Евгений Лукин
Бал
был
бел
Сколько потеряла «большая литература», когда присвоила жанровой прозе ярлык недолитературы, лучше всего понимаешь, читая Евгения Лукина. Лукин — так называемый фантаст. Любимец цеха, лауреат чуть ли не всех жанровых премий. С кем только ни сравнивают его критики: Твен! Зощенко! Салтыков-Щедрин! Гоголь! — невольно выдавая секрет: в фантастических сериях Лукин издаётся по фантастическому же недоразумению.
Поэтическая его ипостась известна меньше: соответствующее сообщество просто-напросто не в курсе. А зря. Стоило Лукину один раз оказаться номинированным на поэтическую Гумилёвскую премию, и он получил гран-при. Так что, как сказал другой фантаст и поэт Олег Ладыженский — «Не мне беда, ребята, вам беда». Впрочем, совсем несложно исправить эту досадную ошибку.
«Бал был бел» — пятый и самый полный поэтический сборник Евгения Лукина. В него вошли песни и стихи, написанные почти за четыре десятилетия. Мы гордимся тем, что именно издательству «БастианBooks» выпало сделать читателям этот подарок.
I. Стихи разных миллениумов
«Глупейшее из положений…»
Глупейшее из положений: сидишь — и на свою беду перебираешь череду былых побед и поражений. Всё чепуха. Зато грехи, не послужившие уроком, подчас припомнишь ненароком — и получаются стихи. 2005 Проруби зеркал
«Государство, которому я присягал, мертво…»
Государство, которому я присягал, мертво, а взамен — минимаркеты, храмы, сиянье митр, не захват заложников — стало быть, взрыв метро. Ощущение, что попал в параллельный мир. Нет, не то чтобы я хотел вернуться туда, где никто тебя не продаст, а всего лишь сдаст, но понять бы, какого дьявола, господа, вы при всём при том говорите, что я фантаст! 2004 Ничего нового
Такая оживает мумия, такие страхи перед нами, что мы, спасаясь от безумия, былыми грезим временами. Как будто бы в грядущем побыли и возвращаемся к началам, где Пушкин пишет о Чернобыле, хотя зовёт его анчаром. 2005 «Правда, хлынувшая сплошь…»
Правда, хлынувшая сплошь, довела до беспредела, но уже взялась за дело созидающая ложь: будет нравственный подъём, будут храмы и парады, а потом во имя правды всё по новой долбанём. 2005 Круг замкнулся
В итоге Гражданской войны друг другу мы стали равны — и начали горько тужить, что всем одинаково жить. Тогда мы вождей дорогих, чтоб каждый стал выше других, низвергли — и ну горевать, что каждыми всем не бывать. 2005 «А ты представь, что этот мир…»
А ты представь, что этот мир никто не создавал. Торчит какой-нибудь кумир — Перун или Ваал. Его уста обагрены, прищур неумолим — и никакой на нём вины за то, что мы творим. 2010 Жанры
Умён или юродив, в трагедии ты — труп. В комедии — напротив: живёхонек и глуп. И вот с улыбкой Будды читаю до утра трагедию Иуды, комедию Петра. 2004 «Никого не удивит…»
Никого не удивит, ничему не огорчится бездуховный индивид, что на мусорке харчится. Вязы цвета отрубей. Тополиные снежинки. Возле бака воробей прыгает, как на пружинке. За оградой купола на известном учрежденьи — и гласят колокола о духовном возрожденьи. 2005 «Добро не выстроит хором…»
Добро не выстроит хором, не выслужит жезла́, не назовёт себя добром — в отличие от зла. Куда б тебя ни завело, на сходку, на погром, пойми, что зло и только зло зовёт себя добром. 2005 «Господь! Карая по заслугам…»
