Мир теней

Или, например, заходишь ты в библиотеку, чтобы просто взять книжку… Упс, к тебе тут же подходит привидение какой-нибудь библиотекарши и требует, чтобы ты передала ее племяннику, как она рассержена тем, что он сделал с ее кошками после ее смерти.

И это только те, кто знает,почему до сих пор ошивается здесь. Половина призраков ведь не имеет ни малейшего представления, с какой стати они остаются на нашей грешной земле, вместо того чтобы, как положено, перенестись в загробный мир.

И это раздражает, поскольку я та самая ненормальная, которая, предположительно, должна помочь им попасть по месту назначения.

Я медиатор.

Говорю вам, никому бы не пожелала такой судьбы.

Профессия медиатора совершенно не прибыльна. Никому даже в голову не приходит предложить тебе гонорар за услуги или что-нибудь в этом роде. Нет даже почасовой оплаты. Единственное твое вознаграждение – непонятная нежность, которая охватывает тебя, если удается кому-нибудь помочь. Например, когда говоришь какой-нибудь девчонке, которая не успела попрощаться с умершим дедушкой, что он очень сильно любит ее и прощает за тот случай, когда она превратила его «эльдорадо»[11] в груду обломков. Вот от таких вещей действительно становится тепло на душе.

Но чаще всего дело обстоит с точностью до наоборот – холодные мурашки по коже и все такое. Мало того, что тебя постоянно преследуют существа, которых никто больше не может видеть, – так многие привидения к тому же ведут себя просто как неотесанные болваны. Серьезно. От них сплошные проблемы. В основном, это те призраки, которым на самом деле хочетсяошиваться в нашем мире вместо того, чтобы уйти в мир иной. Учитывая их поведение в этой новой для них жизни, они, скорее всего, в курсе происходящего и не особо стремятся убраться отсюда. Поэтому эти призраки остаются здесь и надоедают людям: хлопают дверями, опрокидывают вещи, замораживают в помещении воздух, стонут. Ну, вы в курсе, о чем я. Мы называем их полтергейстами.

Вот только иногда они становятся чересчур грубыми. В том смысле, что пытаются причинить людям боль. Специально.В таких случаях я просто прихожу в бешенство. И тогда мне очень хочется хорошенько пнуть маленькую призрачную задницу.

Вот что моя мама имела в виду, когда сказала: «О, Сьюз. Только не это…» Когда я пинаю привидение по заднице, окружающие меня вещи, как правило, слегка… приходят в негодность.

Но мне совсем не хотелось привести в негодность свою новую комнату. Поэтому я повернулась спиной к призраку, сидевшему на подоконнике, и сказала:

- Не обращай внимания, мам. Все в порядке. Комната замечательная. Большое спасибо.

Я видела, что она мне не верит. Мою маму трудно провести. Я знаю, она подозревает, что со мной что-то не так. Вот только не может понять, что именно. Наверное, это к лучшему, потому что иначе весь ее мир перевернулся бы с ног на голову. Ведь мамуля – телевизионный репортер. Она верит только в то, что может видеть. А призраков она видеть не может.

Не могу описать, как бы мне хотелось быть такой же, как она.

- Ну, хорошо, - обрадовалась мамуля. – Рада, что тебе здесь нравится. Я немного волновалась. Ну, то есть, я же помню, как ты относишься к… хм, старым постройкам.

Для меня нет ничего хуже старых зданий: чем старее дом, тем больше вероятность, что там кто-то умер и что он или она все еще обитают там в ожидании торжества справедливости или надеясь передать кому-нибудь какое-нибудь прощальное послание. Поэтому иногда при поиске новой квартиры мы, с точки зрения стороннего наблюдателя, вели себя достаточно странно. Мы могли прийти в отличную, на первый взгляд, квартиру, и я, по причинам, о которых уже рассказала, и которые, разумеется, не могла никому объяснить, говорила примерно следующее: «Не-а. Не пойдет». Просто удивительно, что мама ни разу не попыталась избавиться от меня, отослав в какой-нибудь интернат.

- Правда, мам, - сказала я. – Здесь здорово. Мне нравится.

Услышав это, Энди принялся суетливо бегать по комнате, показывая мне систему освещения, которую можно включать и выключать хлопком ладош (о Господи!), и всякие другие прибамбасы, которые он установил. Я ходила за ним, ахала от восхищения и старалась при этом не смотреть в сторону призрака. Энди так старался, чтобы я была здесь счастлива, и это действительно было очень мило. Из-за того, что он так сильно этого хотел, я была вынуждена бытьсчастливой. По крайней мере, счастливой настолько, насколько может быть счастливым такой человек, как я.

