, которые имели привычку кормиться, передвигаясь с востока на запад. Неожиданно — сам-то Уинтер считал, что придумал способ перехитрить рыбу, но в действительности неосознаваемое седьмое чувство заставило его подчиниться приказу Anima Mundi — неожиданно он развернулся и начал бросать блесну на запад.
Рыба не клевала. Прошло несколько минут, и на пустынном берегу появилась девушка с густой копной темно-золотистых волос; вся ее одежда ограничивалась коротко обрезанными джинсами. Опустив на землю две тяжелые продуктовые сумки, которые она несла без помощи нуль-гравитации, девушка растерла уставшие руки, улыбнулась и сказала:
— Привет.
Французский акцент мгновенно очаровал Уинтера; к тому же незнакомка не уставилась на маорийские знаки королевского достоинства, и это переполнило его благодарности.
— Добрый вечер. Куда вы идете?
— Я приехала сюда погостить, живу в соседнем поселке. А сейчас ходила покупать dineur.[11]
— А откуда вы приехали?
— С Каллисто.
— Я считал, что на Каллисто сплошные голландцы.
— Вы никогда не visite Каллисто?
— Пока не приходилось.
— Там совсем не сплошные Hollandeux.[12] Это же Бенилюкс, comprendez? Там и Фламандия, и Бельгия, и Люксембург… Я из фламандского купола. А вы рыбу ловите?
— Как видите. Хотите рыбу на dineur? — Уинтер подтянул блесну. — Поплюйте на нее, — предложил он девушке, — тогда точно повезет.
Беспардонная, конечно, ложь, но если перед тобой такое личико и такая грудь…
Девушка смущенно замялась и плюнула на блесну — очень деликатно — только тогда, когда рыболов отвел глаза в сторону. Уинтер забросил на глубокое место, начал короткими рывками выбирать леску и вдруг почувствовал, что на крючок попалась очень большая рыба. Он громко рассмеялся, сам не веря своей удаче, и начал подтягивать рыбу — действительно тяжеленную: девушка буквально приплясывала от возбуждения. Леска становилась все короче и короче, последний рывок — и на берегу оказалось детское тельце.
— Dieu![13] — буквально простонала девушка. — Это же fille[14] Меганов. Она утонула, а тело никак не могли найти.
— Матерь Божья. — Отцепив от крошечного купальника крючок, Уинтер взял мертвую девочку на руки. — Куда ее отнести?
А что причиной всему его седьмое чувство, бессознательно откликнувшееся на призыв Anima — об этом ни малейших подозрений. Несбалансированная смерть должна была найти свое место в общей структуре Мировой Души, вот почему его и потянуло на запад. Обошлось бы, конечно, и без нашего героя. Нашлись бы другие естественные факторы, готовые откликнуться на призыв, но под рукой был Роуг Уинтер со своим видением — он-то и оказался первым.
А способность делать неожиданные открытия, случайно находить то, о чем даже не помышлял? Она его забавляла, она его удивляла, но и здесь он не усматривал какого-то там влияния какой-то там Души. Идешь себе потихоньку из пункта А в пункт Б, никого не трогаешь — и вдруг расшибаешь ногу о подвернувшееся на пути Х — ну как Гершель наткнулся на Уран. Именно эта способность и сделала Роуга нашим «Пойнтером».
Дальнейшие сведения об Уинтере извлечены из досье по проблеме Мета
У него была странная память. Он великолепно, до микроскопических подробностей, помнил формы — но не цвета. Он помнил сюжеты и логику всего, что читал или видел, — но не адреса и телефонные номера. Он помнил в лицо каждого, с кем встречался в течение всей своей жизни, — но не их имена. Он вспоминал свои любовные увлечения в форме структур, совершенно неузнаваемых для дам, бывших предметом оных увлечений.
Он подвергнул себя весьма рискованной внутричерепной операции по вживлению искусственных синапсов, в результате чего получил прямую телепатическую связь со своим компьютером. Уинтер думал, а компьютер записывал, печатая и/или графически иллюстрируя его соображения. Использование столь передовой методики доступно очень немногим. Тут необходимо полное сосредоточение — никаких случайных ассоциаций.
Чтобы разобраться в структуре, чтобы различить основу ткани событий, для этого он был готов на все — лгать, обманывать, очаровывать, воровать, принуждать, унижаться перед кем угодно и каким угодно образом, нарушать любую из Десяти Заповедей плюс Одиннадцатую (Не Дай Себя Сцапать). Да и нарушал их почти все — в ходе исполнения служебных обязанностей.