Господь! Карая по заслугам наш человечий раскардаш[1], Ты иногда за недосугом, ну, скажем так, не довоздашь. В итоге бед — всего лишь бездна, а счастья — целая щепоть, и мне по-прежнему любезна Твоя рассеянность, Господь. 2007 «Когда Ты говорил: «Да будет свет»…»
Когда Ты говорил: «Да будет свет», — Ты знал уже, что станется в Беслане? Прости меня, но это не ответ, что, дескать, люди виноваты сами, — их не было ещё под небесами, когда Ты говорил: «Да будет свет!» 2005 «Всё изменилось. Все сошли с ума…»
Всё изменилось. Все сошли с ума непроизвольно и одновреме́нно. И только вам, старинные тома, до переплёта наши перемены. Теперь вообразите, как я рад тому, что те же до последней фразы вы. Перечитай меня, «Хаджи-Мурат», перечитайте, «Братья Карамазовы». 2005 «Живи, земля, покуда я живой…»
Живи, земля, покуда я живой. И, как бы ты простор ни распластала, пойми: довольно дырки ножевой вот здесь, меж рёбер, чтоб тебя не стало. Живи, земля, покуда я живой. 2006 «Солдаты редко пишут мемуары…»
Солдаты редко пишут мемуары. Зато их часто пишут полководцы. Поэтому значенья Божьей кары нам никогда постичь не удаётся. 2006 «У тебя, драгоценный, мания…»
У тебя, драгоценный, мания: чуть придумаешь три строки — и бежишь искать понимания разумению вопреки. Ты же всё-таки не в Японии, где чаи с лепестками пьют. Вот и радуйся, что не поняли, потому что поймут — убьют. 2006 «Этакие страхи!»
Этакие страхи! Только, знаешь, страхи не спасут, не сгубят. Всё равно зарубят топором на плахе. Или не зарубят. Видел, как на бойне пуганая лошадь сизый глаз таращит? Всё равно потащат каяться на площадь. Или не потащат. Так чего ж ты бьёшься, голубочек белый, и о чём печёшься? Что с тобой ни делай, ты ж не отречёшься. Или отречёшься. 2007 «Ежели не стыдно, покажись мне…»
Ежели не стыдно, покажись мне из невероятных лабиринтов, кто меня удерживает в жизни, дёргая за ниточки инстинктов. Жить и жить во что бы то ни стало, жить, хотя развязка очевидна… Слышь, друган! Из тучки, из астрала — покажись мне, ежели не стыдно. 2006 «Когда, прощаясь с бытиём…»
Когда, прощаясь с бытиём, мой друг хрипит, теряет разум, поверю ли расхожим фразам о милосердии Твоём? Пойду поговорю с попом — пусть убедит красою слога, что да, помучишь, но немного, зато помилуешь потом. 2007 Апокалиптическая
Погляжу я на жизнь с горькою усмешкой: неудачи, долги, творческий облом, и луна что ни ночь выпадает решкой — ну хотя бы разок выпала орлом! Нет, не та, ах, не та сторона медали обернулась ко мне, всё отобрала. Видно те, кто умней, решку загадали, ну а я, дурачок, выдумал орла. Помню: лето, дворы, майка наизнанку, потому что нырять бегал на Урал. Говорили мальцу: не играй в орлянку. Не послушал малец — вот и проиграл. Это тем, кто умней, благостная сытость, это тем, кто умней, знания даны, что луна никогда не сумеет выпасть чем-нибудь, окромя этой стороны. Все коны отданы, но один за мною. Оберут догола, даже до мослов, а потом поглядят: что это с луною? И привет, Иоанн, здравствуй, Богослов! 2007 «Вся жизнь моя, как черновик, поперечёркана…»
Вся жизнь моя, как черновик, поперечёркана. Не я черкал, свидетель Бог, не я черкал. Хороним молодость мою, Серёжу Пчёлкина, — и полотном закрыты проруби зеркал. А мы-то думали: бессмертны — и ни разу ведь не усомнились вплоть до этого числа. Да нам глаза бы завязать и не развязывать, а мы зачем-то закрываем зеркала. Ну вот и брошены три при́горшни — и этим вся враз перечёркнута земная лабуда. Теперь не встретимся уже, а если встретимся, то там, где лучше не встречаться никогда. Какие, к дьяволу, дела, какие принципы, когда и в скверике не выпьем из горла́? Такая жизнь, что запереться, затвориться бы и занавесить простынями зеркала. 1995–2007 Кризисная задорная