В конце концов Энди исчерпал запас наворотов, которые хотел мне показать, и убежал делать барбекю. В честь моего прибытия на обед планировалось жаркое «море и суша»[12]. Соня с Балбесом сбежали на пляж, чтобы «поймать волну», прежде чем мы сядем обедать, а Док, загадочно бормоча что-то насчет «эксперимента», над которым он сейчас работает, исчез в другой части дома, и я осталась наедине с мамой… ну, почти наедине.

- Сьюз, ты уверена, что все в порядке? – переспросила она. – Знаю, в твоей жизни все переменилось, ты многим пожертвовала…

Я сняла кожаную куртку. Не помню, говорила ли я, но для января было жарковато. Градусов двадцать, не меньше. Я чуть не поджарилась в машине.

- Все замечательно, мамуль, - заверила я ее. – Правда.

- Я имею в виду, просить тебя оставить бабушку, и Джину, и Нью-Йорк… Это слишком с моей стороны, я это знаю. И понимаю, что тебе было… ну, непросто. Особенно с тех пор, как умер папа.

Маме нравится думать, что причина, по которой я не похожа на обычную девчонку, то есть на нее в моем возрасте, – а она была членом группы поддержки, королевой выпускного бала и предметом воздыхания толпы мальчишек, – в том, что я очень рано потеряла отца. Она возлагает на его смерть вину за все: начиная с того, что у меня нет друзей, – за исключением Джины, – и заканчивая тем, что я иногда чрезвычайно странно себя веду.

И, наверное, некоторые мои поступки в прошлом действительно выглядели немного странновато для тех, кто не знал, почему я это делаю, или не мог видеть, для кого я это делаю. Меня не раз заставали там, где мне нельзя было находиться. Несколько раз домой меня доставляла полиция, выдвигая обвинения в незаконном проникновении на чужую территорию, вандализме или взломе с проникновением.

Несмотря на то, что дело ни разу не дошло до суда, я провела долгие часы в кабинете маминого психотерапевта, где мне объясняли, что моя привычка разговаривать с самой собой совершенно нормальна, а вот склонность разговаривать с людьми, которых, кроме меня, никто не видит, – все-таки нет.

То же самое касалось моей антипатии к зданиям, построенным более пяти лет назад.

А также количества времени, проведенного на кладбищах, в церквях, храмах, мечетях, квартирах и домах (как правило, запертых) других людей и на территории школы во внеурочное время.

Должно быть, сыновья Энди что-то случайно услышали по этому поводу, отсюда и возникли все эти расспросы про банду. Но как я уже говорила, меня все же ни разу не сажали за решетку.

А двухнедельное исключение из школы, имевшее место в восьмом классе, даже не попало в мое личное дело.

Так что, возможно, все эти посиделки на моей кровати и разговоры о том, чтобы «начать все с начала» и тому подобном, уже стали для мамы чем-то обыденным. Как-то странно было слушать ее рассуждения, в то время как в нескольких шагах от нас сидел наблюдающий за нами призрак. Ну и ладно, неважно. Мамочка, похоже, нуждалась в этой беседе о том, как хорошо теперь все у меня сложится здесь, на Западном побережье.

И если это все, чего ей хочется, то я из кожи вон вылезу, чтобы этого добиться. Я еще раньше решила для себя, что не буду совершать никаких действий, могущих повлечь за собой арест, – в любом случае, начало было положено.

- Ну что, - сказала мама, когда разговор на тему «у тебя не появятся друзья, пока ты сама не станешь вести себя более дружелюбно» был исчерпан. – Если тебе не нужна помощь в распаковке вещей, я, наверное, пойду гляну, как там дела у Энди с обедом.

Мало того, что Энди мог построить буквально все на свете, он к тому же был замечательным поваром, в отличие – увы! – от моей мамочки.

- Да, мам, - согласилась я, - иди погляди. Я только немножко осмотрюсь здесь и через минуту спущусь вниз.

Мама кивнула и встала… но зря я подумала, что легко отделалась. Подойдя к двери, она обернулась ко мне, глянула глазами, полными слез, и выпалила:

- Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, Сьюзи. Это все, чего я хочу. Как думаешь, ты сможешь быть счастлива здесь?

Я крепко обняла мамулю. Мы с ней почти одного роста, когда я в ботинках.