Возраст — тридцать три года, рост — шесть футов полтора дюйма, вес — сто восемьдесят семь фунтов, физическая форма — отличная. Разведен. Бывшая его жена, прелестная девушка с Луны, из купола Фриско, имела гибкое тело пловчихи, узкий разрез темных глаз, большую грудь и белокурые волосы, собранные обычно в высокую прическу — тип, никогда не оставлявший Уинтера равнодушным. Каждую свою фразу она украшала жаргоном, лунным по происхождению, но распространившимся со скоростью эпидемии: «Я от тебя торчу, сечешь? Только спать хочется — крыша едет, без понта. Надо давануть минут шестьсот».
Очаровательная, легкомысленная, неизменно веселая, она — увы! — не страдала избытком интеллекта, так что брак распался. Уинтер любил женщин, но только как равных. Одна из его пассий — из той же самой, естественно, тощей грудастой породы — съехидничала как-то, что он и сам, пожалуй, не устроил бы себя в качестве равного.
Титанианская фея с этой задачей справилась.
Один день синэргии, а расхлебывай потом всю жизнь.
Уинтер только что вернулся с Венуччи, где собирал материал по местному феминистическому движению. Вернулся в шоке, тем более сильном, что кровавая стычка в куполе Болонья казалась совершенно лишенной смысла. Произошла эта стычка вечером предыдущего дня, предыдущего — это значит предшествовавшего Дню, Который Изменил Его Жизнь.
Квартира Роуга занимала целый этаж ротонды Beaux Arts,[15] комплекса, выстроенного в старом эдвардианском стиле, с панорамными окнами, каминами, а главное — толстыми стенами, защищавшими творцов друг от друга. В надежной звукоизоляции тонули и жалобные вопли колоратурных сопрано, пытающихся совладать со своими колоратурами, и электронное громыхание «Галактического гавота в соль миноре», и безостановочное бормотание какого-то типа, диктовавшего оксфордский словарь английского языка для перевода его на новояз.
Берлога была старомодной и в точности соответствовала вкусам Уинтера — просторная гостиная с георгианской мебелью, маленькая кухня, умывальная комната с огромной шестифутовой ванной, две спальни — одна большая, другая — совсем маленькая. Маленькая спальня аскетичностью своей походила на монашескую келью, а большая — на бардак, такой беспорядок царил в этой комнате, превращенной в студию. Стены ее были увешаны полками с книгами, пленками, кассетами, компьютерными программами: здесь же стоял стол, размерами подходивший для какого-нибудь конференц-зала, но исполнявший роль письменного, а также компьютер, тот самый, с которым Уинтер имел телепатическую связь — прекращая работу с ним, нужно было обязательно проверить, заблокирован ли вход, иначе машина писала без разбора все, о чем думал ее хозяин. Ну и, конечно, кипы бумаги, груды чистых кассет, на полу — вороха старых статей, и, словно змеи, заждавшиеся Лаокоона и его сыночков, извиваются какие-то драные пленки.
Ошарашенный и мрачный, Уинтер не стал распаковывать дорожную сумку и даже не переоделся — хотя лайнеры Алиталии не слишком-то знамениты своей чистотой. Вместо этого он вооружился бутылкой виски, уселся в гостиной на диван, закинул ноги на кофейный столик и принялся доводить себя до невменяемости — чтобы хоть немного очухаться. Вчера вечером он убил человека — впервые в жизни.
Чаще всего поворотные моменты судьбы — это действительно моменты, события буквально секундные. Схватка, перевернувшая всю жизнь Уинтера, произошла в полумраке Центральных Садов купола Болонья и продолжалась три секунды. Он пришел сюда на свидание, но вместо опаздывавшей девушки из кустов выскочил здоровенный гориллоид со здоровенным же ножом — и вполне очевидными намерениями.
Многолетние тренировки с детства отточили реакцию Уинтера. Он не противопоставил силе силу — как, видимо, от него ожидалось — а расслабился, упал навзничь, перекатился под ногами замешкавшегося от неожиданности противника и прыгнул ему на спину. Два удара коленом в пах, захват двумя руками правой — вооруженной — кисти, резко хрустнула ломаемая кисть — и правая сонная артерия гориллоида вспорота его же ножом. Все это — за какие-то три секунды свистящей тишины. Умирал нападавший гораздо дольше.
— Ну зачем ты полез, дурак несчастный? Зачем? — Уинтер потряс головой, отгоняя воспоминания.
Тремя рюмками позднее его посетило вдохновение.
— Девушка, вот что мне сейчас нужно. Забыть все эти заморочки и ждать, пока структура прорисуется сама.
— Валяй, — ответил один из многочисленных Роугов, обитавших в его сознании (их там было с дюжину, а то и больше), — только ты ведь оставил свою красную адресную книгу в студии.
— Ну какого, спрашивается, хрена не могу я записывать девушек в прославленную изящной литературой черную книжечку?