Доводилось ли бывать вам на пилораме? Суматоха — будто в храме при царе Хираме[2]. Впрочем, завтра не вставать — мы уходим бастовать, перекинувшись херами со штрейкбрейхерами. У забора залегла лужа дождевая. Зубоскалит душевая, не переживая, что не взвизгнет, весела, циркулярная пила, древесину, как живая, пережёвывая. Шлите Первое Лицо в нашу глушь лесную — пусть воссядет одесную, мать его честную! Я Лицу скажу в лицо триединое словцо — всю программу обосную антикризисную. Задолбал, скажу, ети, громкими речами! Завтра выйдем с тягачами да тряхнём плечами, перекроем все пути — вот тогда и покрути ситуацию ночами с Абрамовичами! 2009 «По стеклу ползёт, как слизень…»
По стеклу ползёт, как слизень, тусклый дождь. И кто в ответе, что единственную жиз(е)нь растранжирил на две трети? Продремал, проговорил, прокутил, проволочился. Все ошибки повторил. Ничему не научился. Но пока в запасе треть, да и мышцы не обдрябли, дай мне, Господи, успеть наступить на те же грабли! 2001 Экзистенция
Предположим, кредит исчерпан или просто накрылась льгота — и стоишь ты с отверстым гры́злом, поминая едрёну вошь. Был ты, надо сказать, ущербен, а лишили тебя чего-то — и, гляди-ка, проникся смыслом, даже знаешь, зачем живёшь. 2004 «О державе, о нас…»
О державе, о нас и о Господе Боге размышляя не раз, обнаружил в итоге, что владыкам земным поклоняться не надо, что до Господа им — как ГУЛАГу до ада. 2009 «Не выношу естественный отбор…»
Не выношу естественный отбор — он породил меня и мне подобных. Не потому ли с юношеских пор я так люблю зверушек допотопных? Не за размах длины и ширины — за те черты, благодаря которым зверушки эти были сметены с лица Земли естественным отбором. 2010 «Растолкуй мне, солдат, до того как убьёшь…»
Растолкуй мне, солдат, до того как убьёшь: почему в Карабахе, в Найроби ты идёшь на войну, как идут на грабёж, — в чёрной маске и клоунской робе? Почему не играют в тебя пацаны, предпочтенье отдав детективу? Почему, повествуя о буднях войны, ты затылком сидишь к объективу? Впрочем, знаю заранее, что поглядишь, как бы дуло в упор поглядело, и, затвор передёрнув, меня убедишь, что война — благородное дело. 2008 Однако
Ну да, совдеп[3], разгул комбеда[4], рабочий бос, крестьянин гол, однако ратная победа — не Порт-Артур, а Халкин-Гол. Ну да, штрафбат подобен аду и позади заградотряд, однако выстоял блокаду не Петербург, а Ленинград. Ну да, святыней мировою объявлен Николай Второй, однако слава за Второю, а не за Первой мировой. 2010 Старые фотографии
— О, что это за милое дитя, коленопреклонённое во храме? — Да то же, что десяток лет спустя тот самый храм кромсало тракторами. — А это, что плюёт в иконостас, а образа взирают темнолицо? — Да то же, блин, что требует сейчас стереть плевки и вместе помолиться. — А ты-то, ты! Твоё-то где мурло среди бесценных фотодокументов? — Да как-то в головёнку не взбрело — ни храмов не ломал, ни монументов. 2010 «Сам-то я не видывал воочию…»
Сам-то я не видывал воочию, но зато слыхал со стороны, будто войны, кризисы и прочее бесподобно смотрятся с Луны. Да, возможно. Что ж тут небывалого? И природа тоже непроста: подойдёшь — взаимопожиралово, чуть отступишь — снова красота. 2010 «Учись у природы»…
«Учись у природы». Что ж я, не видывал червяка, которого птичка Божья уродует, как в ЧК? Казалось бы: что безгрешней орешка семи вершков? Воюет и он с черешней на уровне корешков. Не будучи извращенцем, в суждениях прям и прост, пернатый приму освенцим и лиственный холокост. А вы, болтуны, уроды и дамочки-травести, учились бы у природы, как надо себя вести! 2008 «Жить надо так, как будто смерти нет…»
Жить надо так, как будто смерти нет, иначе будет вечная агония — носи тогда браслеты из циркония и чти расположение планет. Прикидывай со страхом: в ад ли, в рай? А ну как нет ни ада и ни рая? Пока живёшь, живи, не помирая, и, помирая, слышь, не помирай. 2008 «Чем искушать планиду…»
Чем искушать планиду, вникая в смысл жизни, ты лучше цианиду возьми и дербалызни. Пойми, что так ли, эдак, а на своём веку ты нарвёшься напоследок на чашечку цикуты. 2008 «Жить осталось — на чём моталось…»
Жить осталось — на чём моталось. Отнесут — и вся недолга. Потому-то каждая малость мне особенно дорога. Потому-то не так и плохо житиё моё вытиё. Взять эпоху. Черна эпоха. А не будет ведь и её. 2004 Обиженное эхо
«Экой ты взъерошенный, угрюмый…»
Экой ты взъерошенный, угрюмый — не иначе, рукописи жёг. Плюнь, оденься, выйди — и подумай: будет ли ещё такой снежок? Будет ли ещё такое благо в нашей южной слякотной глуши? Целый двор — как белая бумага. Плюнь, вернись, разденься — и пиши. 2006 Весна ледовитая
В проулках искорка роится, не отступают холода, хотя пора бы и пролиться ручьям расплавленного льда. Придя с морозу от обедни, включи камин и не блажи: твоё ли дело, чем намедни достали Боженьку бомжи? 2006 «Весна идёт на штурм…»
Весна идёт на штурм. В дырявых маскхалатах по балкам залегли угрюмые снега. Они обречены. И нету виноватых, что так и не пришла на выручку пурга. Бросалась на прорыв в бессмысленной отваге и пала вся как есть. Теперь вот их черёд устало отползать в канавы и овраги. Весна идёт на штурм. И пленных не берёт. 2009 «Как похожи дача и кладбище!»
Как похожи дача и кла́дбище! Те же грабельки, тот же прах. И весна-то не припекла ещё, а звучит перекличка птах. И могилки-то схожи с грядками, и быльё неизвестно чьё, и горбатится за оградками старичьё одно, старичьё. 2008 «Прикинешь: чернее сажи…»
Прикинешь: чернее сажи маячит небытиё. А вроде весна всё та же — как прочие до неё. Пернатые скандалёзы: «Чивик! — говорят. — Чивик!» А крона-то у берёзы — как пушкинский черновик. 2007 «Местность то пасмурна, то ясна…»
Местность то пасмурна, то ясна. Голого тальника свежий йод. Поезд идёт на север. Весна то настигает, то отстаёт. 2005 «Влажные морские небеса…»
Найдёнышу
Влажные морские небеса. Вставшие на цыпочки леса. Сталь балтийской медленной волны. Со стеклянной искрой валуны. В рощах желторотая листва голосит о смысле естества. И, бредя по берегу вдвоём, понимаем, для чего живём. 2004 Сушь
Подёрнутое ряской озерцо. Ни дать ни взять — шагреневая кожа. Так съёжилось, что вскорости, похоже, сравняется с землёй заподлицо. Не громыхнёт в превыспренних пророк. Не упадёт желанная дождинка. И, может быть, останется ложбинка. Одно отличье, что не бугорок. 2006 «Не от Творца, не от скупщика душ…»
Не от Творца, не от скупщика душ — стыдно сказать, от плотины зависим. Вот и стоит рукотворная сушь над белизною песчаных залысин. Волга слепит равнодушней слюды. Ни рыболова на отмелях этих. Только цепочкою птичьи следы, словно гулял одинокий скелетик. 1995