- Конечно, мам. Конечно, я буду здесь счастлива. Я уже чувствую себя здесь как дома.

- Правда? – Она шмыгнула носом. – Честное слово?

- Честное слово.

И я даже не солгала. Ведь дома, в Бруклине, в моей спальне тоже постоянно ошивались привидения.

Мама ушла, и я тихо закрыла за ней дверь. Подождав, пока на лестнице не стихли ее шаги, я повернулась к окну.

- Ну ладно, - обратилась я к созданию, сидящему на подоконнике. – Кто ты такой, черт тебя побери?

Глава 3

Было бы огромным преувеличением сказать, что парень удивился, услышав подобное обращение к себе. Он не просто удивился. В действительности, он оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что я говорю именно с ним.

Ясное дело, единственное, что он мог увидеть позади себя, – это окно, а в нем – потрясающий вид на залив Кармел. Поэтому призрак развернулся, чтобы посмотреть на меня, и, должно быть, заметил, что мой взгляд устремлен прямо на его лицо, поскольку тоном, который заставил бы неравнодушную к латиноамериканским парням Джину потерять голову, вдруг выдохнул:

- Nombre de Dios[13].

- Взывать к твоему Богу бесполезно, - сообщила я парню, подкатив поближе к своему новому туалетному столику стул, украшенный розовыми кисточками, и оседлав его. – Если ты еще не заметил, ты Ему вообще не интересен. В противном случае Он не оставил бы тебя гнить здесь… – Я окинула взглядом его одежду, очень похожую на ту, что носили в «Диком, Диком Западе»[14]. – Сколько? Лет сто пятьдесят? Ты действительно дал дуба так давно?

Парень непонимающе уставился на меня. Его глаза были словно черные тягучие чернила.

- Что значит… дал дуба? – спросил он охрипшим от долгого молчания голосом.

Закатив глаза, я объяснила другими словами:

- Сыграл в ящик. Преставился. Окочурился. Отдал концы.

Увидев по недоуменному выражению лица призрака, что он по-прежнему не понимает, о чем речь, я немного раздраженно выпалила:

- Умер.

- О, - откликнулся парень, - умер. – Но вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, помотал головой. – Не понимаю, - изумленно сказал он. – Не понимаю, как ты можешь меня видеть. Все эти годы ни один человек даже…

- Ага, - прервала я его. Как вы, наверное, догадываетесь, я довольно часто слышала подобные речи. – Слушай, времена, знаешь ли, меняются. Так с чем у тебя вышла заминка?

Моргнув, он уставился на меня своими большими черными глазами. Ресницы у него были длиннее, чем у меня. Не так уж часто я сталкивалась с призраками, которые оказывались красавчиками, но этот парень… юноша, должно быть, при жизни был каким-то особенным, поскольку сейчас, несмотря на его нынешнюю принадлежность к потустороннему миру, я пыталась украдкой разглядеть, что скрывалось под белой рубашкой, слишком широко распахнутой у горла и обнажавшей значительную часть его груди и даже небольшой участок живота. Интересно, у призраков бывают кубики на прессе? Раньше у меня не было возможности – или желания – изучить этот вопрос.

Не то чтобы я собиралась позволить себе отвлечься на это сейчас. В конце концов, я профессионал.

- Заминка? - эхом откликнулся парень.

Даже голос его был тягучим, а произношение казалось таким же ровным, без акцента, как и мое собственное, за исключением легкой бруклинской нечеткости моего «т». В этом парне, конечно, чувствовалась примесь испанской крови, на что указывали его Dios и смуглый оттенок кожи, но он был таким же американцем, как и я, – если человек, родившийся прежде, чем Калифорния стала штатом, могсчитаться американцем.

- Ага.

Я прочистила горло. Слегка повернувшись, он поставил сапог на бледно-голубую подушку, лежащую на банкетке, и я увидела неоспоримое доказательство того, что да, у призраков действительно бывают кубики на прессе. Его брюшные мышцы были четко выделены и покрыты легким налетом шелковистых темных волос.

Я сглотнула. С трудом.

- Заминка, - повторила я. – Проблема. Почему ты все еще здесь?

Призрак озадаченно смотрел на меня, хотя на его лице читалась явная заинтересованность. Я пояснила:

- Почему ты не отправился на тот свет?

Парень помотал головой. Я уже упоминала о том, что у него были темные и коротко подстриженные волосы, такие жесткие на вид, что казалось, если вы коснетесь их, то на самом деле почувствуете, какие они густые?

- Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

Мне стало жарковато, но кожаную куртку я уже сняла и теперь не знала, что мне с этим делать. Я не могла вот так просто снять с себя еще что-нибудь, когда призрак сидел и пялился на меня. Возможно, именно осознание этого поспособствовало тому, что мое настроение вдруг резко ухудшилось.

- Что значит, ты не понимаешь, что я имею в виду? – резко выпалила я, отбрасывая назад пряди, упавшие на глаза. – Ты мертв. И не принадлежишь этому миру. Предполагается, что ты должен быть где-то далеко, делая то, что положено всем людям после смерти. Благоденствовать на небесах, или гореть в аду, или реинкарнироваться, или подниматься на иную ступень сознания, или что там еще. Ты не должен просто… ну, зависать тут.

Призрак задумчиво разглядывал меня, опершись локтем на согнутое колено, его рука свободно свисала вниз.

- А что, если по чистой случайности, мне нравится зависать тут? – поинтересовался он.

Хотя я не была уверена, но у меня сложилось ощущение, что парень надо мной подшучивает. А мне это не нравилось. Совсем не нравилось. Люди в Бруклине постоянно так делали – ну, по крайней мере, до тех пор, пока я не узнала, насколько эффективно кулак, встретившийся с их носом, может заставить их заткнуться.

Я не готова была ударить этого парня – еще нет. Но была близка к этому. Я имею в виду, что только что пролетела уйму миль, и, похоже, лишь для того, чтобы провести остаток своих дней с кучей глупых мальчишек, плюс мне все еще нужно было распаковать вещи, плюс я чуть не довела маму до слез да к тому же обнаружила призрака в своей спальне. Можете ли вы после этого винить меня в том, что я повела себя с ним… ну, резковато?

- Слушай, - воскликнула я, быстро вскочив и перекинув ногу через спинку стула. – Можешь зависать, где хочешь, amigo[15]. Греби отсюда. Меня совершенно не волнует, куда. Но зависать здесь тебе нельзя.

- Джесс, - сказал он, даже не пошевелившись.

- Что?

- Ты назвала меня «amigo». Мне показалось, тебе интересно будет узнать, что у меня есть имя. Джесс.

Я кивнула.

- Ну да. Вполне логично. Что ж, хорошо. Пусть будет Джесс. Ты не можешь оставаться здесь, Джесс.

- А тебя?

Теперь Джесс мне улыбался. У него было приятное лицо. Хорошее. С таким лицом он бы моментально стал королем бала в моей старой школе .А Джина вырезала бы фотографию с подобным лицом из журнала и повесила бы на стене своей спальни.

Не то чтобы он был симпатичным. Совсем нет. Опасным!– вот каким он выглядел. Очень опасным.

- А что меня? – я понимала, что веду себя грубо. Но мне было все равно.

- Как тебя зовут?

Я зло посмотрела на него.

- Слушай. Просто скажи мне, чего ты хочешь, и выметайся отсюда. Мне жарко, и я хочу переодеться. У меня нет времени на…

Джесс перебил меня так дружелюбно, как будто не слышал ни слова из того, что я говорила.

- Та женщина – твоя мать – звала тебя Сьюзи. – Его темные глаза сверкнули. – Сокращенно от «Сьюзен»?

- От «Сюзанна», - автоматически поправила я его. – Как в песне «Не плачь по мне»[16].

Он улыбнулся:

- Я знаю эту песню.

- Еще бы. Она, небось, входила в топ сорок в том году, когда ты родился, а?

Он по-прежнему продолжал улыбаться.

- Так теперь это твоя комната, Сюзанна?

- Да, - ответила я. – Да, теперь это моя комната. Так что тебе придется ее освободить.

- Мнепридется ее освободить? – Джесс приподнял одну черную бровь. – Она была моим домом полтора века. С какой стати уходить должен я?

- Да с такой. – Я потихоньку начинала выходить из себя. По большей части из-за того, что мне было жарко и хотелось открыть окно, но оно находилось позади призрака, а я вовсе не горела желанием приближаться к этому парню. – Это моякомната. Я не собираюсь делить ее с каким-то мертвым ковбоем.

Это наконец-то проняло призрака. Он с шумом опустил ногу на пол – резко и громко – и встал. Внезапно мне захотелось взять свои слова обратно. Парень был высоким, выше меня, хотя, когда я обувала ботинки, мой рост составлял не меньше метра семидесяти.

- Я нековбой, - сердито сообщил мне Джесс.