— А какого, спрашивается, хрена не можешь ты запоминать телефонные номера? Ладно, оставим глупые вопросы. Ну что, по бабам?…
Он позвонил по трем телефонам — безо всякого успеха. Он выпил еще три рюмки — с успехом более чем удовлетворительным. А потом разделся, улегся в своей монашеской келье на свою японскую кровать, некоторое время ворочался, бормоча под нос какие-то ругательства, и в конце концов уснул. И снились ему совершенно бредовые
структуры
труктуры
руктуры
уктуры
ктуры
туры
уры
ры
ы
Встал Уинтер очень рано и почти сразу вылетел из дома. Сперва — на телестудию, обсудить с продюсером сценарий. Затем — к издателю, скандалить насчет иллюстративного материала. На закуску — в «Солар Медиа». Он проследовал по издательским коридорам, щедро из без каких бы то ни было предубеждений целуя, иногда даже ущипывая всех встречных сотрудниц; этот церемониальный марш завершился в кабинете Аугустуса (Чинга) Штерна. Чинг был главным редактором.
— Набрал на статью, Рогелла?
— Набрал.
— Срок три недели.
— Уложусь. Какой-нибудь пустой кабинет на час или около найдется? Нужно позвонить в уйму мест, а тут еще производственный отдел прислал гранки вычитывать. Они просили сделать прямо сегодня.
— Что за статья?
— «Пространство и дебильность: умственная недостаточность в Е = Mc*2.
— Ни хрена себе! Она должна была уже вчера лежать в лаборатории. Бери комнату для совещаний, Рогелла, на сегодня никаких мозговых штурмов не намечено.
Уинтер устроился в комнате для совещаний, быстро покончил с телефонными разговорами, позвонил в архив, чтобы переписали в свои файлы привезенный с Венуччи материал, пальцами прочитал магнитную пленку гранок — еще одна грань синэргических способностей — впал в дикую ярость, позвонил Чингу Штерну и понес его по кочкам.
Дверь приоткрылась, и в комнату осторожно просунулась голова — с узким разрезом темных глаз и белокурыми, неровно выгоревшими на солнце волосами, уложенными в высокую прическу. Деми Жеру из корректорской.
Уинтер махнул рукой, приглашая девушку войти, а затем той же рукой послал ей воздушный поцелуй, все это — ни на секунду не прекращая лить в интерком поток ругательств.
— Я начал вычитывать гранки этой дебильной статьи, и вдруг оказывается, какой-то сукин сын все переделал! Ну сколько мне раз говорить, чтобы не давали никаким раздолбаям курочить мои тексты? Хотите что-нибудь изменить — чего проще, скажите мне, я сам все сделаю. Мне не нужны в соавторы никакие хитрожопые засранцы!
С треском опустив трубку интеркома, Уинтер обернулся к совершенно перепуганной девушке и одарил ее лучезарнейшей из своих улыбок.
— Деми, ты — истинная услада глаз моих, с трудом разлипающихся после вчерашней пьянки. Подойди поближе, дяденька тебя обнимет. — Он широко раскинул руки и почувствовал, как дрожит все ее тело. — Несравненный ты мой корректор, весь исходный материал по Венуччи ждет.
— А я уже не корректор. — Произношение Деми было по-виргински мягким.
— Только не говори мне, что эти ублюдки уволили мое Сокровище Океана.
— Меня повысили. Теперь я младший редактор.
— Поздравляю! Давно пора, сколько можно закапывать в землю таланты умненькой девочки из… как там назывался этот твой дурацкий колледж?
— Мэримонт.
— Во-во. А зарплату прибавили?
— Увы.
— Вот же гады! Ничего, все равно отметим. Идем сейчас куда-нибудь, и я напою тебя в стельку.
— Вряд ли захочешь, Роуг.
— А чего это?
— Ну… мне дали первую работу… это оказалась твоя олигофренная статья.
— Ты хочешь сказать, что ты и есть тот самый сукин сын, который?… И ты слышала, как я орал все это в трубку? — Уинтер громко расхохотался и чмокнул густо покрасневшую девушку. — Вот тебе первый урок, как надо со мной обращаться. А материал по феминисткам — он что, тоже пойдет к тебе?
— Меня приставили к тебе постоянно, — смущенно кивнула Деми. — Это поможет мне набраться опыта, полагает мистер Штерн.
— Очень интересно, какой именно опыт имеется в виду. Ну что ж! Полюбуйтесь, перед вами — Деми Жеру, дьяволица из Диксиленда, а отныне — мой личный редактор!
Глубоко, судорожно вздохнув, девушка опустилась на один из стульев. Сейчас в ней сквозила трогательная смесь решительности и страха.
— Мне бы хотелось совсем другого.
— Да?
Поделиться книгой: